порогового
давления, заставляющего газы взламывать пробку  из твердых или расплавленных
пород,  препятствующих  подъему  эруптивного  вещества.  Разумеется,  мощные
взрывы  могут  происходить и  в самом начале извержения  - законы  физики  в
принципе допускают это. Практически же подобные случаи мне неведомы.
  Скромное рядовое  извержение 1976  г. прославило до той  поры мало кому
известный Суфриер на весь мир. Надо сказать, что администрация приложила для
этого  незаурядные старания.  Те, кто упрекает наше чиновничество в неумении
работать,  просто необъективны: целых два месяца мелкое происшествие в сфере
вулканизма  не сходило  с первых страниц  газет Южной  и Центральной Америки
(соседние страны  были  очень  встревожены  обещанными  французским  радио и
телевидением катастрофическими  цунами), Соединенных Штатов Америки, Европы,
Австралии и даже далекой Азии. В результате  тысячи американцев  и канадцев,
ежегодно  прибывающих  осенью  и  зимой на Гваделупу, отменили  свой приезд,
лишив гваделупцев  ожидаемых поступлений от туризма,  а  французы метрополии
отказались проводить каникулы и отпуска на здешних пляжах. Само же население
острова  оказалось настолько  травмировано апокалиптическими предсказаниями,
наводнившими средства  массовой  информации, что  даже полгода  спустя после
полного успокоения вулкана многие люди не осмеливались  возвращаться в  свои
жилища,  оставленные  ими  в середине августа. Как видите,  информация может
быть весьма убедительной.  Важно лишь правильно пользоваться ею!  Еще старик
Эзоп говорил об этом.

  Неудобная правда

  Местное начальство решило оставить без  внимания успокоительные выводы,
к которым мы с  товарищами пришли  еще в самом начале активной фазы вулкана,
подкрепив  их  затем  систематическими  наблюдениями. Префект  нанес  нам  в
больницу визит и с порога заявил, почти торжествуя, что мой оптимизм едва не
привел к трагедии, поскольку, как я сам признал, лишь счастливая случайность
позволила нам  унести ноги с Суфриера.  Я ответил,  что каменный град накрыл
площадь радиусом всего  в  четыреста шагов,  не больше,  а ближайшее селение
находится в четырех  километрах от  кратера, так  что мои прогнозы ничуть не
поколеблены выпавшими  на  нашу  долю  треволнениями. Префект  заметил,  что
принятые им решения основываются на выводах, сделанных директором Парижского
института физики Земли.  Я попытался объяснить,  что занимаемый  пост еще не
гарантирует компетентность  суждений и что  консультацию  следует получать у
специалистов. "Разве вы станете обращаться к нотариусу, - добавил я, - когда
у вас заболеет ребенок, или к инженеру по поводу юридических затруднений?"
  Тщетно.  Чрезвычайное  положение  на Гваделупе  не отменили.  Для  меня
оставалось загадкой,  почему  администрация вопреки  очевидным фактам упорно
продолжала   проводить   мероприятия,    грозившие   острову   экономической
катастрофой.  Я  пытался  разрешить ее  в  последующие недели, но все в этой
истории  выглядело  совершенно иррационально.  Тогда  я  попробовал провести
параллель с аферой,  связанной с земельными участками, которую мы, сами того
не ведая, разоблачили лет шесть до этого в Италии.
  Тогда местные власти курортного городка Пуццоли под  Неаполем объявили,
что  жителям грозит  извержение  Везувия.  Такое заявление  сделал  маститый
профессор, пользовавшийся в стране солидной репутацией. Незамедлительно была
проведена  эвакуация  населения,  перепуганного   сенсационными  сообщениями
прессы  и телевидения. Впоследствии  оказалось, что вся  история была частью
сговора  высокопоставленных  чиновников  с   дельцами,  вознамерившимися  по
дешевке скупить  земельные  участки на берегу  Неаполитанского  залива.  Для
этого им требовалось объявить этот район "опасной зоной" -  а что может быть
страшней  Везувия!  Нам  удалось  провалить эту  затею  благодаря тому,  что
честные  журналисты  и  смелые  газеты  опубликовали  заключение,  сделанное
группой  сотрудников  Парижского  института физики Земли (тогда руководимого
Жоржем Жобером) после десятидневных исследований  на месте.  Все кончилось к
чести Италии. (Подробнее об этом рассказано ниже, в части, посвященной Этне.
