ем существовал  - и существует  по сей  день небольшой
холм на широкой спине верхней Этны,  на высоте 2900 м. Уже несколько лет его
украшает сооружение из грязно-серого бетона,  заляпанного еще более грязными
пятнами. Название  это  чрезвычайно древнее,  намного  старше, чем вершинный
конус  вулкана,  у  подножия  которого находится  эта  "башня". Оно возникло
примерно  за  пять  столетий до  новой  эры,  когда  выдающийся  философ  из
Агридженте  по имени Эмпедокл  приказал  воздвигнуть на самом  краю  кратера
убежище в виде башни. В то время край кратера находился именно здесь, на 400
м ниже, чем сегодня.
  Эмпедокл желал созерцать - и понять - деятельность вулкана, окутанную в
те  времена непроницаемой завесой тайны, не до конца  разъясненной и в  наши
дни.   Древняя  башня  не  сохранилась,  тем  более  что  кратер   Эмпедокла
впоследствии  переполнился  лавой  и на его  месте  вырос четырехсотметровый
конус. Как выражаются географы, отрицательный рельеф сменился положительным.
  Название же осталось. О  его происхождении  мне поведал в 1949  г. Мичо
Аббруцезе. Это произошло в мой первый приезд, ко времени которого в  течение
уже многих столетий на этом холме из вулканического пепла не велось никакого
строительства.  Мичо Аббруцезе  показывал  мне Этну в качестве "совладельца"
горы.  Любопытно, что Этна  принадлежит  не государству,  не  области  и  не
провинции, а отдельным  владельцам, среди  которых  числятся  и  деревенские
коммуны,  и частные лица.  Верхний сектор этого колоссального вулканического
конуса порезан на кусочки, как гигантский пирог.
  Менее четверти  века  спустя, к моему  глубокому  сожалению,  на  холме
закипела  работа:  там  начали  строить отель.  К  этому  периоду  роскошные
пустынные  склоны  Этны  уже  лет  двенадцать  как  были  отданы  на   откуп
организаторам  массового  туризма,  и  по  ним  бродили  разномастные  стада
экскурсантов,  прибывавших в автобусах и по  канатной  дороге.  Наша  база -
"обсерватория"  - пока оставалась  недоступной, но  по всему чувствовалось -
ненадолго.  Таким  образом, при  известии о строительстве  отеля  я  испытал
двоякое  чувство:  с  одной стороны, бетонное  сооружение  грозило испортить
красоту  этого  неповторимого  места, но, с другой  стороны, отель  мог хоть
как-то защитить нашу "обсерваторию" от непрекращающихся набегов, совершаемых
стаями этих двуногих. В общем, я утешал себя как мог.
  В  любом  случае от  меня  ничего  не  зависело: я  выбивался  из  сил,
доказывая, что  решение  о  строительстве  наносит явный  ущерб  уникальному
ландшафту,  что  оно было  принято  на  основании  эгоистических соображений
немедленной выгоды,  что и здание, и  персонал  гостиницы,  и ее  постояльцы
будут  каждодневно  находиться  под  угрозой  извержений  вулкана.  Все было
напрасно. Принятое решение не подлежит  пересмотру! Мне отвечали, что  здесь
участвует не частный капитал: Сицилийская область  сама финансирует проект и
намеревается эксплуатировать отель, то есть вкладываются общественные деньги
и пользу от  этого получит также общество. Говорилось это с большим пафосом,
и  хотя никто меня  не переубедил, мне  все же  пришлось замолчать.  То, что
вкладываются общественные деньги,  было  несомненно.  Вопрос  же  о том, кто
получит прибыль,  пока  оставался  открытым...  Строительство  развернулось,
несмотря  на большие  трудности, поскольку даже летом  и даже в  Сицилии  на
высоте 2900 м часто бывают и холода, и ветры, и туманы.
  Когда  рыли  котлован  под  фундамент,  неожиданно  обнаружили  остатки
древнего  сооружения.  Это  была башня  Эмпедокла,  что подтверждало легенду
двадцатипятивековой давности. Подобно большинству  легенд, она  основывалась
на истинных  фактах: Эмпедокл, будучи  философом, живо интересовался тайнами
природы,  а  потому часто  поднимался  на  "огненную  гору"  и  наблюдал  за
эруптивной деятельностью,  которая  в ту эпоху происходила постоянно,  как и
теперь.
