наверх?
     После того, как он почти двадцать часов провел в этой сырости, ноги его
были словно утыканы ржавыми иголками. Ему очень хотелось укола, но не здесь.
Здесь лекарство просто бы не подействовало.
     - По-моему, все о'кей.
     Она повернулась к нему спиной и присела на корточки.
     - Ладно, держись. Но помни, что я тебе говорила про возможные  глупости
и всякое такое. Я очень устала и могу неправильно понять твои шуточки.
     - Знаешь" Энни, кажется, мне не до шуток.
     - Вот и хорошо.
     Сипло брюзжа, она подняла его и Полу пришлось закусить iy6y,  чтобы  не
закричать, подавить в себе агонизирующий вопль. Она прошла через  комнату  к
ступенькам, голова ее была повернута  немного  вбок  и  он  понял,  что  она
смотрит на столик, уставленный банками. Она посмотрела туда  мельком,  вроде
бы случайно, но Пол был уже уверен, что она заметит исчезновение  баночки  с
керосином. В данный момент жестянка была засунута им в трусы. Спустя  многие
месяцы после своего первого воровства, он  впервые  нашел  в  себе  мужество
украсть  еще  что-то...  но  если  ее  руки  соскользнут,  когда  она  будет
подыматься по лестнице, то она может ухватиться за кое-что еще, поинтереснее
его тощей отвислой задницы.
     Потом она отвела взгляд от стола и он  почувствовал  такое  облегчение;
долгий, сопровождаемый глухим стуком и шарканьем тяжелых  мужских  ног  Энни
подъем по ступенькам в кладовку не  казался  ему  таким  изнурительным.  Она
всегда умела сохранять бесстрастное лицо,  но  на  этот  раз  он  думал,  он
надеялся, что сумел ее надуть.
     И на этот раз он действительно надул ее.
     - Ты, Энни, наверное, займись собой,  а  потом  сделаешь  мне  укол,  -
сказал он, когда она уложила его обратно в постель.
     Она изучающе вгляделась в его бледное лицо,  покрытое  бусинками  пота.
Затем кивнула и покинула комнату.
     Как только она вышла, плоская жестянка выскользнула  из  его  трусов  и
скользнула под матрац. С тех пор как она вытащила оттуда нож, он  ничего  не
клал туда больше. Но он и не собирался оставлять там надолго эту баночку. До
конца дня, не дольше, но придется ей  побыть  там.  Вечером  он  намеревался
положить ее в другое, более надежное место.
     Она вернулась и сделала ему укол.  Затем  она  положила  на  подоконник
несколько остро заточенных карандашей, подкатила кресло к кровати.
     - Ну вот!-сказала она.  -  Я  собираюсь  пойти  поспать.  Если  приедет
машина, я услышу. Если  же  мы  будем  одни,  то  я,  наверное,  просплю  до
завтрашнего утра. Захочешь встать и поработать - вот  твое  кресло.  Хотя  я
искренне не советую тебе вставать, пусть твои ноги согреются.
     - Сейчас я все равно  не  в  состоянии,  но  думаю,  что  вечером  буду
исправно нести службу. Я вполне понимаю, что ты имеешь в виду,  говоря,  что
время летит.
     - Я рада, что ты понимаешь это.  Пол.  Как  ты  думаешь,  сколько  тебе
потребуется времени?
     - При обычных обстоятельствах я сказал бы месяц. Если так как я работал
потом - две недели. Если начнется настоящая гонка -  пять  дней.  Или  может
быть неделя. Пусть в сыром виде, но должно быть готово.
     Она вздохнула и с тупой сосредоточенностью стала изучать свои руки.
     - Я знаю, это будет меньше двух недель.
     - Я бы хотел, чтобы ты пообещала мне одну вещь.
     Она посмотрела на него без злобы или подозрения, просто с удивлением.
     - Что?
     - Не читать больше пока я не... пока мне не придется... ну ты знаешь...
     - Остановиться?
     - Ну да, пока мне не придется остановиться. Так ты получишь  завершение
целиком, а не по кусочкам и это произведет большее впечатление, понимаешь?
     - Это будет хорошо, да?
     - Да, - Пол улыбнулся. - Это будет здорово. Это будет очень даже круто.
     Тем же вечером, часов в восемь, он осторожно поднялся  и  перебрался  в
кресло. Он прислушался, но сверху не доносилось никаких звуков, даже пружины
не скрипели в матраце. Она, наверное, действительно очень устала.
