кроме родной матери, а выслушивать упреки от чужих - это  совсем  другое
дело.
   Но Ингебьёрг нисколько не огорчилась. Когда они  вечером  улеглись  в
постель, она болтала до тех пор, пока Кристин не  заснула.  Две  пожилые
сестры белицы спали в углу  горницы;  они  должны  были  следить,  чтобы
девицы не снимали на ночь сорочек, так как по  правилам  не  позволялось
совсем раздеваться, и чтобы вставали к ранней утрене. Но, вообще говоря,
они мало заботились о поддержании порядка в спальном покое и делали вид,
что ничего не замечают, когда  девицы  болтали,  лежа  в  постелях,  или
угощались различными лакомствами, припрятанными в сундуках.
   Когда Кристин разбудили на следующее утро, Ингебьёрг уже рассказывала
какую-то  длинную  историю,  и  Кристин  подумала,  что,   пожалуй,   та
проболтала всю ночь напролет.

II

   Иностранные купцы,  торговавшие  в  Осло  летом,  приезжали  в  город
весною, к крестовому празднику, то есть  дней  за  десять  до  праздника
святого Халварда . Народ  стекался  к
этому  празднику  из  всех  приходов  между  озером  Мьёсен  и  шведской
границей, так что в первые недели мая город кишел людьми.  В  это  время
было лучше всего делать закупки у чужестранцев, пока они еще  не  успели
распродать слишком много.
   На  обязанности  сестры   Потенции   лежало   закупать   товары   для
Ноннесетера, и  за  день  до  праздника  святого  Халварда  она  обещала
Ингебьёрг и Кристин взять их  с  собою  в  город.  Но  около  полудня  в
монастырь пришли родичи сестры  Потенции  на  свидание  с  нею,  и  она,
конечно, не смогла пойти в этот день. Тогда Ингебьёрг выклянчила  у  нее
позволение пойти им одним с Кристин, хотя  это  было  против  правил.  В
провожатые им дали старого крестьянина, который вкупился в  монастырь  и
жил там; звали его Хоконом.
   Кристин жила в Ноннесетере уже целых три недели и за все время  нигде
не была, кроме монастырских дворов и садов. Она очень удивилась, увидев,
насколько весна  подвинулась  вперед  за  стенами  монастыря.  Маленькие
рощицы среди полей покрылись светлой зеленью,  белый  лесной  подснежник
разросся плотным ковром под светлыми стволами  деревьев.  Яркие  облака,
предвестники хорошей погоды, плыли над островами фьорда, а легкие порывы
весеннего ветра покрывали рябью синюю прохладную воду.
   Ингебьёрг шла, весело подпрыгивая, срывала пучки  молодых  листьев  и
нюхала их, поглядывая украдкой на прохожих; но Хокон побранил ее:  разве
благородной молодой девице, к тому же еще носящей  монастырскую  одежду,
подобает вести себя таким образом? Девушки должны были взяться за руки и
идти следом за ним тихо и чинно; однако Ингебьёрг по-прежнему работала и
глазами и языком - Хокон был несколько  глуховат.  Кристин  теперь  тоже
носила одежду послушницы - платье  из  некрашеной  светло-серой  шерсти,
шерстяной кушак и повязку на лбу;  поверх  платья  был  накинут  простой
темно-синий плащ, капюшон которого  накидывался  на  голову,  совершенно
прикрывая заплетенные в косы  волосы.  Хекон  шагал  впереди  девушек  с
крепким, украшенным медным набалдашником посохом в руке. Он был  одет  в
длинный черный кафтан, на груди у него висел свинцовый agnus Dei  , а на шляпе - образ святого  Христофора;  его  белая  борода  и
волосы были  так  тщательно  расчесаны,  что  блестели  на  солнце,  как
серебро.
   Верхняя часть города, от монастырского  ручья  до  усадьбы  епископа,
была очень тихой; здесь не было ни лавок, ни постоялых дворов и  большая
часть  жилищ  принадлежала  родовитым  и  богатым  людям  из   окрестных
приходов; дома выходили на улицу темными бревенчатыми стенами без  окон.
Но в этот день даже и здесь толкались целые  толпы  народу,  и  дворовые
люди стояли у калиток, болтая с прохожими.
   Когда они дошли до  дома  епископа,  то  попали  в  настоящую  давку;
посреди площади, у церкви  Халварда  и  монастыря  У  лава,  на  зеленой
лужайке были разбиты ларьки,  и  какие-то  скоморохи  заставляли  ученых
собак  прыгать  в  обручи  от  бочек.  Но  Хокон  не  позволил  девушкам
остановиться и посмотреть на это и не разрешил Кристин войти в церковь -
он сказал, что ей будет куда занятнее посмотреть церковь  в  самый  день
праздника.
