Рима.  -  Что  ж,
такая судьба часто выпадает на долю тех, кого преследуют беды.
     - Не  говори  так,  царица,  -  отвечала  Кемма,  -  царственное  дитя,
наследница трона, мы - по-прежнему с тобой. На спинках этих пустых кресел  я
вижу  изображение  богов  Египта;  в  свой  час  они  станут   нам   лучшими
советниками, чем те, кто бросил нас в горестный миг. Обратим сердца  свои  к
ним и положимся на их мудрость.


     Обе  женщины  присели,  тревожно  вглядываясь  в  изображения  божеств,
видневшиеся на стенах и мебели каждая молилась на свой лад, прося  помощи  и
наставления.
     Наконец, подняв голову, Кемма спросила:
     - Снизошло ли на тебя, царица, озарение:
     - Нет, - отозвалась Рима, - тьма вокруг. Одно лишь  внушили  мне  боги:
если мы останемся тут, лживые сановники и жрецы  непременно  схватят  нас  и
выдадут Апепи; я думаю, их подкупили. А что сказали боги тебе, Кемма?
     - Госпожа, мне почудилось, будто  царицы  Неба,  покровительницы  этого
царственного дитя, - Исида и Хатор,  которым  я  служу,  -  прошептали  мне:
"Бегите, бегите скорее, и подальше!"
     - Ах, Кемма, куда нам бежать? Где царице Юга  и  маленькой  дочери  ее,
царевне Египта, скрыться от соглядатаев Апепи? Не в этих  же  местах;  здесь
всякий, будучи в страхе или подкуплен, предаст нас.
     - Нет, госпожа, не на Юге, - на  Севере,  где  никто  не  подумает  нас
искать, ибо лев не ждет антилопу  близ  собственного  логовища.  Слушай  же,
царица. Есть один благочестивый старец по имени Рои,  брат  моего  деда;  он
происходит от древней ветви рода фиванских царей. Девочкой я часто  навещала
его; по милости богов он  сделался  пророком  тайного  Братства,  названного
Общиной Зари, а обосновалось оно близ пирамид Мемфиса.  Он  сам  и  собратья
его обладают большой властью, живя там уж лет тридцать или более;  никто  не
дерзает теперь приблизиться  к  пирамидам,  и  менее  всего  -  гиксосы:  им
известно, что там являются призраки.
     - Призраки? - встрепенулась Рима.
     - Идет  молва,  будто  там  иногда  появляется  прекрасная  женщина   с
обнаженной грудью; быть может, это Ка одной  из  тех,  кто  погребен  в  тех
местах, где живет мой родич, либо это призрак  из  мира  мертвых,  либо  дух
самого Египта, принявшего женский облик, - неизвестно. Но  когда  опускается
ночь, ни один храбрец не отважится подойти к тем древним пирамидам.
     - Почему же? С каких пор мужчины  стали  страшиться  красивой  женщины,
обнажившей грудь?
     - Потому, царица, что, увидя ее красоту, они лишаются разума  и  бродят
в пустыне, пока не погибнут. А если кто-нибудь последует за ней  на  вершину
самой большой пирамиды, то падает и разбивается насмерть.
     - Ах, пустые это сказки, Кемма. К чему ты все это мне говоришь?
     - Госпожа,  мы  могли  бы  добраться  до  тех  усыпальниц  и   жить   в
безопасности у моего родича, пророка Рои. Никто не смеет  даже  приблизиться
к гробницам, лишь  изредка  забредает  какой-нибудь  юный  глупец,  жаждущий
увидеть прекрасную тень, но встречает смерть  или,  взглянув  на  красавицу,
теряет разум. Даже жители пустыни,  дикие  бедуины,  ставят  свои  шатры  не
ближе чем в миле, а то и дальше от пирамид; цари  гиксосов  и  подданные  их
считают это место проклятым: там нашли смерть  двое  их  царевичей;  за  все
золото Сирии никто не решится отправиться к тем пирамидам. Страшатся  они  и
колдовских чар, какими владеют члены Братства, ибо оно под защитой  духов  и
поклялось не наносить никакого урона гробницам и пирамидам. Такова  легенда,
и рассказываю я тебе лишь то, о чем  сама  слыхала,  хотя,  наверное,  очень
многого и не знаю.
