лача с силой ударила по рукам, цепляющимся за кресло. Апепи  разжал
руки и, взвыв от боли, полетел в ров.
     Увидев это, Ру прыгнул в воду и устремился вперед. Едва голова  фараона
показалась над водой, он схватил его своей могучей ручищей, доплыл с ним  до
берега, выволок на песок, переломил, точно палку, и забросил подальше.
     - Фараон Апепи мертв! - прозвучал тонкий старческий голос Аната.  -  Но
фараон. Хиан жив! Жизнь! Кровь! Сила! Фараон! Фараон! Фараон!
     Он выкрикивал  эти  слова,  а  сам  тем  временем  развязывал  веревки,
опутывающие  Хиана,  вытащил  кляп  у  него  изо  рта;  толпы  народа  внизу
подхватили древнее приветствие:
     - Жизнь! Кровь! Сила! Фараон! Фараон! Фараон!
     Вечером того же дня Хиан лежал на ложе в царском шатре вавилонян,  куда
его принесли по собственной просьбе, так как  Нефрет  не  могла  вступить  в
город. Кемма и лекарь  обмыли  его  израненное  лицо,  перевязали  распухшее
колено, Нефрет же стояла рядом, содрогаясь от вида  длинной  красной  полосы
на его теле, оставленной раскаленным прутом.
     Один вопрос мучил Нефрет, и вот он сорвался с ее уст.
     - Скажи мне, Хиан, - заговорила  она,  -  почему  ты  в  разгаре  битвы
умчался от меня, хотя мог спастись от пленивших  тебя  гиксосов  и  избавить
нас от столь ужасных страданий?
     - Но разве, госпожа моя, более чем двухтысячное войско и вместе  с  ним
множество раненых не соединилось  с  твоим  войском  в  тот  день?  Те,  что
уцелели в сражении за меня, и те, кто остался в живых из сторожевого  отряда
в горах? - спросил Хиан.
     - Они соединились с нами, и мы спрашивали  их,  но  никто  не  мог  нам
объяснить твой поступок. Сказали только, что ты вдруг  выехал  на  колеснице
вперед и сдался гиксосам, после чего те прекратили атаки.
     - И ты не понимаешь, что иной раз события поворачиваются так, что  один
человек должен пожертвовать собой, чтобы спасти множество других людей?
     - Понимаю, - ответила, покраснев, Нефрет. - Теперь  я  поняла,  что  ты
благороднее, чем я думала. И все же, ты ведь мог остаться с нами, почему  же
на моих глазах ты умчался прочь?
     - Спроси о том пророка Тау, - устало ответил Хиан.
     - Почему Хиан умчался прочь от нас? Скажи мне, если знаешь, дядя?
     - Разве те, кто вступает в  нашу  Общину  Зари,  не  клянутся  клятвой,
которую нельзя нарушить, племянница?  Быть  может,  брат  наш  обещал  врагу
сдаться, не выйдя из пределов Египта; так и сделал он, несмотря  на  то  что
ему предоставился случай остаться с нами. Это объяснение  сразу  пришло  мне
на ум.
     - Так ли это, Хиан?
     - Так, Нефрет. Обещанием  своим  я  заплатил  за  жизнь  наших  воинов.
Неужели  хотела  бы  ты,  чтобы  я  нарушил  клятву,  лишь  бы  спасти  свою
собственную жизнь?
     - Что мне сказать на это, Хиан? Что ты благороден.  Но  ты  ведь  знал:
если погибнешь,  всю  жизнь  будет  мучить  меня  вопрос:  почему  ты  пошел
навстречу погибели, почему покинул меня?
     - Тау знал все. Он сказал бы тебе, если б пробил тот час.
     - Как мог ты знать то, дядя, что было скрыто от меня?
     - Положение обязывает меня  сохранять  тайны,  племянница.  Зачем  тебе
подробности? Я знал, - и этого достаточно, как знал и  то,  что  никогда  не
понадобится излагать тебе всю правду.
