общем
то, знаем - наверняка восемнадцатилетнее дитятко страдающее одновременно
инфантилизмом, скрытыми комплексами и  надежно  остановившееся  в  своем
развитии еще несколько лет назад.
   Поляков отправил в ящик и этот  набор,  потом  улыбнулся  собственным
мыслям - вполне возможно, что все совсем наоборот. И этот неполовозрелый
печатный набор выписывает как раз старичок, каждый месяц с вожделением и
потными подрагивающими руками вынимает его из ящика.
   Все может быть. Все бывает.
   Вот так шел он, Константин Поляков, рассыпая щедрой рукой  журналы  и
газеты, письма и открытки и пакеты плотной бумаги, в которой  находилось
неизвестно что, и чувствовали себя вполне счастливым.
   Чувствовал себя  на  своем  месте.  Город  потихоньку  оживал,  смена
двигалась к завершению, и вот уже появились  первые  люди  на  улицах  -
сонные и  встрепанные,  словно  пробужденные  посреди  сияющего  полудня
ночные совы. Гудят машины с обледенелыми  стеклами,  в  воздух  взмывают
первые сизые струйки  выхлопного  газа,  сегодня  тесно  братающегося  с
искристым водяным паром. Зима на улице. Предновогодье.
   Осталось лишь два дома - панельные близнецы,  стоящие  друг  напротив
друга, словно помятые серые  отражения  одного  единственного  здания  и
зажимающие между собой  прямоугольный  участок  заснеженного  двора.  На
плоских крышах снег, а чуть вышел жмурятся гаснущие звезды.
   Сюда тоже зайти и все - на  почту.  Разбирать,  сортировать,  ставить
сизые штемпели. Что делать, сотрудников не хватает.
   А в  этом  здании  тоже  есть  свои  любители.  Сюда  идет  журнал  о
собаководстве с мохнатыми зверюгами на обложке, и газета посвященная веб
дизайну с еще более кошмарными иероглифами, чем в  научных  журналах,  и
поэтический тонкий сборник, который влачит жалкое существование  уже  не
первый год. Приходит сюда и детский журнал - тут  краски  становятся  по
истине абсолютно кислотными, так, что глаза начинает резать.
   Обычный, в  общем  то,  набор.  Константин  добрался  да  заснеженных
ступенек в подъезд и в некотором замешательстве остановился.
   Вот те на!
   Письмо лежало на ступенях. На самом видном месте. И  с  недавних  пор
лежало - даже снег, как следует, не успел припорошить.
   Потерял кто, когда выходил из подъезда? Ну кто же так с письмами!
   Поляков вздохнул недовольный людской  рассеянностью.  Сами  же  потом
жалеть будут, растеряши. Ну а его дело письмо поднять. Кому как не ему -
почтальону. Это его прямая обязанность.
   Он стоял у ступенек, держал  конверт  в  руке  и  силился  разглядеть
адресата. Ого! А его ведь нет. Вернее есть, да он не живой.
   "В дом номер такой то, улица такая та", и город тоже указан.  Что  же
это, выходит, письмо всему  дому  отослали?  Чудеса  под  новый  год!  И
потеряли послание уже перед самым входом.  Рука  непроизвольно  тянулась
почесать в затылке, но мешала толстая вязаная шапка.
   Чуть помедлив, Константин принял решение - он  доставит  письмо  сам.
Исправит ошибку неведомого и нерадивого почтальона. Письма  терять,  это
последнее дело. Особенно такие.
   Все еще держа конверт в  руке,  зашел  в  подъезд,  рассеянно  кивнул
консьержке и получил в ответ холодный неприязненный взгляд - почтальонов
она не любила. Перед набором почтовых  ящиков  -  одинаковых  с  лица  и
крашенных унылой зеленой краской остановился в некотором недоумении.
   Легко сказать доставить письмо. А кому прикажете его доставлять, если
адресовано всему дому?
   - Задачка... - сказал Константин.
   Он снова посмотрел на конверт.  Странный  какой-то,  бумага  плотная,
белая, шелковистая на ощупь. Уж не веленевая ли?  И  почерк  фиолетовыми
чернилами.  Коллективное  послание  засекреченной  организации  анонимов
соборному разуму панельной многоэтажки.
   Ну не бросать же его здесь!
   - "И что ты будешь делать, Костя-почтальон?" -  спросил  Поляков  сам
себя, - "Это ведь можно сказать тест твой  на  профпригодность!  Да  что
там, на мораль тест, на порядочность!"
