мени  эль йолот,  искони обитающего в  этой  области, делали  из папируса
парусно-весельные  лодки на пять-шесть рыбаков. Исследователи особо отметили
тождество  этой  лодки с  древнеегипетской  и  подчеркнули,  что  такой  тип
сохранился не только в  Марокко, но  и  в  верховьях Нила, в Чаде и на озере
Титикака в Южной Америке, призывая этнографов выяснить, как лодочные мастера
в разных концах света могли  быть связаны между собой. Марокканскую мади они
считали едва  ли не  самой крепкой и прочной из  всех  известных лодок этого
рода[5].
     - Вы хотите посмотреть мади? - чуть ли не с обидой спросил руководитель
местной администрации. - Тогда вы  опоздали на несколько десятков лет. Лучше
мы вам покажем новейшие лодки из дерева и пластика.
     Когда папирусная лодка, связанная нашими чадскими  друзьями, въехала на
колесах  на улицы  Сафи, ее появление  вызвало изрядный переполох и стечение
народа. Теперь она,  готовая  к спуску на  воду, стояла  в гавани, на берегу
среди  рыбачьих  лодок,  и  Абдулла  прилежно  разъяснял  смысл нашей  затеи
берберам и арабам на своем чадско-арабском наречии.  Мусса и Умар простились
с нами еще в Каире. Они возвратились  на самолете через Хартум в Форт-Лами с
увесистыми  чемоданами  и  денежным  вознаграждением,  которое позволяло  им
приобрести себе в Боле и жен, и скот. На прощание Мусса сообщил мне шепотом,
что обнаружил в  своем  новом дорогом  костюме  потайное отделение и спрятал
туда деньги так, что никто не найдет. И гордо показал мне внутренний карман.
Умар  завершил  курс  лечения  и  откровенно  завидовал  Абдулле,  которого,
благодаря  его отличному  здоровью  и знанию французского  языка, включили в
экипаж морской кадай. Абдулла вообще решил не  возвращаться в Чад, пока  там
не кончатся  усобицы. Лучше  идти  с  нами  через океан, чего бы ему это  ни
стоило, даже без благословения президента  Томбалбайе и министров. Вместе  с
начальником  нашего  лагеря, Корио,  он  сопровождал  папирусную  лодку  как
пассажир на шведском грузовом пароходе, который шел из Египта в марокканский
порт Танжер.
     Не успели мы проводить  пароход  в Александрийском  порту,  как капитан
получил приказ  повернуть и зайти за грузом лука в Порт-Саид в зоне Суэцкого
канала. Здесь Абдулла увидел, как белые соблюдают свой моральный кодекс. Его
разбудил  грохот  пушек,  смертоносные снаряды  пролетали над  блокированным
каналом и поражали лачуги арабов. Потрясенный, но не испуганный, он стоял на
палубе возле горючей папирусной лодки и смотрел, как  что-то просвистело над
самым пароходом и взорвалось в гавани. Грузчики исчезли, и пароход опоздал с
выходом из Египта на несколько суток.  Тем не менее папирусная лодка в конце
концов благополучно прибыла на старт в Марокко, и теперь Абдулла приводил ее
в порядок. На пути от Каира до Александрии и от  Танжера  до  Сафи она из-за
тряски немного  сплющилась,  хвост  и нос  порастрепались  и  обуглились  от
столкновений  с  мостами  и  высоковольтными  проводами,  но  желтые  стебли
становились все мягче и крепче от влажного морского воздуха.
     На сегодня был назначен спуск на воду. 17  мая  - национальный праздник
Норвегии. Паша  лично  все подготовил,  отведя нам тот же  слип, с  которого
спускали рыбацкие лодки. Как  наместник короля, он обладал большой властью и
использовал ее на благо экспедиции. Двери дома паши  были широко открыты для
меня с того  дня,  как я  пришел к нему с письмом от  его друга, постоянного
представителя Марокко при ООН -  Бенхима.  Мы сразу  стали  друзьями.  Таких
людей, как  паша  Тайеб Амара  и  его супруга  Айша, немного  на свете.  Оба
одинаково  активны  и  увлечены  социальными проблемами. Паша применил  свои
полномочия для строительства современных школ, молодежных центров, жилья для
рабочих, клубов моряков, библиотек; праздность в  древнем  приморском городе
сменилась бурной  деятельностью.  Мадам  Айша  -  один  из  двадцати  членов
женского совета короля Хассана,
     Вот и  она - в берберской одежде,  с ярким кувшином в руке. Мы встали с
пуфиков из верблюжьей кожи: пора идти в гавань.
