д  тем
как нам расстаться: ты, по-моему, настолько же выше  его  по  красоте  и
обхождению, насколько он считается выше тебя но родовитости и богатству,
по мнению людей, которые больше всего обращают внимание на такие вещи!
   - Зачем ты говоришь мне это? - спросил Арне затаив дыхание.
   - Потому что брат Эдвин внушил мне, что мы должны благодарить Бога за
его дары и не быть похожими на ту женщину, которая плакала, когда святой
Улав приумножил ее пищу, что у нее не хватает посуды, - и поэтому ты  не
должен сердиться, что Бог не дал  тебе  столько  же  богатства,  сколько
телесной красоты...
   - Так вот что ты хотела сказать! -  произнес  Арне.  И  так  как  она
промолчала, то он молвил:
   - А мне показалось, ты хотела сказать, что охотнее пошла бы замуж  за
меня, чем за другого...
   - Конечно, я охотнее пошла бы за тебя, - тихо  сказала  она,  -  ведь
тебя я лучше знаю...
   Арне обнял Кристин так крепко, что поднял ее от земли. Он  много  раз
поцеловал ее в лицо, но потом снова опустил ее на землю.
   - Боже мой, Кристин, какой ты еще ребенок!
   Она стояла, опустив голову, не снимая рук с его плеч. Он  схватил  ее
за руки чуть выше кисти и крепко сжал.
   - Я вижу, моя ненаглядная, что ты не понимаешь, как сильно болит  мое
сердце оттого, что я теряю тебя! Кристин, ведь мы росли вместе, как  два
яблока на одной ветке, я  полюбил  тебя  раньше,  чем  мог  понять,  что
когда-нибудь явится  другой  и  отнимет  тебя  у  меня!  Клянусь  Богом,
принявшим смерть за всех нас, - я не знаю, смогу ли я когда-нибудь  быть
счастливым и веселым после нынешнего дня.
   Кристин горько плакала и подняла к Арне лицо, чтобы он мог поцеловать
ее.
   - Не говори так, Арне мой, - просила она, гладя его по плечу.
   - Кристин, - сказал Арне  тихим  голосом  и  снова  обнял  ее.  -  Не
думается ли тебе, что ты могла бы попросить отца, - Лавранс такой добрый
человек, он не станет принуждать тебя против твоей воли, - попросить его
подождать несколько лет; кто знает, как повернется для меня счастье,  мы
оба еще так молоды...
   - Мне придется поступить так, как хотят мои родители, - плакала она.
   Тут и Арне не мог удержаться от слез.
   - Нет, ты не понимаешь, Кристин, как ты мне дорога! - Он спрятал лицо
у нее на плече. - Если бы ты понимала и сама любила меня, то пошла бы  к
Лаврансу и стала просить и умолять его...
   - Я не могу этого сделать, - всхлипывала  девушка,  -  я  никогда  не
смогу  так  сильно  полюбить  мужчину,  чтобы  пойти  ради  него  против
родителей. - Она нащупывала лицо Арне под  его  подшлемником  и  тяжелым
стальным шлемом. - Не плачь же так, Арне, самый дорогой мой друг!
   - Тогда уж возьми вот это! -  сказал  он  спустя  немного  и  дал  ей
маленькую застежку. - И думай иногда обо мне, потому что  я  никогда  не
забуду тебя и своего горя...
   Было уже почти  темно,  когда  Кристин  и  Арне  сказали  друг  другу
последнее прости. Она стояла и смотрела  ему  вслед,  когда  он  наконец
поехал. Желтоватый свет пробивался в прорыве между тучами,  отражаясь  в
отпечатках ног ее и Арне там, где  они  ходили  или  стояли  в  дорожной
грязи. Все кругом так холодно и печально, думала Кристин.  Она  вытащила
из-под верхней одежды шейный платок, вытерла им заплаканное лицо,  затем
повернулась и пошла домой.
   Она промокла и озябла и шла быстрым шагом. Через некоторое время  она
услыхала, что кто-то идет за нею по дороге. Ей  стало  немного  страшно:
могло случиться, что даже и в такой  вечер,  как  нынче,  кто-нибудь  из
чужих людей бродит на большой дороге,  а  девушке  предстояла  пустынная
часть пути. По одну сторону дороги отвесно поднимался черный  каменистый
откос, а с другой стороны шел крутой обрыв, поросший сосновым  лесом  до
самой  свинцово-бледной   реки   на   дне   долины..   Поэтому   Кристин
обрадовалась, когда шедший за нею окликнул ее по имени; она остановилась
и стала ждать.
