быть  способна  поместить  все теории и  практики  в кругозор  общего
видения онтологической структуры человека.
     Чем  нам могут помочь господствующие теории психотерапии? Здесь было бы
заблуждением чересчур четко отделять одну школу от другой.  Внутри основного
потока  ортодоксального  психоанализа   и  даже  между  различными  теориями
объектных  взаимоотношений  в  Великобритании  (Фэрберн,  Уинникотт, Меланья
Клейн,  Бион) существуют различия  лишь  на  уровне упора на что-то. Сходное
положение внутри  экзистенциальной школы, или  традиции,- Бинсвангер,  Босс,
Карузо, Франкль.  Можно обнаружить, что каждая  теоретическая  идиома играет
некоторую роль в мышлении по крайней мере нескольких учеников любой школы. В
худшем случае существуют из ряда вон выходящие теоретические смеси из теории
обучения,  этологии, теории  систем,  анализа  общения,  теории  информации,
анализа взаимодействия, межличностных  взаимоотношений, объектных отношений,
теории игр и т. п.
     Развитие  Фрейдом  метапсихологии  изменило  теоретический  контекст, в
котором  мы  теперь работаем.  Для  сочувственного  понимания  положительной
ценности мета-психологии нам придется рассмотреть интеллектуальный климат, в
котором   она  возникла.  Многими   авторами   уже   отмечалось,   что   она
позаимствовала  свою  движущую  силу  у  попытки  рассмотрения  человека как
объекта   естественно-научных   исследований   и,  таким  образом,  добилась
признания психоанализом  в качестве серьезной и достойной уважения затеи. Не
думаю,  что сейчас необходим  подобный щит; да и прежде  -тоже. А за то, что
мыслишь с метапсихологической точки зрения, платишь очень высокую цену.
     Метапсихология Фрейда, Федерна,  Рапапорта,  Гартмана и Криса  не имеет
представлений о какой  бы то ни было социальной системе,  порожденной  более
чем одной личностью в данный момент. Внутри ее рамок нет понятия социального
переживания коллектива, разделяемого или не разделяемого личностями. У такой
теории  нет категории "ты",  которая существует в трудах Фейербаха, Бубера и
Парсонса.  Нет  способа выразить встречу "Я"  с  "другим"  и  влияние  одной
личности   на   другую.  У   нее   нет   понятия  "меня",   за   исключением
объективированного это. Это является одной  из частей  ментального аппарата.
Внутренние объекты суть другие части этой системы.  Еще одно эго есть  часть
некоей отличающейся части этой  системы или структуры.  Как  два  ментальных
аппарата  или  психические  структуры  или  системы,  каждая  с  собственной
констелляцией  внутренних  объектов,  могут  связываться   друг  с   другом,
оставаясь неисследованными?  Внутри  построений, предлагаемых теорией, такая
возможность кажется  непостижимой.  Проекция и  интроекция  сами по себе  не
перекроют пропасть между личностями.
     Сегодня   лишь   немногие  понимают  центральные  вопросы  сознания   и
бессознательного   как  они  понимались   ранним  психоанализом  -  как  две
овеществленные  системы, каждая  из которых  отколота от цельной личности  и
составлена  из  своего  рода  психического вещества; обе  они  исключительно
внутри- личностны.
     В  теории  же  и  на  практике  центральным  является  отношение  между
личностями. Личности связаны  друг  с  другом посредством  их переживания  и
посредством их  поведения. Теории можно рассматривать с точки зрения  упора,
который они  делают на переживание или  на  поведение, и с точки  зрения  их
способности вычленить взаимоотношение между переживанием и поведением.
     Различные школы  психоанализа  и  глубинная  психология по крайней мере
признавали существенную значимость переживания каждого человека по отношению
к его поведению. но они оставили непроясненным вопрос, что есть переживание,
и это, в частности, становится очевидно при рассмотрении "бессознательного".
     Некоторые теории занимаются  скорее взаимодействием людей без ссылок на
переживание деятелей. Точно так же как любая теория,  сосредотачивающаяся на
переживании и пренебрегающая поведением, может стать весьма ошибочной, так и
теории, сосредотачивающиеся  на  поведении  и  пренебрегающие  переживанием,
становятся неуравновешенными.
