отли-
ве, и было очень странно наблюдать, как волны закру-
чиваются в водоворотах, вздуваются и клокочут, точно
в водопаде, а порой раздается бормотание и ропот,
словно Гребень разговаривает сам с собой. Но когда
начинается прилив да еще в бурную погоду, в мире не
нашлось бы человека, который сумел бы благополучно
провести лодку ближе, чем в полумиле от этого места,
и ни один корабль не мог бы уцелеть тут. Рев волн
разносится вокруг не меньше, чем на шесть миль. Бли-
же к открытому морю вода особенно буйствует, и имен-
но там пляшут пляску смерти огромные валы, которые
в этих краях были прозваны Веселыми Молодцами. Я
слышал, что они достигают в высоту пятидесяти футов,
но, конечно, в виду имелась только зеленая вода, так
как пена и брызги взлетают вверх и на сто футов. По-
лучили ли они это имя за свои движения, быстрые и
прихотливые, или за шум, который они поднимают, со-
трясая весь Арос, когда прилив достигает высшей точ-
ки, я сказать не могу.
   При юго-западном ветре эта часть  нашего  архипелага  превращается  в
настоящую ловушку. Если бы даже кораблю  удалось  благополучно  миновать
рифы и выдержать натиск Веселых Молодцов, его все равно выбросило бы  на
берег на южной оконечности Ароса в Песчаной бухте, где столько несчастий
обрушилось на нашу семью, о чем я теперь и намерен рассказать.  Воспоми-
нание обо всех этих опасностях, таящихся в местах, так давно мне  знако-
мых, заставляет меня особенно радоваться работам, которые теперь ведутся
там, чтобы построить маяки на мысах и отметить буями фарватеры у берегов
наших закованных в скалы, негостеприимных островов.
   Местные жители рассказывают немало историй про  Арос,  и  я  вдосталь
наслушался их от Рори, старого слуги моего дяди, который издавна  служил
Маклинам и навсегда остался в доме своих прежних  хозяев.  Существовала,
например, легенда о неприкаянном морском духе, который обитал в  кипящих
волнах Гребня, занимаясь там злыми делами. Как-то в Песчаной  бухте  ру-
салка подстерегла одного волынщика и всю долгую ясную летнюю ночь напро-
лет пела ему, так что наутро он лишился рассудка и с  той  поры  до  дня
своей смерти повторял только одну фразу. Как она звучала  по-гэльски,  я
не знаю, но переводили ее так: "Ах, чудесное пение, доносящееся  из  мо-
ря!" Были известны случаи, когда тюлени, облюбовавшие эти берега,  заго-
варивали с людьми на человечьем языке и предсказывали великие несчастья.
Именно здесь ступил на землю некий святой, когда отправился из  Ирландии
обращать в христианство жителей Гебридских островов.  И  право,  на  мой
взгляд он заслуживает названия святого, ибо пройти  на  утлом  суденышке
тех далеких времен по такому бурному морю и благополучно  высадиться  на
столь коварном берегу, безусловно, значило сотворить чудо. Ему, а  может
быть, кому-нибудь из монахов, его учеников,  построившему  здесь  келью,
Арос и обязан своим святым и прекрасным названием - Дом Божий.