     Пол достал жестянку и покатил к окну, где базировался  его  передвижной
писательский лагерь: здесь находилась его машинка С тремя выпавшими  зубами,
корзина для бумаг, карандаши, копирки, блокноты и кучи  исписанных  листков,
половину из которых нужно было отправить в мусор.
     Здесь, совершенно невидимая постороннему взгляду, была дверь  в  другой
мир. И за этой дверью обитал призрак писателя Пола Шелдона, талант  которого
теперь уподобился детским передвижным картинкам.
     С привычной легкостью он протиснулся на  кресле  между  кучами  бумаги,
прислушался еще раз, нагнулся  и  вытянул  кусок  плинтуса  длиной  примерно
дюймов в восемь" Впервые он заметил, что плинтус не держится  в  этом  месте
примерно с месяц тому назад. И по тонкой  пленке  пыли  он  понял,  что  ("В
следующий раз завяжи волос для большей уверенности" - подумал  он)  Энни  не
знает ничего об этом. За рейкой сохранилось узкое пространство, где не  было
даже пыли.
     Он поставил банку туда и затолкнул рейку  обратно  на  место.  В  одну,
совершенно жуткую минуту ему показалось, что сверху перестал доноситься храп
(О, Боже! Ее проклятые глаза слишком хорошо видят!), и  затем  он  осторожно
заскользил назад от стены.
     Пол  внимательно  прислушивался  еще  некоторое  время,  потом   открыл
блокнот, взял карандаш и нашел убежище на бумаге.
     Следующие четыре часа он писал не отрываясь,  пока  не  затупились  все
четыре карандаша, которые она ему приготовила. Тогда он подкатил к  кровати,
забрался в постель и отключился.
     Руки Джеффри становились похожи на белый чугун. Последние пять минут он
стоял в глубокой тени возле хижины,  принадлежавшей  М'Киби.  На  голове  он
держал сундук Баронессы и это делало его похожим  на  исхудавшего  циркового
силача.
     Как только Джеффри понял,  что  никакие  доводы  Хезекьяха  не  убедили
М'Киби покинуть хижину, он услышал какое-то движение.
     Джеффри (подвинулся еще  дальше,  мускулы  его  напряженно  подрагивали
М'Киби был хранителем  огня  и  в  его  хижине  было  больше  сотни  хороших
просмоленных факелов. Эта смола добывалась из  стволов  низких  деревьев,  и
Боуркас называли ее Огненное Масло или Кровь Огня. Как и многие  в  сущности
примитивные языки, язык  Боуркас  порой  отражал  некоторые  понятия  весьма
иллюзорно.
     "Ладно. Как бы они там ни называли это вещество,  а  факелов  в  хижине
достаточно, чтобы поджечь всю деревню, - подумал Джеффри. - Ну и веселеньким
же будет вечерок, с огоньком".
     - Не бойся ударить. Босс Джеффри, -  говорил  ему  Хезекьяк,  -  М'Киби
будет выйти первая, потому что М'Киби есть Хранитель. Хезекьяж будет  вторая
выйти. Твоя не будет ждать, сразу увидеть будет как блестит моя золотой зуб!
Твоя будет срубать их поганый голова с плеч. Быстро, раз раз!
     Но когда Джеффри по-настоящему понял, что они  идут,  приближаются,  он
почувствовал минутное колебание и судорогу в руках. Наверное это однажды...
     При звуке приближающегося мотора он застыл с  карандашом  в  руках,  не
дописав слова. Пол удивлялся собственному спокойствию. Вместо, казалось  бы,
естественной в  таком  случае  бури  эмоций,  он  почувствовал  лишь  легкое
раздражение от того, что его прервали в тот самый  момент,  когда  он  начал
порхать словно бабочка и жалить подобно пчеле. Каблуки Энни загрохотали вниз
по лестнице.
     - Исчезни из виду! - лицо ее было мрачным и  напряженным.  Сумка  цвета
хаки висела через плечо и была незастегнута.
     - Исчезни...
     Она приостановилась и увидела, что он уже откатил кресло от  окна.  Она
поглядела еще раз убедиться, что на подоконнике не осталось его вещей, затем
кивнула.
     - Ты будешь паинькой, Пол?
     - Да, - сказал он.
     Глаза ее изучающе скользили по его лицу.
     - Я тебе доверяю, - сказала она наконец, повернулась, вышла  и  закрыла
за собой дверь. Закрыла, но не заперла.