   Может очень важное это письмо, и зависит от него многое. Может  быть,
люди, что отправляли, его истово молились, лишь бы  дошло.  А  что?  Все
может быть!
   Женщины  всегда  говорили  Константину,  что  он  похож  на  большого
ребенка. Сам  он  считал,  что  просто  остался  в  душе  молодым.  Если
вспомнить его детство - проведенное среди запаха сургуча, чернил, хруста
желтоватой плотной бумаги и канцелярских скрепок  в  крохотной  конторке
его  отца,  также  почтового  работника,   в   этом   не   было   ничего
удивительного.
   С таким детством точно потом будешь играть всю жизнь. Носить  тяжелую
сумку на ремне и воображать себя рыцарем без страха и упрека.
   Письмо само не дойдет. Ноги письма - это почтальон.
   Не доставить его - опозориться перед самим собой. И потому, более  не
медля  ни  минуты,  Константин  Поляков   углубился   в   хитросплетения
коридоров, а далее в угластую спираль лестничных пролетов.
   Адресат живет здесь  -  в  этом  он  был  уверен,  а,  следовательно,
адресата можно найти.
   Первый же звонок в дверь извлек  на  свет  божий  небритую  глыбастую
личность с похмельной тоской во взгляде.  На  вопрос  "Не  ваше  ли  это
письмо" личность чуть помолчала, соображая, а потом изрекла сакральное:
   - Мужик, ты дурак?
   - Я... - сказал Константин, но был оборван.
   - Какое на хрен письмо? - осведомился жилец и стало  ясно,  что  этот
тип писем не получал уже много-много лет. Конечно, кто  такому  напишет,
отморозку.
   Поспешно откланявшись, Константин  поспешил  выше,  вдавливая  кнопки
звонков - разнообразных по форме,  круглых,  квадратных,  треугольных  и
модерново биодизайновых.
   Иногда на звонки откликались, и иногда в распахнутой двери  появлялся
заспанный обыватель. А чаще никто не появлялся, а просто  подозрительный
голос с затаенной опаской вопрошал: "Кто там?" или "вам кого?" или  даже
"что вам надо?" причем таким тоном,  словно  в  задверенье  были  твердо
уверенны, что он пришел сюда ограбить квартиру,  а  их  самих  поубивать
страшным и мучительным способом. Эти последние ему так и  не  открывали,
ничуть не поверив в то, что он почтальон.
   Почтальоны не ходят по квартирам - это да.
   Как бы то ни было, ответ всегда был один: нет, не знаем,  не  видели,
молодой человек вы, по моему, дурью занимаетесь. Странный конверт  мялся
в руках, его брали, смотрели чуть удивленно, а потом поспешно возвращали
почтальону. Как правило с уверениями в безнадежности его задачи.
   - Ну тебе что, больше всех надо? -  толстая  неестественно  крашенная
под блондинку тетка с десятого  этажа  возвратила  Константину  успевший
поднадоесть конверт, - Не твое ж письмо. Да и адрес  какой-то  дурацкий.
Кинь ты его, пусть лежит!
   - Да не могу я его кинуть, -  вздохнул  Поляков,  -  люди  ж  писали,
старались, надеялись что б дошло.  Вам  бы  понравилось,  если  бы  ваше
письмо вот так вот в снег забросили?
   Тетка помолчала, вглядываясь в него - по виду типичная  продавщица  с
вещевого рынка.
   Типичнейшая. Может быть,  вспоминала,  кому  когда  в  последний  раз
писала такое письмо.
   Такое, чтобы страстно желалось ему дойти.
   - У вас на почте все такие? - спросила, наконец, она.
   - Нет, - ответил Константин сухо, пряча письмо в сумку, - Ну если  вы
не знаете, то я пойду. Мне еще четыре этажа обходить.
   - Постой, - после паузы сказала наверное-продавщица-с-вещевого-рынка,
- дай-ка мне еще раз глянуть.
   - Что, вспомнили, что прийти  должно?  -  Поляков  извлек  конверт  и
передал собеседнице.
   - Не... не должно. С таким адресом оно вообще никуда не придет, - она
вгляделась в письмо, в писанный фиолетовыми забавными чернилами адрес, -
То-то я смотрю почерк знакомый.
   - Узнали?
   - Это ж Красноцветова почерк! Точно его!  Этого,  у  которого  собака
есть еще.
   - Ну вот, выходит есть смысл в моей затее, - сказал Поляков, - а  где
он живет ваш Красноцветов.
