ра  с  мимолетными  отчаянными   приступами  явной  жадности,
которая, однако, вскоре вновь стала обузданной и приглушенной.
     Фаза II: "Плохая"
     Примерно с пятнадцати  лет ее  поведение изменилось и  вместо "хорошей"
девочки она стала  "плохой". К тому же в это время  начала  меняться позиция
матери  по отношению  к  ней.  Тогда как  прежде та считала  правильным, что
Джулия  должна быть с ней как  можно больше,  теперь она начала побуждать ее
чаще  выходить из  дома,  иметь  больше подруг,  посещать кинотеатры и  даже
танцы, заводить кавалеров.  Все это пациентка  "упрямо" отказывалась делать.
Вместо этого она сидела и ничего не делала или бродила по улицам, никогда не
говоря матери,  когда  вернется.  В  комнате  у  нее  царил  экстравагантный
беспорядок. Она  продолжала играть с куклой,  из  которой, как ощущала мать,
она должна была уже "вырасти".  У нас  будет позднее  повод вернуться к этой
кукле.  Обличения  Джулией  матери  были  нескончаемыми,  и   всегда  в  них
присутствовала одна и та же тема:
     она обвиняла  мать в том, что она той не нужна, что та  не дает ей быть
личностью, что  та  никогда  не  давала  ЕЙ  дышать, что та ее  душила.  Она
ругалась как извозчик.
     Однако   для  других  людей  она  могла,  когда  хотела,  быть   весьма
очаровательной.
     До сих пор мы рассматривали только взаимоотношения Джулии с матерью. Но
теперь, прежде чем пойти дальше, мы должны сказать пару слов о всей семье.
     В  последние  годы  было введено понятие  "щизофрено-генной"  матери. К
счастью,  оттенок  в этом понятии, связанный с "охотой на ведьм", потускнел.
Это термин  можно  раскрыть  различными  способами,  но его  можно  изложить
следующим  образом:  вероятно, существуют  некоторые  варианты  материнства,
которые скорее препятствуют, чем содействуют любой генетически определенной,
врожденной  склонности,   имеющейся  в  ребенке  (или  "усиливают"   ее),  к
достижению  первичных  эволюционных  стадий  онтологической уверенности.  Не
только мать,  но также  и вся ситуация в семье может скорее  препятствовать,
чем  содействовать способности  ребенка  принимать участие в  разделяемом  с
другими мире в качестве "я"-с-другим.
     Тезис данного исследования состоит в том, что шизофрения есть результат
более чем  обычного  затруднения  при  бытии  всей  личности  с  другим  без
разделения с ним здравого (то есть здорового) смысла при переживании  себя в
мире. Мир ребенка, как  и взрослого, есть "единство данного и  построенного"
(Гегель),  единство для ребенка того, что опосредуется родителями, в  первую
очередь матерью, и  тою, что он из  этого  создает. Мать  и отец  в  большой
степени упрощают мир для маленького ребенка, и  когда крут его  способностей
расширяется настолько, чтобы осмыслить, одушевить хаос структурой,  ухватить
различия и связи все большей  и  большей сложности, тогда, как  выражает это
Бубер, он выведен в "подходящий мир".
     Но что может произойти,  если мироустройство  согласно матери или семье
не соответствует  тому миру,  в котором ребенок может жить и  дышать?  Тогда
ребенок должен развить собственное пронзающее видение и стать способным жить
им -как Вильям Блейк преуспел в деяниях, как Рембо преуспел  в изложении, но
не в жизни  -или, иначе, стать сумасшедшим. Именно из самых ранних уз любви,
связывающих его с матерью, младенец  развивает начала бытия-для-себя. Именно
через  эти  узы мать в первую  очередь  "опосредует" мир для  младенца. Мир,
который  ему  дается,  может  быть  миром,  в  котором  ему удастся  быть; и
наоборот,  вполне вероятно, что данное ему непригодно для него в  это время.
Однако, несмотря  на важность первого года  жизни, природа среды,  в которой
ребенок  должен  существовать  в  течение  своего  младенчества,  детства  и
отрочества, может все еще так или иначе оказать большое  воздействие. Именно
на этих последовательных стадиях  отец  или другие  значимые взрослые  могут
сыграть решающую роль в жизни  ребенка -либо в прямой связи с ребенком, либо
непрямо, через воздействие на мать.