  В конечном  итоге здание построили и  дали ему название "Альберго Торре
дель Философе"  -  "Приют  "Башня  Философа"".  Бедный  Эмпедокл!..  Но этот
бетонный параллелепипед с  дверями и  ставнями из  листового железа так и не
принял  ни  одного постояльца.  Он  служит  лишь  приютом для  восходителей.
Мрачное  и  неуютное,  как  бетонный  дзот  немецкого  Атлантического  вала,
лишенное  всякого  ухода,  сооружение  за  несколько  лет  пришло  в  полную
негодность,   подобно   заброшенной   окраинной   многоэтажке.   Итальянским
налогоплательщикам затея обошлась в несколько миллиардов лир, однако им было
не привыкать  многие  сицилийцы говорили мне, что  это  "не в первый и  не в
последний раз". Надо думать, на этих миллиардах кое-кто неплохо погрел руки.
  Вековая история мафии уходит корнями  в стремление  сицилийцев защитить
себя от непрерывных набегов  иноземцев. Против захватчиков,  кем  бы они  ни
были,  вставала  подпольная организация,  сплоченная  чувством  национальной
гордости,  своеобразной,  так сказать,  "племенной"  солидарностью,  законом
молчания, характерным для всякой законспирированной группы... Но действовала
она  не  только  против  захватчиков, а  зачастую и  против властей, которые
нередко  были  пришлыми,  чужаками  она боролась против  несправедливостей и
произвола  феодального  строя,  против... многого  другого. Вначале  мафиози
считались  благородными   разбойниками   вроде  Робин  Гуда  или   Мандрена.
Бесспорные  бандиты,  именовавшие себя "людьми  чести",  столь  же бесспорно
выступали  и  как  поборники  справедливости,  и  как  мировые  судьи  между
враждующими  сторонами. Они были выразителями  социального  протеста  против
постоянных притеснений.
  Уходящая истоками  в  средневековье  этика мафии была  нацелена  прежде
всего на поддержание  должного порядка в своих собственных делах, особенно в
так называемых "вопросах  чести", к  которым относились  супружеские измены,
излишнее внимание, проявляемое, на ваш  взгляд, кем-либо к вашей  сестре или
дочери,  и так далее. Выглядевшие вполне  достойно, эти  конфликты,  однако,
разрешались исключительно путем насилия, угроз и зачастую убийства.
  С самого начала, взяв на себя  роль нелегальной  частной власти,  мафия
превратилась в любопытную смесь определенного благородства  и малоприглядных
деяний. В  XIX  в. деятельность мафии стала  принимать  все более выраженный
преступный характер,  по мере того как  ее услугами все охотнее пользовались
крупные  латифундисты и  развивалось чрезвычайно прибыльное занятие, которое
американцы  называют "рэкет", то  есть  вымогательство денег путем  шантажа,
запугивания и террора.
  К началу XX в. зловещая тень мафии нависла над местной политикой. Мафия
вписалась  между  аристократами-латифундистами  и  неграмотной  крестьянской
массой  в  виде  некоего  немногочисленного,  но  влиятельного  "подпольного
среднего класса". Ее боялись и ненавидели, но она оставалась неуязвимой - ее
защищал  закон  молчания,  "омерта",  унаследованный от  средних  веков.  Он
поддерживался  как  уважением к былым традициям чести,  приписываемым ранней
мафии, так и страхом перед нынешними гангстерами.
  Сразу  по окончании первой мировой войны мафия с  головой погрузилась в
кровопролитную  борьбу за внутреннюю  власть  и  связанные с ней  финансовые
выгоды. Ну  а  после  второй  мировой войны  мафия сделалась  олицетворением
преступности,  так  сказать,  в  чистом  виде. В  том  числе и  политической
преступности. К концу  70-х  годов и  сегодня, в середине 80-х, на  мафию не
осталось   никакой  управы,  правительства   подчас  ведут   себя  настолько
беспомощно, что невольно  приходится  заподозрить  существование  пособников
мафии на самых высоких постах.
