кратере всегда то
слишком жарко, то слишком сыро, то электроника не рассчитана на такой режим,
то мембрана  плохо  изолирована,  то  клапан  пропускает  воздух,  то оптику
разъело плавиковой кислотой, то  заклинило  ролик  - всего не перечесть... С
другой  стороны, как можно вообще  проводить  точные  замеры  в  огнедышащем
кратере?
  - Зато  работа становится интересней, - заметил  мне  однажды  по этому
поводу Фанфан. - Чем больше препятствий тем ценнее урожай.
  Замечание верное,  хотя  и  не  во  всех  отношениях.  Скажем, я  бы  с
удовольствием сэкономил  силы на  борьбе с  бюрократическими  препятствиями.
Тех, что приходится  одолевать  на вулканах,  вполне достаточно для  полного
счастья.

  Дух решимости

  Три дня  Жорж и Йети  наполняли  свои  ампулы образцами  газовой смеси,
выходившей  из  кратера Эребуса  один изучал галогены и  сернистый ангидрид,
второй - частицы металлов.  Контрольные  измерения, смена датчиков,  записи,
одним  словом будничная работа. Термометр не опускался ниже -31oС
и  не  поднимался  выше  -27oС   когда  приходилось  регулировать
приборы, кончики пальцев мгновенно прилипали  к  металлу, но Жорж и Йети уже
научились не обращать  на это внимания. Остальные четверо вели наблюдения за
лавовым озером. Кому-то подобное зрелище могло бы показаться надоедливым. Но
у  собравшихся  вулканологов от  самого  молодого,  двадцатипятилетнего,  до
самого  старого,  шестидесятитрехлетнего,  малейшие  оттенки  происходившего
вызывали  массу  эмоций. Мы даже  отказывались  уходить  после  дежурства  в
палатку.
  Будучи  сам неприхотливым  человеком,  я все же поражался,  глядя,  как
Питер и Рассел засыпали, свернувшись калачиком, словно ездовые собаки, прямо
на снегу, повернувшись спиной к ветру и подставив лицо солнцу.
  В этом году  мы не стали  спускаться на  днище  кратера. Во-первых,  не
хотелось  терять драгоценного  времени,  а во-вторых,  оставалась  опасность
вылета вулканических  бомб.  Спуск в кратер  и подъем  назад отняли бы целый
день,  оторвав нас от сбора газовых проб - главной цели нынешней экспедиции.
Хотя, что говорить,  зиявшее жерло манило к себе  и новичков, и "старичков",
уже побывавших на Эребусе, то  есть Филипа и меня.  Я  опять  оказался перед
выбором,  стоявшим  перед  нашими  великими  предшественниками,  Скоттом   и
Шеклтоном, - хотя сравнение и не соразмерно, разумеется, по своим масштабам.
  По   странному   свойству  человеческой   памяти  неудачи   и  трагедии
отпечатываются  в  ней  сильнее, чем  триумфы.  А среди побед гораздо больше
запоминаются  те,  что   были  связаны  с  тяготами  и  страданиями,  нежели
доставшиеся легко - пусть даже легкость в данном случае весьма относительна.
Трагический  исход  и   беспримерное  мужество   Скотта   и  его   спутников
обессмертили  его неудачу, в то время как победитель гонки  к Южному  полюсу
Руаль  Амундсен не  то  чтобы  обойден вниманием,  но  известен  сегодняшней
публике несравнимо меньше, а имена его товарищей просто забыты. Точно так же
удачный поход Дейвида, Моусона и Маккея к магнитному полюсу упоминается куда
реже, чем неудачная попытка Шеклтона пересечь Антарктический континент.
  Такая реакция, видимо, объясняется тем, что трудности придают драматизм
приключению,  а  трагедии   производят   на   публику  значительно   большее
впечатление,  чем "просто"  успехи.  В какой-то  степени  легкость победного
рейда Амундсена разочаровала читателей, зато трагическая развязка экспедиции
Скотта    всколыхнула   страсти.    Все   это    кажется   мне    величайшей
несправедливостью.  Ведь  неприметная (для  несведущих) легкость  экспедиции
Амундсена объясняется  исключительным мастерством  полярного  исследователя,
его опытом и знанием проблем, с которыми  сталкиваются на этих широтах,  его
виртуозным  владением  техникой  и  умением  принимать  единственно   верные
решения.
  Решительность, умение быстро выбрать  наилучший вариант, идет ли речь о
достижении цели или спасении жизни людей, в  полной мере  была свойственна и
Шеклтону. Встававшие  перед  ним дилеммы надо  было  решать безотлагательно,
причем каждая из них могла стать вопросом жизни и смерти.