- Ред.)
  На Гваделупе, по внешним данным, не было ничего похожего. Но когда  я в
декабре  1976   г.  вернулся  на  остров,  а  к   этому   времени  созванная
международная комиссия  уже пришла к  выводу, что извержение не представляло
опасности  для  населения,   посвященные  люди  рассказали   мне  следующее.
Несколько  лет  назад  администрация   изъявила  желание   перенести   место
пребывания префектуры из  Бас-Тера в Пуэнт-а-Питр. Последний давно уже  стал
экономической столицей  острова,  там  построен международный  аэропорт,  на
берегу оборудованы  дивные  песчаные  пляжи,  вдоль  которых  выросли  новые
роскошные  отели и  жилые  дома.  Короче,  переезд  облегчил  бы  управление
департаментом и весьма скрасил бы жизнь чиновникам и их семьям.
  Однако   прожект   натолкнулся  на  решительное  сопротивление  жителей
Бас-Тера:  богатые и бедные, приверженцы  правящей  партии и оппозиции - все
как  один, позабыв распри,  дружно восстали против  переезда, обрекавшего их
город на  окончательное  увядание, а  многих  -  на разорение. И  префектура
отступила, не рискуя провоцировать взрыв. Но вот природа, словно по  заказу,
преподнесла  им  нечаянный подарок  в виде извержения.  Перед лицом грозящей
опасности  эвакуируют  население  и -  конечно  же!  - префектуру  со  всеми
административными службами. Пока их временно размещают в Пуэнт-а-Питре. Если
катаклизм  произойдет,  власти   удостоятся  похвалы   за  расторопность   и
префектура,  навечно  осядет  в  "более безопасном месте". Если  не случится
ничего серьезного, что ж,  всегда можно  будет  сказать "Профилактика  лучше
лечения".  Жителям по прошествии нескольких недель  разрешат вернуться, ну а
префектура останется в Пуэнт-а-Питре: ведь  на ее переезд  уже  ушло столько
денег,  что  глупо  вновь  тратить  уйму  времени,  энергии   и  средств  на
возвращение в Бас-Тер...
  Такими  предположениями поделились со мной многие бастерцы, добавив при
этом: "Вы  спутали все карты,  заявив во всеуслышание, что никакая опасность
не  грозила  городу,  и  следовательно, эвакуация  была  напрасной.  А когда
международная  комиссия  в   ноябре   рекомендовала  отменить   чрезвычайное
положение, мы пустили в ход все влияние для того, чтобы вернуть префектуру в
город..." Не стану  судить,  обоснована или нет  выдвинутая  в разговорах со
мной гипотеза. Я изложил ее со слов местных жителей и готов согласиться, что
в  отличие от  моих  прогнозов по поводу  извержения  она не  была  до конца
подтверждена фактами...
  Продолжение  этой истории  можно  считать вполне логичным:  правота  не
доводит  до  добра.  В  моем  случае  санкции  последовали  незамедлительно:
приказом директора  я был отстранен  от руководства отделом  вулканологии  в
Парижском  институте  физики  Земли.  В вину мне вменялось "дезертирство"  с
Суфриера в эквадорские Анды, а  также то, что  я  самовольно покинул  пост и
оставил население без помощи перед лицом  опасности. А поскольку в Андах нам
с  товарищами  пришлось  спасать  четверых   членов  британской  экспедиции,
застигнутых  взрывом  в кратере  Сангая,  директор  института  добавил,  что
считает это отягчающим обстоятельством,  ибо  мы предпочли  спасение четырех
англичан заботе о благе 75 тысяч граждан Франции.
  На   это   я  ответил   примерно  следующее:   постоянное   присутствие
компетентного   врача  у   постели  человека,   заболевшего   простудой,  не
обязательно. Врачу следует  отправиться на  осмотр других больных, тем более
если он оставил на месте надежного  заместителя, готового вмешаться в случае
неожиданных  осложнений.  Именно  такая ситуация сложилась  на Суфриере. Мой
диагноз  основывался на  тридцатилетнем опыте,  поэтому я счел более важным,
оставив  возле "простудившегося" вулкана трех грамотных геохимиков, вылететь
к Сангаю.
