ание
и наблюдение) или казаться вообще прекратившим функционировать (то есть быть
мертвым, убитым, украденным). Такое  описание, конечно же, весьма схематично
и имеет недостатки любого предварительного сверхупрощения.
     Мы уже  обрисовали  несколько  вариантов, при которых такому расколу не
удается поддержать здоровое переживание, и он становится ядром психоза.
     У  многих шизофреников расщепление  "я"-тело остается основным. Однако,
когда  все разлетается  в  стороны  от  "центра",  ни  переживания  "я",  ни
переживания тела не могут сохранить индивидуальность, целостность, связность
или жизненность, а индивидуум  становится  низвергнутым в  условия, конечный
итог  которых,  как мы полагали,  лучше всего можно  описать  как  состояние
"хаотичного небытия"*. В своей  конечной форме подобное полное  разъединение
есть  гипотетическое состояние,  у  которого  нет  вербальных  эквивалентов.
Однако  мы  чувствуем  оправданным  постулирование  такого   гипотетического
условия. В  своей  самой  предельной  форме оно,  вероятно,  несовместимо  с
жизнью.    Совершенно   разложившийся,   хронический    кататоник-гебефреник
предположительно является личностью, в  которой  этот процесс продолжался до
самой предельной степени, из тех, кто остался биологически жизнеспособным.
     Одним из величайших барьеров  на пути познания шизофреника является его
абсолютная непостижимость:  странности,  причуды, темноты  во всем,  что  мы
можем из него
     воспринять. Тому есть множество причин.  Даже  когда  пациент старается
поведать нам -насколько он понимает ясность  и  откровенность -природу своих
тревог и  переживаний, структурированных радикально отличающимся  от  нашего
способом,  содержание речи с необходимостью трудно проследить.  Более  того,
формальные элементы речи сами  по себе  упорядочены необычным образом, и эти
формальные  особенности,  видимо,  являются,  по  крайней  мере в  некоторой
степени,  отражением  в  языке  альтернативного порядка его  переживания  -с
трещинами там, где мы  воспринимаем связность как саму собой разумеющуюся, и
слиянием (путаницей) элементов, которые мы держим порознь.
     * Самое лучшее описание любого  подобного условия, которое я смог найти
в литературе,- это "Пророческие книги" Вильяма Блейка. В греческих описаниях
ада и у Данте  тени  или призраки, хотя и отчужденные от жизни,  по-прежнему
сохраняют  свою  внутреннюю  связность. У  Блейка же  это не так. Образы его
"Книг"  подвергаются разделению  в самих себе. Эти книги требуют длительного
изучения, не для того чтобы пролить  свет на  психопатологию Блейка, а чтобы
узнать у него то, что он каким-то образом понял очень интимно, оставаясь еще
здоровым.

     Однако эти непреодолимые трудности практически  несомненно усиливаются,
по крайней мере при первых встречах  с пациентом, из-за  его преднамеренного
использования темнот и сложностей в  качестве дымовой  завесы, за которой он
скрывается. Это создает ироничную ситуацию, состоящую в том,  что шизофреник
часто играет в психотика  или притворяется, что это так. В сущности, как  мы
уже  сказали,  притворство и  двусмысленности в  большой  мере  используются
шизофрениками. Причина в  любом  отдельном случае, вероятно, состоит  в том,
что такие  приемы могут служить одновременно более  чем  одной  цели.  Самая
очевидная  заключается в  том, что они сохраняют тайность, частность "я"  от
вторжения  (поглощения,  разрывания).  Как  выразил это  один  пациент,  "я"
чувствует себя раздавленным и искаженным даже при обмене репликами в обычном
разговоре.  Несмотря  на стремление  стать  любимым  за  свое реальное  "я",
шизофреник страшится любви. Любая форма понимания  угрожает всей его системе
защиты.  Его  внешнее поведение  - система защиты, аналогичная  бесчисленным
входам  в  подземные  туннели,   один  из  которых,  как  можно  вообразить,
соединяется с внутренней цитаделью, но они ведут  в никуда или  куда угодно,
но только не  туда. Шизофреник не собирается раскрываться случайному осмотру
и  освидетельствованию  любого  заигрывающего с ним прохожего.  Если "я"  не
знают,  оно -в безопасности.  Оно  находится в безопасности  от  проникающих
замечаний, от  удушения  и  поглощения  любовью,  а  также и  от  разрушения
ненавистью.  Если  шизофреник  -инкогнито,  его  телом  можно   управлять  и
манипулировать, его  можно ласкать, бить и  вводить в нею инъекции, но "он",
сторонний наблюдатель, неприкосновенен.
