на или девушка до того,
как я смогу обладать тобою по чести и по праву! Скажи и ты то же  самое,
- попросил он. Кристин сказала:
   - Пусть Бог отвернется от меня, если я обниму другого, пока  живу  на
земле!
   - Теперь нам пора идти, - сказал Эрленд немного погодя, - пока  народ
еще не проснулся.
   Они пошли сквозь кусты вдоль каменной ограды.
   - Ты думаешь о том, что теперь будет с нами? - спросил Эрленд.
   - Это вам решать, Эрленд, - отвечала она.
   - Твой отец... - начал  он  через  некоторое  время.  -  В  Гердарюде
говорят, что он мягкий и справедливый человек. Как ты думаешь, он  будет
очень противиться нарушению договора, который  он  заключил  с  Андресом
Дарре?
   - Отец так  часто  повторял,  что  не  будет  принуждать  нас,  своих
дочерей, - сказала Кристин. - Ведь все  устроилось  больше  потому,  что
наши земли лежат так удобно по соседству. Но отец, конечно, не  захочет,
чтобы я из-за этого лишилась всех  земных  радостей!  -  В  душе  у  нее
шевельнулось смутное предчувствие, что, может быть,  все  это  будет  не
так-то легко и просто, но она поборола его.
   - Тогда, может, все произойдет легче, чем я думал  сегодня  ночью,  -
сказал Эрленд. - Помоги мне Бог, Кристин, я не  могу  потерять  тебя,  -
теперь я никогда уже больше не буду счастлив, если ты не будешь моею!
   Они  расстались  среди   деревьев,   и   Кристин   нашла   дорогу   в
предрассветных сумерках к  той  комнате  для  гостей,  где  должны  были
ночевать монахини из Ноннесетера. Все кровати были  заняты,  но  Кристин
бросила плащ на солому среди пола и легла не раздеваясь.
   Когда она проснулась, был уже день. Ингебьёрг, дочь Филиппуса, сидела
на скамейке недалеко от нее и пришивала к плащу оторванный меховой борт.
Она, как и всегда, готова была болтать без умолку.
   - Так ты всю ночь была вместе с Эрлендом, сыном Никулауса? - спросила
она. - Тебе бы следовало немного поостеречься  этого  молодца,  Кристин:
думаешь, Симону, сыну Андреса, понравится, что ты так сдружилась с ним?
   Кристин нашла умывальную чашку и начала умываться.
   - А твой-то  жених?  Думаешь,  ему  понравится,  что  ты  этой  ночью
танцевала с толстяком Мюнаном? В такой вечер всякий  волен  танцевать  с
тем, кто выберет его, - ведь фру Груа сама дала нам разрешение...
   Ингебьёрг фыркнула.
   - Эйнар, сын Эйнара, и господин Мюнан - друзья, и ведь он  женатый  и
старый человек! Да  и  некрасивый,  хотя  обходительный  и  любезный,  -
посмотри, что он подарил мне на память об  этой  ночи,  -  сказала  она,
показывая золотую застежку, которую Кристин  накануне  видела  на  шляпе
господина Мюнана. - Но этот Эрленд... Правда, с него сняли  отлучение  в
прошлом году на Пасху, но говорят, что Элина, дочь Орма, была у  него  в
Хюсабю и после этого, господин Мюнап говорит, что он бежал к отцу Иону в
Гердарюд, - видно, не надеется, что сможет  удержаться  от  греха,  если
только опять встретится с нею!..
   Кристин, побелев как полотно, подошла к подруге:
   - Да разве ты не знала этого? - сказала Ингебьёрг. - Ведь  он  сманил
жену от мужа где-то на  севере,  в  Холугаланде  , и держал ее в своей усадьбе, несмотря на
приказ короля и архиепископское отлучение; они и двух детей прижили; ему
пришлось бежать в Швецию и уплатить такую пеню из своего имущества, что,
господин Мюнан говорит, он в конце концов станет совсем  бедняком,  если
скоро не исправится...
