онд для борьбы с отторжением имплантантов, они
въехали в Периферию - обширную область,  давным-давно  присоединенную  к
империи и ныне обладающую правами лишь  чуть  менее  свободными,  чем  в
Центре. Народ здесь жил вольный, занимающий в основном  культивированием
сельскохозяйственных культур - под благодатным  жарким  солнцем  отлично
взрастали солнечные батареи и зрели мобильные  КПК,  разводили  домашнюю
скотину - собак, морских свинок, мышей и радиокрыс.  Здесь  произрастали
глинко и ориондры - дающие отличные смолы для мумифицирования. И  именно
здесь делались  лучшие  в  империи  благовония  от  знаменитой  компании
"Хьюстон Босс", которые благодаря наличию  феррамонов  повышали  уровень
железа в организме, тем самым  решая  многие  ваши  проблемы  и  улучшая
сверхпроводимость.
   По мере отдаления от столицы нравы в Периферии становились все  более
вольными, вплоть до попыток автономии, об имперской чести и гордости уже
никто не вспоминал,  а  знаменитый  имперский  флаг  со  встающей  из-за
горизонта в ореоле лучей снежинкой можно было встретить лишь на почтовых
станциях да редких миссиях Красного Клеста - благотворительного  ордена,
единолично осуществляющего  в  этих  местах  услуги  по  мумификации  за
смешные деньги.
   Только эта красная птица на полотнище, развивающемся над похожими  на
крошечные моторизированные  крепости  гарнизонами  ордена  и  напоминала
путешественникам о том, что они все еще находятся в империи.
   Увеличились  и  поборы.  Соседям  пришлось  сдать   деньги   в   фонд
беспроволочного телеграфа, в  общество  по  борьбе  коррупцией  в  среде
анимадиспетчеров,  пожертвовать  сумму  одиозной  секте  Слепых  Братьев
Пожирателей на строительство общественной  столовой,  а  также  уплатить
совершенно возмутительный налог на  мозговой  траффик,  взятый  десятком
подозрительных людей с автоматическими винтовками "Хеклер и Кох Мрак  5"
в заскорузлых руках. На четвертый день путешествия поезд  остановился  в
Парагвайз-холлз - вонючем и грязном городишке со смешанным населением  -
самом юго-западном населенном пункте империи.
   Здесь было жарко и не работала канализация.  Здесь  все  время  стоял
неумолчный людской ор и гомон, было ярко, шумно  и  бестолково.  Грязные
кривые улицы, вымощенные редкоземельным кремнием,  глинкобитные  дома  с
нависающими над  улицей  крышами,  белье,  сохнущее  над  головами  -  в
Парагвайз-холлз кипела жизнь! Здесь все время что-то продавали - прямо с
лотков торговали краденным боевым  железом,  наноинплантами  от  ведущих
фирм производителей по бросовым ценам, золотом, палладием  и  германием,
собачьими   почками,   марочными   винами   и   марочными   коллекциями,
портативными расширителями сознания для  всех  и  каждого,  не  здравыми
идеями и религиозными истинами.
   Порядка  не  было   никакого   и   редкие   представители   Имперской
Колониальной  Полиции  в  белоснежных  мундирах,  пробковых   шлемах   и
встроенных в ладонь шокерах играли здесь чисто  представительскую  роль.
Здесь было много бездомных собак, а еще  больше  бездомных  людей.  Имея
деньги, в этом благословенном краю  можно  было  провернуть  почти  все,
например, доставить письмо аж в мегаполис, сколотить революционную армию
и  закупить  для  нее  пару  пламенных  идей,  вызнать,  где   находится
заповедный  город  мертвых  Шатланта  и   получить   надежного   бандита
проводника,  сколотить  религиозную  секту  и,  запасясь  расширителями,
подавителями, антидепресантами и оптоволокном, наконец, совершить прорыв
в Астрал. В конце концов, можно прямо здесь, в одной из гнилых хибар, за
большие деньги забальзамировать  свою  любимую  морскую  свинку,  что  в
мегаполисе каралось жестоким штрафом и экстрадицией из империи.
