щимся ученым
занимал  высокий   пост  в   итальянском  Национальном  совете   по  научным
исследованиям. Кредиты были отпущены и  мы могли начать строить обсерваторию
достойную Этны и современной науки.
  Нужно  было выбрать  место.  Это  следовало  сделать  так,  чтобы иметь
возможность с  удобством вести наблюдения и измерения не подвергаясь в то же
время  ненужному риску: исчезновение  старой Этнейской  обсерватории  должно
было  послужить  нам  уроком.  Предстояло  не только  застраховать здание от
разрушения, надо было по возможности защитить обсерваторию от потоков лавы и
падения  вулканических  глыб. А таких удобных мест на  всей  верхней  Этне -
раз-два и обчелся...
  С  Леттерио Виллари, заменившим ушедшего  на  пенсию Ритмана, мы  долго
обсуждали  этот  вопрос  и в  конце  концов  остановились на двух  возможных
точках:  Монтаньола  на  южном склоне  и Пицци Денери - на северо-восточном.
Само собой, каждый из двух  вариантов имел свои  достоинства и недостатки. В
итоге мы выбрали Пицци Денери.
  Франко Барбери  обеспечил нам  в Риме кредиты, а Виллари поручил группе
катанийских  архитекторов подготовить  проект. План был представлен,  мы его
обсудили и приняли. Однако из-за охватившего весь мир, в том числе и Италию,
экономического кризиса, а также из-за  неповоротливости администрации прошло
несколько лет, прежде чем деньги были нам действительно отпущены и мы смогли
развернуть строительные  работы. Они в свою очередь  также затянулись не  на
один год,  в частности  потому,  что, как  мы  убедились  на примере  "Башни
Философа",  строить  на  верхних склонах Этны  летом очень  трудно, а  зимой
невозможно.
  Зима на Этне такая, что впору позавидовать и Альпам. Она начинается еще
до ноября и, бывает, длится до мая. Я своими глазами видел там шестиметровые
толщи  снега.  Вьюги наметают  огромные сугробы. Ветер дует со  скоростью до
двухсот километров в час, и ходить против такого ветра нелегко даже сильным,
тренированным людям. Выдаются там,  конечно, и теплые  солнечные дни,  когда
воздух прозрачен и настолько неподвижен, что над  ярко сверкающими снеговыми
хребтами гор видны Липарские острова, а по другую сторону - залив Аугусты, и
еще дальше - Сиракузы. Но  даже когда много дней и недель  подряд на вершине
стоит отличная  ясная  погода, вести работы мешает снег, засыпавший  все - и
подъездные дороги и саму площадку. Подняться туда можно только на лыжах,  но
зато спуск доставляет огромное удовольствие.
  По  проекту сооружение состояло из соединенных переходом двух отдельных
строений,  своей полукруглой формой  напоминавших  эскимосские  иглу.  Такие
здания было легче построить, кроме того  они  имели целый ряд преимуществ, в
первую  очередь повышенную стойкость  к  вулканическим  бомбам  и сотрясению
почвы. К тому же такая форма наиболее экономична с точки зрения отопления.
  Года два работы велись еле-еле, и  я  уже  начал  беспокоиться, что они
затянутся навечно. Но сицилийцы умеют работать, и возможно даже, что тяжелые
условия их только раззадоривают. К 1980 г.  новая "Оссерваторио Этнео"  была
готова. За те восемь лет, что прошли после принятия решения о строительстве,
мы, основатели Института вулканологии, и вставший во главе его Лилло Виллари
успели основательно поразмыслить о  том,  каким  именно  образом будем вести
работу.
  Больше  всех  заинтересован  был,  конечно,  я,  потому  что  меня  как
геолога-полевика само извержение интригует гораздо сильнее, чем моих друзей,
которые  намного  охотней  трудятся  в  лаборатории  и  обожают  возиться  с
выплюнутыми вулканом камнями и минералами.
  Не  подлежало сомнению, что вулканологическая обсерватория -  это еще и
лаборатория, даже в первую очередь лаборатория. Однако, если учесть, что она
затеряна среди  враждебной  природы на  высоте 1800 м над уровнем  моря и на
удалении  в  тридцать  километров  от  города,  к тому  же постоянно рискует
оказаться отрезанной снегопадами  или бурей, туманом или  пургой,  не говоря
уже  о  вполне  вероятном  извержении,  становится  понятно,   что  подобная
лаборатория должна манить к себе не  обычных профессоров, а исследователей с
авантюрным складом характера.