     В  то же самое  время "я" стремится  быть  понятым; в  действительности
стремится  к  одной цельной личности, которая  смогла  бы принять его полное
бытие, а делая это, просто "оставить его в покое". Но необходимо действовать
с величайшей осторожностью и  осмотрительностью. "Не пытайтесь,- как говорит
Бинсвангер,- чересчур быстро подойти чересчур близко".
     Джоан говорит:  "Мы, шизофреники,  говорим  и  делаем множество ерунды,
которая  несущественна, а  потом  смешиваем со всем  этим существенные вещи,
чтобы  увидеть,  достаточно   ли  внимателен   врач,  чтобы  их   увидеть  и
почувствовать".
     Вариант  такого  метода  смешения  существенных  вещей  со  "множеством
ерунды,  которая  несущественна",  был  объяснен  мне одним шизофреником. Он
привел  фактический   пример.  Во  время  первой  встречи  с  психиатром  он
почувствовал к нему  сильное презрение. Он  боялся раскрыть  это  презрение,
чтобы ему не сделали лейкотомию, однако отчаянно хотел его выразить. По ходу
беседы  он все больше  и больше ощущал притворство, поскольку лишь выставлял
ложный  фасад,  а  психиатр, похоже, воспринимал  это  ложное  представление
совершенно  серьезно. Он подумал, что  психиатр все больше и  больше кажется
дураком.  Психиатр  спросил,  слышит ли он голос. Пациент  подумал: "Что  за
глупый вопрос?" - поскольку он слышал голос  психиатра. Поэтому он  ответил,
что  слышит, а на последующие расспросы,  что  голос  -  мужской.  Очередной
вопрос был таков: "Что говорит вам голос?"  На что он ответил: "Ты - дурак".
Играя в  сумасшедшего, он  таким образом придумал,  как безнаказанно сказать
то, что он думал о психиатре.
     Большая  часть  шизофрении  -просто  бессмыслица,  отвлекающие маневры,
продолжительное  торможение процесса,  чтобы сбить опасных  людей  со следа,
чтобы вызвать  у других скуку и ощущение тщетности. Шизофреник  часто делает
дурака  из самого себя и  из врача.  Он играет  в  сумасшедшего, чтобы любой
ценой избежать возможной ответственности хотя бы  за одну понятную мысль или
намерение.
     Джоан приводит другие примеры:
     "Пациенты смеются  и встают  в  позу,  когда видят врача  насквозь;  он
говорит, что  поможет, но на самом деле не  способен  это  сделать.  Девушка
встает в позу соблазнительницы,  но это к тому  же попытка отвлечь врача  от
всех функций  ее  таза. Пациенты  стремятся сбить с толку и отвлечь его. Они
стараются угодить врачу, но к тому же смутить его, чтобы он не смог вникнуть
во что-нибудь существенное. Когда обнаруживаешь людей, которые действительно
помогут, их не  нужно отвлекать.  Можно вести себя  совершенно нормально:  Я
могу ощутить, правда ли врач не только хочет помочь, но к тому же и способен
это сделать".
     Это дает  потрясающее  подтверждение  заявлению  Юнга,  что  шизофреник
перестает быть шизофреником, когда встречает кого-то, кто, по его ощущениям,
его   понимает.  Когда  это   происходит,  большая   часть  причуд,  которые
принимаются за "признаки "болезни"", просто испаряется.
     "Встреча с вами вызвала у меня такое же чувство, как у путешественника,
заблудившегося в краю, где никто не говорит на  его языке. Хуже же всего то,
что путешественник даже не знает, куда ему идти. Он чувствует себя полностью
потерянным, беспомощным и  одиноким. Потом вдруг  он  встречает чужестранца,
говорящего  по-английски. Даже  если  чужестранец не  знает, куда ему  идти,
гораздо лучше  ощущать, что способен  разделять эту  проблему с кем-то, дать
ему  понять,  насколько  тебе  скверно.  Если ты не  одинок,  ты  больше  не
чувствуешь себя  беспомощным. Каким-то образом  это придает  тебе  жизненные
силы и желание снова бороться.