  О человеке, которому удалось избежать  коварных ловушек, часто говорят:
"Ему  повезло". Так  говорили  и о  Шеклтоне. Действительно, без  того,  что
называют  неопределимым  термином  "везение", "удача",  лучше не  заниматься
профессией полярного путешественника.  Однако  когда  человек на  протяжении
многих лет  совершает  подвиги на грани невозможного, когда он  возвращается
живым, не потеряв  ни одного спутника, из жесточайших испытаний, это значит,
что помимо  прочих качеств  он  обладает  способностью  принимать, подчас  в
считанные секунды, единственно правильное решение.
  Искусство  принятия   решений  с   поразительной   наглядностью   можно
проследить  на   примере  длившейся  шестнадцать  месяцев   одиссеи  экипажа
"Эндьюранса" под командованием Шеклтона. Ему надо было решать,  что  делать,
когда судно  попало во льды,  решать,  что делать,  когда несколько  месяцев
спустя давление льдов стало  реально угрожать  корпусу,  решать, кода  и как
покинуть корабль, решать, когда и как грузиться в спасательные шлюпки и куда
направляться   решать,  каким  образом  подобраться  к  пустынному  островку
Элефанту, до которого они доплыли не по случайности или  чудом, но благодаря
знаниям, воле, выдержке, физической силе и опыту капитана, решать, где и как
устроиться на  покрытом  льдами  куске  скалы, решать, куда  отправиться  за
помощью и затем пересечь в шестиметровой шлюпке 760 миль по бушующему океану
под дикими ветрами "ревущих сороковых"...
  Да, здесь вновь сказались его знания, воля, выдержка, физическая сила и
опыт, именно они позволили Шеклтону и его людям совершить  невозможное. Опыт
подсказал  Шеклтону, что  плыть  следует не  к Фолклендским  островам и не к
Огненной  Земле, до  которых  было  400 миль,  а  к Южной Георгии, хотя этот
остров отстоял  почти  в  два раза  дальше. Любой  (или  почти  любой) моряк
двинулся бы к ближайшей обитаемой  земле  и наверняка бы погиб,  потому  что
ветры не позволили бы ему дойти. Только человек, знавший полярные моря,  как
Шеклтон, мог совершить такой на первый взгляд дикий выбор. То же относится и
к выбору  места  подхода  к  Южной  Георгии,  а  затем  к  способу  спасения
оставленных товарищей.
  Об этой баснословной эпопее я  читал  в детстве, потом перечитывал ее в
юности и сейчас  прочитал  в третий  раз, лежа в палатке, под  аккомпанемент
пурги. Как  и  раньше,  я с  трудом  мог  поверить в  реальность описываемых
событий: неужели человеку под силу пережить такое?..
  В конце января 1915 г "Эндьюранс" (уже в названии судна - "Стойкость" -
заключена  целая  программа)  попал  в  ледяной затор  в  море  Уэдделла  на
78o34'  ю.  ш.  В  августе  напор  льдов  сделался угрожающим, но
Шеклтон  решил  оставаться  на  борту   до  конца  октября,  и  лишь   тогда
переселиться из  относительного  комфорта на  корабле  в лагерь  на  льдине.
Двадцать восемь человек и сорок девять  собак покинули борт. У них было пять
палаток, четыре шлюпки, нарты,  провизия,  керосин и тюлений жир. 27 октября
корпус "Эндьюранса" треснул, и 21 ноября он затонул.
  На  огромной плавающей  льдине площадью в 300 га был разбит  "Океанский
лагерь". Льдина, правда,  довольно быстро начала таять под действием летнего
тепла...  Затерянные на  этом  куске  льда,  обреченного  на исчезновение  в
полярных  водах, двадцать восемь  членов экипажа сохраняли  боевой  дух. Его
неустанно поддерживал Эрнест Шеклтон, человек поразительной жизнерадостности
и сердечности, обладавший к тому же замечательным юмором, что было неоценимо
в сложившейся ситуации.
  Им удалось перейти на  другую  льдину. С 23 до 30 декабря  1915 г.  они
совершили семь переходов, перетащив на новое место нарты  и  шлюпки. Стоянка
получила о  многом  говорящее  наименование  -  "Лагерь терпения".  Там  они
провели  три месяца. К  началу  апреля  стороны  ледяного  треугольника,  на
котором они жили, сократились до 100 м. Шеклтон заблаговременно снарядил три
шлюпки на случай, если  придется внезапно  оставить  "сушу" и  двинуться  по
бурному морю. 9 апреля 1916 г. шлюпки были спущены  Шеклтон, его друг Уайльд