  Мафия убивает  людей хладнокровно  и  подло.  В 1982  г. было совершено
более  трехсот убийств.  Она  добирается  до  все  более  высокопоставленных
деятелей: ее жертвами стали офицеры карабинеров, судейские  чиновники, глава
судебной полиции, президент  Сицилийского района, прокурор республики и даже
генерал  Далла  Кьеза, застреленный  вместе  с женой в  тот  момент,  когда,
разоблачив одну из самых крупных террористических организация Италии, он был
назначен префектом Палермо и намеревался объявить мафии беспощадную войну.
  Мафия плодится  везде, где этому  способствует вялость, продажность или
попустительство властей. Как  всегда, неспособность руководителей  и  вечное
малодушие  "молчаливого  большинства",   молчаливого  именно   из-за  своего
малодушия,  обеспечивают  процветание главарям  банд, власть  которых  порой
превосходит даже власть глав правительств: их могущество можно сравнить лишь
с могуществом президентов транснациональных корпораций. Именно такими были в
50-60-х годах Лаки Лучано, позднее - "доктор" Наварра, а в 80-х годах Лучано
Лиджо, Сальваторе Инцерилло, Бадаламенти, Стефано Бонтаде.
  Шантаж  (в  том  числе  в  самых  высоких  правительственных  органах),
диверсии (в том числе, если  надо, на борту океанского  лайнера), убийства -
вот те "убедительные" аргументы, которыми  пользуется эта "транснациональная
корпорация", штаб-квартира которой кочует из Палермо в Чикаго, из Корлеоне в
Нью-Йорк или в Катанию.
  Раньше бандиты убивали только тех, кто отказывался им повиноваться, или
же соперников из  конкурирующих шаек (называемых в Сицилии "коска"),  причем
делалось это либо из соображений  выгоды, либо  с позиций престижа, или, как
они сами говорили, "чести". Как видим, понятие чести здесь трактуется весьма
широко. Сегодня мафия убивает любого, кто против нее. Ей удалось так глубоко
просочиться в административные органы, что она кажется неуязвимой, даже если
иногда  на удивление  всем  неустрашимые судейские чиновники проводят  вдруг
аресты или  облавы.  Мафиози предстают  как в облике рядовых граждан,  так и
господ более  высокого ранга, заподозрить которых просто невозможно - врачей
и министров, нотариусов и епископов...
  Много  лет назад  мне рассказывали, что  контрабанда  табачных  изделий
приносит  в Сицилии такие барыши,  что "коски" расплодились, как грибы после
дождя, и  живут  припеваючи. Сегодня  место  табака  заняли наркотики, место
"лупары"  - автомат,  а  доходы стали просто сказочными.  Недавно  парижская
газета "Канар аншене" приводила  такие данные: с 1951  по 1975 г. банковские
вклады на Сицилии выросли в четыре раза больше, чем в остальной части Италии
(соответственно на  216%  и на  51%),  из  трехсот  восьмидесяти трех коммун
Сицилии только семьдесят не имеют банка, что  является европейским рекордом,
хотя в  Сицилии самый низкий доход на душу населения,  здесь  самые  крупные
банковские  вклады, среди  крупнейших  итальянских городов  Палермо занимает
последнее  место  по доходам в  расчете на  одного жителя, а по  расходам  -
шестое  место, за последние  десять лет  в провинции Палермо построено около
200 тыс.  жилищ, которые обошлись в 3000 млрд.  лир, из которых банки внесли
только 400 млрд. Приводя эти факты, Оливия Земор  спрашивает, откуда взялись
остальные  2600  млрд.  Дело  в  том,  что  благодаря  строительным  работам
"отмываются"  грязные  деньги  -  доходы  от торговли  наркотиками, рэкета и
проституции. Зная, какую  важную роль играют банки на мировом, национальном,
областном и  местном уровнях, поневоле  задумываешься: какова же должна быть
власть банков в Сицилии. Банки обеспечивают всю деловую активность,  то есть
торговлю  цитрусовыми, сооружение водопроводов,  продажу земельных участков,
разбивку  виноградников,  концессии,  транспорт,  строительство,  сооружение
дорог  и плотин,  туризм,  похоронное  дело  и так  далее... Невольно  на ум
приходят возможные объяснения некоторых  случаев, когда  заурядное, казалось
бы, дело принимало необъяснимый поворот. Это касается как экономической, так
и  культурной сферы.  В  тех странах и  областях, которые их терпят, мафиози
ведут себя  как  черви в  загнивающем  мясе. И встает важный вопрос, пока не
получивший ответа: можно ли извести червей, сохранив при этом остатки мяса?