  Мои итальянские друзья  не  относятся к последней  категории.  Для  них
вулканология хороша  тем,  что  позволяет  вырвать  у природы ее  секреты  с
помощью   микроскопа,   спектрографа,  рентгенофлуориметра,  сейсмографа   и
аппаратуры для  химических  анализов.  Я  тоже люблю  открытия,  но  на пути
активного  поиска, в  котором  работа  на земле,  на местности настолько  же
важна,  как  и работа в лаборатории: я пришел в геологию, движимый любовью к
природе,  и любое соприкосновение с ней  вселяет в  меня  буйную  радость  и
придает мне новые силы. Как Антею!
  В узком смысле вулканология, то есть наука об эруптивной  деятельности,
носит  ярко выраженный полевой характер.  И обсерватория всего лишь средство
облегчить  себе работу, ибо слишком  часто исследования  приходится вести  в
тяжелых условиях. А то  и просто  в невыносимых.  Поэтому-то мы с коллегами,
вдоволь  натерпевшись  от  природных  препятствий,  часто  заставлявших  нас
отступать, так стремились  получить настоящую обсерваторию на  склоне  этого
удобного  вулкана. Мы  расположили  ее  в месте,  достаточно  защищенном  от
извержений  (если  не  считать  колоссальных   катаклизмов)  и  одновременно
достаточно приближенном к  местам обычной деятельности  Этны. Причина же, по
которой я выбрал Пицци Денери, а не Монтаньолу, состоит в том, что  излишняя
доступность последней  вызывает поток  экскурсантов - помеху,  вредоносность
которой невозможно переоценить.
  Все  остальные вулканологические обсерватории, по  крайней мере те, где
мне  довелось  побывать,  расположены  чаще у подножия  вулкана,  чем  в его
верхней части. Некоторые из  них даже держатся на почтительном расстоянии от
опасного зверя. И наблюдения ведутся большей частью над спящим вулканом.
  Забыл сказать - с 1978 г. на Эребусе существует небольшая обсерватория,
расположившаяся на высоте 3 600 м над уровнем моря и  это на 78-й параллели.
За год до того я обратился в американскую "Нэшнл сайенс фаундейшн" (НСФ) и в
новозеландские организации,  ведающие  научными  исследованиями,  с просьбой
развернуть  такую  обсерваторию. До  той  поры  мы  ютились  в палатке.  При
температуре -30oС (летом) в палатке умственная работа становится,
мягко  говоря,  малоэффективной, что и послужило решающим аргументом. Похоже
на  то, что  НСФ  более поворотлива,  чем  научные учреждения  нашей древней
Европы:  спустя всего десять месяцев мое желание было  удовлетворено. Однако
на  Эребусе работать можно тишь несколько недель в году. А его лавовое озеро
при  относительной  доступности  настолько  агрессивно,  что  до  настоящего
времени нам так и не удалось достичь его берега. Не то что на Этне...
  Новая  "Оссерваторио  Этнео", как  я  уже говорил,  открывала  поистине
невиданные   перспективы,   и  на  протяжении  долгих  лет,  пока   тянулось
строительство, я с  вожделением разрабатывал  в  уме нашу будущую  программу
исследований.  Эта  программа  должна  была объединять  в  себе  наблюдения,
измерения  и постоянную  регистрацию  всех поддающихся измерению  параметров
температуры, давления,  скорости  -  с  целью определения потоков  энергии и
вещества   (жидкого,  твердого  и  газообразного),  локальной  сейсмичности,
дифференциального  геомагнетизма,  удельного  сопротивления  на  максимально
доступных   глубинах.   Меня  очень  интересовала  связь  между   явлениями,
непосредственно доступными глазу, да-да, тому  самому глазу,  которого ничто
не заменит (пусть  простят  меня  мои друзья  - специалисты по ЭВМ), с одной
стороны,  и результатами вышеуказанных измерений - с другой. Я тихо ликовал,
представляя себе, как все это будет прекрасно и какие смелые набеги мы будем
совершать с этого передового опорного пункта в районы извержений.
