охоже, ты ответил себе, - сказал Хиан,  -  но  вот  что  задумал  я,
послушай: предложите гиксосам взять меня одного - вы  ведь  знаете,  кто  я;
меня-то они и разыскивают. Думаю, тогда они отпустят всех вас с миром.
     Несмотря на отчаянное положение, глава отряда лишь рассмеялся в ответ.
     - А подумал ты, царевич, - если  уж  ты  открылся  мне,  буду  величать
тебя, как подобает, - подумал ты, что ждет  меня  при  встрече  с  царевичем
Абешу или, как его называют, господином  Тау,  полководцем  войска  великого
царя, да и с одной особой, которая находится там же, -  если  я  принесу  им
такую весть? - спросил он. - Я предпочту достойную смерть в бою, царевич,  и
не покрою себя позором пред  всем  вавилонским  войском.  Нет,  мой  замысел
иной. Я потребую, чтобы свое обещание сохранить нам жизнь  они  написали;  а
тем временем все должны незаметно  подобраться  к  лошадям,  захватив,  кого
можно,  из  раненых  и  предоставив  милости  судьбы  остальных.  Потом   мы
неожиданно ринемся на гиксосов - не как они, а при свете дня - и прорвем  их
строй или погибнем.
     - Пусть так, - промолвил Хиан, хотя на уме у него было  совсем  другое,
что он теперь не решался высказать. Он понимал: битва, где сражаться  станут
измученные воины на загнанных конях, проиграна, и все вавилоняне -  всадники
и пешие - погибнут, а вместе с ними и те, кто укрыл его в горах, раненых  же
безжалостно предадут мучительной смерти прямо на  месте.  Хиан  был  уверен,
что полководцу гиксосов нужен он, царевич, а не этот  отряд,  -  смерть  или
бегство не столь многочисленных воинов не окажут никакого влияния  на  исход
войны - и если он захватит  такую  крупную  добычу,  то  повернет  назад,  в
Египет. Все теперь зависело от него, Хиана, от  того,  принесет  он  себя  в
жертву или нет. Он содрогнулся - ведь это значило смерть,  возможно,  смерть
мучительную: Апепи  его  не  пощадит.  И  что  еще  страшнее  -  после  всех
страданий,  через  которые  он  прошел,  не  увидеть  ему   никогда   больше
прекрасного лица  Нефрет  при  свете  солнца!  Надо  было  делать  выбор,  и
немедленно.
     Ища  исхода  своих  страданий,  Хиан  опустил  глаза  и  всем   сердцем
взмолился тому духу, которого научился почитать. И прозренье  пришло.  Средь
топота и ржанья лошадей,  стонов  раненых,  криков  воинов,  готовившихся  к
отчаянному удару, он услыхал спокойный, ясно запомнившийся ему голос Рои.
     - Сын мой, - молвил пророк, - следуй своему долгу, даже если  он  ведет
дорогой жертвы, а в остальном доверься богу.
     Сомнения покинули Хиана. В это время возничий его  сошел  с  колесницы,
чтоб напоить лошадей, последний раз  задать  им  корма;  он  стоял  поодаль,
глядя на животных. Хиан был в колеснице один. Он схватил  поводья,  хлестнул
кнутом лошадей,  и  они  понеслись  прочь.  Через  мгновение  легкая  боевая
колесница оказалась у нижней кромки  песчаной  насыпи;  шагах  в  пятидесяти
отсюда и  примерно  в  таком  же  удалении  от  передовых  всадников  Апепи,
вавилонский военачальник переговаривался с  полководцем  гиксосов,  которого
Хиан хорошо  знал  со  времен  Сирийских  войн.  Никто  из  них  не  заметил
приближавшегося Хиана, не услышал шуршания  колес,  катившихся  по  сыпучему
песку.