  Усилий честных и неподкупных людей здесь явно недостаточно. Сколько уже
было убито государственных служащих,  полицейских, военных, свидетелей! Пока
государство  будет  дрожать в  скорлупе  страха, руководствоваться мелочными
предвыборными  интересами,   раскладывать   политические  пасьянсы,  бояться
разгневать  тех  или других,  стремиться  к  извлечению  личной  выгоды  или
удовлетворению  личного  самолюбия,  до тех  пор храбрые  люди  будут лишены
возможности исцелить районы, зараженные мафией, будь то в Сицилии или в США,
на итальянском полуострове или во Франции. В своем репортаже  о мафии Оливия
Земор  приводит  слова  директора  Центра  документации  по мафии в Палермо:
"Мафия - это не вторая власть, это уже просто Власть новой буржуазии".
  Борьба крайне трудна. Тут и "омерта",  отсутствие прямых доказательств,
и власть  денег, и высокопоставленные  сообщники... Но борьба  продолжается.
Если  государство  выступит   наконец  решительно  и  мощно,  то  молчаливое
большинство,  которое, конечно, не станет от этого  менее малодушным, окажет
ему  необходимую поддержку, которую оно, будучи  во власти закона  молчания,
пока поневоле оказывает мафии.
  Этна,  вызывающая  повышенный  интерес  с  самых  разных точек зрения -
строительства  и  сельского  хозяйства,  организованного   туризма,  научных
исследований, культуры, - Этна тоже страдает от этой гангрены.

  Глава четвертая,

  в  которой  автор   рассказывает   об   исчезновении  старой  Этнейской
обсерватории,  рисует  идеальную  вулканологическую обсерваторию,  говорит о
строительстве  новой,  призванной стать идеальной,  упоминает  о легендарном
антарктическом вулкане  Эребусе,  делает  попытку строгого определения науки
вулканологии и речь вновь заходит о мафии.

  Мне очень  жаль,  но  исчерпывающей полноты в  этой книге  читатель  не
найдет, о чем бы в  ней ни говорилось - об извержениях, о наших наблюдениях,
об  Этне,  ее истории  или  геологии...  Обратитесь, если нужно,  к  научным
трактатам  или  к туристскому путеводителю. Я  буду рассказывать  об Этне на
свой  манер.  Конечно,   некая  главная  идея  или   несколько   идей  будут
присутствовать. Но...
  В 1971 г. "Оссерваторио Этнео" исчезла, погребенная под слоем лавы. Нам
самим едва удалось унести ноги, так как в момент, когда лавовые потоки пошли
на последний приступ,  мы как  раз  отдыхали в  обсерватории  после тридцати
часов наблюдений за чрезвычайно эффектным  извержением, которое продолжалось
на южном склоне верхней Этны уже не первую неделю и как раз  на наших глазах
начинало менять свой характер.
  Еще в марте, в самом начале извержения, потоки  лавы  достигли подножия
мощного  здания  обсерватории.  Здание,  однако,   выдержало  натиск,  и  мы
оставались  в  нем,  невзирая  на  свист,  вой,  рев  и  грохот  извержения,
бушевавшего всего в сотне метров  от  нас.  Мы привыкли  и не  беспокоились.
Переживал только наш новенький - Франсуа Легерн.
  Фанфан - человек  нервный, хоть и  умеет владеть собой. А нервные  люди
самые чуткие.  К счастью для  моей жены  Франс  и для меня самого, он почуял
что-то  и в тот памятный вечер,  когда мы отдыхали после утомительного дня и
ночи. До этого  более  суток  нам  приходилось шагать  вдоль  потоков  лавы,
залезая на края кратеров, а потом со всех ног удирать - столь негостеприимно
они себя вели.
  Как и мы, Фанфан  прикорнул  на  матрасе. Однако  его томило подспудное
беспокойство. Он вышел наружу  и  тут же вернулся, сильно встревоженный.  Мы
едва успели обуться, подхватить  рюкзаки, вылететь  наружу  и  забраться  на
трехметровый камень, как налетевший поток лавы, приближение которого заметил
Фанфан, охватил с  обеих сторон наше  здание, сомкнулся вокруг и невозмутимо
потек дальше.