  Увы! Чуть  ли  не на следующий день основатель Международного института
вулканологии, института,  которому в рамках Итальянского совета  по  научным
исследованиям подчинена эта новая обсерватория, председатель ученого  совета
этого  института,  то  есть  пишущий  эти  строки, оказался отстраненным  от
разработки   научных  программ  и  пользования   обсерваторией.   Не  будучи
гражданином Италии, я не имел возможности возражать против такого решения, о
котором, кстати, никто официально меня не известил.
  Нет, мафия тут была ни при чем. Впрочем... Впрочем, здесь могли сыграть
свою  роль  мои  заявления  об  ответственности  катанийских вулканологов за
гибель девяти экскурсантов в результате извержения, о возможности которого я
предупреждал за  несколько  недель.  После  чего и последовало  это решение,
принятое без шума, втихую, с храбростью, достойной истинных мафиози.

  Глава пятая,

  в которой говорится о "вулканологических  диагнозах",  делается попытка
обобщить  все известные данные о  долгой и сложной вулканологической истории
Этны и объясняется, почему в  1979 г. уснувшая Этна  была столь  же грозной,
насколько безобидным был в 1976 г. извергающийся Суфриер.

  И по сей день мне остаются неясными подспудные соображения, заставившие
в августе-сентябре 1979 г. отдельных сотрудников Катанийского университета и
стоявших  за ними лиц утверждать, что  экскурсантам,  желающим, как  обычно,
подняться к кратерам Этны, не угрожает абсолютно никакая опасность. В начале
августа я дал полностью противоположное заключение.
  Заключение  вулканолога сродни диагнозу врача или прогнозу метеоролога:
оно делается после обзора имеющихся  симптомов  или синдромов, после анализа
поддающихся измерению  параметров,  после  установления возможных  связей  и
причинно-следственных отношений между наблюдениями и измерениями и, наконец,
после  интерпретации всей имеющейся прямой и косвенной информации. Точно так
же  как  синоптики  предсказывают  погоду,  а  врачи  -  возможное  развитие
заболевания.
  Качество интерпретации и достоверность диагноза зависят как от качества
и  надежности произведенных  наблюдений и измерений, так и  от теоретических
знаний и опытности лечащего врача. И если врач может высказываться тем более
определенно, чем больше болезней пришлось ему наблюдать  на своем веку, то и
вулканолог,  изучая  извержения,  мало-помалу   вырабатывает  в  себе  некую
способность предвидения, имеющую  поистине  жизненную важность для  тех, кто
живет вокруг вулкана.
  Практика вулканолога  аналогична  медицинской: это сложный комплекс. Он
объединяет в себе знакомство с результатами испытаний, которые проводятся во
всем  мире,  публикуются   в   специальной   литературе   и  обсуждаются  на
профессиональных  конгрессах,  и  собственные лабораторные  исследования,  в
первую  очередь осмотр  пациентов.  Для  нас,  вулканологов, роль  пациентов
играют действующие вулканы.
  В  вулканологии  вести  "осмотр   пациента",  держась  на  почтительном
расстоянии  от  извергающихся  кратеров,  настолько же немыслимо,  насколько
глупо   осматривать   инфекционного  больного  с  другого  конца  палаты.  С
извергающимся вулканом приходится вести себя точно так же, как и  с больным:
не  только  подходить вплотную к  кратеру,  но  и  стараться исследовать его
возможно полнее и вести измерения возможно глубже.
  Примером  ошибочного  заключения,  сделанного  кабинетным  вулканологом
может служить диагноз,  поставленный одним профессором в августе 1976  г. во
время извержения Суфриера на Гваделупе. Читатель уже знаком с этой историей.
Напомню  лишь,  что  наблюдатель  находился  на  почтительном  расстоянии от
вулкана,  на  берегу,  на   удалении  восьми   километров,   а  в   качестве
доказательства  своей  правоты  приводил  данные  микроскопического  анализа
вулканической пыли, проведенного без  проверки  на месте (и  при этом весьма
плохо) одной из учениц профессора -  учительницей  средней школы, приехавшей
на  Гваделупу  провести отпуск.  Понятно,  что  ни измерить  температуру, ни
проанализировать  состав  газов,  ни составить  себе  мнение  об  эруптивных
явлениях    невозможно,    если    не    подниматься    к   кратеру,    чего
вулканологи-паникеры делать не желали, так  как риск  и физическая усталость
их не привлекают. Таким образом, извержение Суфриера шло до самого конца без
всяких эксцессов, ни  о какой палящей  туче не было  ни слуху ни духу, а  я,
оказавшись правым  и  тем самым  вызвав раздражение,  был  смещен со  своего
поста.