     Военачальник царя Апепи громко воскликнул в гневе:
     - Слушай мое последнее слово! Выдайте царевича Хиана, - я  знаю,  он  с
вами, - и тогда вы свободны. Если нет, я  перебью  вас  всех  до  единого  и
живым или мертвым доставлю Хиана к отцу его, царю Апепи. Отвечай. Я кончил.
     - Я отвечу, - проговорил Хиан, сидя в колеснице, а оба военачальника  в
изумлении обернулись. - Я - царевич Хиан, и ты, друг, хорошо знаешь меня,  -
обратился он к полководцу. -  Ты  известен  мне,  как  человек  благородный.
Прошу тебя, отпустите этих вавилонян невредимыми и раненых  тоже  отпустите,
я же за то сдаюсь вам. Клянешься ли в том, что исполнишь это условие?
     - Клянусь, - отвечал полководец, жестом приветствуя его. - Но  вспомни,
царевич, Апепи очень гневается на Твое Высочество, -  размеренно  проговорил
он, словно предупреждая Хиана.
     - Я  помню  о  том,  -  отвечал  Хиан  и,  обернувшись  к  предводителю
вавилонян, недвижно стоявшему в течение всего этого разговора, продолжал:  -
Передай господину Тау и владычице Египта:  я  отправился  туда,  куда  зовет
меня долг, и если свыше предписано нам не  свидеться  более,  верю,  они  не
станут дурно думать обо мне, ибо  то,  что  кажется  заблуждением,  зачастую
есть истина, и порой во имя благополучного исхода  совершают  злые  дела.  В
остальном же пусть они судят обо мне, как  им  будет  угодно,  я  же  следую
своему разумению.
     - Господин! - воскликнул, словно очнувшись, вавилонянин. -  Не  уходишь
ли ты от нас к гиксосам?
     - Разве сам я не гиксос?  -  загадочно  улыбнувшись,  спросил  Хиан.  -
Прощай, друг. Пусть судьба будет добра к тебе и твоим сотоварищам, и  да  не
прольется из-за меня ни капли их крови.
     Он крикнул на лошадей, они двинулись,  а  вавилонянин  все  еще  стоял,
сжимая кулаки и произнося имена своих богов.
     - Не понимаю Твое Высочество, - произнес гиксос,  направляясь  рядом  с
колесницей к своим всадникам, - да  это  и  не  удивительно:  ты  всегда  не
походил на других людей; одно занимает меня: кем сочтут  тебя  вавилоняне  -
изменником или героем? Меж  тем,  зная  твою  честность,  прошу:  обещай  не
пытаться бежать, даже если представится возможность; иначе я  вынужден  буду
убить тебя.
     - Обещаю, друг мой. С этого часа мной, как и Тему, движет вера;  только
вот куда привела его сегодня вера,  не  знаю,  хотя  и  был  последним,  кто
видел, как он исчез среди вражеского войска.
     - Безумец! - прошептал полководец. - Но даже если он и  утратил  разум,
слово свое он сдержит, а это сохранит мне голову.


                                 Глава XXII

ХИАН ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ТАНИС

     Гиксосы стремительно поскакали назад, к  крепостям  царя  Апепи  по  ту
сторону границы Египта, предоставив своим раненым, если  есть  на  то  силы,
следовать за ними или погибнуть;  в  середине  отряда,  окруженный  стражей,
ехал в колеснице Хиан.  Полководец  гиксосов  знал,  что  нельзя  терять  ни
мгновенья; вскоре вавилоняне, которым он сохранил  жизнь,  достигнут  лагеря
великого царя, и тогда... Не ведал он только того, что  в  лагерь  вавилонян
двумя  часами  ранее  уже  прибыл  Тему  и  полчище  всадников  уже  неслось
наперерез им.