  Мое  отстранение от вулканологических  наблюдений во  Франции произвело
немало шума в научных кругах. Я получил вырезки из газет  Соединенных Штатов
Америки,  Японии, Бразилии,  Новой  Зеландии, влиятельный  английский журнал
"Нейчур" посвятил этому событию целую страницу под заголовком "Первая жертва
Суфриера". В статье подробно рассказывалось, как я стал этой жертвой.
  Я  обратился к ряду  высокопоставленных лиц  с жалобой  на  скандальное
решение   директора  института,  но  они  ответили,  что  "не  считают  себя
компетентными".  Ничего  не  оставалось,  как  вынести  происшедшее  на  суд
общественности, однако большая пресса,  государственные радио и телевидение,
раньше охотно излагавшие истории  про вулканы, захлопнули передо мной  двери
"по государственным соображениям"...  Мне советовали тихо уйти, но я не  мог
сделать этого по  многим  причинам и прежде всего  потому, что  распоряжение
ретивого   администратора    лишало   живущих    вблизи    вулканов    людей
квалифицированной помощи... В конце концов  у меня не было иного выбора, как
подать иск в суд*.

  * Решением суда увольнение профессора Тазиева было признано незаконным.
- Прим. перев.

  Суфриерский  кризис - я имею в виду вулканический - завершился  в марте
1977  г.  Первого  числа  этого  месяца   произошло  последнее  из  двадцати
фреатических извержений, начавшихся  8 июля,  после чего вулкан  снова утих,
скорее всего на несколько лет. Примечательный факт: с конца ноября, то  есть
с  момента,  когда международная  комиссия недвусмысленно  признала  правоту
нашей   группы,   руководство   (административное   и   научное)   проявляло
поразительную сдержанность. Ни единого  слова  тревоги не  было высказано по
поводу последовавших за эти полгода пяти-шести извержений,  хотя одно из них
было  особенно яростным.  Быть может,  из-за того,  что они  были всего лишь
фреатическими?
  Ладно,  что   было,  то  было...   В  конечном   счете  анализ  мотивов
человеческого поведения  не  входит  в  мои намерения.  История,  которую  я
поведал, оказалась причастной к исследовательской деятельности  вулканолога,
и я изложил события и факты так, как они происходили.  Мне хотелось показать
читателю, что  ремесло  вулканолога  подчас  заставляет его  сталкиваться  с
опасностями не только физического свойства.
  Единственный полезный  урок,  который  следует извлечь  из этого  дела,
заключается  в  том,  что когда наука вплотную  соприкасается с  социальными
проблемами  и особенно  когда  речь  идет о жизни  или  благополучии  людей,
полагаться следует не на титулы и звания, а на объективные данные, собранные
компетентными специалистами.
  В извержении Суфриера  четко  прослеживаются  две фазы. Первая, с  июля
1975 по июль 1976 г., проявлялась нарастающей микросейсмической активностью.
Вторая,  эруптивная   фаза,   как  мы  знаем,  началась  8   июля   1976  г.
двадцатиминутным фреатическим  извержением и  длилась  до 1  марта 1977  г.,
когда было отмечено последнее проявление указанного типа. Во время этой фазы
сейсмическая   активность   действительно   продолжала  нарастать    правда,
увеличивалось лишь число  толчков,  а  не  их интенсивность и  магнитуды.  С
августа  1976 г. землетрясения стали постепенно ослабевать. Легерн, наиболее
полно изучивший эти явления, представил цифры, исходя из которых суфриерское
извержение можно отнести к  весьма умеренным, из жерла вылетело около 1 млн.
тонн вулканических продуктов. Для сравнения напомним, что Везувий в 1906  г.
дал 500 млн., Кракатау - 45 млрд., а Тамбора - 375 млрд. т...
  И тем не менее почти заглушенное словесным треском пробуждение Суфриера
вызвало жгучий интерес, прежде всего в странах Карибского моря и  в  районах
активного  вулканизма.  Хочу  отметить  такой  нюанс.  Некоторые вулканологи
поначалу  настороженно  встретили мои  категорические  выводы. По их мнению,
следовало дождаться  окончания  эруптивной  фазы,  провести все лабораторные
анализы и лишь затем делать заключения. Тот факт, что я побывал на вулкане и
видел  все  в  непосредственной близи  -  ближе,  чем  мне  бы  хотелось!  -
представлялся  им скорее минусом, чем плюсом. Вообще  в  их  глазах я придал
вулканологии слишком "спортивный"  характер. Полагаю уместным  внести в этот
вопрос ясность.
