бычного плана  реальности  переживал три плоскости. Кроме прохождения через
христианские посты, он не был связан с какой-либо идеологией. У него не было
карты.
     Но он доверял своему переживанию того, что вошел в состояние большей, а
не  меньшей реальности, г и  п е р -здоровья, а не недоздоровья.  Для других
две эти возможности могли бы быть похожи, как гвоздь на  панихиду. Он должен
был быть осторожен.
     "У меня было  ощущение... э-э... богов, так сказать, не только Бога, но
богов,  существ, которые  намного  больше нас способны...  э-э... бороться с
ситуацией,  с  которой  я  бороться  был не способен, которые  заправляли  и
управляли всем, и... гм... в  самом конце каждому приходилось  взять на себя
работу   на   вершине.  И   именно   это  занятие  делало  созерцание  таким
опустошительньм, потому  что  в  какой-то период  в  существовании... а-э...
самого себя  человеку приходилось брать эту работу на  себя, пусть только на
мгновение,  так  как  ты  приходил  тогда  к  осознанию  всего  сущего.  Что
находилось за этим, я не знаю. В то время я чувствовал, что... IM... что сам
Бог  -безумец...  потому что  у  него  бьио это огромное бремя  осознания  и
управления  вещами... гм... и всем нам приходилось подниматься  и в конечном
итоге достигать той точки, где мы должны были переживать это сами... Я знаю,
что это звучит совершенно безумно, но в то время я ощущал именно так".
     "Ты имеешь в виду "безумец" в том смысле, что люди, находящиеся в таком
состоянии, в каком находился ты, должны восприниматься как безумные?"
     "Да, я имел  в виду именно это: он был... э-э... он  был  безумен. Все,
находящееся  ниже него, или  все, достигавшее  точки,  где  находился  он...
э-э... должно  было  относиться к нему именно так,  потому что в  тот момент
именно  он воспринимал все  это... а путешествие  находится  именно  там,  и
каждый  из  нас  должен  пройти  через  него,  и...  гм...  нельзя  от  него
уклониться... цель всего  сущего и  всего существования... э-э...  дать тебе
сделать еще один шаг, и еще один шаг, и еще один шаг, и так далее..."
     Джесси  чувствовал,  что это  переживание  являлось  ступенью,  которую
каждый должен  так или  иначе пройти для того, чтобы  достичь  высшей стадии
эволюции.
     "...Это  некое  переживание,  которое...  гм... на  какой-то стадии  мы
должны  испытать,  но только  одна...  нет,  много больше...  фантастическое
количество вещей должно упасть на нас, пока мы постепенно не укрепим себя до
принятия реальности, а все большее и большее принятие реальности и того, что
реально существует, препятствует времени, и дело обстоит так, будто ты вышел
на лодке в море, которая на  самом  деле не  в силах  бороться с поднявшимся
штормом".
     В конце концов он ощутил, что  не может больше "воспринимать". Он решил
вернуться.
     "Медсестра  сказала  мне,  что  порой  я  бужу   их   по  ночам  своими
разговорами.  И меня поместили в звуконепроницаемую камеру, а я  сказал: "Не
сажайте меня  сюда",  понимаешь, я сказал:  "Я  этого  не  вынесу".  Но  мне
сказали:  "Но  вы же... мы  должны так поступить, поскольку  вы  так громко,
понимаете ли,  разговариваете". Так что меня поместили в  эту  палату,  а  я
сказал: "Оставьте хоть дверь открытой",  и дверь оставили открытой, я помню,
в  ту ночь я сражался с... с чем-то,  что хотело... с неким любопытством или
готовностью  открыться...  гм...  переживанию...  этого,   и  с  паникой   и
недостатком  силы  духа, позволившей  бы мне  это пережить. И в это  время я
прошел... я прошел через христианские посты, хотя я никогда не был тем, кого
можно было бы назвать по-настоящему религиозным  человеком...  я и сейчас не
таков... и  я  прошел через все эти ощущения.  В общем, все это  переживание
стало... продолжалось какое-то время,  и я  начал...  мне  продолжали давать
успокоительное,  чтобы  заставить меня  спать, а я... однажды утром я решил,
что не стану больше принимать успокоительное  и что мне нужно  приостановить
это дело. Потому что я больше не мог с этим бороться..."