     Все   это  приводит  к  мысли,  что,  может  быть,   лучше  говорить  о
шизофрепогенных семьях,  а  не исключительно о  шизофреногенных  матерях. По
крайней  мере, это может  поощрить дальнейшие  работы по динамике семьи  как
целого  вместо  изучения  матерей,  или отцов,  или  братьев  и  сестер  без
достаточных ссылок на всю динамику семьи*.
     Сестра Джулии, на  три года старше  ее, была самоуверенной и напористой
замужней женщиной, не лишенной, однако, женственности и  шарма.  Со  слов ее
матери,  она была  "трудной"  с  самого  рождения  -требовательной  и  вечно
вызывающей   "хлопоты".   Короче,   она,  по-видимому,   была   относительно
"нормальным" ребенком, которого  мать  никогда особо не  одобряла.  Но  они,
похоже,  довольно  хорошо  ладили  друг с  другом. Сестра считала,  что мать
являлась господствующей  личностью, если  ей позволяли властвовать.  Но "она
делала для Джулии все, и Джулия всегда была ее любимицей".  Совершенно ясно,
что  сестра раньше достигла неотъемлемого автономного статуса.  Если поближе
присмотреться к  ее  личности, то в ней можно найти множество  невротических
элементов,  но  кажется несомненным,  что  она, по  крайней  мере,  достигла
первичного онтологического статуса, до которого Джулия  так и  не добралась.
Когда она была ребенком, у нее были подруги ее возраста, слишком большие для
Джулии, и последняя,
     *См., в частности, [29].

     похоже,  с ней не  сблизилась. Однако младшая сестра  встроила  в  свою
схему  фантомов  старшую, которая  была  одной  из  немногих преимущественно
добрых фигур в се 'Фаза III: Безумная
     Основное  обвинение Джулии  заключалось  в  том,  что мать пыталась  ее
убить.  Когда ей  было семнадцать,  произошел инцидент,  который,  вероятно,
являлся действенной причиной перехода от "плохой" фазы к безумию.
     Об этом втором  обстоятельстве рассказала мне ее сестра. До  семнадцати
лет у Джулии была кукла. С младенчества Джулия одевала и наряжала ее, играла
с ней  у себя  в  комнате -никто  точно  не знал  как.  В ее  жизни это  был
секретный  анклав.  Она  звала ее Кукла  Джулия.  Мать все  больше и  больше
настаивала на том, чтобы она оставила эту  куклу,  поскольку она  теперь уже
большая  девочка. Однажды  кукла  исчезла. Неизвестно,  то  ли ее  выбросила
Джулия,  то ли  убрала  мать.  Джулия  обвиняла  мать.  Мать  отрицала,  что
прикасалась к  кукле,  и  говорила,  что  Джулия наверняка потеряла ее сама.
Вскоре после этого  некий голос сказал  Джулии, что ребенок в ее  одежде был
избит  до  неузнаваемости  ее  матерью, и она  предложила сообщить  об  этом
преступлении в полицию.
     Я сказал, что от куклы избавилась либо Джулия, либо  ее мать, поскольку
кажется  весьма вероятным,  что  на этой стадии для Джулии "мать"  уже стала
скорее  архетипической  разрушительницей, чем  реальной матерью  во  внешнем
мире. Когда Джулия говорила, что ее "мать" убила куклу, вполне вероятно, что
это сделала "она", то есть  что это сделала ее "внутренняя"  мать. Как бы то
ни было, в сущности, этот поступок явился катастрофой, ибо Джулия, очевидно,
близко отождествлялась с  этой  куклой. В  ее игре  с куклой кукла  была  ею
самой, а  она -ее матерью.  Вполне возможно, что в  игре она становилась все
более  и более плохой матерью, которая  в конечном  итоге  убивает куклу. Мы
увидим  позднее,  что при  психозе "плохая" мать очень  часто  действовала и
говорила посредством нее. Если  бы  куклу  уничтожила  ее настоящая  мать  и
призналась  в этом,  событие  могло  бы  не  носить  такой  катастрофической
окраски. На этой стадии обрывки душевного здоровья у Джулии поддерживались с
помощью   шанса   поместить  что-то   плохое  в   ее  действительную   мать.