     Согласно  теории  игр,  "люди  обладают  набором   игр,  основанных  на
конкретных наборах известных  взаимодействий. Другие  могут играть  в  игры,
которые достаточно запутанны, чтобы  позволить разыгрывание более или  менее
стереотипных  драм.  У игр  есть свои  правила, своя  публика и  свои тайны.
Некоторые люди играют, нарушая правила, по  которым играют другие. Некоторые
играют  в  необъявленные  игры,  делая  ходы,  которые  может расценить  как
задумчивые  или откровенные лишь  знаток  подобных тайных  и необычных  игр.
Подобным  людям  -   предполагаемым   невротикам  или  психотикам,-возможно,
необходимо  подвергнуться церемонии психиатрической консультации, приводящей
к диагнозу, прогнозам и рецептам.  Лечение  будет  состоять в указании им на
то,  что природа их  игр весьма неудовлетворительна, и  их, вероятно, обучат
новым играм.  Личность реагирует отчаянием скорее на  потерю игры, нежели на
чисто "объективную потерю", то есть на потерю соучастника или соучастников в
качестве реальных личностей.  Важно  лишь продолжение игры,  а не сохранение
личности играющих.
     Одним из преимуществ такого подхода является то, что он связывает людей
вместе.  Неумение  увидеть  поведение  одной личности в  связи с  поведением
другой привело к большой путанице. В последовательности взаимодействия между
р и о (личностью и объектом): pi -01 -р2 - 02  - рз - 03 и  т. д.,  вклад  р
(pi,  р2, рз) изъят из контекста и прямо связан как pi  -р2 -рз. Потом такая
искусственным  образом полученная  последовательность изучается  в  качестве
изолированной  сущности  или  процесса  и  могут  быть  предприняты  попытки
"объяснить"     ее      (найти     "этиологию")     с      точки      зрения
генетическо-конститупиональных факторов или внутрипсихической патологии.
     Теория  объектных  отношений,  как  заявил  Гантрип,  пытается  достичь
синтеза между внутри- и межличностным. Понятия внутренних и внешних объектов
и  закрытых  и открытых  систем  имеют  некоторый смысл.  Однако по-прежнему
рассматриваются объекты, а  не личности.  В переживании  к объектам применим
вопрос   "что?",  а  не  "как?".  Сам  мозг  есть  объект  переживания.  Нам
по-прежнему  необходима  феноменология переживания,  включая  так называемое
бессознательное переживание,-переживания, связанного  с поведением личности,
связанной  с  личностью,  без  расшеплений,  отрицаний,  деперсонализации  и
овеществлений -всех бесплодных попыток объяснить целое за счет части.
     Системы и игры могут иметь место,  и в них  можно играть  в электронных
системах,  или   в  них  могут  играть  электронные  системы.  Что  является
специфически  личностным или  человеческим?  В  личностных  взаимоотношениях
присутствует не только взаимодействие, но взаимопереживание, и именно в этом
состоит  их специфически  человеческое свойство. Одному  взаимодействию  без
переживания   недостает  специфически  личностного  смысла.  Взаимодействуют
эндокринная  и  ретикулоэндотелиальная системы.  Они не являются личностями.
Большая  опасность в осмыслении человека посредством аналогии заключается  в
том, что аналогия начинает выставляться в качестве гомологии.
     Почему почти все теории деперсонализации,  овеществления, расщепления и
отрицания  стремятся показать симптомы, которые  они  пытаются  описать?  Мы
оставлены с взаимодействием, но где же индивидуум? С индивидуумом, но где же
другой?  С  моделями  поведения,  но  где же  переживание?  С  информацией и
сообщением, но где же чувство и сострадание, страсть и сочувствие?
     Бихевиористская  терапия представляет  собой  самый  предельный  пример
такой  шизоидной теории  и практики  -  она предлагает  думать и действовать
исключительно  с  точки  зрения  другого  без  ссылок  на  "я" психиатра или
пациента, с точки  зрения  поведения без переживания,  с точки зрения скорее
объектов,  чем  личностей.  Поэтому  она   неизбежно   становится  методикой
не-встречи, методикой манипулирования и контроля.