   Путник оказался высоким и худощавым  мужчиной  в  темной  накидке  со
светлыми рукавами. Когда он приблизился, то Кристин увидала, что он  был
одет как  священник  и  нес  на  спине  пустой  мешок.  Тут  она  узнала
Бентейна-поповича, как все  его  звали,  внука  отца-Эйрика.  Она  сразу
заметила, что он был очень пьян.
   - Да, да, один уходит, а другой приходит,  -  сказал  он  со  смехом,
когда они поздоровались. - Я только что встретился с Арне из Бреккена, а
ты, как вижу, идешь и плачешь! Ну, теперь ты можешь и улыбнуться, раз  я
вернулся домой, - ведь мы с тобой тоже были друзьями с  самого  детства,
не так ли?
   - Для поселка плохая  замена  получить  тебя  вместо  него,  -  резко
сказала Кристин. Она никогда не любила Бентейна. - И я боюсь, что многие
согласятся с моим мнением. Твой дедушка был так рад, что тебе повезло  в
Осло.
   - О да! - сказал Бентейн, грубо захохотав. - Так  ты  полагаешь,  что
мне повезло? Мне было там так  хорошо,  как  свинье  в  пшеничном  поле,
Кристин; и конец был точь-в-точь такой же - меня погнали вон  палками  с
криком и гиком! Да, да! Да, да! Мой дедушка  немного  видит  радости  от
своего потомства. Однако как ты быстро идешь!
   - Мне холодно, - коротко сказала Кристин.
   - А мне, по-твоему, не холодно? - отвечал  священник.  -  На  мне  из
платья только и есть, что ты видишь, мне  пришлось  продать  свой  плащ,
чтобы купить пива и поесть в Хамаре  Малом.  А  ты,  наверное,  все  еще
пышешь жаром после прощания с Арне; я думаю, тебе придется пустить  меня
к себе под мех. - И он схватил край ее плаща, перебросил его через плечо
и обнял стан Кристин своей мокрой рукой.
   Кристин была настолько ошеломлена его  дерзостью,  что  прошло  целое
мгновение, прежде чем она сообразила как следует; она хотела  вырваться,
но он крепко держался за ее плащ, а плащ был скреплен крепкой серебряной
застежкой. Бентейн снова обнял ее. хотел поцеловать и приблизился ртом к
ее подбородку. Она пыталась ударить его, но он обнимал ее,  обхватив  ей
плечи.
   - Ты что, с ума сошел? - прошипела  она,  отбиваясь  от  него.  -  Ты
смеешь так прикасаться ко мне, как будто я какая-нибудь... Завтра  ты  в
этом горько раскаешься, негодяй...
   - А-а, завтра ты будешь умнее, - сказал Бентейн, подставляя ей ножку,
так что Кристин едва не упала навзничь в дорожную грязь,  и  зажимая  ей
рот рукой.
   И все же ей не приходило в голову кричать. Только сейчас поняла  она,
что он посмел захотеть от нее, но  ярость  охватила  ее  с  такой  дикой
силой, что она почти не ощущала страха; она рычала, как зверь в драке, и
боролась с мужчиной, а тот придавливал ее к земле так, что холодная  как
лед вода от талого снега пропитывала ее  платье,  проникая  до  пылающей
огнем кожи.
   - Назавтра у тебя хватит ума помолчать, - говорил Бентейн, -  а  если
этого нельзя будет скрыть, то можешь свалить на Арне - скорее поверят!..
   Один из его пальцев попал ей в рот, и она укусила его изо  всех  сил:
Бентейн закричал и разжал руки. Кристин с быстротой  молнии  высвободила
одну руку, схватила его за лицо и изо всей мочи нажала ему глаз  большим
пальцем. Бентейн взревел и поднялся на  колени.  Она  выскользнула,  как
кошка, толкнула священника так, что тот упал на спину, и кинулась бежать
по дороге, разбрызгивая грязь при каждом прыжке.
   Ока бежала и бежала, не оглядываясь назад. Она слышала,  что  Бентейн
бежит за нею и мчалась так,  что  сердце  стучало  у  нее  как  бешеное.
Кристин бежала с тихими стопами, глядя прямо перед собой, -  неужели  ей
никогда не добраться до Лэугарбру? Наконец она  добежала  до  той  части
дороги, где та шла через распаханные поля; она уже видела кучку построек
внизу на склоне холма - и вдруг почувствовала,  что  не  посмеет  бежать
туда, где была ее мать, в том виде, в каком была сейчас, - вся с  головы
до ног в грязи и глине, в опавших листьях, в изорванном платье...