     - И ты, дядя, обрек меня на  такие  страданья,  хоть  в  этом  не  было
никакой нужды! - сердито воскликнула Нефрет.
     - Может, и не было, но тебе это только на  пользу.  Надо  ли  ограждать
тебя от страданий, врачующих душу? Царица Египта, ты в первую  очередь  -  и
прошу  тебя  никогда  не  забывать  об  этом!  -  сестра   Общины   Зари   и
исполнительница  ее  установлений.  Будь   смиренна   и   скромна,   сестра.
Поступайся своими личными желаниями. Повелевая, учись повиноваться и ищи  не
славу, а свет. Ибо только так, когда закончится твой земной  срок  и  минуют
все невзгоды и испытания, обретешь ты вечный покой.
     - Да не покинет нас вера! - пробормотал стоявший позади Тему.
     - Да, - продолжал Тау, - вера и скромность,  ибо  вера  возвышает  нас,
скромность же ведет нас в  служении  -  ни  себе,  но  другим,  что  и  есть
истинное служение. Сердце твое сейчас полнится радостью, но  я  говорю  тебе
это, ибо близится час нашего расставания: я удалюсь в свое уединение, ты  же
взойдешь на трон, а кому позволено поучать фараона, восседающего на троне?
     - Тебе  позволено,  дядя,  и  я  надеюсь,  ты  не  лишишь  меня   твоих
советов, - решительно тряхнув головой, сказала Нефрет.
     Но тут  ее  настроение  вдруг  изменилось,  она  крепко  обняла  его  и
поцеловала в лоб.
     - Ах, мой дорогой, мой любимый дядя, - сказала она, -  ведь  я  обязана
тебе жизнью! Когда я  еще  была  малюткой,  ты  спас  меня  и  матушку  мою,
вызволил нас из рук этих  предателей  -  фивейских  вельмож,  с  которыми  я
вскоре надеюсь поговорить по душам, если они еще живы.
     - Госпожа Кемма и Ру - вот кто твои спасители, - сказал Тау.
     - Да, конечно, и все же они  всего  лишь  выполняли  свой  долг,  а  ты
поднялся ради моего спасения в верховья Нила.
     - Чтобы исполнить то, что было велено мне, племянница.
     - Затем ты привез нас к пирамидам и следил за моим воспитанием,  обучив
меня всему, что я знаю сейчас. А после ты привез меня  в  Вавилон,  и  хотя,
казалось бы, великий царь сам отозвался на мои молитвы, но я  знаю,  это  ты
внушил ему отказаться от прежнего замысла выдать меня замуж за  Мир-бела,  а
вместо того послать со мной несметное войско, которое и принесло нам  победу
и мир.
     - Бог по собственному разумению обратил к тебе сердце Дитаны, а  не  я,
племянница.
     - А как ты заботился обо мне! - продолжала Нефрет, не обращая  внимания
на его слова. - Это ты удержал меня, когда я хотела  вместе  с  пятитысячным
войском ринуться  к  горной  заставе,  что  погубило  бы  меня  или  покрыло
позором. Ах,  всего  не  перечислишь!  Но  чем  я  тебе  отплатила?  Сколько
строптивости проявила я, какие сердитые слова бросала в своей гордыне  и  не
верила, когда ты внушал мне, чтобы я набралась терпения,  что  все  кончится
хорошо и мы с Хианом встретимся. Ты просил верить и надеяться, а  я  убедила
себя, что Хиана уже нет в живых. Впрочем, это твоя, а не  моя  вина,  что  я
вела себя так, - продолжала Нефрет уже другим тоном, -  не  ты  ли  позволял
мне своевольничать в детстве, вместо того чтобы учить послушанию?
     - Мне кажется, это пророк Рои баловал  тебя,  -  отвечал  Тау  с  тихой
улыбкой. - Ну и, конечно, госпожа Кемма.