     Возвращение
     "Я сидел  на койке  и  думал, что так  или  иначе должен соединиться со
своим "я" в настоящем  времени...  э-э... очень сильно.  И я сидел на койке,
крепко сцепив руки. А тут ко мне подошла медсестра и сказала: "Я хочу, чтобы
вы приняли вот это", а я сказал: "Я больше ничего не стану принимать, потому
что  должен... чем  больше я принимаю лекарств, тем  менее  способным делать
что-либо  я становлюсь... в  смысле... как я  и  сказал, я тону".  Так что я
сидел  на койке, крепко сцепив руки, как полагаю, неуклюже связывая  себя со
своим теперешним "я". Я постоянно, снова и снова произносил свое собственное
имя и внезапно,  именно так... внезапно я осознал,  что все закончилось. Все
переживания прекратились, и это был  драматический... драматический финал. И
там находился военно-морской врач -контр-адмирал медицинской  службы, и мы с
ним подружились, потому что время от  времени говорили о море. А тут подошла
медсестра и сказала: "Вы  это не выпили", а я сказал; "Я же говорил вам, что
не стану этого пить", а  он сказал: "Тогда мне придется позвать  врача", а я
сказал:  "Хорошо, зовите врача". Потом  пришел врач, и я сказал: "Мне больше
не нужно  это  успокоительное",  я  сказал:  "Теперь  я  вполне  способен...
нормально всем управлять", я сказал: "Я в полном порядке". А он посмотрел на
меня и заглянул мне в глаза и  сказал:  "О, я это вижу". И он засмеялся, вот
так это  и произошло.  И  с  того момента я... у меня больше  не  было  этих
ощущений..."
     Джесси прошел через это.
     "Но  временами  состояние  было  столь...  гм...  опустошенное,  что  я
напрягал всю силу своего духа, потому что боялся вновь войти туда...
     Я... внезапно столкнулся с чем-то, что было намного больше меня самого,
с  таким множеством  переживаний,  с таким  осознанием, которое  нельзя было
воспринять. Будто что-то мягкое бросили в мешок с гвоздями...
     У меня  не было  сил переживать это.  Я  переживал это  в течение  пары
мгновений, но  это напоминало  внезапную вспышку света, порыв ветра  -вырази
как  тебе  угодно,-  направленные против  тебя, так  что ты  чувствуешь, что
чересчур обнажен и одинок,  чтобы быть способньм этому противостоять, у тебя
недостаточно сил.  Будто  бы  ребенок или животное  внезапно  столкнулись  с
переживаниями взрослого человека или осознали их. Взрослая личность пережила
много всего за время своей жизни, люди постепенно укрепляли свою способность
переживать  жизнь  и  смотреть  на вещи...  и... э-э...  понимать  их,  даже
переживать   их  по   разным   причинам:   по   эстетическим  причинам,   по
художественным причинам, по религиозным  причинам. По  самым разным причинам
мы  переживаем вещи,  которые  для...  если бы ребенок или, скажем, животное
внезапно столкнулись с такими вещами, они не смогли бы их воспринять, потому
что они еще недостаточно сильны,  у  них для этого  нет оснащения. А я тогда
встал лицом к  лицу с вещами,  для борьбы  с которыми у меня просто  не было
оснащения. Я был чересчур мягким, чересчур ранимым".
     Человек  в таком  состоянии может стать  для других "трудным", особенно
когда все  переживание испытывается в  причудливо нелепом контексте больницы
для  душевнобольных,  какой   она  является  в  настоящее  время.  Подлинный
врач-жрец позволил бы людям иметь подобные переживания прежде, чем они будут
доведены до  крайности.  Должен ли человек умереть от недоедания прежде, чем
ему  дадут  поесть'? Впрочем,  Джесси  Уоткинс  оказался  счастливее  многих
сегодняшних пациентов, так как ему давали сравнительно слабое успокоительное
и   не   применяли  таких   методов   лечения,  как   электрошоки,  глубокое
замораживание и т. п.
     Вместо этого  его всего-навсего  поместили в звуконепроницаемую палату,
когда он достал других.
     Если   бы   Джесси   пришлось   бороться   с   "современными"   формами
психиатрического "лечения", они бы, вероятно, достали его.
     "... Я ощущал, будто я сдался и не хотел знать вообще ни о чем, я вроде
как свернулся в  комочек  и... гм...  так сказать, перестал  существовать. Я
ощущал,  что  не могу  воспринять больше, потому что  прошел  через такое...