   - Да, уж разумеется я знаю это, - сказала Кристин с каменным лицом. -
Но ведь теперь с этим покончено...
   - Так-то так, но господин  Мюнан  говорит,  что  они  уже  много  раз
кончали и снова начинали, -  задумчиво  сказала  Ингебьёрг.  -  Впрочем,
тебе-то что за дело? Ты выйдешь за Симона  Дарре.  Но  он  красив,  этот
Эрленд, сын Никулауса...
   Приехавшие из Ноннесетера должны были  уезжать  в  тот  же  день  под
вечер. Кристин обещала Эрленду встретиться с ним у каменной ограды,  где
они сидели ночью, если только ей удастся прийти.
   Он лежал ничком на траве, положив голову на руки. Увидев Кристин,  он
вскочил и протянул ей обе руки, чтобы помочь спрыгнуть со стенки.
   Кристин взялась за них, и так они стояли недолго,  держась  за  руки.
Потом Кристин сказала:
   - Зачем ты вчера рассказывал мне про господина Бьёрна и фру Осхильд?
   - Я вижу по твоему лицу, что  ты  все  знаешь,  -  отвечал  Эрленд  и
выпустил ее руки. - Что ты думаешь теперь обо мне, Кристин?.. Мне  тогда
было восемнадцать лет, - пылко сказал он, - десять лет тому назад король
послал меня вместе с другими в Варгёйхюс , и мы остались зимовать на Стейгене. Она была  замужем
за лагманом Сигюрдом, сыном Саксюльва; мне было жалко ее, потому что  он
был старик и невероятно безобразен... Я не знаю, как это произошло... Ну
да, я и любил ее тоже! Я сказал Сигюрду, что он может требовать все, что
хочет, а уплату пени, мне хотелось загладить свою вину перед  ним  -  он
был во многих отношениях достойным человеком... Но он хотел,  чтобы  все
шло по закону, и передал это дело  на  тинг  -  меня  хотели  заклеймить
раскаленным железом за блуд с хозяйкой того  дома,  где  я  был  гостем,
понимаешь?.
   ...Потом все стало известно моему  отцу,  а  потом  королю  Хокону...
Он... он выгнал меня вон из своего двора. И если ты  хочешь  знать  все,
как есть... нас с Элиной не связывает ничего, кроме детей, да и  их  она
не очень любит. Они живут в Эстердале, в одной моей  бывшей  усадьбе,  я
подарил ее Орму, моему мальчику... Но она не хочет быть с  ними...  Она,
верно, надеется, что Сигюрд не вечно будет жить... Я не знаю,  чего  она
хочет!
   Сигюрд снова взял ее к себе, но она говорит, что жила в его доме  как
собака или рабыня. И вот она назначила мне свидание в Нидаросе. Мне тоже
жилось немногим лучше в Хюсабю, у отца... Я продал все, что  только  мог
захватить в свои руки, и бежал с нею в Халланд  - граф Якоб был всегда добр ко мне... Я
не мог поступить иначе, она носила  моего  ребенка.  Я  подумал,  многим
легко сходит с рук сожительство с чужой женой... Когда ты  богат,  то...
Но король Хокон не таков, он всех строже со своими близкими. Мы были год
в разлуке, но тут мой отец умер, и она вернулась ко мне. Потом  начались
другие  беды.  Мои  крестьяне  отказались  платить  мне  и  вступать   в
переговоры с моими управляющими, потому что я был отлучен от  церкви,  -
тогда я обошелся с ними довольно жестоко, и они подали на меня в суд  за
грабеж, а у меня уже не было денег  для  уплаты  моим  слугам.  Ты  сама
понимаешь, я был слишком молод для того, чтобы разумно встретить все эти
неприятности, а мои родичи не хотела мне помочь... кроме Мюнана,  -  тот
помогал, насколько ему позволяла жена..