   Она заметила, что Бентейн нагоняет ее; тогда она нагнулась и  подняла
два больших камня.  Когда  он  подбежал  ближе,  она  запустила  в  него
камнями; один из них попал в Бентейна и опрокинул его. Тогда  она  снова
побежала и остановилась только на мосту.
   Она стояла, вся дрожа, держась  за  перила  моста;  в  глазах  у  нее
потемнело, и ей показалось, что она сейчас упадет  без  памяти;  но  тут
вдруг вспомнила о Бентейне - а что, если он придет сюда и найдет  ее?  И
она пошла дальше, содрогаясь от стыда и горечи, хотя ноги едва несли ее;
и только теперь она почувствовала, как горит  и  болит  ее  исцарапанное
ногтями лицо и как. она ушибла себе спину и  руки.  Прорвались  горячие,
как огонь, слезы.
   Ей хотелось, чтобы Бентейн был убит тем камнем, что она  бросила,  ей
хотелось вернуться и прикончить его; она  схватилась  было  за  нож,  но
заметила, что, вероятно, потеряла его.
   И тут она опять подумала, что не смеет  показаться  домой;  тогда  ей
пришло в голову пойти в Румюндгорд. Она решила пожаловаться отцу Эйрику.
   Но священник еще не возвращался из Йорюндгорда. В кухне она встретила
Гюнхильд, мать Бентейна: женщина была одна, и Кристин рассказала, как ее
сын обошелся с нею. Но не упомянула о том, что  ходила  встречать  Арие.
Гюнхильд подумала, что она была в Лэугарбру, и когда Кристин это поняла,
то не стала разуверять ее.
   Гюнхильд говорила мало, но очень плакала, замывая  одежду  Кристин  и
зашивая пока что самые большие  прорехи.  А  молодая  девушка  была  так
взволнована, что не замечала, какие взгляды  кидала  на  нее  втихомолку
Гюнхильд.
   Но когда Кристин уходила, Гюнхильд захватила свой  плащ  и  вышла  за
девушкой во двор, а  потом  пошла  по  направлению  к  конюшне.  Кристин
спросила ее, куда она собирается ехать.
   - Полагаю, мне можно будет съездить  и  проведать  сына,  -  ответила
женщина. - Не убила ли ты его камнем или что с ним сталось...
   Кристин решила, что ей нечего на это отвечать, и только сказала,  что
Гюнхильд должна позаботиться о  том,  чтобы  Бентейн  как  можно  скорее
убирался из долины и не попадался ей на глаза.
   - Иначе я расскажу обо всем этом Лаврансу, а ты понимаешь, что  будет
тогда.
   Бентейн действительно через какую-нибудь неделю  уехал  на  юг;  отец
Эйрик дал ему письмо к  хамарскому  епископу,  прося  того  найти  внуку
какое-нибудь занятие или поддержать его.

VI

   В один из дней Рождества в Йорюндгорд совершенно  неожиданно  приехал
верхом Симон, сын Андреса. Он просил извинить его за приезд  незваным  и
без родных, но отец его уехал в Швецию по поручению короля.  Сам  же  он
провел некоторое время дома, в Дюфрине, где остались только его  младшие
сестры и мать, лежавшая больной, но  потом  ему  стало  скучно  и  очень
захотелось заглянуть в Йорюндгорд.
   Рагнфрид и Лавранс очень благодарили его за то,  что  он  пустился  в
такую дальнюю дорогу в самую суровую зимнюю пору, Чем чаще они  виделись
с Симоном, тем больше он  им  нравился.  Он  знал  обо  всем,  что  было
говорено между Лаврансом и Андресом, и теперь было решено, что обручение
его с Кристин будет отпраздновано  до  наступления  поста,  если  Андрес
сможет вернуться домой к этому времени, а то - сразу после Пасхи.
   Кристин держала себя тихо и робко со своим женихом; она не  знала,  о
чем ей говорить с ним. Однажды вечером, когда все сидели и  пили,  Симон
попросил ее выйти с ним подышать свежим воздухом. И когда они стояли  на
галерее перед дверью верхней  горницы,  он  обнял  Кристин  за  талию  и
поцеловал. Она не была рада этому, но и не противилась, так  как  знала,
что обручения не избежать. Теперь она думала о своем  замужестве  только
как о чем-то, что должно быть, а не как о том, чего  ей  самой  хотелось
бы. Впрочем, ей все же нравился Симон, особенно, когда он разговаривал с
другими, но не трогал ее и не говорил с ней.
   Всю эту осень она чувствовала себя  такой  несчастной.  Напрасно  она
твердила себе, что ведь Бентейну не удалось ничего ей сделать;  она  все
равно чувствовала себя как бы опозоренной.