Невозможность сделать это реально была одним из факторов, внесших свой вклад
в развитие шизофренического психоза.
     Призрак заброшенного сада
     ...на некоторой стадии  машина, до этого собранная целиком и полностью,
может  обнаружить  себя  разъединенной на отдельные узлы с более высокой или
более низкой степенью независимости,
     НОРБЕРТ ВИНЕР. "Человеческое использование человеческих существ"
     Последующие   замечания  приложимы  как  к  Джулии,   так  и  к  другим
хроническим шизофреникам  гебефренокататонического  типа.  Они  не  намерены
охватить  все  формы состояния хронического  психоза,  где  весьма  очевиден
раскол в той или  иной  форме. В  частности, они приложимы  к параноидальным
психозам, где наблюдается в некотором роде большее объединение личности, чем
обнаруженное у Джулии и подобных ей.
     Самобытие Джулии стало столь фрагментарным, что ее лучше  всего описать
как влачащую существование типа смерти-в-жизни в положении, приближающемся к
хаотичному небытию.
     В  случае  Джулии  хаос  и недостаток бытия и индивидуальности не  были
полными. Но у человека, находящегося вместе с ней в течение долгого времени,
возникало  жуткое "ощущение прекокса"*, описанное  германскими клиницистами,
то  есть восприятие еще одного  человеческого существа  как несуществующего.
Даже когда ощущалось,  что произнесенные слова  являлись выражением кого-то,
фрагмент "я",  стоящий  за этими  словами, не  был  Джулией.  Возможно,  был
кто-то,  обращающийся  к  нам, но,  слушая шизофреника, очень трудно понять,
"кто" говорит, и точно так же трудно понять, к "кому" обращаются.
     Во время бесед с Джулией  у  меня  часто  возникало ощущение,  будто  я
занимаюсь  групповой  психотерапией  с  одним  пациентом.  Таким  образом, я
столкнулся   с   беспорядочным   выбалтыванием   совершенно   несопоставимых
установок,  чувств  и  выражением каких-то побуждений.  От одного  момента к
другому  интонации,  жесты и  манеры изменяли  свой  характер.  Можно начать
распознавать обрывки речи или  фрагменты поведения, неожиданно возникающие в
разные  моменты,  которые, по-видимому,  подходят  друг к другу  по  причине
сходства интонации, лексикона, синтаксиса, погруженности в высказывание  или
согласуются поведенчески по причине определенных стереотипных жес-
     *0т  термина "dementia  ргаесох", прежде используемого для  обозначения
того, что сейчас мы  в  основном называем некоей формой шизофрении у молодых
людей,  которая, как думается,  доходит до  хронического психоза.  По-моему,
такое "ощущение прекокса" должно являться реакцией  публики на Офелию, когда
у  нее  возник  психоз.  С  клинической  точки  зрения  она,  без  сомнения,
шизофреничка.  При ее  безумии  тут  никого  кет.  Ома  - не  личность.  Нет
неотъемлемой самости,  выраженной  посредством  действий  или  высказываний.
Непостижимые  заявления делаются ничем. Она уже мертва. Сейчас только вакуум
там, где некогда была личность.

     тов  или  манер.  Поэтому  создавалось  впечатление,  что находишься  в
присутствии   различных  фрагментов  или  незавершенных   элементов   разных
"личностей", действующих одновременно. Ее "словесная  окрошка", по-видимому,
являлась    следствием   большого   количества   "квазиавтономных   систем",
стремящихся выразить себя одновременно через одни и те же уста.
     Такое   впечатление   усиливалось,  хотя  едва  ли  становилось   менее
смущающим,  благодаря  тому факту, что Джулия,  похоже,  говорила  о  себе в
первом,  втором  и  третьем  лице.  Необходимо  близко   узнать  конкретного
пациента,  прежде чем сможешь сказать что-либо о значении таких высказываний
(это   справедливо   и   для   всех   остальных   аспектов   шизофренической
деятельности).
     Жане  различал диссоциацию, или  расщепление, молярное  и молекулярное.
Истерическое   расщепление  личности  -  молярное.  Шизофрения   состоит  из
молекулярных  расщеплений. В- случае Джулии, по-видимому,  имели места  оба.