и одиннадцать человек сели в "Джеймс Кэрд", Уорсли с девятью  матросами  - в
"Дадли Докер", Хадсон и  четверо остальных  -  в "Стэнкомб  Уиллс".  Проплыв
немного,  они вновь вылезли  на льдину и установили  палатки. В 23 ч того же
дня в льдине  открылась  трещина, и один человек, лежавший в спальном мешке,
свалился в воду. Шеклтон, замечательный спортсмен, в  одиночку  вытащил его.
Через  пару   часов  -  новая  трещина...   Положение   быстро   становилось
критическим:  двадцать  восемь  человек и  все снаряжение  на  обломке  льда
площадью  30х60  м! 13  апреля  им удается  вырваться  на  лодках из ледовой
западни. На траверзе у них находился какой-то остров, но Шеклтон решил плыть
на север  к Элефанту  тот,  хотя и находился дальше,  был  более  удобен для
высадки. Сто восемь часов им пришлось налегать на весла, четверо с половиной
суток без секунды  сна, под пронизывающим ветром и дождем - первым дождем за
два  года.  Несмотря на это,  их  к  концу  пути  мучительно терзала  жажда.
"Человеку для выживания требуется крайне немногое, - напишет по этому поводу
Шеклтон, - и достижения цивилизации быстро оказываются ненужными перед лицом
суровой  действительности".   Справедливость  этих  слов  он  доказал  своим
походом.
  Итак,  они  добрались  до  Элефанта  (что было под силу  лишь  отменным
морякам). Подкрепив силы,  Шеклтон с пятью спутниками сели в "Джеймс Кэрд" и
отправились за подмогой. Они взяли с собой шесть галлонов (чуть больше 27 л)
керосина,  два  примуса,  тридцать коробков  спичек,  запас пресной  воды  и
провизии.  Сколько  физических  и  моральных  сил  потребовалось  им,  чтобы
продержаться  семнадцать суток в  море при  очень суровых погодных условиях,
непостижимо даже  для  людей,  привычных к  перегрузкам и  испытаниям  воли.
Штурман  Уорсли  был,  несомненно, человек  ярчайших способностей:  в лодке,
беспрерывно сотрясаемой  огромными волнами  Южной  Атлантики, под  свирепыми
порывами  ветра  он сумел точно  рассчитать курс.  Они вышли  прямо к  Южной
Георгии.
  Подход при сильном ветре к этому скалистому острову -  вещь нешуточная.
Немало  моряков  погибло у здешних берегов. Шеклтон  и его железные спутники
сошли  на берег целые и невредимые. Несколько дней они восстанавливали силы.
Затем Шеклтон с двумя спутниками за тридцать шесть  часов без альпинистского
снаряжения  пересекли ледники и горный хребет  высотой около  3000 м. Девять
человек   из   десяти   попытались   обогнуть   остров   по  морю.  Шеклтон,
профессиональный  моряк,  знал,  что  такая   попытка  наверняка  закончится
крушением.  Он предпочел  альпинизм  и  через  сутки с  половиной  пришел  в
Грютвикен,  крохотный норвежский порт на восточном берегу, где жили китобои.
Несколько  недель спустя экипаж  "Эндьюранса",  все двадцать восемь человек,
оказался  на  борту судна.  Шеклтон  отправился  за  ним  в  чилийский  порт
Пункт-Аренас и  привел его оттуда к Элефанту несмотря на то, что надвигалась
зима и остров уже  отрезали от чистой воды ледяные поля. Ни один  человек не
погиб в той экспедиции, как и во всех остальных, которые возглавлял Шеклтон.
  Сам он умер от сердечного приступа шесть лет спустя на  борту "Квеста",
готовясь  к новой  антарктической эпопее.  Случилось  это  в том самом порту
Грютвикен. Символическое совпадение...
  Перечитывая рассказ Шеклтона в палатке на  Эребусе, я  испытывал особое
волнение. Перипетии его одиссеи  не выходили у  меня  из головы долгие часы,
когда я шагал вдоль кромки кратера вулкана, глядя  то на эруптивный колодец,
то  на  безбрежные  просторы   материка,   скованного  непроницаемым  льдом.
Совершенно неоправданно я чувствовал себя причастным его деяниям...
  Питер дежурил  на  нашем наблюдательном пункте у северо-восточного края
кратера.  Мы обменялись несколькими фразами, рассеянно  заглядывая в  жерло.
Все  выглядело  привычно.   Внезапно  поверхность  лавового  озера  вздулась
огромным вишнево-красным пузырем, похожим на глаз циклопа, и через мгновение
опустилась на  место... Не  будь нас  двое,  это  можно  было  бы принять за
галлюцинацию. Но мы  видели  это невообразимое зрелище одновременно, так что
не поверить в него было нельзя.