   ...Ну вот, теперь ты знаешь все, Кристин, что я потерял очень многое,
лишился и имущества и чести. И тебе  бы  лучше  держаться  Симона,  сына
Андреса!
   Кристин обвила его шею руками.
   - Мы будем держаться того, в чем  поклялись  друг  другу  сегодняшней
ночью, Эрленд, если ты согласен со мною!
   Эрленд прижал ее к себе и поцеловал, молвив так:
   - Верь мне, мое положение скоро изменится, -  теперь  никто  во  всем
мире не имеет власти надо мною, кроме тебя! О,  я  так  много  передумал
ночью, когда ты, моя красавица, спала  у  меня  на  коленях!  Нет  такой
власти у дьявола над человеком, чтобы я смог  причинить  тебе  горе  или
повредить тебе как-нибудь, драгоценная моя жизнь!..

IV

   Живя  еще  в  Скуге,  Лавранс,  сын  Бьёргюльфа,   сделал   вклад   в
гердарюдскую церковь, чтобы там служили за упокой души его  родителей  в
день их смерти. Годовщина смерти Бьёргюльфа, сына Кетиля, приходилась на
тринадцатое августа, и Лавранс договорился с братом, что в этом году тот
возьмет Кристин к себе, чтобы она могла присутствовать на обедне.
   Она  все  боялась,  как  бы  что-нибудь  не  помешало  дяде  сдержать
обещание, - ей казалось, будто Осмюнд не очень любит ее. Но на  день  до
заупокойной обедни Осмюнд, сын Бьёргюльфа, приехал в монастырь и  забрал
племянницу с собою.  Кристин  получила  приказание  одеться  в  светское
платье,  но  потемнее  и  попроще.  Люди  поговаривали,  что  сестры  из
Ноннесетера слишком много бывают вне  стен  монастыря,  поэтому  епископ
велел, чтобы те из девиц, которые не должны  впоследствии  постричься  в
монахини, не  носили,  гостя  у  своих  родичей,  платьев,  напоминающих
орденскую одежду, - тогда прихожане не будут по ошибке принимать  их  за
будущих монахинь или уже постриженных в монашеский чин.
   Кристин радовалась от всей души, скача верхом по  проселочной  дороге
рядом со своим дядей; Осмюнд  стал  более  ласков  и  приветлив  с  нею,
заметив, что девушка, оказывается, может  поддержать  беседу  с  людьми.
Впрочем, Осмюнд был несколько подавлен; он говорил, - похоже на то,  что
к осени будет отдан приказ снарядить ополчение, и  король  вторгнется  в
Швецию, чтобы отомстить за убийство зятя и мужа племянницы. Кристин  уже
слышала об убийстве шведских герцогов и считала это  деянием  величайшей
низости, но все эти дела государственные были ей совсем чужды. У  них  в
долине мало говорили о таких вещах. Впрочем, она припомнила, что отец ее
тоже принимал участие в ополчении  в  походе  против  герцога  Эйрика  у
Рагнхильдархолма и Конунгахеллы. Тут Осмюнд рассказал ей обо  всем,  что
произошло между королем и герцогом. Кристин немногое поняла из рассказа,
но внимательно слушала, когда дядя говорил о состоявшихся и расторгнутых
обручениях девских дочерей. Ее утешала мысль, что, оказывается не  везде
на свете считают, как у них дома, что сговор и обручение связывают почти
столь же крепко, как и брак. Она набралась храбрости, рассказала о своем
приключении вечером накануне  праздника  святого  Халварда,  и  спросила
дядю, знает ли он Эрленда из Хюсабю. Осмюнд отозвался хорошо об Эрленде,
сказал что тот поступал неразумно, но больше по вине отца и короля:  они
вели себя так, будто мальчик, с которым случилось, несчастье, был  прямо
чертом рогатым. Король слишком уж набожен, а рыцарь Никулаус разгневался
на то, что Эрленд растратил столько добра, и вот они обрушились на  него
с такими словами, как "блуд" да "адское пламя".