     - Раз уж поручили берберке крестить лодку, сделаю это козьим молоком, -
сказала она,  показывая Ивон  содержимое  кувшина.  - Козье молоко в Марокко
исстари считается символом гостеприимства и добрых пожеланий!
     В гавани собралось множество народу.  Папирусная  лодка принарядилась к
празднику,  ветер  развевал флаги участвующих  стран. Айша разбила вдребезги
свой  красивый кувшин о  деревянную раму, так что черепки разлетелись во все
стороны и молоко обрызгало папирус и почетных гостей.
     - Нарекаю  тебя "Ра" в память бога солнца!  Тотчас заскрежетали  цепи и
шестеренки. Толпа  посторонилась.  Папирусная  лодка  пошла вниз по  слипу к
воде,  а я  переглянулся с  верным покровителем экспедиции, послом  Анкером,
который вытянулся в  струнку  с  улыбкой  на  лице и  молоком на пиджаке. Он
приехал с женой из Каира, чтобы проводить нас. Наверное,  в эту минуту у нас
в  голове  была одна мысль: будем  надеяться,  что  самые  опасные рифы  уже
позади! Другие думали иначе. Глядя на  нос лодки, который должен был вот-вот
коснуться воды, какой-то фотограф наклонился ко мне с расширенными глазами:
     - Что  вы скажете, если она  сейчас  пойдет  ко дну?  Я ничего не успел
ответить. "Ра" легла  на воду. Деревянная рама вместе  с  железной  тележкой
скрылась  под водой, а лодка  гусыней  закачалась на  волнах, и всплывшие на
поверхность  щепки  и  куски папируса  вытянулись за  ней  вереницей,  будто
гусята. Толпа дружно ахнула от восторга и облегчения. Многие опасались,  что
лодка, если не опрокинется, то уж во всяком случае будет крениться, ведь она
еще не испытывалась, и ее нельзя было назвать симметричной. Как-никак работа
ручная, поэтому  сторона, сделанная Муссой, оказалась при обмере борта на 40
сантиметров длиннее стороны, которую связал Умар. Но  с балансом все  было в
порядке,  и  никакое  количество пассажиров не  могло  его нарушить.  Осадка
составляла всего 20 сантиметров, да  и то  за счет нижней части трех средних
связок,  образующей  киль почти двухметровой ширины.  Лодка лежала на  воде,
словно спасательный  буек.  Стоявший наготове буксир  отвел копну папируса к
большой  барже,  и  мы  пришвартовались  к ней, чтобы стебли не терлись и не
мочалились о каменный пирс. Здесь  "Ра" простояла восемь суток, пока папирус
ниже ватерлинии пропитывался водой и мы устанавливали такелаж.
     В эти же  дни  состоялось первое знакомство всех участников  экспедиции
друг с  другом. Впрочем, мы  знали,  что  в  маленькой бамбуковой  корзинке,
которой предстояло на  много недель стать нашим  домом, у  нас будет вдоволь
времени, чтобы поближе узнать каждого.
     Норман Бейкер  из Соединенных Штатов... Единственный настоящий моряк на
борту, он  стал штурманом и  радиотелеграфистом экспедиции. Вот  он сидит  в
дверях  каюты и строго, придирчиво изучает свою аппаратуру, проверяет каждую
деталь со  знанием дела. Мое знакомство  с  ним было  очень беглым. Когда  я
заходил на  Таити на судне, зафрахтованном для экспедиции на остров Пасхи, к
нам на борт поднялся спокойный, тихий человек - это и  был Норман, он только
что сам привел с Гавайских островов на  Таити 12-метровый кеч, пройдя на нем
больше 2 тысяч миль вместе с одним американским  биологом.  Штурманское дело
он  знал  хорошо. Ему довелось служить  в американских ВМС,  он носил звание
коммандера и преподавал океанографию в военно-морском училище в Нью-Йорке. А
в  гражданской  жизни он  был  антрепренером  строительной  фирмы  в  городе
небоскребов.
     - Нет, правда, у  тебя совсем нет морского опыта? - недоверчиво спросил
он, обращаясь к Юрию, который сидел с ним рядом, круглый, благодушный, вертя
в руках клистирную трубку.
     - Я ходил на советском судне в Антарктику и обратно, - широко улыбаясь,
ответил Юрий Александрович Сенкевич, наш русский экспедиционный врач.