     Психотерапия  должна   оставаться   постоянной   попыткой  двух   людей
восстановить полноту человеческого бытия путем взаимоотношения между ними.
     Любая  методика, занимающаяся другим без "я", поведением при исключении
переживания,  взаимоотношениями при  пренебрежении  личностями в  их  связи,
индивидуумами   при   исключении   их   взаимоотношения    и   более   всего
объектом-который-нужно-изменить, а не личностью-которую-
     нужно-принять, просто увековечивает болезнь, которую она должна лечить.
     И любая теория, не основанная на природе человеческого бытия, есть ложь
и  предательство  человека.  Бесчеловечная  теория   неизбежно  приведет   к
бесчеловечным результатам  - если психиатр последователен. К счастью, многие
психиатры обладают даром непоследовательности. Однако такую ситуацию  нельзя
считать идеальной.
     Нас  не  интересует  взаимодействие  двух  объектов или  их  действия в
диадной системе,  нас не интересуют модели общения внутри системы, состоящей
из двух компыотеро-образных подсистем, принимающих и обрабатывающих вводимую
информацию и выдающих сигналы. Нас интересуют два источника переживания в их
связи.
     Поведение  может скрывать  или раскрывать переживание. Я  посвятил свою
книгу  "Расколотое  "я""  описанию  некоторых  вариантов  расщепления  между
переживанием и  поведением. Но  и  переживание,  и  поведение сами  по  себе
расчленены мириадом различных  способов. Дело обстоит так даже тогда,  когда
предприняты грандиозные усилия по наложению на трещины слоя логичности.
     Я полагаю,  что  причина такого замешательства кроется  в смысле  фразы
Хайдеггера: "Ужасное уже произошло".
     Психотерапевты -это специалисты по человеческим отношениям. Но  ужасное
уже произошло. Оно произошло со всеми нами. Психиатры тоже находятся в мире,
в  котором  внутреннее  уже  отколото от  внешнего.  Внешнее  не  становится
внутренним,   а   внутреннее   -внешним   лишь    посредством   переоткрытия
"внутреннего" мира.  Это только начало. В качестве целого поколения людей мы
настолько отчуждены  от внутреннего мира, что существует убеждение,  что его
нет; а если он даже и есть, то он несущественен. Даже если он имеет какое-то
значение, он не является  неопровержимым  материалом для науки, а  если так,
давайте сделаем  его неопровержимым. Давайте измерим и сосчитаем.  Определим
количественно  душевную боль  и восторг  в  некоем  мире,  в котором,  когда
внутрений  мир будет впервые открыт, мы, вероятно, обнаружим себя брошенными
и покинутыми. Ибо без  внутреннего внешнее теряет свой смысл, а без внешнего
внутреннее теряет свою сущность.
     Нам необходимо  узнать об отношениях  и общении.  Но  эти  запутанные и
запутывающие   модели   общения   отражают   беспорядок   личностного   мира
переживания, на  подавлении, отрицании, расщеплении,  интроекции, проекции и
т. п.- на общем осквернении и опошлении которого основана наша цивилизация.
     Когда наши личностные миры  переоткрыты и им позволено  вновь утвердить
самих себя, мы впервые обнаруживаем  эту  бойню. Тела полумертвы,  гениталии
отделены от сердца, сердце оторвано от головы, голова отделена от гениталий.
Без  внутреннего  единства, а  лишь  с  достаточным ощущением непрерывности,
чтобы   ухватить  индивидуальность,-расхожее  идолопоклонство.   Разорванные
-тело,  разум  и  дух  -  внутренними противоречиями, разбросанные  в разных
направлениях.  Человек  отрезан  от  своего  собственного разума,  а  равным
образом  отрезан  от  своего  собственного  тела  -полубезумное  существо  в
сумасшедшем мире.
     Когда Ужасное уже произошло, мы едва ли можем ожидать чего-либо  иного,
кроме того, что Нечто, как эхо,  ответит  внешним разрушением на разрушение,
которое уже свершилось внутри.