   - А во всяком стоящем парне всегда должна быть  толика  упрямства,  -
сказал Осмюнд, сын Бьёргюльфа. - Да и женщина была красавицей!  Но  тебе
ведь нечего заглядываться на этого Эрленда, так  что  не  занимайся  его
делами.
   Эрленд не пришел к обедне, как обещал Кристин, и она больше думала об
этом, чем о словах божественной службы. Она не могла в этом раскаиваться
- у нее было только какое-то странное  чувство,  что  она  стала  чуждой
всему, с чем прежде была так связана.
   Она пробовала утешать себя - Эрленд, конечно, считает,  что  разумнее
всего, если никто из имеющих над нею власть не будет пока  знать  об  их
дружбе. Это она и сама понимала. Но  сердце  ее  так  тосковало,  и  она
плакала, ложась вечером спать в том стабюре, где ей приходилось ночевать
вместе с маленькими дочерьми Осмюнда.
   На следующий день она пошла, в лес с самой младшей из  детей  дяди  -
шестилетней девочкой. Не успели они пройти  выгон  у  самого  леса,  как
Эрленд бегом догнал их. Кристин знала, что это он, раньше, чем  увидела,
кто идет за ними.
   - Я весь день просидел здесь, на холме, следя за тем, что делается  у
вас на дворе, - сказал он. - Я так и думал, что ты найдешь случай  выйти
из дому...
   - Так ты воображаешь, что я вышла из дому на свидание с тобой?  -  со
смехом сказала Кристин. - А ты не боишься ходить с собаками  и  луком  в
лесу моего дяди?
   - Твой дядя разрешил мне охотиться здесь для препровождения  времени,
- сказал Эрленд. - И собаки принадлежат Осмюнду  -  они  разыскали  меня
сегодня утром. - Он погладил собак и поднял на руки маленькую девочку. -
А ты знаешь меня, Рагндид? Но не рассказывай никому, что вы говорили  со
мною, тогда я дам тебе вот что. Он вынул узелок с  изюмом  и  отдал  его
ребенку. - Я приготовил изюм для тебя, - сказал он  Кристин.  -  Как  ты
думаешь, ребенок не проболтается?
   Оба они говорили быстро и смеялись. Эрленд  был  одет  в  короткий  и
узкий коричневый камзол,  а  черные  волосы  его  были  покрыты  красной
шелковой шапочкой, - у него был очень моложавый вид, он смеялся, играя с
ребенком, но время от времени брал руку Кристин и сжимал ее до боли.
   С большой радостью он упомянул про слухи об ополчении:
   - Тогда мне легче будет  снова  заслужить  дружбу  короля,  -  сказал
Эрленд - Все тогда пойдет легче! - с жаром добавил он.
   Под конец они присели на лугу, зайдя немного подальше в  лес.  Эрленд
держал ребенка на коленях; Кристин сидела  рядом  с  ним;  под  покровом
густой травы Эрленд трал ее пальцами. Он вложил ей в  руку  три  золотых
кольца, связанных шнурком.
   - А после, - прошептал он, - у тебя будет столько колец,  сколько  ты
сможешь надеть на пальцы!..
   - Я буду поджидать тебя здесь, на лужайке, каждый день около этого же
времени, пока ты живешь в Скуге, - сказал он при расставании. - Так  что
приходи, когда сможешь.