     Вдалеке среди пустыни появилась туча пыли. Она все приближалась, и  вот
сквозь пыльную  завесу  уже  заблестели  шлемы  и  копья,  засверкали  медью
колесницы.  Гиксосы  поняли:  произошло  самое  ужасное.  Путь  им  отрезан,
Вавилон  наступает!  Отход  стал  невозможен.  Они  оказались  в  таком   же
положении, как те пять тысяч вавилонян, которых они застали  врасплох  менее
чем двенадцать часов тому назад; им предстояло сражаться,  как  это  сделали
те, но почти без всякой надежды на победу.
     Гиксосы  сгрудились  плотнее,  выстроив   отряды   клином   (достаточно
искусно, как отметил про себя Хиан), и понеслись вперед,  отклоняясь  слегка
вправо,  чтобы  ударить  туда,  где  вавилонян  было  поменьше.  Два  войска
сблизились - тысяч двадцать гиксосов против  пятидесяти  тысяч  противников,
которые скакали,  сблизив  отряды,  разделенные  рядами  колесниц.  Победные
возгласы раздались среди вавилонян, гиксосы же обреченно молчали.
     Полководец гиксосов подъехал к колеснице Хиана.
     - Царевич! - воскликнул он, скача рядом. - Боги против меня, и,  думаю,
наш конец близок. Но ты, надеюсь, помнишь клятву, поверив которой я  пощадил
твоих сотоварищей, - ты не попытаешься бежать. Если  тебя  схватят,  значит,
так предопределено; если же нет, то мчись к границе,  она  рядом,  и  сдайся
Апепи или его отрядам. Я верю тебе. Неужели же я ошибусь?
     - Еще никто не подвергал сомнению мою честность, - отозвался Хиан.
     Полководец взмахнул мечом, приветствуя его, и,  пришпорив  коня,  исчез
из виду. Точно гром разнесся над полчищами всадников, когда они  сшиблись  в
битве. Глубоко врезался  клин  гиксосов  в  ряды  вавилонян,  разбрасывая  в
стороны их  воинов  и  коней,  подобно  кораблю,  который  рассекает  волны,
влекомый сильным шквалом. Но мало-помалу отряды Апепи стали терять напор,  в
то время как все больше вавилонян теснило их с обеих сторон. Клин  гиксосов,
пройдя первые ряды, столкнулся  со  свежими  силами,  прикрывавшими  быстрые
колесницы,  цепь  которых  должна   была   вырваться   вперед   и   отрезать
вклинившиеся войска.
     Битва приближалась к ужасному концу. Воины, сражавшиеся впереди  Хиана,
полегли, растоптанные тела их валялись вокруг, царевич  вдруг  заметил,  что
повозка его откатилась на передний план. На  некотором  расстоянии  от  себя
Хиан увидал  множество  гиксосов,  -  частью  пеших,  -  которые  дрались  с
горсткой вавилонян, окруживших вырвавшуюся  вперед  великолепную  колесницу;
раненые кони ее бились в судорогах на земле. На колеснице возвышался воин  в
панцире, выкованном, похоже, из серебра и  золота,  с  мечом  в  руке:  этот
красивый юноша, подумал Хиан, по-видимому, отпрыск царского  дома  Вавилона,
посланный взглянуть, что такое  война;  у  колесницы,  на  которую  пытались
напасть шесть или восемь гиксосов,  стоял  темноликий  великан  в  бронзовых
доспехах, скрежетавших  всякий  раз,  когда  он  вскидывал  огромный  боевой
топор, стараясь поразить тех, до кого мог дотянуться. Хиан сразу понял,  что
перед ним сам могучий эфиоп  Ру.  И  тут  исстрадавшимся  сердцем  своим  он
почувствовал, что воин в колеснице - не молодой благородный  вавилонянин,  а
Неферт, нареченная его!