Общее  единство  ее  бытия  разбилось  на несколько  "отдельных  узлов"  или
"отдельных систем"  (квазиавтономных "комплексов",  "внутренних  объектов"),
каждая   из  которых  обладала   своей  собственной  небольшой  стереотипной
"личностью"   (молярное    расщепление).   Вдобавок   любая   действительная
последовательность   поведенческих  актов  дробилась  более  мелким  образом
(молекулярное расщепление). Например, была разрушена даже целостность слов.
     Поэтому неудивительно, что мы говорим в таких случаях о "недоступности"
и "ощущении  прекокса". С Джулией  было нетрудно проводить  вербальный обмен
определенного рода, но, поскольку  у нее,  по-видимому,  не  было  какого-то
общего  единства, а скорее была констелляция квазиавтономных частных систем,
говорить с "ней" было трудно. Впрочем, не следует мыслить в первую очередь с
точки зрения какой-то механической аналогии,  так  как  даже  это состояние,
близкое к  хаотичному  небытию, никоим  образом не  является  необратимым  и
зафиксированным в своей разъединенности. Джулия порой чудесным образом вновь
собиралась  вместе  и  демонстрировала очень трогательное  выполнение  своих
обязанностей. Но по различным причинам ее пугали такие  моменты объединения:
из-за нахождения среди других, потому что она должна была поддерживать в них
сильную  тревогу,   и  потому,  что   процесс   разъединения,   видимо,   по
воспоминаниям,  ужасал как  переживание  столь жуткое, что для  нее убежищем
была необъединенность, нереальность и мертвенность.
     Бытие  Джулии  в   виде   хронической   шизофренички,  таким   образом,
характеризовалось недостатком  единства  и  раздроблением  на то,  что можно
по-разному  назвать отдельными  "узлами", комплексами,  отдельными системами
или  "внутренними  объектами". Каждая  из  этих  отдельных  систем  обладала
распознаваемыми  чертами  и  своими собственными  отличительными признаками.
Исходя из этих постулатов, можно понять многие из черт ее поведения.
     Тот  факт, что ее самобытие  было  не собрано целиком  и  полностью,  а
расщеплено  на отдельные  узлы или  системы,  позволяет  нам  понять то, что
различные  функции,  предполагающие  достижение  единства  личности  или  по
крайней  мере  высокую  степень  единства  личности,  не  могли  быть в  ней
представлены и действительно представлены не были.
     Единство личности есть необходимое условие рефлективного  осознания, то
есть способности осознавать  свое собственное "я",  действующее относительно
неосознанно  или  с  простым первичным нерефлективным  осознанием.  У Джулии
каждая отдельная система могла осознавать объекты, но одна система не  могла
осознавать процессы,  происходящие  в  другой  системе,  отколотой от  этой.
Например,  если  во время  беседы  со  мной  одна  система  "говорила",  то,
по-видимому,  не существовало  общего единства  внутри пациентки,  благодаря
которому  "она" как  объединенная личность  могла  осознавать  то,  что  эта
система говорит или делает.
     Поскольку  рефлективное осознание отсутствовало, "память", предпосылкой
которой,   по-видимому,  является   рефлективное  осознание,   была   весьма
обрывочной.  Вся  ее жизнь,  казалось,  проходила  одновременно.  Отсутствие
полного  переживания  бытия  как  целого  означало,  что   ей   не   хватало
объединенного переживания, на котором основывается  отчетливое представление
о "границах" ее бытия.
     Впрочем,  подобные  общие  "границы" не  всецело  отсутствовали.  Таким
образом,  термин Федерна "граница  эго" является неудовлетворительным. Нужен
другой термин для  той  полноты, частью которой является это. Скорее, каждая
система,  по-видимому, обладала  своими собственными границами. Так сказать,
осознанию, характеризующему одну систему, другая система, вероятно, казалась
находящейся вне нее. Внутри общего единства отдельный аспект ее бытия,  даже
достаточно "дистонический" для остальных,  вызывал  бы мучительный конфликт.