   Долго  задерживаться  в  этой  грандиозной  человеческой  помойке  не
хотелось, и соседи, выплатив немалые деньги,  сумели  взять  плацкартные
билеты на вечерний Чунгкингский экспресс -  узкоколейный  локомотив  без
лежачих мест. Влекомый изношенным локомотивом  с  неработающей  системой
охлаждения,   поезд   был   доверху   набит   человеческими   отбросами,
теснившимися на каждом  свободном  клочке  пространства.  В  основном  в
пассажирах  преобладали  смуглые  крикливые  эмигранты,   дзен-буддистки
настроенные сезонные  рабочие  и  белые  имперские  поданные  с  волчьим
взглядом и туманным прошлым. После серии свар, соседи сумели занять  две
полки по соседству с шумным табором, отвратительно горланящим "бамбалео"
под  плохо   настроенные   дешевые   аналоговые   синтезаторы   "ямаха".
Последовало  еще  несколько  драк,  не  вовремя   сунувшегося   продавца
краденного ножного детского нейропотеза выкинули  в  окно,  и  экспресс,
наконец,  тронулся.  Местные  еще  некоторое  время  бежали  следом   за
вагонами,  осуществив  через  окна  несколько  сделок,  пару  фьючерсных
контрактов и даже одну трансфертную акцию.
   Под гомон и вонь  Чунгкингский  экспресс  покинул  Парагвайз-холлз  к
вящему удовлетворению  семерых  путешественников.  Границу  империи  они
достигли в тот же день.
   Три десятка рослых полицейских в черных мундирах и шапках из собачьей
шерсти прошлись по вагонам, неся за  собой  стон,  плачь  и  разрушение.
Жестоко метеля окружающий люд детекторами движения и  изымая  "ненужные"
пассажирам вещи, под общий женский вой полицейские добрались до соседей,
которые поспешно уверили  стражей  порядка,  что  являются  полноценными
гражданами империи. Сосчитав уверение, ближайший  полицейский  козырнул,
продекламировал "правь империя морями" и пожелал удачного путешествия.
   Соседи лишь кисло улыбнулись в ответ и  продолжили  путь  без  единой
кредитки.
   Миновав под дружные проклятья  кордон  из  колючей  проволоки,  поезд
вышел в пограничные земли, населенные преимущественно метисами,  беглыми
преступниками и колониальными миссиями. Закон тут уже терял всякую  силу
и оставалось лишь надеяться на удачный  исход.  Еще  полные  четыре  дня
Чунгкингский экспресс шел через бросовые земли.
   Становилось все жарче. По ночам целыми вагонами пели протяжные  песни
про оседлавших шторм и на людские  голоса  накладывался  стук  колес  по
неухоженным  стыкам.  На  второй  день  в  четырех  вагонах  разразилась
эпидемия   дизентерийного   макровируса    избирательно    уничтожавшего
контрольные датчики  пищеварительных  имплантов.  Несчастные  обладатели
оных день напролет обогащали природу вокруг ценным одобрением, отчего на
перевозимых тут же морских собачек напал черный мор. Стенающие владельцы
по-походному  мумифицировали  безвременно  ушедших  питомцев   и   мягко
намекнули сделать то же самое с изготовителем вируса. Его, впрочем,  так
и не нашли.
   На третий день поезд догнали дюжина людей с оружием  и  на  предельно
изношенных четырехколесных скутерах. Главарь в роскошной  собачьей  шубе
прошелся по вагонам, пригрозив убивать каждого десятого пассажира  через
каждые десять  минут,  если  ему  не  предоставят  нечто  достойное  его
внимания.  На  вопрос  о  том  кто  он,  собственно,   такой,   господин
представился скромным  служителем  древнего  культа  личности  и  двинул
спросившего  в  подсердечную  сумку.  Получив   энное   количество   раз
портативными  анализаторами  нитратов  по  чувствительным  частям  тела,
пассажиры скооперировались и откупились от  налетчиков  чьей-то  древней
мумией из почтового вагона. Чья она была  -  так  и  осталось  загадкой,
потому  как  никто  из  присутствующих  не   решился   взять   на   себя
ответственность быть ее владельцем.
   По прошествии невыносимо долгих  суток  поезд  наконец  то  уперся  в
тупик. Дальше  рельсы  не  шли.  В  заросшей  однообразными  чахлыми  SD
карточками пустынной местности пассажиры сошли и рассосались  кто  куда.
Впереди лежала Марафонка - узкая и загаженная промышленными  отходами  и
бактериологическим   штаммом   речка,   несущая   свои    воды    вглубь
неисследованных земель и порождая там все новые и новые  неисследованные
виды животных.