   На другой день Осмюнд, сын Бьёргюльфа,  с  женой  и  детьми  уехал  в
родовое поместье Гюрид в Хаделанде. Они были напуганы слухами  о  войне;
страх  все  еще  владел  умами  населения  в  окрестностях  Осло   после
грабительского вторжения герцога Эйрика несколько лет тому назад. Старая
мать Осмюнда так боялась, что решилась искать убежище в Ноннесетере; она
была к тому же слишком слаба,  чтобы  ехать  вместе  со  всеми.  Кристин
должна была поэтому остаться в  Скуге  со  старушкой,  -  она  звала  ее
бабушкой, - пока Осмюнд не вернется из Хаделанда.
   После полудня, когда все в усадьбе отдыхали, Кристин пошла в  стабюр,
где она ночевала. Она  привезла  с  собою  в  овчинном  мешке  несколько
платьев и стала теперь переодеваться, напевая при этом вполголоса.
   Отец подарил ей как-то платье из  толстой  восточной  бумажной  ткани
небесно-голубого цвета, с частым узором из красных  цветов;  она  надела
его. Расчесала гребенкой и щеткой свои волосы и перевязала  их  красными
шелковыми лентами, чтобы они не спускались на лицо, подпоясалась красным
шелковым кушаком и надела на пальцы кольца Эрленда; наряжаясь,  она  все
время думала о том, покажется ли она ему красивой.
   Обе собаки, что были с Эрлендом в лесу, спали по ночам в ее  стабюре;
она позвала их с собою. Незаметно выскользнув со двора она пошла по  той
же самой тропинке через выгон, что и накануне.
   Лесная полянка лежала одиноко и тихо под лучами  жгучего  полуденного
солнца:
   - еловый лес, окружавший ее со всех сторон, издавал горячий и сильный
аромат. Солнце пекло, и, густея  над  вершинами  деревьев,  синева  неба
становилась удивительно жесткой.
   Кристин села в тени на опушке леса.  Она  не  досадовала  на  то  что
Эрленда не было; она была уверена, что он придет, и  чувствовала  особую
радость оттого, что может посидеть тут немного одна и быть первой.
   Она прислушивалась к слабому жужжанию маленьких существ  над  желтой,
сожженной  солнцем  травой,  сорвала  несколько  сухих,  пряно  пахнущих
цветов, которые могла достать не двигаясь, только протянув руку, вертела
их между пальцами и нюхала; широко раскрыв глаза, она сидела в  каком-то
полузабытьи.
   Она не пошевелилась, услышав в лесу конский топот. Собаки заворчали и
ощетинились, а потом помчались вверх по лугу, лая и виляя  хвостами.  На
краю леса Эрленд соскочил с  коня,  пустил  его,  хлопнув  по  крупу,  и
побежал к Кристин, собаки прыгали и скакали вокруг  него.  Он  зажал  их
морды руками и подошел так к Кристин между  двумя  серыми,  похожими  на
волков, собаками. Кристин улыбнулась и протянула ему руку, не вставая  с
места.
   И вдруг, когда она глядела на темноволосую голову, лежавшую у нее  на
коленях, в ее руках, у нее мелькнуло воспоминание.  Оно  восстало  перед
нею, ясное и далекое, как какой-нибудь домик, стоящий высоко в  лесу  на
горном склоне, может вдруг ясно выступить в ненастный день из тени  туч,
когда луч солнца внезапно осветит его. И сердце ее словно  переполнилось
всей той нежностью, о которой однажды просил ее Арне, сын  Гюрда,  когда
она еще не понимала смысла его слов. Она испуганно и порывисто притянула
Эрленда поближе к себе,  спрятала  его  лицо  на  своей  груди  и  стала
целовать, будто боясь, что его отнимут у нее. И когда посмотрела на  его
голову, лежавшую у нее на  руках,  то  ей  показалось,  что  она  держит
ребенка, - она закрыла ему глаза одной рукой и стала осыпать  короткими,
быстрыми поцелуями его рот и щеки.