  Совершенно верно: я не скрываю,  что намеренно связал исследовательскую
деятельность, по своей природе строгую  и мало  поэтичную, с так называемыми
тривиальными  радостями, которые  приносят физическое усилие, товарищество и
совместно пережитый риск. Таково уж свойство моей натуры.  Однако дело не  в
этом. Наш подход к вулканологии зиждится на постулате,  что  наиболее полные
наблюдения и самые точные измерения следует производить в тот момент и в том
месте,  где происходит извержение.  А это место  редко бывает легкодоступным
(если  вообще  доступным), так  что надо  быть заранее  готовым  к настоящим
трудностям - еще до  того,  как  приступишь к работе. Между тем, тяготы пути
оказываются не по плечу  многим  научным работникам. Может  быть, оттого они
выказывают по отношению к ним пренебрежение. "Настоящая" вулканология, по их
утверждению, делается в лаборатории и библиотеке.
  Я уже не удивляюсь подобной реакции. Она  сопровождает меня постоянно с
1949  г.,  когда я  с  наивным восторгом неофита  пытался привлечь  внимание
геологов  и  геофизиков  к  полевой  вулканологии.  Почему  не  использовать
новейшую  современную аппаратуру  для изучения этого  важнейшего  природного
явления?   Отказы  мотивировались  различными   соображениями.  Одни  вполне
справедливо говорили,  что  включение  вулканологии  в  список "официальных"
дисциплин  сократит  ассигнования на их  собственные  исследования... Других
раздражала сенсационность подобного  подхода   людей,  намеревавшихся  вести
наблюдения  в  непосредственной  близости от эруптивных  жерл,  они называли
авантюристами: наука не спорт и  не игра  с  опасностью!  В Советском Союзе,
Соединенных  Штатах Америки и Японии  мне  не  доводилось  слышать  подобных
отзывов, но  в  академических кругах Западной  Европы  нередко  раздавалось:
"Тазиев? Да, он привозит первоклассные снимки". Под этим подразумевалось,  а
иногда и говорилось в открытую, что качество фотографий еще не  обеспечивает
качества науки.
  Несмотря на горячую увлеченность и боевой  дух, мне  вряд ли удалось бы
одолеть  многочисленные  препоны  без  поддержки  ряда  крупных  французских
ученых, которым вулканология  обязана  столь многим. С благодарностью назову
их имена: Иван де Манье, Пьер Пруво, Юбер Кюрьен, Жорж Жобер, Робер Шаббаль.
  События, связанные с  суфриерским извержением, позволили высветить один
из неприятных аспектов научного мира - достаточно узкого,  но  пользующегося
огромным влиянием.  Речь,  понятно, идет  не об  одной  лишь вулканологии. В
ученой среде сплошь  и  рядом действует  самый  настоящий  "закон молчания",
стыдливо именуемый "академической сдержанностью", согласно которому мелкие и
крупные  скандалы  не следует выносить  из круга посвященных. Грязное белье,
говорят нам, надлежит стирать за закрытой дверью...  Если бы его  стирали! К
сожалению,  слабости  одних  и зависимость  других  от круговой  поруки,  от
давления со стороны порой связывают ученых крепче веревок, которыми лилипуты
опутали Гулливера.
  Вот  и мне твердили: "Не возвращайтесь на Гваделупу, не рассказывайте о
наших расхождениях - особенно журналистам. Перед лицом общественности ученые
должны  выступать  единым  фронтом. Нельзя дискредитировать науку..." И  так
далее. Но разве науку не дискредитирует  подобное  поведение? Разве наука не
определяется исчерпывающей  формулой:  поиск  истины?  Вот  почему  вслед за
Эмилем Золя - я обвиняю!
  Современное  общество  справедливо  предъявляет  высокие  требования  к
врачу,  которого закон допускает к больному только после долгих лет учебы  и
специализации в клинике.  Врачом  нельзя стать, выучив  наизусть медицинский
энциклопедический словарь.