   В ближайшем портовом городке Волкокраде соседи нечестными махинациями
получили  билеты  на  имперский  турбоход  "Королева  Анна"   -   старую
изношенную посудину с выкрашенными в  траурный  черный  цвет  бортами  и
тремя бутафорскими трубами из четырех.  На  этом  флагмане  марафонского
флота с текущим реактором и регулярно  глючащими  электрическими  цепями
они провели еще два дня, регулярно заступая на вахту у  текущего  днища.
Несмотря на обветшалость, "Королева Анна" считалась  лучшим  кораблем  в
этом регионе и содержала на себе  весь  цвет  марафонской  аристократии,
состоящей преимущественно из беглых владельцев  крысиный  ресторанов  да
заросших шерстью потомков первых колонистов.
   Осторожными расспросами Красноцветов добился от  этой  жесткошерстной
публики адрес человека, который мог бы помочь с проводником.
   Ночью   встала   луна   -   неестественно    большая,    круглая    и
пикселизированная, а  по  берегам  реки  сгустилась  сельва.  В  глубине
джанклей  парило,  там  вопили  и  визжали  противными   сэмплированными
голосами, лаяли собаки,  что-то  шуршало  и  трещало.  На  легком  ветру
качались  оптоволоконные  кабели  и  росянки   разевали   жадные   пасти
ти-коннекторов. Ночью  стало  душно,  и  потому  большинство  пассажиров
предпочитали проводить время на палубе, наблюдая  как  пересекают  реку,
поблескивающие в лунном  свете,  пустые  шкурки  мумифицированных  пчел.
Похожий на ботинок хулигана нос корабля рассекал маслянистую воду  и  по
бокам вспухали горбы желтоватой дурнопахнущей пены. Места  стали  совсем
дикие,  непролазные,  а  из  лесного  массива  на  проходящий   турбоход
помаргивали огоньки  жуков-светодиодов  да  глаза  хищных  собакоголовых
хабов.
   Следующим  утром  "Королева  Анна"  прибыла  в   Махаос   -   местный
административный центр, стоящий возле самых джанклей и уже  многие  годы
служащий пересадочной станцией для разного рода охотников за  удачей.  В
Махаосе имелось все пригодное для  дальнего  путешествия  и  именно  там
ошивалось большинство потребных в проводники  индейцев.  Едва  сойдя  на
жирную прибрежную почву, соседи направились в сторону от городка,  туда,
где на невысоком холме разместилась построенная в псевдоегипетском стиле
гасиенда.
   Красноцветов остановился перед входом и велел остальным ждать  здесь,
и, откинув в сторону противомоскитную сетку, зашел внутрь дома. Вернулся
он вместе с владельцем гасиенды, отрекомендовавшимся решающим проблемы.
   Владельца звали ван-Доорн и он  был  бур-колонист,  что  подтверждали
пластиковый полицейский шлем, бывший когда-то белым полувоенный френч со
знаками различия капрала Египетского колониального  полка  и  целых  три
нейропротеза  -  руки,  ноги  и  глаза,  соответственно.  Глазом  капрал
гордился особенно, потому как его  делали  на  заказ  в  фирме  "цейтнот
gmbh",  известной  своими  давними  традициями   и   высоким   качеством
изготовления. Присоединенный к полевому моноклю имплант начинал работать
как телескоп с возможность увеличения в десять раз.
   -   Господа,   -   сказал   представительно   ван-Доорн,    помахивая
электрошоковым стейком, - Вы не представляете какая большая  удача,  что
вы нашли меня! Уверяю вас, в Махаосе нет человека более осведомленного о
нравах и обычаях племени, которое вы ищете. И двойная удача в  том,  что
именно  сегодня  я  собирался  отправиться  в  эти   дикие   места   для
антропологических изысканий!
   Двойная удача потребовала двойной  платы,  и  недовольно  вздыхающему
Ткачеву пришлось взломать местный банкомат с помощью вырванной с  корнем
арматуры, а потом поспешно убегать  от  разъяренного  владельца  машины,
грозящего скормить взломщиков пеккининьям - мелкой, но особенно  злобной
разновидности речных свинок, обитающий в здешних водоемах.
   Ван-Доорн   пересчитал   кредиты,   довольно   кивнул,   и   пообещал
предоставить лучшего проводника в этом забытом богами всех  конфессий  и
налоговым комитетом краю. И вскоре перед  семеркой  предстал  заморенный
тип набедренной повязке и теплых унтах из собачьей  шерсти.  Сей  гордый
представитель человеческого рода с бегающими глазами и нервным тиком был
представлен ван-Доорном как Юпиэс - лучший охотник за собачьими  мумиями
в регионе.