     Автомобиль свернул на  подъездную  аллею.  По  ровному,  сонному  стуку
мотора легко было догадаться, что это "Плимут  422".  Пол  услышал,  как  со
стуком захлопнулась дверь кухни и подобрался поближе  к  окну,  чтобы  лучше
видеть происходящее, но в то же время находиться в  тени.  Этот  "авианосец"
подкатил к месту, где остановилась Энни, и мотор заглох. Водитель  вышел  из
машины. Теперь он  стоял  почти  на  том  самом  месте,  где  стоял  молодой
полицейский, когда произнес свои последние  слова...  но  никакого  сходства
между ними не было. Тот, первый полисмен был совсем молоденьким, чуть ли  не
подростком.  Новичок,  который  шел  по  холодному  следу  одного  полудурка
писателя, который сначала перевернулся в машине,  а  потом  уковылял  в  лес
помирать или до сих пор гуляет, с блаженным видом любуясь окрестностями.
     А этому полицейскому, появившемуся из-за колеса "Авианосца", было около
сорока лет. Про таких обычно говорят "косая сажень в  плечах".  Лицо  словно
высечено из гранита; только узкие щелки глаз да резкие линии  возле  уголков
рта. Энни была крупной женщиной, но рядом с этим парнем казалась маленькой и
невзрачной.
     Разница состояла еще и в том, что полицейский, которого сбила Энни, был
один. А сейчас из машины вышел второй человек, невысокого  роста  блондин  в
штатском.
     "Давид и Голиаф", - подумал Пол.
     Мужчина в штатском не просто обошел вокруг машины, он скорее  засеменил
вокруг  нее.  Он  выглядел  старым,  уставшим  невыспавшимся  человеком.  Но
светлоголубые глаза на сонном лице были живыми и замечали все.
     Они заговорили с Энни и та отвечала  им  что-то,  сначала  глядя  снизу
вверх на Голиафа, а потом повернулась к Давиду  и  продолжала  говорить  уже
сверху вниз. Полу стало интересно, что случится, если он снова выбьет окно и
закричит. Он подумал, что восемь шансов  из  десяти,  что  они  возьмут  ее.
Конечно, она не слишком медлительна, но все же в быстроте ей будет далеко до
полицейского, хоть он и  такой  огромный,  голыми  руками  сможет  вывернуть
дерево с корнем. А неловкое топтание на месте этого полицейского в  штатском
так же обманчиво, как и его  полусонный  вид.  Но,  увидев  его,  они  могут
замешкаться, растеряться и тогда это даст ей шанс.
     И кроме того, пальто на штатском. Оно было застегнуто несмотря на жару.
Пока он расстегнет его, чтобы достать свой пистолет,  она  успеет  выпустить
ему десяток пуль в голову. Слишком далеко все зашло.
     Слишком далеко.
     "Я его не убивала, так и знай. Это т ы убил его. Если  бы  не  открывал
рта и не кидался пепельницами, я бы отпустила его на все четыре стороны.  Он
остался бы жив..."
     Верил ли он этому? Нет, конечно, нет. Но оставалось  какое-то  сильное,
болезненное чувство вины - как глубокая ноющая рана  от  ножа  или  от  жала
пчелы. Будет ли он молчать только потому, что у нее остаются  два  шанса  из
десяти, что она справится с
     этими двумя. Если он закричит,  он  поможет  ей  воспользоваться  этими
двумя шансами.
     Он снова почувствовал вину. Но на этот раз  все  прошло  очень  быстро.
Ответ был совершенно однозначным - нет. И не потому, что он не мог рисковать
чужими жизнями. Правда была проста: он хотел сам, собственноручно, отомстить
Энни Уилкз.
     "Все, что могут они, это засадить ее в тюрьму, -  подумал  он.  -  А  я
знаю, как отомстить этой суке, я знаю, как причинить ей боль."
     Всегда, конечно, существовала вероятность, что они могут учуять  крысу.
В конце концов, это их работа и они должны знать  всю  подноготную  Энни.  И
если дела повернутся  именно  таким  образом,  то...  но  он  подумал,  что,
возможно, Энни удастся уйти от закона и сейчас, но теперь  уж  это  будет  в
последний раз.
     Поп полагал, что теперь он знает об этой истории все,  что  ему  нужно.
После  своего  долгого  сна  Энни  регулярно  слушала  радио.   Исчезновение
полицейского Дьюэна Кушнера,  несомненно  было  главной  новостью  последних
дней. Тот факт,  что  он  разыскивал  крутого  писателя  Пола  Шелдона,  был
упомянут,  но  эти  два  события  никак  не  связывались  между   собой,   и
исчезновение Кушнера никак не связывали с личностью Пола.  По  крайней  мере
пока.