   Однако среди всех этих сказок была одна, которая казалась мне правдо-
подобнее других. Рассказывали, что буря, разметавшая корабли Непобедимой
Армады у северо-западных берегов Шотландии, выбросила один большой гале-
он на камни Ароса, и он на глазах кучки зрителей на вершине холма  через
мгновение затонул со всей командой, не спустив флага. Эта легенда  могла
таить в себе долю истины, потому что другой корабль Армады затонул у се-
верного берега, в двадцати милях от Гризепола. Мне казалось, что эта ис-
тория рассказывается намного серьезнее и с гораздо большими подробностя-
ми, чем остальные предания, а одна деталь и  вовсе  убедила  меня  в  ее
правдивости: легенда сохранила название корабля, и, на мой взгляд,  оно,
несомненно, было испанским. Он назывался "Эспирито Санто" - огромный ко-
рабль со многими пушечными палубами,  нагруженными  сокровищами,  цветом
испанской знати и свирепыми "солдадос", который теперь, покончив с  вой-
нами и плаваниями, навеки упокоился на дне  Песчаной  бухты  у  западной
оконечности Ароса. Никогда больше не загремят пушки этого  могучего  ко-
рабля "Дух Святой", и попутный ветер не понесет его  в  дальние  страны,
навстречу удаче. Ему остается только тихо гнить среди чащи водорослей  и
слушать вопли Веселых Молодцов, когда подымается прилив. С самого начала
эта мысль казалась мне удивительной, и она становилась все  удивительнее
по мере того, как я ближе знакомился с  Испанией,  откуда  этот  корабль
отплыл в обществе стольких горделивых товарищей, и с  королем  Филиппом,
богатым королем, отправившим его в это плавание.
   А теперь я должен сказать вам, что в этот день, когда я шел из Гризе-
пола к Аросу, мои мысли были заняты как раз "Эспирито Санто".  Тогдашний
ректор Эдинбургского университета, прославленный писатель доктор Роберт-
сон, был обо мне хорошего мнения, и по его поручению я занялся  разбором
старинных документов, чтобы отделить истинно ценные  от  неинтересных  и
ненужных. И вот, к моему большому удивлению, я нашел среди  них  заметку
об этом самом корабле "Эспирито Санто" - в ней указывалось имя капитана,
сообщалось, что корабль этот вез значительную часть  испанской  казны  и
погиб у Росса под Гризеполом, но где именно, осталось  неизвестным,  так
как полудикие племена, обитавшие там в те времена,  не  пожелали  ничего
сообщить королевским чиновникам. Сопоставив между собой все эти сведения
- местное предание и результаты расследования, произведенного по приказу
короля Якова, - я проникся твердым убеждением, что  местом,  которое  он
тщетно разыскивал, могла быть только маленькая Песчаная бухта на остров-
ке моего дяди; и будучи человеком практической  складки,  интересующимся
механикой, я с тех пор все время прикидывал, каким способом  можно  было
бы поднять этот галеон со всеми его золотыми слитками и дублонами, чтобы
вернуть нашему роду Дарнеуэй его давно забытое достоинство и богатства.
   Однако мне вскоре пришлось с раскаянием отказаться от  своих  планов.
Мои мысли внезапно обратились к совсем иным предметам, и с тех пор,  как
я стал свидетелем странной божьей кары,  мысль  о  сокровищах  мертвецов
стала мне противна. Но даже и в то время двигали мною не жадность  и  не
корыстолюбие, ибо если я и мечтал о богатстве, то не ради себя,  а  ради
той, которая была бесконечно дорога моему сердцу - ради Мери-Урсулы, до-
чери моего дяди. Она получила хорошее воспитание и училась  в  пансионе,
хотя бедняжке жилось бы легче, если бы она прозябала в невежестве.  Арос
был неподходящим для нее местом; она видела там только  старика  Рори  и
своего отца, одного из самых несчастных людей в Шотландии, который вырос
в обнищавшем поместье, среди суровых приверженцев Камерона, долгое время
плавал между Клайдом и островами, а теперь без  всякой  охоты  занимался
овцеводством и ловил рыбу, чтобы прокормить себя и дочь.  Если  даже  я,
проводя на Аросе месяц - два, начинал иногда  скучать,  то  представьте,
как тяжко приходилось Мери, которая была вынуждена  жить  в  этой  глуши
круглый год, видеть только овец да чаек и слушать, как поют и пляшут Ве-
селые Молодцы.