     Послышались выкрики стражников, занавесы раздвинулись, и  Ру  возгласил
о приходе везира; вслед за тем вошел и сам везир в сопровождении  гиксосских
сановников и военачальников.
     Трижды Анат и его свита простерлись ниц перед Нефрет,  перед  Хианом  и
царевичем Абешу, предводителем армии вавилонской.
     - Царица, - молвил Анат, -  от  всего  народа  гиксосского  пришли  мы,
чтобы объявить, что сдаем тебе город Танис; тебя же просим явить  милосердие
к тем, кто сражался против тебя, и к  каждому,  кто  живет  в  стенах  этого
города. Даруешь ли ты нам жизнь?
     - Пусть станут твои уста моими устами, - обратилась Нефрет к Тау. -  Ты
мыслишь так же, как и я, и все, что ты  скажешь,  будет  мною  исполнено,  а
также,  я  полагаю,  и  царевичем  Хианом,  который  еще  слаб  и  не  может
заниматься государственными делами.
     - Да, даруем, - отвечал Тау. - Всем, кто  будет  верен  Нефрет,  царице
Египта, и Хиану, царевичу Севера, с которым  хочет  она  сочетаться  браком,
даруем мы прощенье. Завтра мы вступим в Танис и провозгласим мир и  согласие
на долгие времена.
     - Мы выслушали твой ответ и благодарим тебя, царица, - молвил  Анат.  -
Теперь же обращаю речь свою к царевичу Хиану: я, кто пришел к нему,  обагрив
свои руки  кровью  фараона,  молю  его  о  прощении.  Пусть  выслушает  меня
царевич. Когда брошен был он в подземелье, это  я,  везир  Анат,  с  помощью
известного вам брата  Зари  и  некоего  тюремщика  спас  его.  Заподозренный
фараоном, попал я в опалу и сам брошен был в подземелье. Вот почему  не  мог
я помочь Хиану выбраться из другой темницы - из  усыпальницы  Ур  Хафра;  не
мог я отвести от него и погоню на пути к Вавилону.  Но  прошло  время,  и  я
снова обрел силу, ибо знал фараон, что один только я  смогу  спасти  его  от
клыков вавилонского льва. Когда  великое  воинство  вавилонское  хлынуло  на
Египет, я дал  совет  фараону  сдаться  и,  если  царевич  жив,  объявить  о
женитьбе Хиана на царственной Нефрет. Вместо ответа он  ударил  меня,  точно
пса, - вот посмотрите, какие страшные рубцы! - Анат потрогал свою голову.  -
Атака на вавилонян не удалась - продолжал он, - и фараон поспешно  отошел  к
Танису, Хиан же по благородному побуждению сам отдался в  его  руки.  Тщетно
молил я Апепи сохранить царевичу жизнь; я взывал к нему и во  дворце,  и  на
площадке ворот, но, одержимый злобой  и  ревностью,  фараон  хотел  замучить
своего сына пытками на глазах у Нефрет и воинства вавилонского. И вот,  пока
еще было не поздно, я вступил с фараоном в схватку и  поразил  его.  Царевич
Хиан и весь народ гиксосский были спасены. Заслужил ли я прощения?
     Тау приблизился к тому месту, где лежал царевич, и переговорил  с  ним.
Вернувшись, он отвечал:
     - Ты совершил то, Анат,  что  должно  было  совершить.  Принеси  завтра
жертвы в храме богов твоих и  прими  от  них  прощение  за  то,  что  пролил
царскую кровь ради спасения продолжателя царского  рода  и  жизней  десятков
тысяч невинных людей. Затем явись во дворец в Танисе, где тебе  будут  снова
вручены жезл и цепь везира Верхних и Нижних земель.