     - Похоже, там мы сможем хоть немного передохнуть, - оживилась  Рима,  -
во всяком случае, до поры, пока мы не  устроим  побег  в  Вавилон,  где  мой
отец, конечно же, с радостью примет нас. Но как попасть  туда,  с  младенцем
на руках, когда вдоль границ идут сражения, а  воспользоваться  путем  через
Аравийскую пустыню мы не в  силах?  Однако  можем  ли  мы  быть  уверенными,
Кемма, что твой родич окажет  нам  милость  и  оставит  у  себя?  А  если  и
оставит, как нам добраться туда?
     - Первый вопрос твой, царица, разрешить просто. Как  ни  покажется  это
странным, но как раз сегодня я  получила  послание  от  благочестивого  Рои.
Шкипер судна, что везло зерно из Мемфиса в  Фивы,  доставил  мне  его.  Этот
шкипер сказал, что зовут его Тау.
     - Где ты встретила его и что он сказал, Кемма?
     - Прошлой ночью, царица, мучимая страхом за тебя и девочку, не могла  я
заснуть; еще до  рассвета  я  поднялась  и  вышла  в  дворцовый  сад,  чтобы
встретить восход солнца и вознести молитвы богу Ра, когда он явит  свой  лик
в небесах. Туман стал редеть, и увидела я, что не одна там,  ибо  неподалеку
стоял рослый человек, похожий на матроса, - так он был  одет;  прислонясь  к
стволу пальмы,  он  глядел  на  Нил,  там  неподалеку  от  берега  виднелось
торговое судно. Человек этот обратился ко мне и  сказал,  что  ждет,  покуда
рассеется туман и подымется ветер, тогда корабль  двинется  к  гавани,  куда
должен доставить свой груз.
     На мой  вопрос,  откуда  он,  матрос  тот  отвечал,  что  с  разрешения
правителя белостенного Мемфиса  и  градоначальника  Фив  ведет  он  торговлю
между двумя этими городами. Пожелав  ему  благой  судьбы,  я  собралась  уже
уйти, чтоб сотворить свою молитву где-нибудь в другом месте, но  он  сказал:
"Прошу тебя, помолимся вместе; мое имя Тау, я тоже поклоняюсь богу Ра;  вон,
гляди, и сам он явился". И он подал мне  знак,  который  я,  будучи  жрицей,
поняла.
     Когда мы кончили молиться и я снова собралась уходить,  Тау  спросил  у
меня, что нового в Фивах и правда ли, будто царица Рима скончалась от  горя,
потеряв супруга, погибшего в битве, или даже, как говорят  некоторые,  убита
вместе с  младенцем.  Я  уверила  его,  что  все  это  ложь,  чем,  как  мне
показалось, он был несказанно  обрадован;  вознеся  благодарение  богам,  он
добавил, что законной наследницей трона Египта - и Нижнего,  и  Верхнего,  -
несомненно, стала царевна Нефрет. Я удивилась,  откуда  знает  он  это  имя.
"Один ученый человек, - отвечал он, -  открыл  мне  его,  тот  благочестивый
отшельник, кому признаюсь я в своих прегрешениях - которых, увы, не  счесть;
отшельник этот живет в пустыне  близ  великих  пирамид,  среди  гробниц.  За
царственным младенцем, сказал он  мне,  ходит  его  родственница,  по  имени
Кемма, - она также из знатной семьи. Если удастся мне разыскать ее в  Фивах,
должен я передать ей то, что не решился бы доверить письму".