     И он начал рассказывать  про прекрасных девушек  Манилы, однако Нормана
больше  интересовало, верно ли, что Юрий  год провел в самой холодной  точке
земного  шара. Да,  подтвердил Юрий.  В качестве  врача  и физиолога он  год
зимовал на советской  станции "Восток", посреди антарктического материка, на
высоте  3 тысяч метров над  уровнем моря, где температура падает до 80° ниже
нуля.
     Юрий  был  единственным из  ребят, кого я еще  совсем  не  видел, и  мы
одинаково волновались, когда его самолет приземлился в  Каире. А началось  с
того,  что я  написал  президенту Академии наук СССР  М.  В.  Келдышу;  этот
серьезный,  немногословный  исследователь возглавляет всю  науку  Советского
Союза, от спутников  до археологии. В письме я напомнил  ему, как он однажды
спросил меня, почему в моих экспедициях не участвуют русские. Теперь
     такой случай представился. Мне нужен советский участник, нужен врач, не
может  ли президент Келдыш  предложить кого-нибудь?  Желательно,  чтобы врач
этот владел иностранным языком и был  наделен чувством юмора. Русские вполне
серьезно  отнеслись ко второму  пункту. Когда  Юрий  вышел  из аэрофлотского
самолета, нагруженный подарками и медицинским снаряжением, я заметил, что он
выпил рюмочку для веселья.
     Юрий сразу стал  в экипаже  своим человеком. Он  был  не очень силен  в
английском языке, но достаточно, чтобы понимать юмор. Сын врача,  он родился
в  Монголии и смахивал на  коренного жителя Азии.  Его выбрали среди молодых
ученых одного из институтов Министерства здравоохранения СССР, где он изучал
влияние  экстремальных  факторов на  организм человека.  Осмотрев  щелеватую
бамбуковую каюту, в которой нам предстояло быть запущенными в океан, Юрий не
без юмора заключил, что космонавтам лучше.
     С итальянцем Карло  Маури я  тоже  познакомился недавно. Он шел  с нами
кинооператором. Сначала  я  пригласил одного  своего хорошего друга из Рима,
кинопродюсера   и   превосходного  аквалангиста,   который   снимал  на  дне
Атлантического океана  затонувший пароход "Андреа  Дориа".  Но когда Абдулла
очутился  в кутузке и я укатил куда-то в Африку, он разуверился в моем плане
и предложил взамен себя Карло Маури. Рыжебородый и голубоглазый Карло Маури,
хоть и был похож на  викинга, тоже не обладал никаким морским опытом. Он был
профессиональный горный проводник  и один  из  самых знаменитых  альпинистов
Италии. Участвовал в четырнадцати международных альпинистских экспедициях на
разных материках, в некоторых - как руководитель, и отвесные кручи  Гималаев
и Андов  знал  не  хуже, чем  неприступные  вершины  Африки,  Новой Гвинеи и
Гренландии. В Альпах он сильно повредил ногу, и ему пришлось оставить работу
горнолыжного  тренера,  но  от  восхождений  он  отнюдь  не отказался. Карло
находился в Антарктике, когда узнал о планах экспедиции на папирусной лодке,
а туда он попал сразу  после съемок белых медведей во льдах Арктики и теперь
предвкушал купание в свободных ото льда, теплых экваториальных водах.
     В последнюю  минуту чуть не сорвалось участие Мексики.  Мой друг Рамон,
который возил меня к индейцам сери,  лег в больницу на  серьезную операцию в
тот  самый день, когда папирусную  лодку погрузили на пароход в Александрии.
Эта грустная весть  пришла в разгар пресс-конференции, и мне ее не сообщали,
пока кто-то из журналистов не попросил назвать участников.
     -  От Мексики участвует... - начал я, но тут чья-то  рука нервно сунула
мне телеграмму.
     У меня сердце сжалось. Только бы Рамон  благополучно  перенес операцию,
остальное  не  так   важно.  Слова  застряли  у  меня  в   горле.  Газетчики
зашевелились.
     - От Мексики участвует... доктор Сантьяго Хеновес!
     Пресс-конференция была прервана, и в Мексику полетели  две  телеграммы.
Одна Рамону, другая доктору Хеновесу,  тому  самому, который  в разговоре со
мной  шутливо  обещал  прибыть, если  его  предупредят  за  неделю. Теперь я
предупредил его за неделю.  И он прибыл.  По дороге  этот энергичный человек
успел  получить  в  Барселоне премию имени  папы  Иоанна  XXIII за 1969 год,
присужденную ему за антивоенную книгу "Человек - война или мир?", по которой
он начал снимать фильм[6]. Из Испании он поспел в Марокко как раз
вовремя, чтобы сопровождать лодку по суше из Танжера в Сафи.