  Точно так же обстоит дело в вулканологии. Здесь помимо усвоения знаний,
оставленных предшественниками, обязательно необходимо  пройти  несколько лет
практики.  На  плечи   людей,  выдающих   прогнозы   развития  вулканической
деятельности,  ложится огромная ответственность, и  ценой тут может стать не
одна человеческая жизнь, а тысячи.
  Вот  почему мне не хотелось  бы, чтобы  эти  заметки воспринимались как
полемика личного  характера. Это  призыв  отнестись  со всей  серьезностью к
столь  важному  для  человечества  делу,  каким  является  вулканологический
прогноз.

  1977 год: возвращение к Ньирагонго

  Как  ни  парадоксально,  но,  став  "жертвой  Суфриера",  я  во  многих
отношениях выиграл. Начать с того, что мне дали лабораторию (о чем я  мечтал
уже четверть  века)  в Центре  по  изучению  слабой радиоактивности, которым
руководит   мой  друг  Жак  Лабейри.  Во-вторых,  скандал  привлек  внимание
правительственных   кругов  ряда   государств  к  проблемам   вулканизма.  В
результате лишь  в  1977  г. я  получил  приглашение посетить  шесть стран и
высказать  мнение о степени опасности, угрожающей населению, живущему вблизи
от вулканов. Урок Гваделупы не прошел даром.
  Первым  отреагировало  правительство  Руанды,  небольшой  республики  в
Центральной Африке 10  января 1977  г.  начал  извергаться Ньирагонго.  Этот
вулкан дорог мне особенно, в  его кратере я  получил "боевое крещение" и там
же мне посчастливилось открыть в 1948 г. озеро расплавленной лавы. С 1948 по
1969  г.,  когда  мы открыли  второе  подобное  озеро  в  эфиопском  вулкане
Эрта-Але, Ньирагонго считался уникумом. Существование кипящего на протяжении
десятков  лет озера расплавленной породы  представляет одну из интереснейших
загадок вулканологии. Изучение этого  феномена  могло бы стать необыкновенно
плодотворным для науки, и я многократно предлагал международным организациям
основать  на  Ньирагонго  обсерваторию  для  постоянного  наблюдения  за его
эруптивной деятельностью. Увы, безуспешно.
  10 января 1977 г. Ньирагонго за 25 мин  залил огненной  лавой окрестные
леса, поля, сады и деревни. Погибли  сотни  людей. Это было самое короткое и
самое убийственное эффузивное извержение, случившееся в историческое время.
  Кратер  и  основная  часть  массива  Ньирагонго  окружностью  в  50  км
находятся в Заире.  Но  вулкан заходит также за границу, в Руанду.  Поэтому,
хотя  ущерб  был  нанесен только  заирской стороне,  трагедия  взволновала и
руандийские  власти.  Ньирагонго  входит  в  горную систему  Вирунга,  возле
которой живет большая  часть  населения Руанды. Люди опасались, что вслед за
первым смертоносным  шквалом  последует  второй.  В особо тревожном ожидании
пребывали  жители  живописного  городка  Гисеньи, расположенного  на  нижних
склонах вулкана.  Основываясь  на своем тридцатилетнем  опыте  знакомства  с
Ньирагонго,  я пришел к выводу,  что непосредственной  угрозы нет, все могут
оставаться на своих местах. Примечательно, что из примерно полутора десятков
официальных консультаций, которые мне пришлось проводить  с  1957 по 1977 г,
лишь  однажды  -  в 1964 г. в Коста-Рике  - я дал  заключение  о  неминуемой
опасности для населения со стороны  вулкана Ирасу. Во всех остальных случаях
страхи не соответствовали реальной угрозе.
  Последнее извержение  Ньирагонго, как я уже говорил, длилось от силы 25
мин, хотя  обычно эта  фаза продолжается днями, месяцами и даже  годами.  За
столь короткое время лава успела затопить огромную площадь -  около 2000 га.
В  крутых  склонах  вулкана внезапно  открылись  трещины, откуда со страшной
скоростью полилась лава, при выходе из трещин скорость должна была превышать
100 км/ч. Об этом свидетельствовала как ничтожная -  почти нулевая - толщина
застывших лавовых потоков возле  краев трещин, так и высота, на которую  они
вымахивали, когда сходу наталкивались на соли