     Мы  все  втянуты  в  это  отчужденное  положение  вещей.  Этот контекст
является решающим для всей практики психотерапии.
     Поэтому психотерапевтические взаимоотношения  есть  изыскание. Поиск  -
постоянно  подтверждаемый  и  обосновываемый  заново  -  того,  что  мы  все
потеряли, и  некоторым это дается  лучше других, вроде  того,  как некоторые
люди  легче  выносят  недостаток  кислорода,  и  это   изыскание  обосновано
разделенным   с   другими   переживанием   переживания,  вновь   обретенного
посредством терапевтического взаимоотношения здесь и сейчас.
     Верно,  что  в  психиатрии  существуют  порядки,  даже   институционные
структуры,  охватывающие  последовательность,  ритм и  темп  терапевтической
ситуации,  рассматриваемой как процесс, и они могут  и должны быть изучены с
научной объективностью. Но  действительно решающие моменты в психиатрии, как
знает  каждый пациент  и  врач, когда-либо их переживавший,  непредсказуемы,
уникальны, незабываемы,  всегда неповторимы и зачастую неописуемы. Значит ли
это, что психотерапия должна стать псевдоэзотерическим культом? Нет.
     Мы  должны продолжать  борьбу с нашим смятением и настаивать  на  бытии
человеком.
     Экзистенция есть пламя,  постоянно  плавящее и  изменяющее наши теории.
Экзистенциональное  мышление не  предлагает  ни  безопасности,  ни  дома для
бездомных.  Обращается  оно  только  к  вам  и  ко  мне.  Оно  находит  свое
обоснование  тогда, когда, несмотря  на поток наших средств и стилей,  наших
ошибок, заблуждений и извращений,  мы найдем в сообщении другого переживание
взаимоотношения,  которое установлено, потеряно, разрушено и вновь обретено.
Мы надеемся разделить  переживание  взаимоотношения, но единственным честным
началом - и даже концом - может стать взаимное переживание его отсутствия.

     III. МИСТИФИКАЦИЯ ПЕРЕЖИВАНИЯ
     Недостаточно разрушить свое переживание и  переживание  другого.  Нужно
покрыть  это опустошение  ложным сознанием, служащим, по  выражению Маркузе,
своей собственной ложности.
     Эксплуатация   не   должна   быть   видна   как   таковая.  Она  должна
рассматриваться  как  благотворительность.  Преследование предпочтительно не
должно  обосновываться  как  черта параноидального  воображения, оно  должно
переживаться как доброта. Маркс описал  мистификацию и показал ее функции  в
его  время. Время  Оруэлла уже с  нами. Колонисты  не  только  мистифицируют
местных  жителей,  им приходится  мистифицировать  и  себя.  Мы  в  Европе и
Северной Америке -колонисты. И для того чтобы поддержать наши восхитительные
образы самих себя  как Божьего  дара подавляющему  большинству  умирающих от
голода человеческих особей,  нам приходится интериоризировать наше насилие в
самих  себя  и  в  наших  детей  и  применять  для  описания этого  процесса
моралистическую риторику.
     Для того  чтобы  рационально воспринимать военно-промышленный комплекс,
нам приходится разрушать наши способности как ясного видения того, что перед
нами, так  и представления о  том, что позади. Задолго до  возможного начала
термоядерной  войны нам  пришлось  опустошить  нашу  психику. Мы начинаем  с
детей.  Обязательно  поймать их вовремя.  Без весьма тщательного  и быстрого
промывания мозгов их грязные головки могли бы разгадать наши грязные фокусы.
Дети еще не дураки, но мы  превратим их в слабоумных  вроде нас с  как можно
более высоким коэффициентом интеллекта.
     С мгновения  рождения,  когда  ребенок  каменного  века сталкивается  с
матерью  двадцатого  века,  он   подвергается   этому  насилию,  называемому
любовью,-как до  него подвергались  его отец и мать, а до них  их родители и
родители их родителей. Это насилие в  основном направлено  на разрушение его
потенциальных  возможностей. Это  предприятие в  целом  успешно. Ко времени,
когда  новому  человеческому существу  исполняется пятнадцать  лет, оно  уже
похоже на  нас. Полубезумное  существо,  более  или  менее приспособленное к
сумасшедшему миру. В наш век это норма.