   Ничто не могло быть, как раньше, с тех  пор,  как  мужчина  осмелился
покуситься на нее. По целым ночам она лежала без сна, сгорая от стыда, и
не могла не думать об этом. Она помнила,  как  прижималось  к  ней  тело
Бентейна, когда она дралась с ним, помнила его горячее, пахнувшее  пивом
дыхание - она не могла не думать о том,  что  могло  произойти,  -  и  с
дрожью всей плоти вспоминала, как Бентейн сказал: если это нельзя  будет
скрыть, то виновником будет считаться Арне. В  ее  воображении  одна  за
другою проносились картины  того,  что  произошло  бы,  если  бы  с  ней
действительно стряслось такое несчастье, а люди узнали бы о ее  свидании
с Арне, и если бы ее отец и мать подумали что-нибудь подобное об Арне, а
сам Арне... Она видела его таким, каким он  был  в  последний  вечер,  и
чувствовала себя поверженной ниц перед ним,  потому  только,  что  могла
увлечь его за собою в пучину горести и позора. И ее  преследовали  такие
безобразные сны! Она слыхала в церкви и читала в священной истории такие
слова, как-"плотское желание" и "томление плоти", но они  не  имели  для
нее никакого значения. Теперь же ей стало ясно, что у нее самой и у всех
людей есть грешное тело из плоти  и  крови,  которое  опутывает  душу  и
въедается в нее жесткими оковами.
   Потом она начинала  рисовать  себе,  как  она  убивает  Бентейна  или
ослепляет его. Единственной ее отрадой было упиваться  мечтами  о  мести
этому отвратительному, темному человеку,  который  всегда  стоял  на  ее
пути, о чем бы она ни думала. Но этого не надолго хватало; по ночам  она
лежала рядом с Ульвхильд, горько плача обо всем том, что навлекло на нее
насилие. Бентейну все-таки удалось лишить невинности ее душу.
   В первый будний  день  после  Рождества  все  женщины  в  Йорюндгорде
хлопотали в поварне. Рагнфрид и Кристин тоже пробыли там  большую  часть
дня. Поздно вечером, когда некоторые из женщин были заняты уборкой после
печения хлеба,  а  другие  готовили  ужин,  в  дверь  опрометью  вбежала
скотница, крича и всплескивая руками.
   - Господи, Господи, слыхано ли такое несчастье -  Арне,  сына  Гюрда,
везут мертвого домой на санях! Господи, смилуйся  над  Гюрдом  и  Ингой,
какое ужасное для них горе!..
   В кухню вошел человек, живший в маленькой  избушке  немного  ниже  по
дороге, и с ним Халвдан. Они-то оба и видели, как везли мертвое тело.
   Женщины столпились вокруг них. Позади круга стояла Кристин, вся белая
и обмершая. Халвдан, ближний  слуга  Лавранса,  знавший  Арне  с  самого
детства, рассказывал, рыдая.
   Это Бентейн-попович убил Арне. Вечером под Новый год  слуги  епископа
сидели и пили в мужской трапезной, и туда же пришел Бентейн; он  работал
писцом в церкви Тела Господня. Слуги сперва не хотели впускать  его,  но
он напомнил Арне, что они земляки; тогда Арне посадил его рядом с собою,
и они стали пить. Но потом между ними началась драка, и Арне так яростно
напал на Бентейна, что тот схватил со стола нож и  всадил  его  в  горло
Арне, а потом несколько раз ударил его в грудь. Арне умер  почти  сейчас
же.
   Епископ  принял  это  несчастье  очень  близко  к  сердцу;  он  лично
позаботился о том, чтобы тело обрядили, и велел, чтобы весь долгий  путь
домой труп везли собственные  епископские  слуги.  А  Бентейна  приказал
заковать в цепи, отлучил его от церкви, и если его еще не  повесили,  то
скоро повесят.
   Халвдану пришлось рассказывать об этом много раз, по  мере  того  как
стекались все новые слушатели. Лавранс и Симон тоже  пришли  в  поварню,
заметив волнение и суматоху в доме. Лавранс очень взволновался; он велел
оседлать лошадь, так как хотел сейчас же ехать в Бреккен. Когда  он  уже
собирался уходить, взгляд его упал на бледное лицо Кристин.
   - Может быть, ты хочешь поехать со мной? - спросил он.
   Кристин помедлила немного; дрожь пробежала у нее по  телу,  но  потом
она кивнула головой - она была не в силах произнести ни слова.