   Идя вниз по улице, что у церкви святого Клемента, Хокон взял  девушек
за руки, потому что здесь была страшная давка и толкотня; народ  шел  от
пристани и из переулков между торговыми подворьями. Девушки намеревались
пройти к Миклегорду, где сидели башмачники. Дело в  том,  что  Ингебьёрг
нашла, что все платья, привезенные  Кристин  из  дому,  очень  хороши  и
красивы, но сказала, что по большим праздникам Кристин  нельзя  надевать
ту обувь, которую она привезла с  собою  из  деревни.  А  когда  Кристин
увидела заграничные башмаки, которых у Ингебьёрг была не одна  пара,  то
почувствовала, что не успокоится до тех пор, пока не  купит  себе  такие
же.
   Миклегорд был одним из самых больших кварталов в Осло; он тянулся  от
пристаней вверх до переулка башмачников, и в него входило  свыше  сорока
домов, расположенных вокруг двух больших дворов. А сейчас во дворах были
еще понастроены ларьки,  крытые  дерюгой;  над  их  крышами  возвышалась
статуя святого Криспина. Внутри дворов были  суетня  и  толкотня  -  кто
покупал, - кто продавал, женщины бегали  взад  и  вперед  из  поварни  в
поварню с котелками и ведрами, дети вертелись  под  ногами  у  взрослых;
одних лошадей вводили в  конюшни,  других  выводили  во  двор,  а  слуги
таскали тюки с товарами в лавки и из лавок. Сверху,  с  галерей,  шедших
вдоль верхнего жилья, где продавались самые лучшие товары, башмачники  и
их ученики зазывали девиц, размахивая  перед  ними  пестрыми,  расшитыми
золотом башмачками.
   Но Ингебьёрг направлялась к той лавке, где торговал Дидрек-башмачник;
он был немец, но был женат на норвежке, и у него был собственный  дом  в
Миклегорде.
   Старик торговался с каким-то господином в дорожном плаще и с мечом  у
пояса; но  Ингебьёрг,  не  смущаясь,  выступила  вперед,  поклонилась  и
сказала:
   - Добрый господин, не разрешите ли, чтобы  сначала  мы  поговорили  с
Дидреком? Нам нужно вернуться домой в монастырь к вечерне, а у вас, быть
может, больше досуга?
   Господин поклонился и отошел в сторону. Дидрек ткнул Ингебьёрг локтем
в бок и со смехом спросил: неужели они так здорово пляшут  в  монастыре,
что она уже успела износить  все  башмаки,  купленные  в  прошлом  году?
Ингебьёрг, в свою очередь, толкнула башмачника  и  сказала,  что,  слава
Богу, башмаки у нее еще не изношены, но вот  эта  девушка...  И  ту  она
вытащила Кристин вперед. Тогда Дидрек  с  учеником  вынесли  на  галерею
целый ящик с башмаками, и немец стал выкладывать из него  башмаки,  пару
за парой, одни красивее других. Кристин должна была присесть на  сундук,
и Дидрек стал примерять ей башмаки - тут были и белые, и  коричневые,  и
красные,  и  зеленые,  и  синие  башмаки  с  раскрашенными   деревянными
каблуками, и башмаки совсем без каблуков, башмаки с пряжками и башмаки с
шелковыми завязками, башмаки из двухцветной и трехцветной кожи. Кристин,
пожалуй, не прочь была бы купить их все. Но они были так дороги, что она
прямо ужаснулась: не было ни одной пары, которая стоила бы дешевле целой
коровы у них дома! Отец дал ей, уезжая, кошелек с маркой серебра  мелкой
монетой - это должно было служить  ей  карманными  деньгами,  и  Кристин
думала, что у нее огромное богатство.  Но  теперь  она  поняла  по  лицу
Ингебьёрг, что, по ее мнению, на эти деньги не много купишь!
   Ингебьёрг тоже начала удовольствия  ради  примерять  башмаки;  Дидрек
сказал, смеясь, что это не стоит ни гроша! Она  тоже  купила  себе  пару
зеленых, как листья,  башмаков  с  красными  каблуками  -  сказала,  что
возьмет их в долг; ведь Дидрек знает ее и се родных.