     И вот Сантьяго Хеновес, теперь уже завхоз и провиантмейстер экспедиции,
размещает на  неровной  палубе  грушевидные  египетские  кувшины,  ставит их
вплотную  друг  к  другу,  чтобы  не падали,  и  крепит  веревками. Косматые
кокосовые  орехи  служили отличной  прокладкой.  Мы  заказали сто шестьдесят
амфор  по образцу  древнеегипетских кувшинов  Каирского  музея,  и  Сантьяго
обращался  с ними  так же  бережно,  как  с  индейскими черепами  у  себя  в
университете.  С  научной  дотошностью  -  недаром  много  лет  редактировал
международный  ежегодник  по  физической  антропологии!  -  он  нумеровал  и
записывал в книгу кувшины, корзины и бурдюки.
     Я видел Сантьяго Хеновеса на научных конгрессах в разных странах, в том
числе в  его родной Испании,  которую он покинул во время гражданской войны.
Последний раз мы встретились в Мексике; профессор университета в  Мехико, он
специализировался  на   сложной  проблеме  происхождения  индейцев,  моряком
никогда не был.  Зато - не в пример другим моим знакомым в тире науки - этот
ученый-крепыш когда-то был... футболистом-профессионалом.
     Трудно было представить себе более далеких  от морского дела людей, чем
Юрий,  Карло и Сантьяго. Разве что Абдулла Джибрин, уроженец Республики Чад,
который  вырос в сердце  Африки  и даже не  знал, что  море соленое.  Его мы
пригласили как специалиста по папирусу. Пожалуй, этого  парня я успел узнать
лучше других  за две  встречи  в  Чаде и  семь  недель  совместной работы  у
пирамид.  Превосходная  голова,  но  постоянно  держится  настороже,  словно
газель, которой всюду чудятся опасности. Наверное,  Абдулла  еще сам  в себе
как  следует не разобрался. Если исключить его небылицы о мнимых поездках  в
Париж и  Канаду, мне  было известно  о  нем,  что  он родился  в деревушке у
папирусных болот Чада. Он смутно помнил, как в  детстве его  куда-то повели,
сколько  он ни цеплялся  за  мать, и украсили  ему лоб и  переносицу  знаком
племени.  Еще я  знал,  что  он столяр  и  порядочный  донжуан.  Как  добрый
мусульманин, Абдулла мог  иметь несколько жен,  а я должен был их содержать.
Дома жена с тремя детьми, второй женой он обзавелся перед отъездом - вот уже
мне  забота каждый месяц  переводить валюту в Чад. А он еще женился в третий
раз в Каире, воспользовавшись моей отлучкой  в Марокко. Свадьбу отложили  до
моего возвращения, чтобы я  мог  оплатить все  расходы. Роскошный праздник с
танцем живота и египетскими музыкантами  состоялся на крыше арабского домика
тестя. Мусса и Умар пришли в такой восторг от застенчивой красавицы-невесты,
что  засунули большую  часть своей  недельной получки в ее пышное  декольте.
Оказавшись перед необходимостью переводить валюту и в Египет тоже,
     я поклялся, что в Марокко мы не будем спускать глаз с Абдуллы.
     Самым младшим из нас был Жорж Сориал, рост метр девяносто два, сложение
Тарзана, по  образованию инженер-химик, по профессии аквалангист, забубенная
головушка,  чемпион Африки и  шестикратный  чемпион  Египта по дзюдо.  После
института Жорж главным образом  резвился в  клубах Каира  и  волнах Красного
моря.  Он разбивал кирпичи ребром ладони, развлекая потрясенных друзей, ногу
его  украшали  следы акульих  зубов,  и  среди  всех моих  знакомых это  был
единственный  человек,  который нырял в гости к  мурене и кормил ее изо  рта
рыбой, гладя при этом опасное чудовище  рукой,  словно  какое-нибудь кроткое
комнатное животное.  Жорж тоже  не был моряком,  море  знал,  как говорится,
только снизу, и когда он, прочтя заключение экспертов о папирусе, попросился
в экспедицию, то упирал, не без намека, на то, что под водой чувствует  себя
лучше, чем на воде.  Подобно другим древним коптским родам в  Египте,  семья
Сериала связывала свое происхождение с племенами,  которые пришли в  область
Нила еще до того, как арабы принесли сюда мусульманскую веру.