     Тут шкипер Тау  смолк  и  пристально  посмотрел  на  меня;  я  спокойно
встретила его взгляд, размышляя, не расставляет ли он ловушку для меня.
     - "Тау, - сказала я, - если это послание передашь  ты  другой  женщине,
беды не миновать. В Фивах многие носят имя Кемма. Как узнаешь ты, что  нашел
ту, кто нужен тебе, и действительно ли женщина,  на  которую  тебе  указали,
ухаживает за царевной?"
     "Не так это трудно, как кажется, госпожа. Благочестивый  старец  вручил
мне половину лазуритового амулета, на котором вырезаны слова заклинания  или
молитвы. Он пояснил мне, что там написано: "Пусть вечно живущий  Ра  защитит
обладателя сей святыни в последнюю ночь его. Пусть  тот,  кого  она  хранит,
ступит в ладью Ра, и..." - тут надпись обрывается, - продолжал шкипер, -  но
госпожа Кемма, добавил старец, знает ее до конца". - И  Тау  вновь  взглянул
на меня.
     "А не так ли продолжается надпись на амулете, - спросила я, - "и  пусть
бог тот благополучно  доставит  тебя  к  Осирису,  а  он  усадит  того,  кто
находится под защитой богов, за свой стол  и  пребудет  он  с  ним  на  пиру
вечно"?"
     "Да, - отвечал Тау, - мне кажется, все  это  так  или  почти  так,  как
говорил благочестивый отшельник. Память у меня слаба, -  я  не  доверяю  ей,
особенно если речь идет о молитвах или  божественных  писаниях.  Но  если  и
тебе, незнакомка, магические слова известны до  конца,  похоже,  вещица  эта
ничего не значит, ибо такую носят тысячи людей от Фив до моря.  Та,  кого  я
должен найти, не только знает заклинанье, у нее вторая  половина  талисмана;
да как сыскать ту женщину, ума не приложу. Не возьмешься ли ты помочь?"
     "Может быть, и возьмусь, - отвечала я. - Покажи-ка  мне  амулет,  Тау".
Шкипер оглянулся, чтобы удостовериться, одни ли мы.  Затем  сунул  руку  под
одежды и вытащил половинку старинной пекторали,  покрытой  резной  надписью;
прикрепленная к шнурку, сплетенному из женских волос, она висела у  него  на
шее.  Каменная  плитка  была  сломана  или  распилена  посередине,  край  ее
получился неровным, с выступами и впадинами. Едва взглянув на нее,  я  сразу
поняла, что именно ее вторую половину много лет назад отшельник  Рои  и  еще
один родственник дали мне, велев прислать ее, как только мне понадобится  их
помощь. Вынув вторую часть пекторали, висевшую у меня на груди, я  приложила
ее к той, что держал Тау. И -  о,  боги!  -  они  слились  воедино;  твердый
камень совсем не стерся за это время.
     Тау  глянул  на  талисман  и  кивнул.  "Странно,  что  я  так  случайно
повстречал тебя, Кемма. Удивительно! Однако боги знают  свое  дело,  нам  ли
печься о таких чудесных совпадениях? Но, как знать, быть  может,  существует
еще одна половинка, что  подойдет  к  первой,  данной  мне?  Прежде  чем  мы
поведем разговор дальше, расскажи мне о том, кто дал тебе  часть  талисмана;
где он обретается и все прочее, что тебе известно.
     "Его зовут Рои, - отвечала я, - а прежде  звали  Рои,  сын  царя,  хотя
царь тот скончался много лет тому назад; теперь он, как и  ты  сказал,  близ
пирамид  в  большой  Общине.  Он  священнослужитель,   пророк,   облик   его
прекрасен, а речь мягка; у него длинная борода и седые волосы. В темноте  он
видит, подобно кошке, ибо долгие годы провел в подземном храме;  колени  его
сделались тверже подошв странника,  оттого  что  вечно,  коленопреклоненный,
творит он молитвы.  Оставшись  же  один,  он  подолгу  совещается  со  своим
двойником Ка, пребывающим неотступно рядом;  порой  вопрошает  он  и  других
духов, сообщающих ему обо всем, что происходит в Египте.