   Однако Кристин заметила, что Дидреку это не особенно понравилось;  он
и без того сердился, что высокий  господин  в  дорожном  плаще  ушел  из
лавки, - девушки очень долго  провозились  с  примеркой.  Тогда  Кристин
выбрала себе башмаки без каблуков  из  тонкой  лиловой  кожи;  они  были
вышиты серебром с розовыми камнями. Ей только не нравилось,  что  в  них
были вдеты зеленые шелковые завязки. Но Дидрек сказал, что это он  может
сейчас переменить, и провел девушек за собою в заднюю комнату лавки. Там
у него стояли ларцы  с  шелковыми  завязками  и  маленькими  серебряными
пряжками - собственно говоря, башмачники не имели права торговать  этими
вещами; многие ленты к тому же были слишком широки для обуви,  а  пряжки
слишком велики.
   Девушки не могли удержаться, чтобы не накупить разных мелочей, а пока
они пили с Дидреком сладкое вино и он  завертывал  им  покупки  в  кусок
дерюжки, стало уже  довольно  поздно;  кошелек  же  Кристин  значительно
полегчал.
   Когда они снова вышли на Восточную улицу, то солнечный свет стал  уже
совсем золотым, а пыль от оживленного  городского  движения  стояла  над
улицей, словно светлый пар  от  горячего  пива.  Погода  была  теплая  и
чудесная: народ толпами шел с горы Эйкаберг  с большими охапками молодых зеленых веток -
украшать горницы к празднику. Тут Ингебьёрг пришло в голову, что  хорошо
бы пройти к мосту Иситабру, - во время ярмарок на той  стороне  реки  на
выгонах обычно бывают всякие забавы и  фигляры  и  скоморохи;  Ингебьёрг
даже слышала, что туда должен был  прийти  целый  корабль  с  заморскими
зверями, которых будут показывать в балаганах на берегу.
   Хокона угостили в Миклегорде немецким  пивом,  и  потому  старик  был
очень сговорчив и благодушен, так что, когда девицы взяли его под руки и
начали усердно просить, он сдался и все  втроем  направились  в  сторону
Эйкаберга.
   За рекой встречались только редкие домики,  разбросанные  по  зеленым
склонам между рекою и крутым обрывом горы.  Они  прошли  мимо  монастыря
миноритов, и сердце Кристин сжалось от стыда: ей  вспомнилось,  что  ока
собиралась отдать большую часть своих денег за упокой души Арне.  Но  ей
не хотелось говорить об этом священнику в Ноннесетере, она боялась,  что
ее начнут  расспрашивать;  она  думала,  что  ей,  может  быть,  удастся
посетить обитель босоногих братьев, если брат Эдвин находится  сейчас  в
монастыре. Она была бы так рада увидать его, но вместе с тем  не  знала,
как ей поприличнее обратиться к кому-нибудь из монахов и  объяснить  ему
свое  желание.  А  теперь  у  нее  осталось  так  мало  денег,  что  еще
неизвестно, хватит ли их заплатить за заупокойную обедню -  может  быть,
придется довольствоваться только толстой восковой свечой.
   Вдруг  со  стороны  поляны  на  берегу  послышался  страшный   вопль,
вырвавшийся  из  бесчисленных  глоток,  -  словно  буря  пронеслась  над
сбившейся в одну кучу толпой, и затем народ с  воем  и  криком  бросился
прямо на них, все в диком ужасе, и кто то, пробегая мимо, крикнул Хокону
и девушкам, что вырвались на волю леопарды...
   Они бросились бежать обратно к мосту и слышали,  как  бежавшие  около
них кричали друг другу, что один из балаганов опрокинулся и два леопарда
вырвались на волю; кто-то упомянул и змею... Какая-то  женщина  как  раз
перед ними уронила маленького  ребенка;  Хокон  перешагнул  одной  ногой
через малютку и встал над ним,  защищая  его;  через  мгновение  девушки
увидели старика далеко в стороне от себя с ребенком на руках и  потеряли
его из виду.
   Возле узкого моста напор был  так  велик,  что  девушек  оттеснили  в
сторону от дороги, на поле. Они видели,  как  люди  сбегали  к  реке  по
крутому берегу; молодые парни пускались вплавь, а пожилые люди прыгали в
стоявшие у берега лодки, которые в одно мгновение наполнялись народом  и
могли вот-вот затонуть.