     Обычно  Сориал спал, как мумия, по четырнадцать часов в  сутки, но  как
только  у  него  родилась  надежда  войти  в  состав  экспедиции,  он   стал
подниматься  чуть  свет  и  являться  в  лагерь  у  пирамид.  Используя  его
многочисленные знакомства во всех уголках Каира, мы нашли парусных мастеров,
которые  шьют  паруса по  старинке,  корзинщика, который вручную  сплел  нам
каюту,  пекаря, который  испек египетские  лепешки  по рецепту из  Каирского
музея, и уединившийся на пригорке клан  гончаров,  которые  разминали ногами
сырье,  стоя  по  пояс  в  глиняном месиве,  потом  босыми ступнями  вращали
гончарный круг, - так мы получили сто шестьдесят кувшинов, точно повторяющих
пятитысячелетние музейные образцы.
     Волны покачивали связки папируса, которые с  каждым  днем впитывали все
больше воды,  меж тем как на  палубе кипела работа. Первоначально общий  вес
папируса вместе с  веревками составлял около 12 тонн, и, несмотря на то, что
стебли с тех пор вобрали не одну тонну воды, лодка не погружалась. На палубу
свалили несколько тонн груза - хоть  бы что, наша ладья была неколебима, как
остров. Тяжелее всего была  огромная  двуногая мачта, которую мы установили,
но и мостик,  связанный из брусьев сразу за каютой, чтобы рулевой видел, что
впереди, тоже весил  немало. Если добавить плетеную каюту,  огромные рулевые
весла  и сложенный на палубе материал для ремонта, вес всего дерева превышал
2 тонны. Еще добрую тонну  весила вода в тяжелых  кувшинах, и не меньше двух
тонн составляли провиант с тарой и снаряжение.
     Последняя  неделя  прошла  под  знаком лихорадочной деятельности.  Если
верить  экспертам,  каждый  лишний день  пребывания папируса  в морской воде
сокращал  срок  его службы, так  что  мы старались  не мешкать. К тому же  с
каждым днем  приближался сезон ураганов в западной части Атлантики.  До  сих
пор мы,  несмотря  на всякие  препоны, каким-то чудом  выдерживали  график с
точностью  до  недели,  но  дальше  и дня  нельзя было терять, и темп работы
возрос до предела. Кто-то упаковывал, носил, катал грузы на пристани. Кто-то
лазил по мачте и  вантам, тянул веревки, вязал узлы. Кто-то рубил, строгал и
укреплял ремнями и веревками мостик и весла.
     Со  всех  сторон нас  окружали помощники.  Бельгийский капитан  де Бок,
участник первой научной археологической  экспедиции на остров Пасхи, морской
волк, взял отпуск за свой счет и выехал из Антверпена в Сафи, предварительно
рассчитав вероятный путь  нашего  дрейфа.  Лоцман антверпенского  порта,  он
привык  иметь дело с гигантами водоизмещением в 50 и 100  тысяч тонн, теперь
же, стоя на палубе "Ра", следил за тем, чтобы загрузка и оснастка "бумажного
кораблика" производилась по всем правилам морского искусства. В это же время
его  норвежский коллега Арне Хартмарк, капитан  судна, которое  доставило на
Пасху мою экспедицию, висел на мачте вместе с альпинистом Карло Маури, крепя
снасти. Герман Ватсингер, участник  экспедиции "Кон-Тики", прилетел из Перу,
чтобы  подсобить нам на старте;  Фрэнк  Таплин  привез  из  Нью-Йорка добрые
пожелания  от  У Тана.  В  складском  помещении  на  берегу  наши  жены  под
руководством супруги паши,  сидя  на корточках вокруг кувшинов,  клали сыр в
оливковое  масло, свежие  яйца в  известковый раствор, наполняли  корзины  и
мешки орехами, сушеной  рыбой и бараньей  колбасой.  Айша Амара смешала мед,
тертый  миндаль,  масло, муку и инжир,  и  получилось селло, которое исстари
известно  в Марокко  как  лучшая  дорожная  провизия,  не  боящаяся  долгого
хранения.
     Иной  раз  паше приходилось  вызывать полицию и  устраивать  оцепление,
чтобы работа могла  продолжаться: уж очень  напирали журналисты, фотографы и
просто  любопытные.  Один  зевака  свалился  с  пристани  на  лодку,  разбил
несколько кувшино