   - А вот, - хочу-быть-блондинкой кивнула на дверь напротив, - здесь он
и живет. Только ведь не он вам тогда нужен. Не станет  же  он  сам  себе
письмо адрессовывать.
   Константин кивнул  и,  перейдя  лестничную  площадку,  вдавил  кнопку
звонка  неведомого  Красноцветова,  который   находит   удовольствие   в
написании писем самому себе.
   Где-то в глубине курлыкнул звонок - раз другой, потом еще раз.  После
настала тишь.
   Поляков обернулся - тетка-продавщица все еще стояла в железных дверях
своей квартиры и с интересом следила за его действиями.
   Константин позвонил снова и опять тщетно - ни  Красноцветов,  ни  его
большая собака не отозвались.
   - Нету его, - откомментировала словоохотливая  соседка,  -  наверное,
собаку пошел гулять. Ты подожди немного,  он  ее  нагуляет  и  вернется.
Хочешь, зайди ко мне?
   - Да нет, спасибо, - быстро сказал Поляков, - у меня  время...  смена
скоро к концу подойдет. Он, небось, во дворе гуляет? Пойду, попробую его
там поймать.
   - Ну, пробуй, - усмехнулась "продавщица",  -  у  него  большая  такая
овчарка. Альмой кличут.
   С грохотом захлопнулась за  ней  дверь.  Поляков  вприпрыжку  побежал
вниз, перескакивая по две ступеньки зараз. Сумка постукивала его по боку
- не сильно, она много убавила в весе под конец обхода.
   Впору было себя поздравить - странное письмо все же  нашло  адресата.
Стоило приложить чуточку усилий ради этого. Взамен получаешь целое  море
морального удовлетворения.
   Лишь бы Красноцветов  -  письмописец  анонимный  оказался  сейчас  во
дворе. Поляков припомнил, что вроде бы  смутно  видел  некую  собаку  во
дворе. Может быть даже овчарку.
   Выходя на улицу, Константин против воли  широко  улыбался  -  к  нему
всегда приходила эта идиотская улыбка после  удачно  выполненной  смены.
Ухмыл абсолютно  счастливого,  а  потому  стоящего  на  грани  идиотизма
человека.
   Хлопнула дверь и почтальон замер на  крыльце,  полной  грудью  вдыхая
морозный воздух.
   Прибавилось света на мутных небесах, прибавилось озабоченного  народа
на улицах, машины резали снег шинами и грозили превратить его к  полудню
в грязно-бурое  месиво.  Последние  звезды  неохотно  покидали  играющий
сине-фиолетовым  небосклон.  Где-то   за   монолитными   стенами   домов
занималась  заря.  Припозднившийся   автомобиль   мусорщиков,   обросший
коричневыми дурнопахнущими сосульками, замер подле мусорных баков.
   Поляков шумно и с чувством выдохнул воздух,  орлиным  взором  оглядел
двор в поисках собачника (ни  какого  намека  на  того),  и  сделал  шаг
вперед.
   Правый его каблук поскользнулся на ледяном пятачке размером с  мелкую
монетку,  центр  тяжести  моментально  сместился,  левая   нога   начала
перемещение в поисках утраченного  равновесия,  но  ей  на  пути  встала
маленькая  снежная  горка,  что  терпеливо  копилась   здесь   последние
полмесяца. Вся это мудреная  игра  гравитации  и  вестибулярной  системы
Константина Полякова случилась в течение одной единственной секунды,  по
истечении  которой  он  стал  необратимо  заваливаться  назад,   дергано
размахивая руками в поисках  опоры.  Ноги  выскользнули  из-под  него  и
взвились куда-то вверх, голова закинулась и изумленные глаза успели лишь
обозреть низкий потресканный козырек над подъездом.
   Руки патетически взмахнули, а  сумка...  сумка,  груженная  остатками
почты, последовала  вслед  за  ними,  шумно  и  во  всем  выбросив  свое
содержимое в холодный зимний воздух.
   Потом притяжение приняло Константина в свои жестковатые объятия,  так
что на миг или два он потерял всякое ощущение,  кроме  звона  в  ушах  и
играющей колкими звездами темноты в глазах.
   А когда открыл глаза и сумел приподняться, то увидел, как  содержимое
его сумки уносит игривый новогодний ветерок. Всего ничего содержимого  -
журнал, две мигом вымокшие газеты и одно письмо.
   То самое письмо! И так как оно было много легче, чем остальная почта,
то и летело все быстрей - прочь от предназначенного ему дома,  подъезда,
и нерадивого почтальона.