   Кристин пыталась заставить Ингебьёрг выслушать ее - кричала  ей,  что
им надо бежать к монастырю миноритов, откуда уже выбегали монахи в серых
рясах, старавшиеся собрать у себя перепуганных людей.  Кристин  была  не
так напугана, как ее подруга, да и никаких диких зверей они  не  видели,
но Ингебьёрг совершенно потеряла голову. А когда толпа  снова  пришла  в
волнение и была оттеснена  обратно  с  моста,  потому  что  целый  отряд
мужчин, успевший вооружиться в ближайших домах, пробивался обратно,  кто
пеший, а кто верхом, Ингебьёрг едва не попала под  коня;  она  испустила
пронзительный вопль и помчалась вверх, по направлению  к  лесу.  Кристин
никак не ожидала, что  ее  подруга  может  так  бегать,  -  ей  невольно
вспомнилась свинья, которую гоняют по двору, - и бросилась следом, чтобы
по крайней мере им не потерять друг друга.
   Они забежали уже далеко в чащу леса, когда  наконец  Кристин  удалось
остановить Ингебьёрг на  тропинке,  которая,  очевидно,  вела  вниз,  на
Трэлаборгскую дорогу . Некоторое время девушки
молча стояли, чтобы немного отдышаться; Ингебьёрг всхлипывала, проливала
слезы и говорила, что ни за что не решится идти обратно одна через  весь
город, до самого монастыря.
   Кристин тоже подумала, что это будет не особенно хорошо,  потому  что
на улицах так неспокойно; она решила, что  им  нужно  постараться  найти
какой-нибудь дом, где они, может быть, смогут нанять мальчика, который и
проводит их домой. Ингебьёрг считала, что немного дальше, у берега реки,
должна проходить проезжая дорога на Трэлаборг, а вдоль дороги,  как  она
знала, было расположено несколько домов. Тогда девушки пошли дальше вниз
по тропинке.
   Обе были взволнованы, и им показалось, что они шли очень долго, когда
наконец увидели дом среди поля. На дворе за столом  под  ясенями  сидели
несколько мужчин и  пили;  какая-то  женщина  прислуживала  им,  подавая
кувшины. Она удивленно и кисло взглянула на двух девушек в  монастырской
одежде, и, по-видимому, никому из мужчин не хотелось пойти провожать их,
когда Кристин рассказала, в чем дело. Однако в конце концов двое молодых
парней встали  из-за  стола  со  словами,  что  они  проводят  девиц  до
Ноннесетера, если Кристин заплатит им один эртуг.
   Она поняла по их выговору, что они не  норвежцы,  но  ей  показалось,
.что они выглядят порядочными людьми.  Правда,  она  подумала,  что  они
запрашивают бесстыдно много, но Ингебьёрг была перепугана до  смерти,  а
Кристин считала, что им нельзя идти домой одним так поздно; поэтому  она
согласилась.
   Не успели они выйти на лесную тропинку, как парни стали  держаться  к
ним ближе и вступили в разговор. Кристин это не понравилось, но  она  не
хотела показать виду, что боится, и  поэтому  спокойно  отвечала  на  их
вопросы, рассказала про леопардов и спросила парнем, откуда  они  родом;
при этом она все время оглядывалась по сторонам, как будто ожидая каждую
минуту встречи со своими слугами - она вела разговор  так,  словно  слуг
этих было много. Тогда парни  стали  говорить  все  меньше  и  меньше  -
Кристин, кроме того, очень мало понимала из их речей.
   Через некоторое время она заметила, что они идут не по той дороге, по
которой они шли с Ингебьёрг, - тропинка шла в другом направлении, больше
к северу, и Кристин показалось, что они зашли чересчур далеко. В глубине
ее души тлел страх, но она не пускала ею  в  свои  мысли  -  ее  странно
подбадривало то, что с нею Ингебьёрг и что  она  такая  глупая,  поэтому
Кристин чувствовала себя обязанной решать и действовать  за  них  обеих.
Она украдкой под плащом вытащила крест с частичкой мощей, полученный  ею
от отца, сжала его в руке и начала горячо молиться про  себя,  чтобы  им
удалось поскорее встретить кого-нибудь; она старалась призвать на помощь
все свое мужество и не обращать ни на что внимания.
   Сейчас же вслед за этим она увидела, что тропинка выходит на  дорогу;
в этом месте в лесу была лужайка. Город и  залив  лежали  далеко  внизу.
Парни завели их Бог знает куда - с умыслом или же по незнанию местности;
они находились высоко на горе и  далеко  к  северу  от  моста  Иейтабру,
который был виден отсюда; дорога, на которую  они  теперь  вышли,  вела,
казалось, как раз туда.
   Тут Кристин остановилась, вынула  кошелек  и  начала  отсчитывать  на
ладонь десять пеннингов.