     Сумасшествие напоминает один из тех  кошмаров, где пытаешься позвать на
помощь, а изо рта не исходит ни  звука. Или, если можешь позвать,  никто  не
слышит или не понимает. Нельзя избавиться от  этого кошмара,  если кто-то не
услышит тебя и не поможет тебе проснуться".
     Главным средством объединения  пациента, позволяющим осколкам сойтись и
состыковаться,  является  любовь  врача  -любовь,  признающая  полное  бытие
пациента и принимающая его без всяких оговорок.
     Однако  это лишь порог, а не  цель  взаимоотношений  с  врачом. Пациент
остается  психотиком в смысле  устойчивых расщеплений в его бытии, даже если
наиболее навязчивые внешние "признаки" не столь очевидны.
     Мы отмечали, что  "я" потеряло контакт с реальностью и не может ощущать
себя реальным или живым.
     Джоан дает  примеры  некоторых способов, которыми  шизофреник  пытается
вызвать заверения  в том,  что он  реален, из  осознания своей  видимости, а
следовательно, на худой конец  -  своего существования. Шизофреник не  может
поддержать это убеждение из внутренних источников.
     "Пациенты брыкаются, вопят и дерутся, когда они не уверены, что врач их
видит.  Самое  ужасающее чувство  - осознавать,  что врач  не  может  видеть
реального тебя, не может попять  твоих чувств и что он  просто прет напролом
со  своими  собственными идеями.  Я  начала ощущать,  что  я  невидима  или,
возможно, вообще не существую. Мне пришлось заорать, чтобы понять, реагирует
ли врач на меня или только на свои собственные идеи".
     На   протяжении   всего   своего   отчета   эта   пациентка   постоянно
противопоставляет свое  реальное "я" и  угодливое "я", которое было  ложным.
Раскол между ее реальным "я" и ее телом ярко выражен в следующем отрывке:
     "Если  бы  вы  действительно меня  трахнули, это  все  бы поломало. Это
убедило бы меня, что  вас интересует  только  получение  наслаждения с  моим
животным телом  и что  вас в  действительности  не волнует та часть, которая
является  личностью.  Это  означало  бы,  что  вы  воспользовались мной  как
женщиной,  тогда  как  в  действительности  я ею  не являюсь,  и  необходима
огромнейшая помощь, чтоб до нее дорасти. Это означало бы, что вы можете лишь
видеть  мое  тело и не можете видеть реальную меня, которая все еще остается
маленькой девочкой. Реальная  я забралась бы на крышу и наблюдала бы, как вы
что-то делаете с моим телом. Вы стали бы казаться удовлетворенными, позволив
реальной  мне  умереть.  Когда   вы  кормите  девушку,   вы  заставляете  ее
почувствовать,  что  нужны  как  ее  тело, так  и  ее  "я". Это помогает  ей
соединиться  вместе. Когда вы  ее трахаете, она может ощущать,  что ее  тело
отделено и мертво. Люди могут  трахать мертвые  тела, но они никогда  их  не
кормят".
     Ее  реальное "я"  должно  было  стать  отправной  точкой  для  развития
подлинного целостного статуса. Однако этого реального "я"  не так легко было
достигнуть из-за опасностей, угрожающих ему:
     "Беседы  со   мной  были  единственным  временем,   когда  я  безопасно
чувствовала себя самой собой,  чтобы  выговорить все свои чувства и увидеть,
на что они  в  действительности похожи, без страха,  что  вы рассердитесь  и
бросите меня. Мне нужно  было, чтобы вы являлись огромным камнем, который бы
я могла толкать и толкать, а вы бы не укатились и не оставили меня. Для меня
было  безопасно  стервозничать с нами.  С любым другим  я пыталась  изменить
себя, чтобы ему угодить".
     Она стремилась угодить  потому, что ощущала свое "я" столь  наполненным
ненавистью  и разрушительным потенциалом,  что ничто,  входящее  в пего,  не
может выжить:
     "Ненависть  должна прийти  первой. Пациент ненавидит  врача за вскрытие
раны и ненавидит себя за то, что позволил вновь до себя дотронуться. Пациент
уверен, что это просто приведет  к еще большей боли.  Он действительно хочет
быть мертвым и спрятанным там, где ничто не сможет его коснуться  и вытащить
оттуда.