Однако  в  ней конфликты такого  рода возникнуть не могли. Только  "снаружи"
можно было увидеть, что различные конфликтующие системы ее бытия действовали
в одно и то  же время. Каждая  отдельная система, по-видимому, имела  внутри
себя собственный очаг, или центр, осознания: она  имела  собственные, весьма
ограниченные  схему памяти и  способы  структурирования объектов восприятия;
собственные   квазиавтономные   побуждения   или  составляющие   побуждений;
собственную склонность к сохранению автономии и особые опасности, угрожавшие
этой автономии. Джулия ссыпалась на эти разнообразные аспекты  как на "него"
или  "ее"  или  обращалась к  ним  как к "тебе". То  есть  вместо  обладания
рефлективным осознанием этих аспектов самой себя "она" воспринимала действие
отдельных  систем так, будто они принадлежали не "ей", а чему-то внешнему. У
нее появились галлюцинации.
     Наряду  со  склонностью  воспринимать  аспекты  собственного  бытия как
"не-ее",  имел место провал  в  распознавании  того,  что  "объективно" было
не-ею, и того, что было ею. Это всего-навсего другой аспект недостатка общей
онтологической  границы. Она, к примеру, могла ощущать дождь у себя на щеках
как свои слезы.
     Вильям  Блейк   в   своем  описании   расщепленных  состояний  бытия  в
"Пророческих книгах" описывает склонность  стать  тем, что  воспринимаешь. У
Джулии любое  восприятие,  по-видимому,  грозило  смешением с объектом.  Она
проводила большую часть времени, занимаясь этим затруднением: "Это  дождь. Я
могла бы быть дождем", "Этот стул... эта стена. Я могла бы быть этой стеной.
Для девушки ужасно быть стеной".
     По-видимому, любое восприятие угрожало слиянием, а ощущение  восприятие
ее  другим угрожало  ей  сходным образом. Это  означало, что она жила в мире
постоянного преследования и ощущала, что  делает для других  то, что,  по ее
опасениям, могло случится с ней. Почти каждый  акт восприятия,  по-видимому,
включал  в  себя  путаницу  "я" и "не-я".  Почва  для  такой  путаницы  была
подготовлена тем фактом, что,  поскольку более крупные  аспекты  ее личности
частично  находились  вне ее "я", легко было спутать эти  отколотые  аспекты
своего  бытия  с  другими  людьми, например спутать свою  "совесть" со своей
матерью, а мать - с "совестью".
     Любовь  поэтому  была  очень  опасна.  Вспоминать  любимого человека  =
напоминать его = быть  тем же самым. Если  она меня любит и  вспоминает, она
напоминает меня, она -это я. Таким образом, она начала с того, что говорила,
что  она  - моя сестра, моя жена,  она была некоей Нэвест. Я был жизнью. Она
была  Невестой  Жизни.  У  нее обнаруживались мои манеры. У  нее внутри было
Древо Жизни. Она была Древом Жизни. Или опять-таки:
     Она обдумывает мысли а, Ь, с.
     Я    высказываю   сходные   мысли   а[1],   Ь[1],
с[1].
     Поэтому я украл ее мысли.
     Полное психотическое выражение этого  состояло в обвинении  меня в том,
что я держу у себя в голове ее мозг.
     И наоборот, когда  она копировала или  имитировала меня, она, вероятно,
ожидала от меня возмездия за  "обнаружение"  себя с маленькой  толикой меня,
которую, по ее ощущениям, она украла. Конечно же, степень слияния все  время
менялась. Например, кража предполагает некоторую границу между "я" и "не-я".
     Теперь  мы  проиллюстрируем  и разработаем в  деталях  упомянутые  выше
вопросы с помощью примеров.
     Одна из  простейших иллюстраций воздействия расщепления ее бытия на два
отдельных "узла":  она выдает-себе  приказ и его  выполняет.  Она делала это
постоянно  -либо  еле  слышно,  либо  в   полный  голос,   либо  посредством
галлюцинаций. Вот так "она"  говорила:  "Сядь, встань" - и "она"  садилась и
вставала;  или некий вызванный галлюцинацией голос - голос отдельной системы
- отдавал приказ, и "она" -действие другой отдельной системы - повиновалась.
     Еще  один  заурядный   пример:  "она"   говорила   нечто,   что   "она"
приветствовала ироническим  смехом  (несовпадение мысли и аффекта).  Давайте
предположим, что заявление исходит из системы А, а смех -из системы В. Тогда
А говорит мне: "Она - царствующая королева", тогда как В иронически смеется.
     Большая часть п