через такое  множество ужаса, и полагаю, есть некая точка,  до  которой люди
еще могут воспринимать, а потом они все бросают,  потому что  не могут этого
больше  воспринимать. А если  я не  мог  это  больше  воспринимать, я должен
был... я не знаю, что  могло  бы  случиться... вероятно, ощущение  внезапной
остановки и тому подобное, и если... если бы мне такое сделали, не знаю, как
бы я был  способен поступить... как бы  я был способен с  этим бороться,  не
будучи  запертым  в   той  палате...  в  смысле,  в   палате  с  коричневыми
звуконепроницаемыми стенами, полом и всем остальным..."
     Я спросил его, какие, по его ощущениям, принципы должны лежать в основе
ухода, обеспечиваемого во время подобного путешествия.
     "...Ты напоминаешь  судно в шторм. С него сбрасывают  запасный становой
якорь, помогающий кораблю  выдержать бурю, потому что он держит  его носом к
ветру, но он также дает ощущение спокойствия... э-э... находящимся на борту,
так как они думают, что у них есть становой  якорь, не прикрепленный ко дну,
а являющийся частью моря, который... э-э... позволит им  выжить, а пока  они
думают,  что выживут,  как и корабль,  они  могут  пройти через  переживание
шторма. Постепенно они начинают...  они ощущают себя совершенно счастливыми,
даже хотя якорь может  сорваться и все такое прочее. Я  чувствую, что,  если
человек должен пережить  нечто подобное,  ему нужна, так сказать,  одна рука
для самого себя, и одна рука для переживания.  Думаю, он не будет способен -
если  собирается  выжить,-  самостоятельно  подняться  над  тем уровнем,  на
котором пребывает  в  настоящем...  из-за всего того,  что  было  прежде,  и
постепенно  укреплять...   э-э...  необходимое  оснащение  для  того,  чтобы
бороться  с данной ситуацией самому. Он не  очень сильно  оснащен для этого.
Некоторые люди лучше оснащены для этого, а некоторые - хуже... но у человека
должен быть  своего  рода  становой  якорь, держащийся  за настоящее - и  за
самого человека, каким он является,- чтобы  быть способным пережить  хотя бы
чуточку того, что он должен пережить".
     "Так что должны быть другие люди, как бы присматривающие за тобой..."
     "Другие люди, которым ты доверяешь, и  которые знают, что за тобой надо
присматривать,  которые не дадут  тебе утонуть. Просто...  гм... суть  в том
-понимаешь,  я  это  ощущаю,-что  такое переживание -это  вопрос  укрепления
собственного духа. Потому что я помню - если взять обычную аналогию,-когда я
впервые  отправился в море, мне было шестнадцать  лет, и  мы пришли на север
России  и  пережили  несколько совершенно  необычайных  штормов,  когда море
заливало судно, а судно  жутко  качало, и не было никакой еды,  а я прежде в
своей жизни никогда  не переживал ничего  подобного.  Потому что я  даже  не
учился в школе-интернате,  я  жил дома, ходил  в дневную школу и никогда  не
расставался с матерью  надолго. И  внезапное столкновение  с  этой  грубой и
ужасной, вызывающей страх жизнью было чуть больше того, что я в то время мог
воспринять... но потом, постепенно, в то время как я больше углублялся в эту
жизнь, я  в  первую очередь  начал как бы  быть... или притворяться  смелым.
Потом  я постепенно стал отважно встречать все трудности, и порой успокоение
мне давало то, что другие люди воспринимали  их, они жили в  такой... э-э...
обстановке и, похоже, находились в полном порядке. Они мне не сочувствовали,
ты  ни от  кого не  получал сочувствия, и ты  был предоставлен самому  себе,
чтобы... э-э... встречать трудности.  И  я встречал,  а  потом, конечно  же,
оглядываясь назад,  я могу  вспомнить,  как  порой,  когда  я  очень  боялся
большого шторма, я думал... я часто думал, когда переживал эти штормы, что я
оснащен своим опытом, чтобы бороться с ними... но  я часто возвращался к тем
временам, когда был юношей,  когда впервые вышел  в  море,  первую  неделю -
потому что  в течение первой недели в море  мы пережили необычайный шторм, у
нас  смыло камбуз, не было еды,  и  все было  мокрым, а  судно качало, и  мы
рисковали потерпеть кораблекрушение и все такое прочее... э-э... Я был объят
страхом просто потому, что не был  оснащен для того, чтобы с ним бороться. И
полагаю, это  самая близкая  аналогия,  которую  я  мог привести тому, что я
ощущал... внезапное столкновение лицом к липу с таким... огромным знанием...