   ГЛАВА II
   ЧТО ПРИНЕС АРОСУ РАЗБИТЫЙ КОРАБЛЬ

   Когда я вышел к морю напротив Ароса, уже начался прилив, и мне  оста-
валось только свистом вызвать Рори с лодкой, а самому ждать  на  дальнем
берегу. Повторять сигнал не было нужды. Едва я свистнул,  как  в  дверях
появилась Мери и помахала мне платком, а старый длинноногий слуга, ковы-
ляя по песку, поспешно спустился к пристани. Как он ни торопился,  бухту
он пересек не так уж скоро: несколько раз он клал весла,  нагибался  над
кормой и внимательно вглядывался в воду. Когда Рори приблизился к  бере-
гу, мне показалось, что он сильно состарился, исхудал и  как-то  странно
избегает моего взгляда. Ялик подновили - на нем появились две новые ска-
мейки и несколько заплат из редкостного заморского дерева, названия  ко-
торого я не знаю.
   - Послушай-ка, Рори, - сказал я,  когда  мы  отправились  в  обратный
путь, - какое хорошее дерево! Откуда оно у вас?
   - Не больно-то оно поддается рубанку, - с неохотой пробормотал  Рори.
Бросив весла, он наклонился над кормой точно так же, как когда  он  плыл
за мной, и, опираясь на мое плечо, стал с выражением ужаса  вглядываться
в волны.
   - Что случилось? - спросил я, растерявшись.
   - Опять эта рыбища, - ответил старик, берясь за весла.
   Больше мне ничего не удалось от него добиться - на все мои вопросы он
только таинственно на меня поглядывал и зловеще качал  головой.  Поддав-
шись необъяснимой тревоге, я также стал всматриваться в воду за  кормой.
Она была прозрачной и зеркальной, но тут, на середине бухты, очень  глу-
бокой. Некоторое время я ничего не видел, но потом мне почудилось, будто
что-то темное, может быть, большая рыба, а может быть, просто тень, нас-
тойчиво следует за яликом. И тут я вспомнил один из суеверных  рассказов
Рори о том, как в Морвене на переправе, во время какой-то кровавой  усо-
бицы между кланами, невиданная прежде рыба несколько лет  провожала  па-
ром, так что в конце концов никто уже не осмеливался  переправляться  на
другую сторону.
   - Она поджидает... знает кого, - сказал Рори.
   Мери встретила меня у самой воды, и мы поднялись с ней вверх по скло-
ну к аросскому дому. И снаружи и внутри я заметил много перемен. Сад был
обнесен оградой из того же дерева, какое пошло на починку лодки; на кух-
не стояли кресла, обтянутые чужеземной парчой, "а окне  висели  парчовые
занавески, на комоде красовались часы, но они не шли; с потолка  свисала
медная лампа; накрытый к обеду стол щеголял тонкой скатертью и  серебря-
ной посудой. Все эти новые богатства были выставлены напоказ  в  убогой,
так хорошо мне знакомой, старой кухне, где все еще стояли скамья с высо-
кой спинкой и табуреты, а в нише -  кровать  Рори;  где  солнце  светило
сквозь широкую трубу на тлеющий в очаге торф; где на  полке  над  очагом
лежали трубки, а на полу стояли треугольные  плевательницы,  наполненные
вместо песка ракушками; где каменные стены ничем не были украшены, а  на
простом деревянном полу лежали три половичка, прежде единственное  укра-
шение кухни, - три ковра бедняка, невиданные в  городах,  сплетенные  из
холстины, черного сукна воскресных сюртуков и грубой  дерюги,  залоснив-
шейся оттого, что она долго терлась о лодочные скамьи. Эта кухня, как  и
весь дом, славилась в этих краях - такой она была чистенькой и уютной, и
теперь, увидев эти нелепые, недостойные ее добавления,  я  возмутился  и
даже почувствовал гнев. Если вспомнить, зачем я сам в этот раз приехал в
Арос, то подобное чувство следовало бы назвать неоправданным  и  неспра-
ведливым. Но в первую минуту оно опалило мое сердце огнем.
   - Мери, - сказал я, - я привык звать это место моим родным  домом,  а
теперь я его не узнаю.
   - А для меня это место всегда было родным домом, -  ответила  она,  -
домом, где я родилась и где я хотела бы умереть. И мне тоже не  по  душе
эти вещи, не по душе, как они попали к нам, и все то, что они принесли с
собой. Лучше бы им сгинуть в море, чтобы теперь над ними плясали Веселые
Молодцы.