     Но, боги, она была окружена!  Верховые  спешили  ей  на  помощь,  но  и
ближайший  из  них  был  еще  на  расстоянии  полета  стрелы  -  в  яростном
исступлении Нефрет опередила всех. Ру крушил врагов изо всех сил, но не  мог
поспеть всюду, и когда его оттеснили от  колесницы,  на  которую  стремились
влезть гиксосы, пятеро или шестеро их подскочили сбоку,  пытаясь  убить  или
схватить ту, что стояла в ней. Все, казалось, знали,  какая  добыча  ожидает
их, и готовы были рисковать жизнью, лишь  бы  захватить  ее;  приблизившись,
Хиан понял, почему гиксосы впали в такой раж: теперь  он  и  сам  увидел  на
серебряном шлеме венец со змеиной головой, -  царский  урей  со  сверкающими
глазами, возвещавший, что  перед  ними  царица  Египта.  Толпившиеся  кругом
гиксосы видели, как  Ру  с  воинственными  криками  рубил  одного  врага  за
другим; они ждали мгновения, когда можно будет ринуться к добыче.
     Хиан размышлял лишь мгновение.
     "Я поклялся не бежать, но я волен биться, если то уготовили мне  боги",
сказал он себе и, рванув поводья, повернул коней прямо на скопище  гиксосов.
Когда Хиан был уже рядом, один из  них  метнулся  к  Нефрет.  Она  взмахнула
мечом, но удар пришелся на крепкий шлем воина.
     Высокий, длиннорукий гиксос обхватил Нефрет за талию  и  сильно  рванул
на себя. Остальные, когда царица упала, старались улучить  мгновенье,  чтобы
схватить ее, унести, если возможно, или убить, когда бы то не  удалось.  Все
были так поглощены происходящим, что ни один  не  заметил,  как  запряженная
белыми лошадьми боевая колесница  молниеносно  обрушилась  на  них,  оттуда,
где, как они считали, врагов не было. Хиан гикнул, и послушные выучке  кони,
не сворачивая ни влево,  ни  вправо,  ринулись  на  гиксосов.  Кони  крушили
людей, валившихся под копыта и колеса повозки. На ногах  остался  лишь  тот,
кто сдернул Нефрет с колесницы. Хиан  держал  наготове  копье.  Он  с  силой
всадил его во врага, промчавшись мимо, затем еще раз,  и  тот,  не  отпуская
Нефрет, рухнул замертво на землю.
     Теперь и  Ру  увидел,  что  произошло,  и  метнулся  к  своей  госпоже.
Высвободившись их  рук  поверженного  гиксоса,  Неферт  обратила  взгляд  на
своего избавителя и узнала его.
     - Хиан! - воскликнула царица. - Хиан, скорее ко мне!
     Ру тоже узнал его и крикнул:
     - Постой, господин Раса!
     Но Хиан лишь покачал головой и ускакал прочь.
     Вскоре, подобно реке,  заполнившей  высохшее  русло,  войско  вавилонян
затопило все вокруг. Но Хиан был уже далеко.
     Битва стихла. Из двадцатитысячного войска  гиксосов  осталось  в  живых
всего лишь несколько сотен ратников, остальные полегли на  поле  брани,  или
же их настигли вавилоняне, которые гнали врага до самой границы. Среди  тех,
кто живым добрался до войска Апепи, был царевич Хиан; то ли бог охранял  его
в гуще битвы, то ли спасли кони, что везли колесницу. Увидев знамена  Апепи,
Хиан остановил взмыленных коней и громко крикнул:
     - Я царевич Хиан! Подойдите ко мне, - я ранен и не могу двигаться.
     Военачальники и воины приветствовали его  -  они  решили,  что  царевич
Хиан, с которым они вместе воевали против Сирии, бежал от вавилонян и  будет
теперь сражаться на стороне своего народа. Бережно сняв Хиана  с  колесницы,
они накормили его всем самым лучшим из того, что у  них  было,  дали  выпить
вина, а затем уложили на носилки и понесли к  царскому  лагерю,  окруженному
недавно построенными фортами. Над ними реяли стяги,  но  когда  они  подошли
ближе, то увидели, что ворота стоят раскрытыми, а в лагере  царит  смятение.