     Я  думаю,  что...  э-э...  десять  дней  и  то, что  я  тогда  пережил,
определенно чуточку меня продвинуло. И я помню, когда я вышел из больницы -в
целом  я   находился  там  почти  три  месяца,-когда  я  вышел,  я  внезапно
почувствовал,  что все  гораздо  реальнее,  чем...  чем  было прежде.  Трава
зеленее, солнце светит  ярче,  а  люди более  живые, и я мог видеть их более
отчетливо. Я мог  видеть  плохое и  хорошее и  все остальное. Я стал  больше
осознавать".
     Настоятельно  требуется  очень   много  написать  об  этом  и   сходных
переживаниях.  Но  я  собираюсь  ограничить  себя лишь несколькими вопросами
фундаментальной ориентации.
     Мы не можем больше предполагать, что подобное путешествие есть болезнь,
которую нужно лечить. Однако  звуконепроницаемая палата сегодня уже устарела
по сравнению  с  "усовершенствованными"  методами  лечения,  которые  теперь
используются.
     Если  мы  сможем  демистифицировать  самих  себя, то  увидим  "лечение"
(электрошоки,   транквилизаторы,   глубокое   замораживание    -порой   даже
психоанализ) как способ, препятствующий реализации этой последовательности.
     Неужели мы не  видим, что  это путешествие является не тем, от чего нам
нужно  излечиться,  а естественным  способом лечения  нашего отвратительного
состояния отчуждения, называемого нормальностью?
     В другие времена люди преднамеренно пускались в такое путешествие.
     А если  они обнаруживали, что  уже  волей-неволей  находятся в нем,  то
выражали благодарность, как за особую милость.
     Сегодня  некоторые  люди по-прежнему отправляются в путь. Но, вероятно,
большинство обнаруживает себя силой  Ц. вытолкнутыми из "нормального" мира и
помещенными в К. незащищенные  положения. У них нет  ориентации* в географии
внутреннего пространства и времени, и без проводника  они,  вероятнее всего,
очень быстро потеряются.
     В  главе  V  я  перечислил   различные   черты  подобного  путешествия.
По-видимому, они вполне подходят переживанию Джесси Уоткинса. (Когда  Джесси
давал мне этот отчет, мы предварительно не обсуждали эту тему, а он не читал
ничего  из  написанного  мной.)  Но  это  по-прежнему   лишь  гипотетическое
приближение**.  Юнг проложил  здесь путь, но только  немногие последовали за
ним.
     Хочется  надеяться, что общество создаст  учреждения, специальной целью
которых будет  помощь людям  в шторм при подобном  путешествии. Значительная
часть  данной  книги  была  посвящена  показу  того,   почему   сейчас   это
маловероятно.
     В таком особом путешествии направление, которое мы должны принять,- это
назад и внутрь, поскольку, именно возвращаясь назад, мы начинаем оказываться
в  беспомощном   состоянии.  Люди   скажут,  что  мы  двигаемся  в  обратном
направлении,  уходим  и  теряем  контакт  с  ними.  Достаточно  верно -  нам
предстоит долгий-предолгий путь, чтобы вернуться к контакту с реальностью, с
которой  мы  давным-давно  потеряли  контакт.  А  поскольку  они  человечны,
заботливы и даже  любят  нас  - и еще очень  напуганы,-  они  попытаются нас
вылечить.  Они могут добиться успеха.  Но по-прежнему есть  надежда,  что их
постигнет неудача.
     *0риентация  означает знание  того, где находится Ориент  (Восток). Для
внутреннего пространства  это  значит  знать  источник,  или  происхождение,
нашего переживания.
     **Потрясающе  ясное автобиографическое описание психотического эпизода,
длившегося шесть месяцев, лечебная функция которого очевидна, см.[35а].