  Тремя  годами  позже, на Этне,  между кабинетными вулканологами  и мной
опять возникли разногласия, и хотя аргументы были  иными, наши  выводы вновь
оказались диаметрально противоположными. Только на сей раз бил тревогу  я, а
успокаивали мои оппоненты.
  Коллеги  из  Катании утверждали,  что  экскурсии  к  вершине  и  осмотр
кратеров  абсолютно  безопасны,  поскольку  кратеры  находились в  состоянии
покоя,   воцаряющемся   обычно   между  двумя   последовательными  периодами
активности. Этот покой, по их мнению, ничем не отличался от тех бесчисленных
периодов затишья, во  время  которых сотни  тысяч экскурсантов год  за годом
прогуливались  у  самых  краев  этнейских  провалов,  устраивали  пикники  и
фотографировались. Обратные  утверждения, заявляли  они,  не имеют под собой
никакого   основания,  а   посему   следует   незамедлительно  вновь  выдать
организаторам   автобусных   экскурсий   и   владельцам   канатной    дороги
аннулированное  без  всяких  на  то  убедительных  причин  разрешение  вновь
организовать  посещения этого уникального  места, к которому тысячи желающих
рвутся ежедневно в  течение летнего сезона. Рвутся  и,  пока нет разрешения,
сгорают  от  нетерпения.  Не  знаю  как  в  отношении  экскурсантов,   но  с
организаторами уж не могло быть и тени сомнений: сгорают...
  Сейчас я во всех подробностях опишу,  каким  путем я пришел к выводу  о
грозящей опасности,  чтобы стало ясно, как  в науках о природе  возникает то
или иное  мнение.  Заранее  прошу прощения  за  то,  что рассказ  мой  будет
чересчур обстоятельным. Итак...
  Пятого  августа  1979  г.,  только  я  успел  вернуться  во  Францию из
экспедиции на индонезийский вулкан Мерапи - тоже наш давний объект изучения,
как  мне позвонил  Антонио  Николозо.  Он  сообщил,  что  накануне появились
странные  явления:  юго-западная   бокка   начала  выбрасывать  значительные
количества раскаленных бомб. На Этне это  дело обычное. Непривычным  же было
то, что одновременно из бокки Нуова забила мощная струя  газа с пеплом более
чем километровой высоты.  Северный ветер отклонял  султан  и  уносил  его за
пределы видимости.  Пепел  осыпал Катанию, Аугусту  и даже  Сиракузы. Власти
заволновались,  и Антонио  просил  меня приехать. Насчет билета  на самолет,
сказал он,  можно  не  беспокоиться, несмотря на  разгар туристского сезона:
префект Катании  дал  соответствующие  инструкции  компании  "Али талия".  Я
вылетел немедленно. Уже через несколько часов, глядя в иллюминатор, я увидел
серый дымный султан, стлавшийся от вершины Этны до самого горизонта. Следует
учесть, что с борта самолета горизонт расширяется неизмеримо...
  Антонио встретил меня,  и  мы  тут  же покатили в  Николози. Вечер  еще
только начинался, но все уже погружалось в предгрозовую мглу - столь плотной
была  завеса,  застилавшая  небосвод  от края до края, лишь на  востоке и на
западе оставались просветы. Моросивший дождик из твердых частиц барабанил по
кузову автомобиля,  еще  более усугубляя  зловещее впечатление. Было  совсем
темно, когда мы приехали  в шале, построенное Антонио и его братом Орацио на
высоте около 2000 м, выше Каза-Кантоньера.  Султан не был виден, раскаленных
потоков  также  не  наблюдалось. Земля,  однако,  дрожала  под ногами  и  не
прекращался гул, похожий на  дальние раскаты  грома. Это свидетельствовало о
мощи  извержения. Мы  вышли  на  балюстраду, откуда  хорошо  просматривалась
долина  Валле-дель-Бове, и тут мы увидели красные потоки,  рвущиеся к городу
Форнаццо. В мощный бинокль  они смотрелись очень  красиво и  казались совсем
рядом.