  Доведется  ли   мне   когда-нибудь  еще   вернуться  на   Эребус,   чья
притягательность  нисколько не  уменьшилась  за  три  посещения?  Это  будет
зависеть и  от  политики  в области науки, и просто от  политики,  и от моих
физических возможностей,  а  их с каждым годом будет  оставаться все меньше.
Очень  хотелось  бы  добраться  до лавового озера,  взять  газовые  пробы  и
взглянуть на него вблизи,  выискивая на поверхности маленькое  чудо, увидеть
которое  мы   сподобились  однажды  вечером   в   кратере  Эрта-Але:  тысячи
голубовато-прозрачных  язычков  пламени  высотой  в один-два дюйма  трепетно
плясали над  порами тонкой корочки,  покрывавшей базальтовый  расплав. Ветер
клонил их из стороны в  сторону. Больше  ни  разу мне не случалось наблюдать
это волшебное зрелище, то  ли потому, что феномен возникает крайне редко, то
ли (что более вероятно) для  него нужны особые обстоятельства. Огоньки видны
лишь  на закате, когда не мешают  ни  солнечные  лучи, ни ночная  светимость
расплава,  а  поверхность озера должна быть  достаточно спокойной, чтобы  не
препятствовать образованию корочки  и  появлению танцующих огоньков, в то же
время озеро не должно  быть уснувшим,  потому что  тогда  вместо  эластичной
корочки нарастает  твердый панцирь...  Эребус  вполне  способен одарить  нас
чарующим  зрелищем,  на  которое  однажды  расщедрился  Эрта-Але. Будучи  во
всеоружии приборов и аппаратуры, мы попытаемся понять его смысл. Да, желание
добраться до озера во чреве Эребуса все так же сильно!