   Оскальзываясь, Поляков поднялся на ноги и, проклиная  все  на  свете,
побежал вслед за злосчастным куском бумаги. Но куда там - ветер был явно
быстрее.
   Белой бумажной птицей  письмо  сначала  воспарило  вверх  на  уровень
второго-третьего этажа, а потом, мягко  спланировав  к  земле,  величаво
опустилось на играющую гнилостным многоцветием мусорную  кучу.  Прямо  в
мусорный бак.
   Константин болезненно скривился - ну почему,  почему  так  не  везет?
Почему все срывается в последний момент.
   Мусорный бак тоже поднимался в воздух - туда, где  только  что  парил
белый конверт.
   Только не сам - ему помогла подъемник  мусоровозки,  той  самой,  что
припозднилась.
   Письмо лежало на краю бака и его было четко видно, вот только недолго
ему оставалось быть на дневном свету.
   - Нет! - закричал Поляков, - нет! Стойте! Стойте! Там письмо!!
   Подъемник достиг  верха  и,  оглашая  окрестности  надрывным  воем  и
скрежетом, вывали содержимое контейнера в благоухающее нутро  грузовика.
На миг мелькнул белый цвет и тут же скрылся под слоем отбросов. Хлопнула
дверь машины.
   Грузовик тронулся. Поляков все еще бежал за ним и что-то вопил,  хотя
больше всего ему сейчас  хотелось  сесть  на  землю  и  расплакаться  от
бессилия. Прохожие с неприязнью и даже с откровенным страхом косились на
него - вон, мол, псих побежал. Допился совсем.
   Шапку потерял, куртка в грязище какой-то...
   В конце концов, он устал и остановился прямо посреди улицы.  Это  был
конец истории с письмом. Никто его уже не получит, никто не узнает,  что
там было  написано.  А  он,  Константин  Поляков  такими  темпами  точно
разучится уважать себя. Грузовик с выписанным белой краской  номером  на
борту заворачивал на соседний проулок.
   Грузовик. Номер... Стоп. Тяжело  дыша,  Константин  всматривался  как
белые  буквы  исчезают  за  углом.  Запомнил  их,  так  ведь?  Их  легко
запомнить.
   - Я же почтальон, - сказал Поляков.
   - Че, правда? - спросил проходящий  мимо  парень  в  черной  кожанке.
Спросил и пошел себе дальше.
   - Я почтальон! -  продолжил  Константин,  -  Мне  же  вся  информация
доступна. Где ж ей еще быть как не на почте!
   - "Дубина!" - это уже про себя.
   Надежда имеет гнусное свойство помирать последней. Поляков уже  ловил
машину. Ему не останавливались - видимо из-за внешнего вида  и  диковато
блестящих глаз. Усилием воли он привел себя в порядок, даже  вернулся  и
подобрал выпотрошенную  сумку,  лежащую  на  заснеженном  тротуаре,  как
недавно сбитое автомобилем маленькое животное. Отряхнул грязь с  куртки,
запихал отсыревшие журналы в сумку - кто-то получит  некондицию,  ну  да
ничего, это вам не письма, еще придут.
   С тонкой сумкой на боку он стал  выглядеть  приличнее  -  потрепанный
жигуль со своим водилой милостиво согласился взять его на борт.
   - Что парень так  смотришь?  -  спросил  пожилой,  со  следами  былой
интеллигентности, водила.
   - Письмо, ушло.
   - От невесты?
   - От собачника... всему дому... в помойку.
   И Поляков получил  в  свой  адрес  очередной  подозрительный  взгляд.
Удивительно,  как  быстро  начинается  людской  остракизм,  стоит   лишь
ненамного ступить в сторону.
   - Я почтальон. - Сказал Константин, - я должен доставить письмо.
   - Да-да, должен,  -  быстро  сказал  водитель  и  замолчал.  Впрочем,
ненадолго - почтовое отделение было уже совсем рядом.
   Из машины Константин вылетел пулей -  он  не  знал,  сколько  времени
осталось существовать безвременно пропавшему листку бумаги.
   В помещении почты было пустынно -  как  обычно.  День  будний,  народ
большей частью на обходах. Благодать.
   Не  снимая  заснеженной  куртки,  Константин  подсел  к   одному   из
компьютеров  и,  вознося  горячечные  славословия  современной   технике
забрался в базу коммунальных услуг города.
   Комп зашкворчал жестким диском - медленно и заторможено, аппаратура у
них в отделе была не очень. Но и этого должно хватить.
   Информация неохотно выползла на экран - о, это просто  чудо!  О  том,
сколько бы пришлось рыться в бумагах, не будь этих компьютеров, Полякову
и думать не хотелось.