     РАЙСКАЯ ПТИЦА

     Иисус сказал им:
     Когда сделаете вы два одним,
     и когда сделаете вы
     внутреннее внешним,
     а внешнее внутренним,
     и верх низом,
     и когда сделаете вы мужчину
     и женщину единым, так что
     не будет мужчина мужчиной,
     а женщина женщиной,
     когда создадите вы глаза
     вместо глаза,
     и руку вместо руки,
     и ногу вместо ноги,
     и образ вместо образа,
     тогда войдете вы в Царство.
     БЛАГОВЕСТВОВАНИЕ ОТ ФОМЫ
     Каждую  ночь  я встречаю его.  Царя с Венцом. Каждую ночь мы сражаемся.
Почему он должен меня убить? Нет. Я не умру. Я могу стать меньше  булавочной
головки,  тверже алмаза. И вдруг  -насколько он  мягок!  Одна из его уловок.
Долой его Венец! Бью. Удар  в голову. Лицо в крови. Слезы? Возможно. Поздно!
Долой голову! Колю в хребет! Умри же, о Царь!
     Паук медленно ползет по  стене спальни. Не  страшный, не злой. Приятие.
Появляется еще один, и еще. Ох! Нет, слишком много. Убить.
     Внезапно он всегда оказывается птицей, столь хрупкой, столь прекрасной;
теперь  же дергающей в  предсмертных судорогах. Что я наделал? Зачем так  со
мной играть? Зачем появляться такой уродиной? Это твоя ошибка, твоя ошибка.
     Полдень.  Уличная пробка.  Вначале я  не понимаю  почему.  Потом  вижу.
Крупный,  величественный  пес  бегает  бесцельными  кругами  по  дороге.  Он
подбегает  к моей машине.  Я  начинаю понимать,  что  у  него  что-то ужасно
повреждено.  Да,  сломана спина, а  когда  он  поворачивается,  видна  левая
половина  морды,  разбитая,  окровавленная, бесформенная,-месиво,  в котором
как-то уцелел  глаз, смотрящий на меня, без глазной впадины, просто  сам  по
себе, одинокий, обособленный,  Собралась толпа, смеющаяся, подшучивающая над
странным  поведением  этого  обезумевшего  животного.  Водители  сигналят  и
кричат, чтобы он убирался с дороги. Продавщицы выбежали из лавок и хихикают.
     Могу  ли  я  быть тем псом,  и теми рассерженными  водителями,  и  теми
хихикающими продавщицами?
     Прощает ли меня Господь за то, что я Его распинаю?
     Глазго.
     Серая улица. Пустые безликие трущобы,  истекающие моей моросью. Красное
лишь на щечках детей. Свет, меркнущий во все еще смеющихся глазах...
     Глазговское остроумие
     ПАРЕНЬ  (проходящей  пташке):  Цыпочка,  постой... сейчас  ты  изойдешь
кипятком.
     ПТАШКА: Ты же всяко не сунешь туда свой клюв.
     Те остановки  глазговских трамваев воскресным  ноябрьским  днем в  30-е
годы. Конец.
     Обсыпающаяся штукатурка.  Разбитые  окна.  Запах  трущоб. Сырые дворики
воскресным утром. Беременные прокисшим пивом, блевотиной, рыбой и картошкой.
     Все те  обои  в цветочек  и  те  бордюры, занавески  и шторы.  Плюшевый
гарнитур из трех предметов.
     Изразцовые камины, каминные решетки, квадратные метры и метры линолеума
под паркет.
     Изразцовый   дворик  с   перильцами  и  окном   с  цветными   стеклами.
Порядочность. О, эта порядочность.
     Г-жа Кэмбел -приятная  молодая  мать  двоих детей. Внезапно  она  стала
терять  в  весе,  а  ее  живот  начал распухать.  Но она не чувствовала себя
больной.
     Студент-медик  должен  "записать  историю  болезни" - я  сделал ошибку,
болтая с ней, расспрашивая о  ее мальчике и девочке, о том, что она  вяжет и
тому подобное.
     Она прибыла в наше хирургическое отделение  в воскресенье. На ее животе
была сделана отметка, показывающая,  где  находится  нижний край печени, так
как та была увеличена.
     К  понедельнику ее  печень  увеличилась  и  опустилась  еще  ниже. Даже
раковая  опухоль не могла расти  с такой скоростью. Она явно страдала чем-то
крайне необычным.
     Ее печень продолжала  расти с каждым днем.  К четвергу стало ясно,  что
она умрет. Она этого не знала -и никто не собирался ей говорить.
     - Мы решили, что операция вам не ну