     Миновало  тридцать  дней.  На  торжественной  церемонии   Тау   передал
предводительство вавилонской армией военачальнику равного с ним ранга,  снял
с себя кольчугу и царские знаки, облачился в белые одежды  пророка  Зари  и,
оставив Тему, ибо таково было желание Нефрет и  Хиана,  отправился  к  храму
пирамид. Десять тысяч лучших воинов вавилонских были  отобраны  и  оставлены
для охраны внучки великого царя, пока не свершится  то,  чему  предначертано
было свершиться; все же остальное  войско  отправилось  в  обратный  путь  в
Вавилон. Состоялись церемонии, на которых все, кто служил прежде  его  отцу,
известному теперь под именем "Апепи  Проклятый",  принесли  клятву  верности
Хиану, однако Нефрет на церемониях этих  не  присутствовала;  не  состоялась
еще коронация, ибо никто не знал, кто будет теперь править Египтом  -  Хиан,
царь Севера, или же Нефрет,  царица  Юга.  Кое-кто  считал,  что  правителем
должен  стать  Хиан,  но  другие  опасливо  поглядывали   на   лагерь,   где
расположились  десять  тысяч  вавилонских  воинов,  и   умоляли   говоривших
замолчать.
     Хиан выздоравливал, но медленно.  Искусный  лекарь  и  заботливый  уход
помогли залечить колено, но Хиан знал  теперь,  что  на  всю  жизнь  остался
хромым. Страшнее, чем физические, были страданья душевные, они-то  и  мешали
ему воспрянуть к  жизни.  Тяжкие  испытания  выпали  на  его  долю!  Сначала
дворцовое  подземелье,  затем  долгое  заточение   в   гробнице;   побег   к
вавилонянам, рана, которая никак не заживала, и он день за днем,  неделя  за
неделей лежал без движения на  спине,  в  окружении  чужестранцев,  на  чьем
языке не мог говорить, в неведении о том, где Нефрет и что с ней.
     Но вот он узнал, что Нефрет жива и находится совсем рядом, - какое  это
было счастье! - а дальше поход  вместе  с  пятитысячным  войском,  отчаянная
битва среди пустыни и его добровольная сдача в плен,  встреча  с  Нефрет  во
время второй битвы и его бегство, ибо не мог  он  нарушить  клятву,  хоть  и
знал, что она не поймет его поступка; прибытие в Египет и в  Танис,  встреча
с Але-пи и, наконец, страшная пытка на площадке городских ворот,  на  глазах
у Нефрет. Хиан был  молод  и  силен,  но  он  не  выдержал:  тело  его  было
измучено, и он пал духом; он удалялся от всех и лежал  дни  напролет,  а  по
ночам, когда приходил наконец сон, его мучили страшные видения, и он  кричал
и корчился в судорогах; по городу поползли слухи, что молодой фараон  вскоре
отправится к своим праотцам.
     Анат являлся к нему с докладом о делах, Хиан выслушивал,  почти  ничего
не говоря. Тему читал ему старинные манускрипты или молился  и  разговаривал
с ним о вере. Навещал его и Ру, он все  вспоминал  о  битве  или  о  чудесах
Вавилона и как  Нефрет  училась  воинским  приемам;  слушая  об  этом,  Хиан
начинал  улыбаться.  Время  от  времени,  в  сопровождении  Кеммы,   которая
останавливалась поодаль  и  глядела  в  окно,  приходила  и  сама  Нефрет  и
говорила с ним о любви и о том, что они поженятся,  как  только  ему  станет
лучше.
     Но лучше ему не становилось, тогда Нефрет отправила с посыльным  письмо
к Тау и последовала совету пророка. Сказав Хиану,  что  Танис  расположен  в
слишком низком месте и тут очень жарко, она  велела  перенести  царевича  на
корабль, и они  медленно  поплыли  вверх  по  течению  Нила.  Но  вот  вдали
показались  пирамиды;  при  первом  же  взгляде  на  них   поведение   Хиана
изменилось: он оживился и даже повеселел, рассказывая Нефрет  о  том,  какие
истории тут происходили. Обрадовавшись этой перемене, Нефрет  распорядилась,
чтобы царевича перенесли  на  берег;  они  расположились  посреди  пальмовой
рощи, где Нефрет когда-то нашла Хиана спящим под  деревом  и  откуда,  после
того как Ру унес его поклажу, она, одетая проводником, повела его  в  тайное
убежище Братства.