     Таков был он много лет тому назад; таким был и  нрав  его  в  ту  пору,
когда передал он мне эту половину амулета; что же сейчас делается  там,  мне
неизвестно".
     "Да, госпожа, слова твои звучат правдиво. Довольно правдиво, хотя  ныне
уж немного волос сохранилось на  голове  благочестивого  Рои;  худ  стал  он
чрезмерно, теперь не назовешь его красивым,  обличьем  своим  напоминает  он
теперь старого ястреба, едва живого от голода. Но сомнений нет: мы  с  тобой
говорим об одном человеке, и амулет, части которого  мы  соединили  воедино,
служит тому подтверждением. Так вот кого, госпожа, я  встретил  случайно,  -
совсем случайно! - ожидая на том самом месте, что указал  мне  благочестивый
Рои. Слушай же его посланье".
     И тут, царица, весь облик шкипера преобразился: предо  мною  стоял  уже
не простой, беззаботный человек, а тот, чьи слова скрывали горечь;  движения
его стали резкими и стремительными. Улыбка и мягкое выражение  сошли  с  его
лица, внезапно властность и нетерпение отразились на нем;  теперь  это  было
лицо  человека,  которому  предстояло  исполнить  нелегкое  дело,  от  коего
зависела его честь.
     "Слушай меня, воспитательница царского дитя, - начал он. -  Царь,  кого
ты некогда держала на коленях, лежит в могиле, сраженный  копьями  гиксосов.
Хотела бы ты увидеть, как девочка, которой  он  даровал  жизнь,  и  женщина,
родившая ее, последуют той же дорогой?"
     "Вопрос звучит нелепо, Тау, - ответила я,  -  в  какую  бы  сторону  ни
направили они свои стопы, туда я и буду сопровождать их".
     "Я знал, что даже ради собственного спасения  ты  не  оставишь  их.  Но
опасность велика. Вас сговорились схватить, всех  трех;  благочестивому  Рои
было сообщено об этом. Предатели, участники  заговора  -  здесь,  в  городе.
Быть может, завтра или через день они объявят царице, что ей грозит  беда  и
что они хотят укрыть  ее  в  надежном  месте.  Поверит  она  им,  так  скоро
убедится, - коли доживет, - что у Апепи нет места надежнее тюрьмы в  Танисе;
ну а потом, поняла ты?..  Не  поверит,  ее  с  младенцем  силой  доставят  к
гиксосам".
     Я кивнула  согласно:  "По  всему  видно,  время  не  ждет.  Что  же  ты
посоветуешь сделать, о посланец Рои?"
     "Сейчас я отправлюсь в город и передам груз купцам,  что  ожидают  его.
На барке есть беглецы из  Сиута,  крестьяне,  спасающиеся  от  гиксосов.  Их
трое: женщина средних лет. Лицом и фигурой напоминающая  тебя,  Кемма,  -  я
выдаю ее за сестру; а красивая молодая женщина с девочкой  месяцев  трех  от
роду именуется моей женой. Так я  скажу  о  них  чиновникам  по  прибытии  к
причалу. Женщины эти не станут задавать вопросов.  Легко  найдут  они  здесь
новых друзей, покинув  барку,  их  места  освободятся.  Ты  понимаешь  меня,
Кемма?"
     "Если я правильно тебя поняла, ты предлагаешь царице с малюткой  и  мне
занять места этих женщин? Но когда и как?"