     Весенние потоки отодвинули его "Камаро" миль на пять вниз  по  течению.
Наверное, он лежал бы где-нибудь  в  лесу  еще  не  один  год,  если  бы  не
счастливое совпадение. Двое вертолетчиков Национальной Гвардии увидели,  что
солнце отражается от останков лобового стекла его  "Камаро"  и  приземлились
посмотреть, что это там блестит. Серьезность  самой  аварии  была  несколько
замаскирована многочисленными  вмятинами,  которые  появились  в  результате
последнего путешествия автомобиля вниз  по  водам.  Обнаружила  ли  судебная
экспертиза (если таковая вообще имела место) следы крови в машине  или  нет,
об этом ничего не сообщалось. Но Пол  знал,  что  даже  глубокий  анализ  не
поможет ничего обнаружить после того, как автомобиль  сначала  пролежал  под
снегом, который потом растаял и смыл любые возможные следы.
     Кроме того, он полагал, что все внимание штата Колорадо отдано  пропаже
Дьюэна Кушнера и появление этих двоих послужило этому доказательством.
     До сих пор все подозрения сводились к трем пунктам: самогон, марихуана,
кокаин. Кушнер мог случайно наткнуться на незаконную перегонку или плантацию
анаши или еще что-нибудь в этом роде. И так как надежда найти Кушнера таяла,
вопрос почему он был здесь один, приобретал все большее значение. И пока Пол
раздумывал, имеет ли  штат  Колорадо  достаточно  денег  для  финансирования
службы автоинспекции, ребята из этой самой службы уже прочесали всю округу в
поисках Кушнера. Шансов не было.
     Голиаф указал рукой на дом. Энни пожала  плечами  и  покачала  головой.
Давид тоже сказал что-то. Через мгновение  Энни  закивала  и  повела  их  по
дорожке к двери в кухню. Скрипнули петли и Пол услышал, как они вошли. Звуки
стольких ног казались неправдоподобием, пугающей мистификацией.
     - В котором часу он приезжал, - спросил Голиаф.  Это  должен  был  быть
именно Голиаф. У него был громкий грубый прокуренный голос.
     Энни сказала, что около четырех. Плюс минус десять  минут.  Она  только
что закончила подстригать газон, часов на ней не было. Была жуткая жара, она
все достаточно хорошо помнит.
     - И сколько он здесь пробыл, миссис Уилкз? - спросил Давид.
     - Мисс Уилкз, позволю себе напомнить.
     - Извините.
     Энни сказала, что она точно не помнит, но пробыл он недолго.  Ну  может
быть минут пять.
     Он вам показывал фотографию?
     Энни говорила, что да, что он для этого и приезжал. Пол восхищался, как
складно она все говорила, даже приятно.
     - И вы узнали человека на фотографии?
     Энни сказала, что конечно, это был Пол Шелдон, она его сразу узнала.
     - У меня есть все его книги, - сказала она, - мне они  очень  нравятся.
Этот пропавший офицер Кушнер. Он сказал, что тогда я понимаю в чем дело.  Он
выглядел очень растерянным и было видно, что ему очень жарко.
     - Да, это был жаркий денек, правильно, - сказал Голиаф, и Пол вздрогнул
от того, что голос раздался слишком близко. Где же они были? В гостиной? Да,
скорее всего в гостиной. Он двигался как рысь, этот полицейский, несмотря на
всю его величие. Когда ответила Энни, ее голос тоже раздался совсем  близко.
Значит, полицейские ходили по гостиной,  а  Энни  следом  за  ними.  Она  не
просила, но они сами ходили везде. И разглядывали все.
     Хотя ее любимый писатель находился менее чем в тридцати пяти  футах  от
нее, Энни продолжала сочинять. Она спросила, может быть он зайдет  и  выпьет
охлажденного кофе? Но он сказал, что не может. Тогда она спросила, хочет  ли
он взять с собой бутылочку...
     - Пожалуйста, не сломайте! -  Энни  прервала  собственную  речь  резким
голосом. - Я люблю свои вещички, а они очень хрупкие.