     Здесь, в роще, Хиан, с обручальным кольцом Нефрет на руке,  в  ту  ночь
спал куда более спокойным сном, чем  много  месяцев  тому  назад,  когда  он
покидал эту рощу, чтобы возвратиться в Танис  и  рассказать  Апепи  о  своей
миссии.
     Наутро, пока еще было совсем темно, в палатку Хиана вошел  Ру  и  помог
царевичу одеться. Затем Хиана усадили на  носилки  и  понесли  через  пески;
Хиан не задавал никаких вопросов, но вот в свете звезд он  увидел  очертания
огромного Сфинкса. Здесь Хиана сняли с носилок,  и  все  удалились,  оставив
его одного.
     Наступил рассвет, и Хиан увидел, что он  не  один  -  рядом  с  ним,  в
длинном сером плаще с капюшоном, стоит то ли юноша, то ли стройная девушка.
     О, боги! Он вспомнил,  кто  это:  юный  проводник,  который,  казалось,
много лет тому назад вывел его из пальмовой рощи к Сфинксу и  здесь  завязал
ему глаза.
     - Ты все еще  сопровождаешь  путешественников  через  пески,  мой  юный
друг? - обратился к нему с вопросом Хиан.
     - Да, писец Раса, - отвечал некто в плаще грубоватым голосом.
     - И по-прежнему  воруешь  поклажу  или  прячешь  ее?  Куда  делись  мои
носилки?
     - Я отбираю все, что захочется, писец Раса, которому я  желаю  здоровья
и счастья.
     - И по-прежнему завязываешь посланцам глаза?
     - Да, писец Раса,  если  необходимо  сохранить  что-то  в  тайне  и  не
показывать им. А потому прошу тебя, стой спокойно, и я  завяжу  тебе  глаза,
как сделала когда-то.
     - Повинуюсь, - со смехом отвечал Хиан. - Быть может,  ты  не  знаешь  о
том, юноша, но со времени нашей первой встречи я перенес много  страданий  и
понял, а также услышал это из уст некоего Тему, что главное в жизни -  вера.
А потому завязывай мне глаза, я подчиняюсь  тем  более  охотно,  потому  что
уверен:  когда  снова  прозрею,  мне  явится  небесное  видение.  Смотри,  я
преклоняю колени или, скорее, просто наклоняюсь, потому что  согнуть  колено
я не могу.
     Фигура в сером плаще склонилась над ним,  и  на  глаза  его  снова  лег
шелковый платок. Ах, как  хорошо  он  запомнил  его  нежный  аромат!  Затем,
держась  за  плечо   проводника,   Хиан,   прихрамывая,   прошел   некоторое
расстояние, пока нарочито грубоватый голос не  попросил  его  опуститься  на
песчаную насыпь и здесь подождать.
     Вскоре голоса - мужские голоса - попросили его подняться.  Чьи-то  руки
помогли ему сделать это,  и,  кем-то  поддерживаемый,  он  пошел  по  гулким
переходам, где эхом отдавались шаги; его ввели  в  какое-то  помещение,  где
облачили в новые одежды и водрузили на его голову венец,  но  он  не  видел,
что это за одежды и венец, а когда спросил, ответа не последовало.
     И снова его повели куда-то, как ему показалось,  они  вошли  в  большой
зал,  где  собралось  множество   народа,   ибо   он   слышал   приглушенные
восклицания. Чей-то голос попросил его сесть,  и  он  опустился  на  подушки
кресла.
     Вдалеке раздался возглас:
     - Ра взошел!