   Солнечный свет ушел с полянки; тяжелый цвет неба над  вершинами  леса
сгустился  в  синевато-черные  тучи,  затянувшие  все   небо,   короткие
медно-красные  зарницы  вспыхивали  в  тучах,  как  дыму  пожара.  Баярд
подошел, громко заржал и встал неподвижно, устремив глаза в одну  точку.
Сразу же вслед за этим блеснула  первая  молния,  и  за  нею  последовал
сильный удар грома, совсем недалеко.
   Эрленд встал и взял коня под уздцы. Ниже их, на краю  лужайки,  стоял
старый овин; они подошли к нему,  и  Эрленд  привязал  коня  к  каким-то
кольям у самой двери. В глубине сарая лежало сено; Эрленд  разостлал  на
нем свой плащ, и они уселись, а собаки растянулись у их ног.
   Вскоре дождь перед открытой дверью стал, как завеса. В лесу свистело,
дождь хлестал по земле - немного спустя им пришлось передвинуться дальше
в глубь сарая, потому что крыша текла. Каждый раз, когда сверкала молния
и гремел гром, Эрленд спрашивал шепотом:
   - Ты не боишься, Кристин?
   - Немножко... - шептала она в ответ, прижимаясь к нему.
   Они не знали, сколько времени они так просидели,  -  непогода  прошла
довольно быстро,  гром  гремел  уже  где-то  далеко,  за  дверью  солнце
заливало своим светом мокрую траву, а блестящие капли падали с крыши все
реже и реже. Сладкий запах в овине стал сильнее.
   - Мне пора идти, - сказала Кристин, и Эрленд ответил:
   - Да, пожалуй! - Он тронул рукой  ее  ногу.  -  Ты  вымокнешь,  лучше
поезжай верхом, а я пойду прочь из леса...
   Он смотрел на нее так странно.
   Кристин дрожала. "Это, должно быть, оттого, - подумала она, -  что  у
меня так сильно бьется сердце". Руки у нее были холодные и потные. Когда
он поцеловал голое тело выше колена, она бессильно попыталась оттолкнуть
его. Эрленд поднял на мгновение лицо, -  ей  вдруг  вспомнился  человек,
которому однажды подали милостыню в монастыре: он  поцеловал  протянутый
ему хлеб. Она опрокинулась навзничь на сено,  широко  раскинув  руки,  и
позволила Эрленду делать что он хочет.
   Она  сидела  прямая  и  неподвижная,  когда  Эрленд  поднял   голову,
уроненную на руки. Он быстро поднялся на локте.
   - Не смотри так... Кристин!
   Его голос причинил новую жестокую боль душе  Кристин,  -  значит,  он
даже не рад, он тоже несчастен...
   - Кристин, Кристин... Может, ты думаешь, что я заманил тебя к себе  в
лес нарочно, потому что хотел причинить тебе это... взять тебя силой?  -
спросил он ее немного спустя.
   Она погладила его по голове, не глядя на него.
   - Ведь насилием это не было, ведь ты бы отпустил меня такою же, какою
я пришла, если бы я попросила тебя... - тихо сказала она.
   - Не знаю, - ответил он и спрятал лицо в  ее  коленях.  -  Может,  ты
думаешь, что я изменю тебе? - страстно спросил он.  -  Кристин,  клянусь
тебе своей христианской верой,  пусть  Бог  отвернется  от  меня  в  мой
последний миг, если я не сохраню верность тебе до смертного часа...
   Она ничего не могла выговорить и только все гладила его по голове.
   - Не пора ли мне идти домой? - спросила она наконец, и ей показалось,
что она в смертельном страхе ждет его ответа.
   - Пожалуй, что так, - мрачно отвечал  он.  Быстро  встал,  подошел  к
лошади и принялся отвязывать поводья.
   Тогда и она поднялась. Медленно, устало  и  болезненно  она  начинала
понимать... Она сама не знала, чего  ждала  от  Эрленда,  -  что  Эрленд
должен сделать? Посадить ее на лошадь и увезти с собою, чтобы ей не надо