     "Мне сказали, Кемма, что сегодня вечером  в  городе  начнется  праздник
бога Нила; чествуя его, сотни людей выплывут  в  лодках  на  середину  реки,
держа факелы и распевая  благодарственные  гимны.  Чтобы  не  столкнуться  с
ними, я намерен привести барку назад, в  эту  гавань,  -  мне  ведь  еще  до
восхода предстоит отправиться вниз по реке, как только подует  южный  ветер.
Быть может, я случайно увижу двух крестьянок вместе с  малюткой  тут,  среди
пальм, за час до явления бога Ра?"
     "Возможно, господин. Только скажи, где окончится путешествие, если  все
произойдет так?"
     "Под сенью Великих Пирамид, госпожа,  где  благочестивый  человек,  имя
которого нам известно, ожидает вас; хотя, как он говорит, жилище его  бедно,
но там вы будете в безопасности".
     "И я думала о том же, Тау. Но побег таит в себе большую  опасность;  да
и не ловушка ли это? Как мне удостовериться, не подкуплен  ли  ты  гиксосами
либо фиванскими изменниками, не послан ли, чтобы обречь нас на гибель?"
     "Мудрый вопрос, - отвечал он.  -  Но  тебе  передано  послание,  амулет
служит порукой верности его, и  вот  моя  клятва  священным  именем,  что  я
приношу; нарушив ее, я обреку себя на вечные муки. Все же вопрос твой  мудр,
ибо опасность очень велика, и, клянусь  богами,  я  не  знаю,  как  ответить
иначе!"
     Мы постояли так некоторое  время,  глядя  друг  на  друга;  сердце  мое
полнилось сомнением и страхом. Если мы окажемся во  власти  этого  человека,
что приключится  с  нами?  Или,  скорее,  с  тобой,  царица,  и  царственным
младенцем, так как о себе я всегда заботилась мало.
     - Я знаю, милая  Кемма,  -  отвечала  Рима.  -  Но  вернемся  к  твоему
рассказу. Что же последовало далее?
     - Так вот, царица. Вдруг мне показалось, что Тау чем-то встревожен.
     "Тут пустынно и покойно, - сказал он, - и все же мне  кажется,  что  за
нами следят".
     От берега, царица, нас отделяла единственная пальма,  и  стоит  она  на
открытом месте, за ней мы укрылись, когда завели разговор, ибо так нас  было
не видно с реки и я знала, что никто  не  сможет  подслушать  наш  разговор.
Слева, неподалеку,  находится  старая  часовня,  на  крыше  которой  высится
полуразрушенное изваяние какого-то бога; говорят, что  часовня  эта  некогда
служила входом в ныне исчезнувший храм; ты не раз  бывала  в  этой  часовне,
царица.
     - Я знаю ее, Кемма.
     - Утренний туман наполовину застилал часовню; но Тау, хотя она  все  же
стоит в отдалении, почему-то пристально вглядывался в  нее;  и  вдруг  туман
исчез, будто подняли  тонкое  покрывало:  взглянув  туда  же,  куда  смотрел
шкипер, я  заметила,  что  часовня  отнюдь  не  пуста.  Там,  царица,  будто
погрузившись в молитву, стоял на коленях старец. Он поднял  голову,  и  свет
упал на его лицо. Боги!  Это  был  сам  благочестивый  Рои,  мой  родич;  он
несколько изменился с тех пор, как я видела его, когда он отдал мне  обломок
амулета, но я не сомневалась - сам Рои оказался в часовне.
     "Похоже, госпожа Кемма,  здесь  тоже  есть  отшельник,  как  и  в  краю
пирамид, - сказал Тау, - и, мне кажется, я его узнаю.  Да  не  благочестивый
ли это Рои, госпожа Кемма?"
     "Он и никто другой, - сказала я. - Почему ты не открыл мне, что  привез
Рои на своем корабле? Мне не пришлось бы мучиться сомнениями. Я  поговорю  с
ним немедля".
     "Да, побеседуй с ним,  госпожа  Кемма,  успокой  свое  сердце,  и  тебе
станет ясно, верный я человек или нет".