     Врач должен  быть  достаточно заботлив, ухаживая за пациентом, пока тот
ненавидит. Если ненавидишь, не причинишь такую боль, как если б любил, но ты
все еще можешь вновь стать живым, а не просто холодным и мертвым. Люди вновь
для тебя что-то значат.
     Врач   обязан   ухаживать   за  пациентом,   пока  тот  ненавидит:  это
единственный   способ  начать.  Но  пациента  никогда  не  нужно  заставлять
чувствовать вину за ненависть. Врач должен ощущать уверенность, что он имеет
право  ворваться в  болезнь, точно так  же  как пациент знает, что он  имеет
право входить  в  детскую, неважно, что будет ощущать ребенок.  Врач  должен
знать, что он поступает правильно.
     Пациент ужасно  боится своих  собственных проблем,  поскольку  они  его
разрушают, и чувствует ужасную вину за  то, что позволил  врачу вмешаться  в
эти  проблемы.  Пациент  убежден, что  врач тоже будет сокрушен. Со  стороны
врача нечестно  спрашивать  разрешения войти. Врач  обязан врываться с боем:
тогда  пациенту  не  придется  чувствовать  себя  виноватым.  Пациент  может
ощущать, что сделал все возможное, чтобы оградить врача. Врач обязан сказать
по-своему: "Я вхожу, неважно, что ты чувствуешь"".
     И опять-таки:
     "Проблема с шизофрениками заключается  в том,  что они  никому не могут
доверять. Они не могут  ставить все  на карту. Врач должен будет побороться,
чтобы войти. неважно, как сильно возражает пациент. Чудесно быть избитым или
убитым,   поскольку   никогда  никто  не  поступит   так  с  вами,  если  он
действительно не волнуется и не может рассердиться. Человек  убивает, потому
что он действительно хочет, чтобы другой воскрес, а не просто лежал мертвый.
     Поначалу   любовь  невозможна,  потому   что  она   превращает  тебя  в
беспомощного  младенца.  Пациент   не   может  ощутить  безопасность  такого
поступка,  пока  он не  станет  абсолютно уверен,  что  врач  понимает,  что
необходимо, и даст это".
     Страх  принять   что   угодно   или   кого   угодно,   таким   образом,
распространяется как па хорошее, так и па плохое. Плохое разрушит "я", а "я"
разрушит хорошее.
     Поэтому "я" в то же самое время пустое и голодающее. Вся ориентация "я"
находится  в контексте стремления поесть, однако  уничтожая пищу или  будучи
уничтоженным ею.
     "Некоторые люди всю жизнь живут с блевотиной на губах. Можно ощутить их
ужасный голод, но они отказываются, чтобы их кормили.
     Адская  мука видеть, как с радостью  и любовью  предлагается грудь,  но
знать,  что  приближение  к  ней  заставит  тебя ее ненавидеть так,  как  ты
ненавидела мать. Это заставляет тебя  чувствовать адскую вину, потому что до
того, как  ты сможешь любить, тебе придется стать способной  ощутить также и
ненависть.  Врач должен показать,  что он может ощущать ненависть,  но может
попять  ее, и  она ему не  повредит. Слишком страшно,  если болезнь причинит
врачу вред.
     Адское  ощущение  - хотеть молока так  сильно, но разрываться  чувством
вины  из-за  ненависти,  испытываемой  в то же  самое  время  к  груди.  Как
следствие  этого,  шизофреник  должен  сделать  одновременно  три  вещи.  Он
пытается  добраться до груди, но он  к тому же  пытается умереть. Третья его
часть пытается не умереть".
     Мы  вернемся к вопросам, затронутым в последнем предложении, позднее. В
данный  момент мы должны  продолжить, остановившись на попытке  "я" избежать
чего угодно, входящего в него, на случай, что это ("я" и (или) объект) будет
уничтожено.
     Как мы сказали, "я" пытается быть вне всего сущего. Все бытие находится
там, а здесь -ничего.