  В  три  часа   утра  меня   разбудило   пугающее   затишье.  Извержение
прекратилось. На  рассвете  мы сели в машину и поехали вверх. Было тихо,  во
всех четырех  кратерах  - Вораджине,  северо-восточной бокке, бокке  Нуова и
юго-западной бокке  - беспечно курились фумаролы. Ни следа раскаленной лавы,
ни единого газового фонтана - затишье после бури, да и только. Разочарование
мое  было безмерно: примчаться сломя голову - и застать  лишь  самый хвостик
этого  уникального  по  своей  мощи, по своему объему, по всем  своим данным
прорыва газов.
  Вчетвером  - двое  братьев Николозо еще один проводник по имени Антонио
Томазелли и  я  решили спуститься в Валле-дель-Бове и  посмотреть, из  каких
трещин изливались лавовые потоки, наступавшие четыре дня подряд на Форнаццо,
но истощившиеся и замершие несколько часов назад.  Мы направились туда через
Валь-дель-Леоне  представляющую   собой   как   бы   залив  внутри   широкой
Валле-дель-Бове которая образовалась, вероятно, также в результате обрушения
верхушки древнего вулкана.
  Геологи, специально  изучавшие  Этну доказали, что  гора имеет долгую и
сложную вулканологическую историю, в ходе которой один за другим возникали и
скрывались  в  глубинах огромные  конусы. После каждого  такого исчезновения
оставалась кальдера  -  широкий  многокилометровый  кратер обрушения.  Можно
предположить,  что  наиболее древними вулканами - предшественниками нынешней
Этны  были Монте-Каланна и  Монте-Трифольетто сгинувшие в  широкой  кальдере
Валле-дель-Бове,  которая  раскинулась  подковой   5  на  6  км  в   сторону
Ионического моря. Некоторые  авторы считают,  однако что эта кальдера моложе
кальдер  Вавалачи и Эллитико,  переполненных  лавой  из  Монджибелло  -  как
звалась  Этна.  Губу кальдеры  Вавалачи  можно  заметить сегодня  только  по
перелому профиля склона у Пикколо Рифуджо "малого приюта" на отметке 2500 м:
если подниматься по южному склону средний уклон горы меняется на этом рубеже
с 8  до 4o, что легко заметно на глаз, но еще явственнее  ощутимо
по изменению  нагрузки  двигателя машины, по дыханию  и  работе  ног  пешего
туриста, особенно когда за плечами у него тяжелый рюкзак.
  Диаметр кальдеры Вавалачи  составлял, надо думать,  около  5 км. Кратер
Эллитико  имел в диаметре около 3  км и  располагался чуть  северо-восточнее
нынешней вершины, откуда пришли лавы,  залившие более молодую кальдеру, край
которой проходил, мне думается  через Торре-дель-Философо. Наверное именно в
этой  кальдере две  с  половиной  тысячи  лет  назад  Эмпедокл  наблюдал  за
таинственной игрой лав и газов. Наконец  самым поздним по времени обрушением
этнейского комплекса  была,  очевидно,  Валь-дель-Леоне.  Она  вся прорезана
заметными   глазу   трещинами   идущими  с  юго-запада  на  северо-восток  и
отражающими основное направление тектонических нарушений района Этны.
  В  ходе краткого но сильного извержения начала августа 1979 г. в долине
Валь-дель-Леоне,  а также  ниже - в Валле-дель-Бове  раскрылись  трещины, из
которых пошла лава. Мне хотелось посмотреть, действительно ли они пролегли в
направлении с юго-запада на северо-восток, как  это было и во время "нашего"
крупного извержения 1971 г. и при  извержении  1928 г., когда  излившийся из
трещин  мощный  поток  захлестнул  город  Маскали.  Вскоре мы убедились  что
трещины пролегают именно в этом направлении.
  Широко шагая, а  порой пускаясь чуть ли не вскачь спускались мы по этой
скалистой  пустынной местности, идущей под уклон, где полого, а где и круче
там  и  сям  были  разбросаны высокие  шлаковые конусы  -  свидетели боковых
извержений. Здесь магма подошла так близко к поверхности, что  ее газы бурно
вырываясь на волю, выбрасывали в воздух мириады раскаленных кусочков  шлака,
скапливавшихся вокруг этих очагов недолгого извержения.
  На этот раз как вп