   - Не будет ли ей слишком холодно? - заметила Рагнфрид. - Ведь  завтра
будет заупокойная служба, и тогда мы все пойдем туда...
   Лавранс взглянул на жену; он заметил и выражение лица  Симона,  затем
подошел к Кристин и обнял ее за плечи.
   - Не забудь, что они молочные брат и сестра; может быть,  ей  хочется
помочь Инге обрядить тело!
   И хотя сердце Кристин сжималось от  отчаяния  и  страха,  ее  согрела
благодарность к отцу за его слова.
   Рагнфрид сказала тогда, чтобы они поели каши перед тем как ехать, раз
Кристин отправится с отцом. Она пожелала также послать  с  ними  подарки
Инге  -  новую  полотняную  простыню,  восковых  свечей  и  только   что
испеченный хлеб, - и поручила передать ей, что придет сама и  поможет  в
хлопотах по погребению.
   За ужином мало ели,  но  мною  говорили.  Напоминали  друг  другу  об
испытаниях, ниспосланных Богом Гюрду с Ингой. Усадьбу  их  разрушали  то
обвалы, то наводнения, многие из  старших  детей  умерли,  так  что  все
сестры и братья Арне были еще детьми. За  последнее  время  счастье  как
будто улыбнулось  им,  с  тех  пор  как  епископ  назначил  Гюрда  своим
управителем в Фипсбреккене, и все оставшиеся в живых дети были красивы и
подавали  надежды.  Но  мать  любила  Арне  много   больше,   чем   всех
остальных...
   Все жалели также и отца Эйрика.  Священник  пользовался  уважением  и
любовью, и население прихода гордилось им;  он  был  ученым  и  искусным
священником и за все годы своего служения церкви ни разу не пренебрег ни
единым праздником или мессой или службой, которую обязан был  отпеть.  В
молодости он  был  военным  и  служил  под  начальством  графа  Алфа  ил
Турнберга, .но имел несчастье убить какого-то очень родовитого  человека
и потому должен был искать  прибежища  у  епископа  в  Осло;  когда  тот
заметил его  способности  к  книжной  науке,  он  стал  готовить  его  в
священники. И не будь у отца  Эйрика  до  сих  пор  врагов  из-за  этого
давнего  убийства,  он,  конечно,  не  сидел  бы  здесь  при   маленькой
церквушке. Правда, он был очень жаден к деньгам, и для своей мощны и для
церковной, но зато теперь в церкви есть столько сосудов,  и  одеяний,  и
книг; а эти его дети - он никогда не видел от своего  потомства  ничего,
кроме горя и забот. В  сельских  приходах  считали  несправедливым,  что
священники должны жить как  монахи,  раз  им  все  равно  нужна  женская
прислуга в усадьбах.  И  как  им  быть  без  женщины  для  присмотра  за
хозяйством? Ведь сколько  им  приходится  совершать  далеких  и  трудных
разъездов по приходу, и притом  во  всякую  погоду.  Люди,  кроме  того,
хороню помнили то время,  когда  священники  в  Норвегии  были  женатыми
людьми. Поэтому никто не считал особенным грехом, что отец Эйрик  прижил
троих детей с женщиной, присматривавшей за его хозяйством, когда он  был
еще молод. Но в этот вечер люди все-таки  говорили,  что,  пожалуй.  Бог
хочет наказать отца Эйрика за нецеломудренную жизнь  -  так  много  горя
видел он от своих детей и внуков! И кто-то  заметил,  что  все  же  есть
смысл в том, что священникам не разрешают заводить  себе  жен  и  детей,
потому  что  теперь,  наверное,  возникнет  неприязнь  и  вражда   между
священником  и  семьей  из  Финсбреккена,  а  раньше  они  были  добрыми
друзьями.
   Симон, сын Андреса, отлично  знал  о  поведении  Бентейна  в  Осло  и
рассказал об этим. Бентейн поступил писцом к  священнику  церкви  святой
Марии и, говорят, показал  себя  способным  парнем.  Он  нравился  также
многим женщинам - глаза у него таковские, да и за словом в карман он  не
полезет. Иные считали  его  красивым  мужчиной  -  все  больше  замужние
женщины, которые думали, что им  не  повезло  в  мужьях,  да  и  молодые
девушки - из таких, что любят, если мужчины вольно  обращаются  с  ними.
Симон засмеялся - вы, конечно,  понимаете?  Ну,  так  вот,  Бентейн  был
настолько хитер, что не заходил слишком далеко с такого рода  женщинами;
с ними он довольствовался одними разговорами и  поэтому  заслужил  славу
целомудренного человека. Но дело  в  том