Глашатаи объявили, что фараон отправился в Танис и  отрядам  своим  приказал
следовать за ним, дабы пополнить их свежими силами и приготовиться к  защите
великого города и всего Египта.
     Услышав  такое  повеление,  военачальники  начали  роптать.  Но   Хиан,
поглядев вдаль, понял, отчего Апепи отдал такой приказ.  Там,  вдали,  песок
стал черным -  по  нему  двигалось  несметное  воинство  вавилонское.  Пешим
ходом, на конях и в колесницах,  наступала  на  врага  могучая  рать,  точно
хлынул неудержимый поток. Оттого и бежал в Танис Апепи, бросив  на  произвол
судьбы свое войско.
     Поняв наконец, что  происходит,  полководцы  пришли  к  Хиану  и  стали
просить его принять на себя командование гиксосской  армией,  ибо  положение
его и военные заслуги давали ему на это право.  Но  он  лишь  улыбнулся,  ни
словом не ответив на это их предложение, и они решили, что  отказывается  он
потому, что болен и  не  может  держаться  на  ногах.  Они  снова  принялись
уговаривать его, но тут подошел тот полководец, которому  Хиан  дал  клятву;
как и сам Хиан, он избегнул  страшной  участи  всадников  Апепи.  Полководец
отозвал военачальников в сторону  и  рассказал  им,  как  вместе  с  другими
вавилонянами он  захватил  в  плен  царевича  и  про  все  остальное.  Тогда
гиксосские военачальники отступились от Хиана, хотя, изложи он события  так,
как понимал их сам, они, скорее всего,  прислушались  бы  к  нему.  Или  же,
вызовись он пойти к вавилонянам просить египетскую царицу  или  предводителя
войска  вавилонского  царевича  Абешу  пощадить  гиксосов,   они,   наверно,
отнеслись бы к его предложению со вниманием. Однако он не  сказал  ни  того,
ни другого, в колесницу его впрягли свежих лошадей и, усадив его, повезли  в
Танис.
     Так случилось, что, когда  вавилоняне  подступили  к  лагерю  гиксосов,
готовые вступить с ними в битву, они не нашли там никого,  кроме  больных  и
раненых. Тау отдал команду пощадить несчастных и оказать им помощь;  от  них
стало  известно  о  бегстве  Апепи,  а  также  о  том,  что   царевич   Хиан
благополучно добрался до лагеря, был встречен с почетом и  теперь  будто  бы
командует отступающим войском, в погоню за  которым  и  устремилась  немедля
вавилонская рать. На первом привале Тау вместе  с  главными  военачальниками
явились к Нефрет; тут же присутствовали  Ру,  жрец  Тему  и  госпожа  Кемма.
Нефрет и Ру рассказали, по просьбе Тау, как в разгаре битвы они  столкнулись
с Хианом, который помчался на своей колеснице на тех, кто напал  на  Нефрет,
как пронзил копьем гиксоса, стянувшего ее с колесницы,  а  затем,  хотя  они
просили его остаться с ними,  покачал  головой  и  умчался  прочь,  даже  не
попытавшись  остановить  лошадей  -  сделай  он  это,  он  избавился  бы  от
гиксосов, если был захвачен ими в плен.
     Услышав эту странную историю, Тау попросил  присутствующих  истолковать
ее. Вавилонские военачальники все, как один, заявили, что либо царевич  впал
в безумие, либо он предатель.  Иначе,  сказали  они,  он  воспользовался  бы
случаем и избавился от гиксосов; бежал, продолжали они; может,  случилось  и
такое: заговорила в нем гиксосская  кровь  и,  последовав  зову  сердца,  он
вернулся к своему отцу. Кемма, которая высказалась следующей, полагала,  что
он и вправду потерял рассудок; мыслимо ли, рассуждала она, чтобы  мужчина  в
здравом рассудке умчался прочь от прекраснейшей  из  женщин,  с  которой  он
обручен и которая к тому же царица Египта? Но тут в голову ей пришла  другая
мысль, и она добавила: разве что за время разлуки он  встретил  девушку  еще
краше. Нефрет гневно оборвала ее.