   Так. База. Дальше листать, дальше. Вот оно - у нас тут три  свалки  и
два мусоросжигателя. Ну надо же! Теперь карту района, и ближайший  пункт
переработки мусора. Все просто и логично - все централизованно, и именно
туда свозят свой дурнопахнущий груз машины обслуживающие район.
   Нашел. И подробный  адрес  тут  же.  Поляков  чувствовал,  что  снова
улыбается. Довольно глупо, и может  быть,  даже  безумно.  Но  ему  было
плевать.
   Письмо дойдет. Дойдет!
   Отловил  очередного  частника  на  выходе  из  почты.  На   это   раз
подержанную выше всяких пределов иномарку. Назвал адрес и поехал.  Смена
была в этот раз какая-то ненормальная.
   Авантюрная была смена.
   Константин не мог понять, почему его  так  волнует  это  письмо.  Это
походило... скорее на одержимость. Было  в  нем  что-то  нездоровое.  Он
хотел доставить письмо. Доставить... любой ценой!
   И надежда расцвела, распускалась  буйным  цветом,  пока  он  ехал  по
проснувшимся улицам, слушал гудки машин и неумолчный, затмевающий все  и
вся шорох людских шагов.
   Мусоросжигатель  оказался  именно  таким,   каким   и   представлялся
Константину Полякову - большим,  скособочившимся  и  уродливым.  Высокая
закопченная труба делала его неприятно похожим на крематорий.
   В узких раскрытых воротах никого не было. Одинокий и ржавый мусоровоз
притулился справа. Видно было, что он давно не ездил.
   Сбоку обнаружилась бытовка, у которой обретался сморщенный, запойного
вида старичок в заляпанной до полной заскорузлости телогрейки. В руках у
него дымилась мятая "Беломорина". Руки  старика  подрагивали  и  красный
огонек чертил в холодном воздухе замысловатые  кривые,  как  подожженный
бензиновой смесью шмель.
   - Ты куда, а? - спросил старикан.
   Константин резко повернулся к нему  и  гордый  обладатель  телогрейки
вздрогнул, увидев его взгляд.
   - Где у вас сжигают мусор? - четко спросил Поляков.
   - Т... тама... - сказал старичок  неожиданно  дрогнувшим  голосом,  -
а...
   - Мне нужна машина с номером триста девять! Там есть машина с номером
триста девять!?!
   - В-вроде была... - молвил телогрейка и, вдруг  уронив  "Беломорину",
заспешил себе в бытовку.
   Константин пошел прочь от него, вглубь предприятия. Он  заметил,  что
из трубы уже вовсю валит дым.  Такой,  какой  и  положено  крематорию  -
тяжелый и маслянистый.
   Машину номер триста девять он отыскал у одной из печей -  глупо  было
бы не отыскать, она одна единственная находилась сейчас  на  территории,
самая  последняя.  Кузов  вплотную  к  печи,  уже  готов  вывалить  свое
содержимое  в  широкий  желоб,  что  заканчивался  в  ревущем  оранжевом
пламени. Подле неторопливо работали два мусорщика.
   Увидев подбежавшего Константина, они приостановили свою  деятельность
- один из них застыл, положив руку на рычаг опрокидывания кузова.  Пламя
ревело и бесновалось в печи - совсем рядом. Мусорщики стояли и  смотрели
на Полякова. Удивленно и с некоторой тревогой.
   - Тебе чего, парень? - после паузы спросил один из них  -  низенький,
массивный, с темным нездоровым лицом.
   - Вы не должны сжигать сейчас мусор. - Сказал почтальон.
   - Что? - не понял мусорщик.
   - Вы! Не  должны!  Сейчас!  Сжигать  мусор!  -  Повторил  Константин,
чувствуя, как что-то сжимается в груди. Он кивнул на второго  мусорщика,
- отойди от рычага.
   - Эй, да ты чего! - не понял тот.
   - Отошли от машины!!! - заорал Поляков  -  мусорщики  отшатнулись  от
него - а затем рванулся вперед, к мусоровозке.
   Наплевать на этих двух идиотов! Да  он  сам  разгребет  эту  мусорную
кучу!
   Плотный мусорщик его не пустил -  вцепился  мертвой  хваткой,  силясь
оттащить от товарища, и заорал оцепеневшему напарнику:
   - Васька! Беги к Толянычу, пусть охранку зовет!!! Ну, быстрей!
   - П-Пусти!! - злобно хрипел Константин.
   И напарн