   -  Это  что,  и  есть  нас   проводник?   -   спросил   Красноцветов,
подозрительно оглядывая тщедушного охотника.
   -  Нет,  это  наш  полупроводник,  -  молвил  ван-Доорн  с  некоторой
гордостью, - он доведет нас только туда, а обратно придется возвращаться
самим.
   - Не извольте беспокоиться, - посвистывая в  дырки  в  зубах,  сказал
полупроводник, - Доведу до места  в  целости  и  сохранности.  Никто  не
пострадает. Будете заказывать страховой полис?
   Вслед за полисом  пришлось  уплатить  за  месячную  аренду  понтонной
лодки, налоги  на  литраж,  сетевой  траффик,  пользование  запрещенными
частотами,  электричество,  носимый   багаж,   экологический   сбор   за
загрязнение дикой природы и внести взнос в фонд охраны традиций предков,
а также фонд санитарного контроля сырого мяса  (для  людоедящих  жителей
глубинки). Денег не хватило и семерке  пришлось  заложить  свои  тела  в
местном Музее Антропоцентризма, завещав, после гибели,  предоставить  их
для фронтальной пластинации.
   Из-за всех проволочек отбыли только на  следующий  день,  провожаемые
благотворительным душевным оркестром  Махаоса,  трогательно  исполняющим
имперский марш на полифонических сотовых телефонах.  С  пристани  махали
какие-то люди, возможно  провожающие,  а  может  быть  члены  очередного
фонда, пришедшие к шапочному разбору.
   Так или иначе, гостеприимный Махаос скрылся  вдали,  а  собранная  из
пластиковых бочек из-под персикового концентрата лодка двинулась  дальше
по Марафонке, перевозя на себе восемь пассажиров и одного проводника.
   Суда здесь  уже  не  ходили,  и  лишь  изредка  встречались  почтовые
колониальные  канонерки,  да  окучивающие  в  неглубокой  воде   заросли
нелицензионных копий верткие джанки браконьеров, которые при приближении
понтонки бросали хозяйство и пытались  укрыться  в  прибрежных  камышах.
Зато здесь многоголосо пели птицы, а по верхним ярусам джанклей  прыгали
дымчатые  мыши-летяги  -  доверчивые  и  ласковые   как   дети.   Якутин
подкармливал зверьков капсулами валиума и скоро за лодкой  вилась  целая
стая этих забавных существ, попискивающих скриперами и просящих подачки.
   Какое-то время спустя лодка путешественников свернула в узкую протоку
в сторону от основного русла Марафонки. Джанкли нависали со всех  сторон
- серые лианы оптоволокна свешивались над рекой, колыхались под  ветром.
Пахло горелым пластиком и мумием,  во  множестве  вырабатываемым  дикими
лесными  пчелами.  Огромные  цветы  из  папиросной  бумаги,  растущие  в
низинах, распространяли чарующие ацетонные ароматы, на  которые  спешили
глупые насекомые долготоксики, не ведающие, что уже в следующую  секунду
они  лишаться  сознания,  повалившись  на  груду  своих  же  бездыханных
собратьев. Берега стали болотистыми и  лишь  корни  мандражоры,  подобно
остаткам железобетонных конструкций, торчали из теплой воды.
   - Совсем дикая природа, - сказал, как-то  раз,  Красноцветов,  -  как
называется эта река?
   - Это не река, это канал, - произнес полупроводник.
   - А что за канал?
   - Обычно дело - Цифровой, -  ответствовал  Юпиэс,  -  их  тут  полным
полно.
   - Насколько я помню, - вставил  ван-Доорн,  -  именно  здесь  водятся
верткие хищные биты и медленные гамбиты с кожистыми панцирями, чьи  яйца
ценятся как большой деликатес в центральной империи. А еще, говорят, тут
можно встретить тромбофлебитов, но я лично не разу  не  видел.  Впрочем,
здесь оседает весь мусор из Махаоса, так, что я  бы  не  стал  с  порога
отметать их присутствие.