     - Простите, мэм. - Это  должно  быть  Давид,  голос  у  него  низкий  и
шепчущий, одновременно смущенный и испуганный. При других обстоятельствах он
показался бы забавным для полицейского, но обстоятельства не  были  иными  и
Пол совсем не забавлялся. Он сидел, напряженно прислушиваясь и услышал тихий
звук, будто что-то осторожно ставили на место (возможно пингвина на  льдине)
он судорожно вцепился в ручки кресла. Он представил себе, что  Энни  теребит
свою сумочку. Он ожидал, что  один  из  полицейских,  скорее  всего  Голиаф,
спросит, что, черт возьми, у нее там.
     Тогда началась бы пальба.
     - Что вы говорили? - спросил Давид.
     - Я говорила, что я  спросила,  может  быть  он  хочет  взять  с  собой
бутылочку охлажденного пепси, потому что  очень  жарко.  Я  всегда  держу  в
холодильнике несколько бутылок, так, чтобы они не замерзали. Он сказал,  что
это было бы здорово. Он был очень вежливым мальчиком.  Почему  вы  отпустили
его одного, такого молоденького?
     - Он выпил пепси здесь? - спросил Давид, игнорируя ее вопрос. Его голос
оставался близко. Значит, он пересек гостиную. Полу не нужно было  закрывать
глаза, чтобы  представить  себе  как  он  стоит  там,  глядя  в  коротенький
коридорчик, который шел от кухни в ванную  и  затем  упирался  в  дверь  его
комнаты. Пол сидел напряженно выпрямившись, жилка бешено пульсировала на его
тощей жилистой шее.
     - Нет, - спокойно, как всегда, сказала Энни. - Он взял ее с  собой.  Он
сказал, что ему надо ехать дальше.
     - А что там, внизу? - спросил Голиаф. Раздался  глухой  стук  каблуков,
когда ступил с ковра на голый пол в коридоре.
     - Ванная и свободная спальня. Я сплю там иногда, когда  слишком  жарко.
Посмотрите, если хотите, но обещаю вам,  что  у  меня  нет  полицейских  под
кроватью.
     - Нет, мэм, конечно нет, - сказал Давид, и его забавный голос  и  звуки
шагов стали уходить в сторону кухни. - А может он выглядел возбужденным  или
взволнованным, вы не заметили?
     - Вовсе нет, - сказала Энни, - только несмелым, растерянным.
     Пол снова начал дышать.
     - Может быть чем-то озабоченным?
     - Нет.
     - Он сказал, куда он потом собирался?
     Хотя полицейские, конечно, этого не заметили,  но  привычное  ухо  Пола
уловило ее секундное колебание.
     - Нет, - сказала она наконец.
     - Спасибо, мэм, за сотрудничество, - сказал Давид, - но мы  сможем  еще
заехать.
     - О'кей, - сказала Энни, - я последние дни никого не вижу.
     - Вы не возражаете, если мы посмотрим в сарае? - спросил Голиаф.
     - Конечно, нет. Но не забудьте поздороваться, когда войдете.
     - С кем поздороваться, мэм? - спросил Давид.
     - С Мизери, - сказала Энни, - моей свиньей.
     Она стояла в дверях, пристально глядя на него, так пристально, что  его
лицо  начало  ощущать  тепло  и  ему  показалось,  что  он  покраснел.   Два
полицейских отбыли три минуты назад.
     - Ты видишь что-то зеленое? - спросил он наконец.
     - Почему ты не вопил? - Оба полицейских слегка  коснулись  своих  шляп,
садясь в машину, но никто не улыбнулся и Пол успел заметить из своего узкого
углового окна выражение их глаз. Они знали, кто она была. - Я ожидала твоего
вопля. Они бы навалились на меня как лавина.
     - Может быть. А может и нет.
     - Но почему ты не закричал?
     - Энни,  если  ты  думаешь,  что  всю  твою  жизнь  должно  происходить
непременно самое худшее, что ты воображаешь, то иногда ты должна ошибаться.
     - Не язви мне!
     Он понял, что под  ее  напускным  безразличием  скрывается  смущение  и
замешательство. Его молчание шло вразрез с ее представлением о существовании
на земле как Борьбе Честной Энни с Уродливой, Грубой Командой,  которой  она
навесила ярлык "Кокадуди Ублюдки".
     - Кто язвит? Я обещал тебе, что не открою рот - так я и сделал. Я  хочу
закончить мою книгу в относительно мирной обстановке. И я хочу закончить  ее
для тебя.
     Она посмотрела на него; ее взгляд выражал сомнение и желание  поверить,
боязнь поверить... и в конечном счете все равно  веру.  И  она  была  права,
потому что он говорил правду.
     - Тогда займись