   - Ну, добрые люди, - сказала она, - теперь уж мы больше не  нуждаемся
в  провожатых,  отсюда  мы  и  сами  найдем  дорогу!  Спасибо   вам   за
беспокойство, а вот та плата,  о  которой  мы  с  вами  сговорились.  Да
благословит вас Бог, добрые друзья!
   Парни переглянулись  с  таким  глупым  видом,  что  Кристин  едва  не
улыбнулась. Но тут один из  них  заметил  с  безобразной  усмешкой,  что
дорога вниз к мосту очень  пустынна,  -  неблагоразумно  будет  идти  им
одним.
   - Едва ли найдутся такие негодяи или дураки, которые будут приставать
к двум девушкам, тем более что на них монастырская  одежда,  -  отвечала
Кристин. - Мы предпочитаем идти отсюда одни! - И она протянула деньги.
   Парень схватил Кристин за кисть руки, придвинулся лицом к ее  лицу  и
произнес что-то насчет "КиВ" и  fl3eutel",  -  Кристин  поняла,  что  он
отпустит их, если  она  поцелует  его  и  отдаст  ему  свой  кошелек  .
   Ей вспомнилось лицо Бентейна тоже у самого ее лица, и на одну  минуту
ее охватил такой ужас, что ей стало дурно и у нее потемнело в глазах. Но
она сжала губы, призвала в своем сердце Бога и деву Марию - и в  тот  же
миг ей показалось, что до ее слуха  донесся  топот  копыт  по  тропинке,
идущей с севера.
   Тогда она ударила парня кошельком по  лицу  с  такой  силой,  что  он
пошатнулся, - и толкнула его в грудь так, что он слетел с тропинки вниз,
прямо в чащу. Второй немец схватил  девушку  сзади,  вырвал  из  ее  рук
кошелек и так рванул за шейную цепочку, что та  разорвалась,  -  Кристин
чуть было не упала, но тут же вцепилась в парня, стараясь отнять  у  нею
свой крест. Он хотел вырваться, - теперь уж и  грабители  услыхали,  что
кто-то едет, -  Ингебьёрг  громко  и  отчаянно  закричала,  и  всадники,
ехавшие по тропинке, пустили лошадей во всю прыть. Они выехали из лесной
чаши; их было трое. Ингебьёрг с воплем побежала к ним навстречу,  и  они
соскочили с коней. Кристин узнала господина из лавки Дидрека; он обнажил
меч, схватил за шиворот немца,  с  которым  Кристин  боролась,  и  начал
лупить его клинком, повернутым плашмя. Спутники  всадника  помчались  за
другим парнем, поймали его и принялись колотить в свое удовольствие.
   Кристин прислонилась к скале; теперь, когда опасность  уже  миновала,
ее бросило в дрожь, но сильнее испуга было  изумление,  что  ее  молитва
была так скоро услышана.  И  вдруг  взгляд  ее  упал  на  Ингебьёрг:  та
сдвинула  капюшон  на  затылок,  отбросила  на  плечи  плащ  и  спокойно
перебрасывала на грудь свои тяжелые белокурые  косы.  При  этом  зрелище
Кристин разразилась смехом - силы ее покинули, и, не будучи в  состоянии
остановиться, она должна была схватиться за дерево; как будто  у  нее  в
костях была вода вместо мозга,  так  она  ослабела.  Она  вся  тряслась,
смеясь и плача.
   Господин подошел к ней и осторожно положил руку на ее плечо.
   - Вы, видно, испугались больше, чем хотели показать! - сказал  он,  и
голос у него был ласковый и красивый. - Но возьмите себя  в  руки  -  вы
вели себя так мужественно во время опасности!..
   Кристин смогла только кивнуть  ему  головой.  У  него  были  красивые
светлые глаза на узком матово-смуглом лице и черные  как  смоль  волосы,
довольно коротко подстриженные на лбу и за ушами.
   Ингебьёрг  успела  поправить  волосы;  она  подошла  и  поблагодарила
незнакомца в самых изысканных  выражениях.  Отвечая  ей,  тот  продолжал
держать руку на плече Кристин.
   - А этих пташек, -  сказал  он  своим  людям,  державшим  немцев  (те
сказали, что они с какого-то ростокского корабля), - нам придется  взять
с собой в город, чтобы там запереть в темницу. Но сперва  проводим  этих
девиц до монастыря! У вас, вероятно, найдутся ремни, чтобы связать их...
   - Вы хотите сказать - девиц, Эрленд? - спросил один из его спутников.
Оба они были молодые и хорошо одетые парни и все еще были в  возбуждении
после схватки.
   Их господин нахмурил б