     И зазвучало пение. Он узнал этот гимн - в дни празднеств Братства  Зари
им приветствовали восходящее солнце. Поющие умолкли;  теперь  вокруг  царила
тишина; затем он услышал шелест одежд.
     И тут многоголосый хор возгласил:
     - Владычица  Зари,  приветствуем  тебя!  Приветствуем  тебя,  Владычица
зари! О светозарная! Приветствуем тебя, дарующая жизнь!  Приветствуем  тебя,
священная сестра! О, та,  кому  Небо  предначертало  объединить  истерзанные
земли Верхнего и Нижнего Египта!
     Хиан не выдержал. Он сорвал с глаз повязку. Быть может, она была  слабо
затянута - при первом же прикосновении пелена спала с  его  глаз.  О,  боги!
Пред ним в сверкающем под лучами солнца царском одеянии, увенчанная  двойной
короной Египта, стояла Нефрет - само величие и красота.
     Мгновение-другое  она  помедлила,  пока,  отдаваясь  гулким  эхом,  под
сводами храмового зала звучали приветствия,  затем  взмахнула  скипетром,  и
воцарилась тишина. Отдав Кемме скипетр,  а  Ру  -  символы  царской  власти,
Нефрет сняла с себя корону Египта и водрузила ее на голову Хиана. Затем  она
преклонила колена и коснулась губами его руки.
     - Царица Египта приветствует царя Египта! - произнесла она.
     Хиан в удивлении воззрился на нее. Затем, словно боль и слабость  снова
одолели его, он с трудом поднялся с трона, предлагая ей  самой  занять  его.
Но Нефрет покачала головой. Поддерживая Хиана  сильной  рукой,  она  подвела
его к тому месту, где стоял  Тау  в  окружении  советников  Общины  Зари.  В
присутствии Братства Общины Зари - всех  живых  и  мертвых  -  именем  Духа,
которому они поклонялись,  Тау  соединил  их  руки  и  благословил,  навечно
отдавая их друг другу.
     Так окончилась эта удивительная история.


     Нефрет и  Хиан  стояли  перед  залитой  лунным  сиянием  величественной
пирамидой Ура.
     - Отдых наш подошел  к  концу,  супруга  моя,  -  произнес  Хиан.  -  С
завтрашнего дня мы с тобой будем не просто братом и сестрой Общины Зари,  но
и правителями  Египта,  наконец-то  объединенного  от  нильских  порогов  до
самого моря. Трудный путь прошли мы с того  дня,  когда,  стоя  вот  так  же
рядом, любовались этой пирамидой. И все же, возлюбленная моя, живет  в  моем
сердце  надежда:  та  сила,  что  охраняла  нас  и  провела  сквозь   многие
опасности, а затем от ворот смерти вернула меня к жизни и радости,  пребудет
с нами и далее.
     - Так предсказал благочестивый и всемудрый Рои, в  котором  обитал  дух
Истины. Возблагодарим же, супруг мой, богов за все, что они даровали нам,  и
в смирении начнем новую жизнь, памятуя о том, что хоть теперь мы  -  царь  и
царица Египта, все же в первую очередь мы с тобой - брат  и  сестра  славной
Общины  Зари,  принявшие  ее  святую  веру  и  посвятившие   себя   служению
человечеству.
     Тут  царственные  супруги  услышали  позади   себя   чьи-то   шаги   и,
оглянувшись, увидели Хранителя пирамид, который похудел и состарился  с  тех
пор, как они видели его в последний раз.
     - Не  желают  ли  святейшие  властители  подняться  на  пирамиду?  -  с
поклоном обратился он к ним. - Луна светит ярко, а ветра нет совсем; к  тому
же хотелось мне показать фараону то место, с  которого  в  день  его  побега
покатились вниз проклятые лазутчики-гиксосы.
     - Нет,  Хранитель,  -  отвечал  Хиан,  -  кончились  мои  прогулки   по
пирамидам, ибо до конца моих дней суждено мне быть теперь хр