  Вскоре  к нам  присоединился Антонио  Николозо, бродивший поблизости со
своим  коллегой  Антонио  Томазелли.   Отрезавший  обсерваторию  поток  лавы
толщиной  в  два с лишним  метра замедлил  бег и  уже  начал затвердевать  с
поверхности. Антонио осторожно  поставил правую  ногу на один из почерневших
камней в  движущемся потоке  лавы,  потом левую, и  поскольку  камни  стояли
прочно, он  пропрыгал по ним до самого здания обсерватории, вскарабкался  на
фасад, добрался до ниши над дверью, вытащил статуэтку пресвятой  девы  Марии
и, сжимая ее в объятиях, вновь пересек по камням огненную реку.
  Чуть  позже сверху чудовищной пурпурной  гусеницей наполз  новый поток.
Вокруг обсерватории сомкнулся второй покров лавы.  Потом третий,  четвертый,
пятый... Наше милое  убежище  постепенно  исчезало.  Несколько  часов спустя
видна  была уже  только  крыша  с куполом для  астрономических наблюдений, а
вскоре исчезла и она.
  Лава   продолжала  прибывать,  и   к  настоящему  времени  обсерватория
погребена под  десятиметровым  слоем базальта.  Такая  же  участь постигла и
конечную станцию канатной дороги - нелепейшее сооружение из железа и бетона,
располагавшееся  метрах  в  ста ниже  по  склону.  Исчезновение  ненавистной
канатки меня слегка утешило, но нашей старой обсерватории  мне было искренне
жаль.
  Минутой  позже я  осознал,  какие блестящие  перспективы  открывает  ее
исчезновение!  Как  я уже  говорил,  вести наблюдения из старой обсерватории
было практически невозможно. По крайней мере так обстояло дело до последнего
извержения,  которое  ее  и  разрушило.   Между  тем,  непрерывный  характер
вулканической деятельности  Этны  требует наличия обсерватории. Наша  старая
"оссерваторио"  находилась  у южного  подножия по  другую  сторону от  места
обычных  извержений   (последнее  излияние  лавы  явилось  исключением),  от
северо-восточной  бокки,  от  Вораджине  и  от  бокки  Нуова  ее отгораживал
колоссальный экран  высотой в четыреста метров и шириной в полтора километра
- вершинный конус...
  За несколько лет до  этого, в 1961 г.,  при поддержке Альфреда Ритмана,
который в ту пору преподавал вулканологию  в Катанийском университете, и его
ученика  Джордже  Маринелли,  профессора  Пизанского университета, я основал
Международный  институт  вулканологии.   Мы  неоднократно  просили  выделить
необходимые средства для строительства новой обсерватории, откуда можно было
бы наблюдать за  непрерывной  вулканической деятельностью и  вести серьезные
исследования.  Заявки  тонули одна  за другой в трясине административной или
университетской  суеты. Здесь  мафия  была уж ни при  чем:  согласно  закону
Паркинсона,  администрация  с определенного  уровня  не  нуждается ни в чьих
услугах, чтобы действовать вполне неэффективно...
  Год от  года, по мере  совершенствования  приборов,  я все более  остро
ощущал  потребность   в   хорошей  обсерватории.  Ведь   теперь,  располагая
соответствующими  датчиками,  можно  было не только  измерять температуры  и
скорости  потоков (как  это  делалось еще задолго до  нашего рождения), но и
следить за изменениями других параметров,  измерять  которые мешала  сложная
обстановка   извержения:  химический   состав  эруптивных   газов,  удельное
сопротивление глубоко  залегающих пород, вариации локальных магнитных полей,
потоки энергии,  исходящие  из  жерла... И вот  наконец за считанные  минуты
исчез решающий аргумент противников создания новой обсерватории.
  В мире насчитываются десятки вулканологических лабораторий, но  ни одна
из  них  не  располагается на столь непрерывно разнообразно проявляющем себя
вулкане (а ведь разнообразие  проявлений наиболее важный фактор для изучения
и правильного понимания явлений) и в то же  время столь доступном или, чтобы
быть уж совсем точным относительно доступном, как Этна.
  Поэтому, как только наша  старая  "оссерваторио" оказалась  погребенной
под лавами я вновь с упорством маньяка затянул свою песню. Наш добрый Ритман
был же немолод, но к  его мнению еще прислушивались. Меня очень  поддерживал
Маринелли, а  его  бывший студент Франко Барбери, ставший  выдаю