     Я быстрым шагом пошла к часовне.  Она  была  пуста!  Благочестивый  Рои
исчез, хотя, кажется, там не было уголка, где он смог бы укрыться.
     "Деяния отшельников и святых непостижимы  для  нас,  госпожа  Кемма,  -
промолвил Тау. - И разве ты  не  знаешь,  что  из  всех  людей  только  они,
вернее, некоторые из них, могут пребывать одновременно в  разных  местах.  А
теперь скажи мне, встречу ли я вас сегодня вечером у этой часовни?"
     "Да, - отвечала я, - думаю, ты найдешь нас здесь. Конечно, если  царица
даст согласие и ничто нас не задержит - ни смерть, ни путы. Но  постой!  Где
взять нам одеяния  селянок?  Во  дворце  ничего  подобного  нет;  а  послать
кого-то, чтобы купить, - это может вызвать  подозренье:  ведь  с  царицы  не
спускают глаз".
     "Благочестивый Рои предусмотрителен, - отвечал Тау,  улыбнувшись,  -  а
может быть, и я тоже; не важно, кто из нас".
     Он шагнул на то место, где я поначалу заметила  его,  и  вытащил  из-за
камня какой-то сверток.
     "Возьми вот это, - сказал он. Здесь все, что надо; одежды чистые,  хотя
и простые, обрядить в них безопасно  даже  царское  дитя.  Прощай,  госпожа,
туман рассеялся, я должен идти. Дух благочестивого Рои  да  будет  рядом  не
только со мной: умея находиться одновременно в разных местах, он  поведет  и
охранит и вас также, можешь в этом не сомневаться. Завтра за  час,  нет,  за
два часа до рассвета я вернусь сюда, чтобы встретить свою сестру  и  жену  с
младенцем".
     Затем он исчез, а я в глубоком раздумье вернулась во дворец.  Я  решила
ничего не говорить тебе, царица, покуда не узнаю, что боги ответили на  твои
молитвы сегодня.
     - Ты посмотрела, что в свертке? - спросила царица.
     - Да, - отвечала Кемма, - в нем все, о чем говорил  Тау:  два  плаща  и
другие одежды, что обычно носят крестьянки, отправляясь в дорогу. Они  будут
впору тебе и мне, а для крошки припасена теплая одежда.
     - Дай взглянуть, - промолвила царица.


                                 Глава III

ПОБЕГ

     Они расположились  в  личных  покоях  дворца.  Воины  охраняли  внешние
врата; им полагалось стоять на страже, ибо признанные знаки  царской  власти
еще  окружали  царицу  Риму;  около  дверей,  ведущих  в  ее  покои,   стоял
великан-нубиец Ру, который прежде служил телохранителем  царя  Хеперра;  это
он, зарубив боевым топором шестерых гиксосов, вынес тело  своего  владыки  с
поля сражения,  перекинув  через  плечо,  подобно  тому  как  гиксосы  носят
зарезанного барашка.
     Царица и Кемма осмотрели одежду, которую доставил им  посланец  Тау,  и
надежно спрятали. У люльки, где спала маленькая царевна,  женщины  принялись
обсуждать свое положение.
     - Твоя затея очень опасна, - сказала царица. Она в беспокойстве  ходила
взад-вперед, бросая то и  дело  тревожные  взгляды  на  спящую  дочь.  -  Ты
умоляешь меня бежать в Мемфис, а это все равно что броситься в пасть  гиене.
Ты склонна поступить так потому лишь, что прибыл посланец  твоего  родича  -
отшельника, верховного жреца или пророка какой-то тайной Общины,  но,  может
быть, он давным-давно  умер,  а  его  именем  пользуются  как  приманкой  на
крючке, чтобы изловить нас.
     - Но амулет, царица! Взгляни, как плотно  прилегает  один  его  скол  к
другому, как сливаются концы белой прожилки  на  камне,  проходя