   За день они сделали  пару  сотен  километров  в  глубину  девственных
джанклей.  Тут  и  там  среди  пластиковой   листвы   вставали   остатки
железобетонных бункеров,  радиовышки,  потерянные  самолеты,  лишившиеся
финансирования  собачьи  питомники  -  где  одичавшие   Бобики,   Жучки,
Кабыздохи  и  Линды-Минелли  неимоверно  расплодились   и   представляли
опасность для всего живого, рискнувшему углубиться в сельву  больше  чем
на километр.
   Такие места путешественники старались проходить как можно  скорее,  и
лишь полоса загрязненной воды отделяла их от прожорливых диких собак.  И
все же здесь царило некое свое очарование - прелесть дикой  природы,  не
тронутой рукой человека разумного.
   Исполинские башенные краны  вставали  там  и  тут,  густо  оплетенные
сверхпроводящими  кабелями  и  грибовидными  наростами   трасформаторов.
Экзотические конструкции из металла и пластика, вросшие в землю "Бентли"
разных  годов  выпуска  перед   пустыми   пусковыми   шахтами,   которые
использовала  как  норы  местная  лесная  живность.   Древние   пирамиды
сгинувших цивилизаций, плавно переходящие в современные пирамиды казино,
противотанковые  рвы  войны,  которой  не  было,  облепленные  вьющимися
кредитами ПиАр конторы, густо налепленные на стволы деревьев листовки по
гражданской обороне -  все  это  сливалось  в  единый  жгучий  коктейль,
пьянящий не хуже пресловутого "Собачьего байта". И задирая головы  чтобы
увидеть  сияние  ксеноновых  гнилушек  в  кронах  деревьев,   соседи   с
удивлением замечали, что им впервые так вольготно дышится  и  совсем  не
хочется думать о будущем.
   Когда стемнело, остановились на выбранной по  указу  Юпиэса  полянке,
крошечным полуостровом вдающейся в канал. В основании ее простирались  в
основном  строительные  леса,  среди  которых   выделялись   целых   два
листовочных дерева (политическое и рекламное, соответственно)  загадочно
шуршащие глянцевыми листовками.
   - Это место зовется  Ямалка  -  пояснил  полупроводник,  отыскивая  в
известке  самую  работоспособную  пропановую  горелку  и  запаливая   ей
строительный  мусор,  -  Здесь  все  останавливаются.  Еще  здесь  можно
почувствовать биение жизни.
   - Советую вам попробовать, - сказал ван-Доорн, - хотя у меня  никогда
не получалось.
   Синеватым угарным пламенем разгорелся  костер,  на  котором  жарилась
убитая недавно  каннибара  -  злобное  существо  известно  тем,  что  не
гнушается пожиранием  своих  сородичей  в  голодные  дни.  Биение  жизни
почувствовать  не  удалось,  если  только  не  считать  оным  донесшийся
откуда-то  с  запада  еще  слышимый  ритм.  Когда  яркие  южные   звезды
проступили на небесном своде, к костру стали  собираться  ночные  звери,
большие и маленькие. Они оставались за  пределами  круга  света  и  лишь
поблескивание глаз говорило о  том,  что  они  есть.  Наметанный  взгляд
Юпиэса сразу выделил в этой разношерстной толпе  трех  надутых  токующих
сидюков, которых он подманил к костру крупицами диодов и когда они впали
от близости огня в транс, поспешно мумифицировал их с  помощью  походной
аптечки, пополнив запасы продовольствия. А сразу за ними к огню  сунулся
любопытный копир - тяжелый и неповоротливый,  переваливающийся  на  двух
тумбоподобных лапах. Его  пытались  подкормить,  но  пасть  добродушного
зверя принимала лишь листы формата A4 и ни в  какую  не  хотела  глотать
листовки, так что зверюге пришлось уйти ни с чем.
   - Если собираетесь отойти в джанкли, будьте бдительны, -  предупредил
ван-Доорн, - в этих местах встречается витая пара - самая ядовитая  змея
в здешней сельве. Ее яд нервно-паралитического действия и убивает  почти
мгновенно,  переполняя  буфер  памяти.  Я  как-то  раз  видел   человека
укушенного этой змеей - страшное зрелище, могу вас уверить.
   - Как насчет того племени, Юпиэс? - спросил Красноцветов, -  расскажи
нам о нем.
   - Наше племя живет обособленно, - сказал проводник,  -  мы  не  имеем
коннектов с внешним миром. Племенем  правит  Великий  Вождь  -  носители
истины и великих  идей  Чук-хе.  Чук-хе  -  бог-морская  свинка,  символ
благородства и лю