     В конечном итоге это даже приводит к положению, когда все,  чем пациент
является, ощущается как  "не-Я". Он отвергает все, чем является, как простое
зеркало чуждой реальности. Такое полное неприятие своего  бытия делает "ею",
его  истинное  "я"  стремящимся  к  нулю.   "Он"  не  может  быть  реальным,
субстанциональным;  он  не может  иметь действительной  индивидуальности или
действительной  личности.  Поэтому, но  определению, все,  чем он  является,
проходит под взором  его  системы ложного "я". Это может заходить за пределы
действий  и  слов и распространяться  на мысли, идеи,  даже  на  фантазии  и
воспоминания.  Система  ложного  "я"   -рассадник   параноидальных  страхов,
поскольку  ЛЕГКО  проследить, что система ложного "я", которая  расширилась,
чтобы  включить в  себя все,  и  отрицается "я" как  простое  зеркало чуждой
реальности (объект, вещь, машина, робот, мертвое), может рассматриваться как
инородное  присутствие  или  личность,  овладевшая  индивидуумом.  Его   "я"
отказалось от участия  в этом, система ложного "я" становится, по ощущениям,
занятой   врагом  территорией,   контролируемой   и   управляемой   чуждыми,
враждебными и разрушительными силами. Что  касается "я", то оно существует в
вакууме. Но  этот вакуум оказывается заключенным в оболочку, хотя, вероятно,
поначалу  иногда  в   относительно  доброкачественную   и  имеющую  защитные
свойства.
     "Я чувствовала себя так, словно  сижу  в бутылке. Я  могла чувствовать,
что все находится снаружи и не может меня коснуться".
     Но  это  превращается  в  кошмар.  Стенки  бутылки становятся  тюрьмой,
исключающей   "я"  из  всего  сущего,  тогда  как,  с  другой  стороны,  "я"
преследуется,  как  никогда  прежде, внутри стен собственной  тюрьмы.  Таким
образом, конечный  итог но крайней  мере так  же  ужасен, как  и  состояние,
против которого он изначально являлся средством защиты. Таким образом:
     Нет ни мягкости, ни нежности, ни тепла
     в глубокой этой пещере. Мои ладони ощупывают ее каменные стены,
     и в каждой трещине лишь глубокая чернота. Порой почти что  нет воздуха.
Тогда ртом ловлю свежий воздух,
     хотя все время дышу
     этим  самым пещерным  воздухом.  Нет ни  отверстия, ни  отдушины,  Я -в
тюрьме. Но не одна.
     Так много людей толпится вокруг меня. Узкий луч света льется в пещеру
     из крохотной щелки между камнями. Здесь темно.
     Здесь сыро, а  воздух  спертый. Люди  здесь огромны,  громадны. Эхо  им
вторит, когда говорят. А тени на стенах за ними следуют,
     когда они движутся. Не знаю, на что я похожа,
     да и как выглядят эти люди. Эти люди порой наступают
     на меня по ошибке, Я думаю. Я надеюсь. Люди тяжелые.
     Здесь становится все трудней и трудней. Я напугана.
     Если я выйду отсюда, может стать еще  ужасней. Снаружи будет еще больше
людей. Они полностью меня раздавят, Ибо они, по-моему, еще тяжелее,
     чем здешние. Вскоре здешние люди станут наступать на меня
     (думаю, по ошибке) так часто, что
     от меня не много останется
     и я стану частью пещерной стены. Тогда я буду эхом и тенью
     вместе с другими здешними людьми,
     ставшими эхом и тенью.
     181

     Я уже не очень сильна.
     Я напугана.
     Снаружи для меня нет ничего.
     Люди ТАМ больше, и они будут заталкивать меня
     обратно в пещеру. Людям снаружи я не нужна. Людям здесь я не нужна. Мне
все равно.
     Стены пещеры  такие  твердые и шершавые. Вскоре я стану их частью, тоже
твердой и Неподвижной. Такой твердой.
     Здешние  люди  наступают  на  меня,  причиняя боль,  но  они  не  хотят
наступать на меня, происходит это просто по ошибке,
     Я думаю, я надеюсь.
     Было б интересно увидеть, на что я похожа.
     Но я  никак не могу  попасть  в  тот луч света, что проникает в пещеру,
поскольку люди не дают мне пройти -по ошибке, я думаю,я надеюсь.
     Но было бы ужасно увидеть, на что я похожа.
     Поскольку тогда я бы увидела, что похожа на других здешних людей.
     А я не похожа.
     Я надеюсь.
     Выровняйте стены этой пещеры! Выровняйте  все их жестокие  кромки,  Что
впиваются мне  в  члены и их  режут. Впустите в  пещеру  свет. Вычистите ее!
Выгоните эхо и тени! Заглушите ропот