     Любовь    и     насилие,     строго    говоря,    являются    полярными
противоположностями. Любовь позволяет другому быть - с нежностью и  заботой.
Насилие пытается ограничить свободу другого, принудить  его действовать так,
как хотим мы,-с крайним недостатком заботы, с безразличием к судьбе другого.
     Мы действенно  разрушаем  самих себя насилием, скрывающимся под  маской
любви.
     Я  -  специалист,  да  поможет   мне  Бог,  по  случаям  во  внутреннем
пространстве  и времени,  по  переживаниям,  называемым  мыслями,  образами,
грезами,   воспоминаниями,    снами,   видениями,   галлюцинациями,    снами
воспоминаний,    воспоминаниями   снов,   воспоминаниями    видений,   снами
галлюцинаций, преломлениями преломлений преломлений  тех изначальных альфы и
омеги  переживания  и  действительности,   той  Реальности,  на  подавлении,
отрицании,   расщеплении,  проекции,   фальсификации,  общем  осквернении  и
опошлении которой основана наша цивилизация.
     Мы выжили в равной степени как из ума, так и из тела.
     Занимаясь внутренним миром, наблюдая изо дня в день  его опустошение, я
спрашиваю, почему это произошло.
     Одна  сторона ответа, предложенная в главе I, заключается в том, что мы
можем действовать на основе нашего переживания самих себя, других и мира так
же, как и предпринимать действия посредством поведения самого по себе. Такое
опустошение   в  основном  представляет   собой   работу  насилия,   которое
воздействовало на каждого из нас, а посредством каждого из нас на нас самих.
Обычно такое насилие известно под именем любви.
     Мы  действуем на  основе нашего переживания по повелению других, словно
мы  учимся поведению в угоду им. Нас учат  тому,  что переживать  и чего  не
переживать,  так  же  как  и  тому, какие  движения  совершать,  какие звуки
испускать.  Двухлетний  ребенок  уже  способен  на  нравственные   движения,
нравственные беседы, нравственные переживания. Он уже "правильно" двигается,
испускает  "правильные" звуки  и знает,  что  обязан чувствовать,  а  что не
обязан. Его движения стали стереометрическими  типами, по которым специалист
по  антропологии  сможет определить  его национальные  и  даже  региональные
черты. Так же как он  обучен лишь  определенным движениям из  целого  набора
возможных  движений,  он  обучен  переживать  лишь что-то из  целого  набора
возможных переживаний. Большая  часть современных  социальных наук углубляет
эту  мистификацию.  Насилие  нельзя  рассматривать  с  позитивистской  точки
зрения.
     Женщина запихивает пищу в  горло  гусю с помощью воронки. Не образец ли
это жестокости по отношению к  животному? Она  же  отвергает любую мотивацию
жестокости. Если мы опишем эту сцену "объективно", мы просто лишим  ее того,
что  "объективно"  или,  лучше  сказать,  онтологически представлено  в этой
ситуации.  Каждое описание  предполагает  наши  онтологические предпосылки в
отношении природы (бытия) человека, животных и взаимоотношений между ними.
     Если  животное низведено  до уровня  фабричной продукции,  своего  рода
биохимического комплекса  - так  что  его  плоть  и  органы  являются просто
материалом,  имеющим определенное качество (мягкий,  нежный, грубый),  вкус,
вероятно, запах,-то описать  животное  позитивно с той точки  зрения -значит
низвести  себя,  низводя  его.  Позитивное  описание не  "нейтрально"  и  не
"объективно".  В  случае  гуся-как-материала-для-паштета   можно  дать  лишь
негативное  описание,  если  описание  должно   поддерживаться  обоснованной
онтологией.  То  есть  описание движется в  свете  того,  низведением  чего,
осквернением   чего,   доведением  до  звероподобного  состояния   чего  эта
деятельность является, а именно истинной природы человека и животного.
     Описание должно даваться в  свете того факта, что человеческие существа
стали настолько озверевшими, опошленными, сведенными на нет, что они даже не
знают  о  своем  низведении.