ЭТНА

  Глава первая,

  где  автор вспоминает свой первый визит на Этну в конце 1949 г., людей,
с которыми он свел  там дружбу, впечатление, произведенное на него вулканом,
и где он пытается показать читателю, насколько быстро и существенно меняется
облик Этны в результате извержений.

  Тридцать  три  года  назад я  впервые попал  сюда. Уже  из  этого можно
заключить, что я  человек  не первой молодости и что  взбираться на  вершину
Этны мне отныне доведется не столь часто, как прежде. Но, как прежде, молодо
чувство светлой  радости,  охватывающей  меня в  этих  местах.  Это  чувство
прихотливо меняется  в зависимости от того, что вокруг  - чистый  воздух или
запах серы, просторы, в которых  теряется  взгляд, солнце  или  тучи, что  я
испытываю -  мышечную  усталость  или  груз  забот, есть  ли  со  мной рядом
товарищи,  или  я один  на один с суровой  природой. Начинающим вулканологом
примчался  я  сюда  в  декабре  1949  г.,  чтобы  наблюдать  за  извержением
знаменитого  вулкана.  Познакомиться с ним я мечтал уже  года полтора, с тех
пор как увидел в Африке  огненную реку лавы и с грустью убедился, сколь мало
мы  знаем об  этом явлении природы. Именно после этого мои дотоле нормальные
интересы геолога дали резкий крен в сторону вулканологии.
  Уж и не вспомню, при каких обстоятельствах я познакомился  тогда  же, в
декабре  1949  г.,  с  Доменико Аббруцезе,  ассистентом  профессора  Кумина,
преподававшего в  ту пору вулканологию  в  Катанийском  университете. Скорее
всего это произошло  во время визита к профессору. Чуть позже, опять-таки не
помню как,  я познакомился с Винченцо  Барбагалло  -  главным проводником по
Этне. Наверно, это случилось в его родном городке Николози, расположенном на
высоте 700  м, откуда начинался маршрут восхождения.  В то  время до вершины
добирались не один час.
  Почти  сразу же Барбагалло стал для меня просто Винченцино, а Аббруцезе
я начал звать Мичо. Наша  дружба возникла из взаимной симпатии, а позже была
скреплена  годами  совместной работы,  где в достатке было  и приключений, и
горестей, и радостей, всего того, без чего немыслима вулканология.
  И вот спустя треть века после первого знакомства с Этной  я снова на ее
вершине.  Винченцино  давно  умер.  Но  Мичо  жив  и  весел,  и  по-прежнему
остроумен. На Этну, правда, он больше не поднимается  из-за сильной хромоты,
вызванной болями  в колене. Хотя  это не единственная причина (тем более что
двадцать лет  назад  здесь  проложили  автомобильную  дорогу):  моего  друга
навсегда  оттолкнули  интриги  университетского мирка.  Другого сицилийского
вулканолога  мне  так  и не удалось  отыскать. Друзья-ученые,  с  которыми я
тридцать лет  подряд  хожу на Этну,  живут далеко: во Флоренции и  Брюсселе,
Пизе и Париже, Гренобле и Манчестере, на Гавайях, а то и еще дальше.
  Сейчас, в конце  1982 г., рядом со  мной шагает Антонио. Во время моего
первого знакомства с Этной Антонио  Николозо был подростком. Теперь он занял
место Винченцо  Барбагалло в качестве главного проводника по  этой горе. Как
Барбагалло, Антонио родился и живет  постоянно  в городке Николози. С ним мы
тоже  стали друзьями.  И даже  более близкими,  чем с Винченцино, потому что
кроме Этны взбирались мы на  множество других вулканов - Эрта-Але в Эфиопии,
Узу в Японии, Масайю и Момотомбо в Никарагуа, Килауэа на Гавайях...
  Меньше  чем  за  три часа мы с  Антонио обошли все  кратеры (сейчас  их
четыре).  Они  курились сернистыми  дымками  на  широкой  вершине массивной,
величественной,  неповторимой  горы Монджибелло, зовущейся  также  Этной.  В
названии Монджибелло два корня, латинский и  арабский - Монте Джебель, "гора
Гора", и это сочетание сразу дает представление об истории Сицилии.
  Мы стоим одни и радуемся яркой синеве  неба, зная, что  внизу, в тысяче
метров под нами, висит унылая хмарь, там тучи и дождь. Опять, опять мы  одни
среди свежего снега начала зимы.
  Дымятся  одни  фумаролы, и  я,  хотя  и  был  готов  к  этому,  чуточку
разочарован.  Но  это  чувство не нарушает  очарования. Вулкан  затих,  лишь
глухое рычание доносится из бокки * Нуова да крутятся серные вихри, закрывая
отвесные стенки колодца, уходящего в неведомые глубины.

  * Бокка - побочный кратер, как правило, не имеющий конуса. - Прим. ред.

  Выпавший  накануне снег  уже успел припудриться серым пеплом.  Под нами
простирается странный мир: могучий, широкий конус, покрытый искристым снегом
с  наветренной и  запыленным  -  с  подветренной  стороны  кратеров.  Как ни
странно,  из всей  нашей планеты  только  верхушка конуса  и доступна сейчас
нашему взору,  хотя абсолютная прозрачность воздуха позволяет заглянуть чуть
ли не за горизонт на 150 км. Над головой простирается бездонная синева неба,
а под нами кудрявятся барашки облаков.
  Ветра  нет, солнце, несмотря на зимнее время, приятно греет  кожу, и на
душе тепло  оттого, что мы  здесь, в этом так хорошо знакомом и одновременно
враждебном мире, вид которого можно сравнить разве что с видом великолепного
дикого зверя. Здесь тот же привкус затаенной опасности.
  Я  вернулся  к  Этне,  чтобы  вновь воскресить  в себе ощущения, слегка
стершиеся не только за год  разлуки, но еще и  потому,  что мне  свойственно
жить  настоящим, когда оно того заслуживает, или будущим,  когда  я даю волю
воображению.
  Лет шесть назад Анри Фламмарион предложил мне написать эту книгу,  и  я
имел  неосторожность  согласиться.  Подумав,  я  понял,  что  взял  на  себя
непосильную  задачу: написать обзорный  труд по  Этне, куда вошло  бы все  -
история,  легенды,  геологические   сведения,  описания   и   объяснения  ее
уникальной вулканической деятельности,  нравы ее обитателей...  Не по  силам
мне это, во-первых, потому, что я слишком многого не знаю об этом вулкане, а
во-вторых, потому,  что я  не  люблю  накачиваться чужими рассказами,  чтобы
потом выдавать их "на-гора". В плане научном я могу ра