     Затем обратились к брату Тему, кто еще недавно делил  с  царевичем  все
тяготы и опасности. Пробормотав: "Да не покинет  нас  вера!",  Тему  сказал,
что  тут  ему  легко  сохранить  веру,  ибо  ни  один  человек,   отведавший
подземелья в Танисе,  а  также  темени  и  духоты  погребальной  камеры,  уж
конечно, никогда не захочет вернуться в те места.  Он  начал  было  красочно
описывать их злоключения и муки, какие он претерпел  верхом  на  лошади,  но
Тау прервал его и отправил на место.
     Настала очередь Нефрет сказать свое слово. В  гневе  обратилась  она  к
вавилонским военачальникам.
     - Слышали вы когда-нибудь, чтобы предатель начал  свое  черное  дело  с
убийства тех, кому продался? - спросила она. -  И  трудно  ли  понять,  что,
захоти  царевич  Хиан  избавиться  от  меня,  дабы  со  временем   завладеть
египетским престолом, ему нужно  было  лишь  проехать  мимо  и  предоставить
гиксосским собакам  убить  меня,  что  они,  без  сомнения,  и  сделали  бы,
поскольку Ру, как раз когда был нужен более всего,  оказался  неведомо  где.
Однако же царевич Хиан четверых убийц задавил  своей  колесницей  и  пронзил
копьем пятого. И вот зачем  -  одни  боги  знают  почему,  -  хоть  я  и  не
сомневаюсь, что из  иных  побуждений,  чем  предположила  госпожа  Кемма,  -
холодно бросила Нефрет, - он уносится прочь, да с такой  скоростью,  что  мы
не могли остановить его, - уносится,  как  сказал  жрец  Тему,  чтобы  снова
оказаться в каменном  подземелье,  а  может  быть,  и  навстречу  еще  более
ужасной участи.
     Выслушав Нефрет, Тау заключил:
     - Все, кто знает царевича Хиана,  наверное,  поняли,  что  есть  в  его
характере такие черты, каких не встретишь в  других  людях;  может  быть,  в
этом его отличии и кроется правда. Мне кажется, я понял, почему он  поступил
так, однако, пока не уверюсь, справедлива  ли  моя  догадка,  не  сообщу  ее
вам, - достаточно  уже  высказано  догадок.  Пока  что  призываю  вас  внять
призыву нашего брата Тему: веруйте, только вера спасет нас! Ибо что, как  не
вера,  спасла  от  гибели  Ее  Величество  царицу  Египта,  когда  она,   не
подчинившись приказаниям тех, кто поставлен над ней,  выехала  на  колеснице
вперед; и не вера ли явила себя в том, кто спас ее от смерти?
     С этими словами он поднялся и удалился из-под навеса, оставив Нефрет  в
немалом смущении.


     Те, кто уцелел из войска гиксосов,  что  стояло  на  границе,  в  конце
концов дошли до  Таниса,  где  приготовилось  к  обороне  оставшееся  войско
Апепи. Но уцелели  немногие,  вавилоняне  стремительно  настигали  врагов  и
тысячами захватывали в плен. К тому же, какими-то путями до гиксосов  дошло,
что никто из сдавшихся не будет предан смерти или  продан  в  рабство;  все,
что от них потребуется,  это  присягнуть  на  верность  Нефрет,  признав  ее
царицей  Египта,  и  перейти  служить  под  ее  знамена;  тысячи   гиксосов,
выбившись из сил, отстали в пути, разбрелись по сторонам  и  были  захвачены
стор