   Мери всегда была серьезной - это, пожалуй, была  единственная  черта,
унаследованная ею от отца, - однако тон, которым она произнесла эти сло-
ва, был не только серьезным, но даже мрачным.
   - Да, - сказал я, - я так и опасался, что вещи эти принесло кораблек-
рушение, то есть смерть. Правда, когда скончался мой отец, я вступил  во
владение его имуществом без угрызений совести.
   - Твой отец умер чистой смертью, как говорится, - ответила Мери.
   - Верно, - продолжал я, - а кораблекрушение подобно божьей каре.  Как
называлось это судно?
   - Оно звалось "Христос-Анна", - произнес голос позади меня, и,  обер-
нувшись, я увидел в дверях дядю.
   Это был невысокий угрюмый человек с длинным  лицом  и  очень  темными
глазами; в пятьдесят шесть лет он был еще крепок и подвижен и с виду по-
ходил не то на пастуха, не то на матроса. Ни разу в жизни  я  не  слышал
его смеха. Он постоянно читал Библию, много молился, как в обычае у  ка-
мерониян, среди которых он рос; он вообще представляется мне  во  многом
схожим с этими горцами-проповедниками кровавых времен,  предшествовавших
революции. Однако благочестие не принесло ему утешения и даже,  как  мне
казалось, не служило ему опорой. У него бывали  припадки  черной  тоски,
когда он изнывал от страха перед адом, но в прошлом он вел  не  очень-то
праведную жизнь, о которой все еще вспоминал со вздохом,  и  по-прежнему
оставался грубым, суровым, мрачным человеком.
   Пока он стоял на пороге, солнце освещало шотландский  колпак  на  его
голове и трубку, заткнутую в петлицу куртки, а когда он вошел в кухню, я
заметил, что он, как и Рори, постарел и побледнел, что его лицо избороз-
дили глубокие морщины, а белки глаз  отливают  желтизной,  точно  старые
слоновьи клыки или кости мертвецов.
   - "Христос-Анна", - повторил  он,  растягивая  первое  слово.  -  Ко-
щунственное название.
   Я поздоровался с ним и похвалил его цветущий вид,  сказав  при  этом,
что я опасался, не был ли он болен.
   - Плоть моя здорова, - ответил он резко, - да, здорова и грешна,  как
и твоя. Обедать! - крикнул он Мери, а затем вновь повернулся ко  мне.  -
Неплохие вещи, а? Часы-то какие! Только они не ходят, а  скатерть  самая
что ни на есть льняная. Хорошие, дорогие вещи! Вот за такое-то добро лю-
ди нарушают заповеди господни; за такое-то добро, а может, даже и  поху-
же, люди восстают на бога и его заветы и горят за это в аду; потому-то в
Писании и называется оно проклятым. Эй, Мери, - вдруг раздраженно  крик-
нул он, - почему ты не поставила на стол оба подсвечника?
   - А к чему они нам среди бела дня? - спросила она.
   Однако дядя ничего не желал слушать.
   - Мы будем любоваться на них, пока можно, - сказал он.
   И пара массивных подсвечников чеканного  серебра  была  водружена  на
стол, убранство которого и так уже не подходило простой деревенской кух-
не.
   - Их выбросило на берег десятого февраля, часов так в десять  вечера,
- начал рассказывать мне дядя. - Ветра не было, но  волна  шла  крупная,
ну, Гребень их и затянул, как я полагаю. Мы с Рори еще днем видели,  как
они старались выйти к ветру. Не слишком-то он слушался руля, этот "Хрис-
тос-Анна", все уваливался под ветер. Да, тяжеленько им пришлось. Матросы
так и не слезали с реев, а холод стоял страшный - вот-вот снег пойдет. А
ветер-то чуть подымется и тут же стихнет, только подразнит их  надеждой.
Да, тяжеленько, тяжеленько им пришлось. Уж тот, кто добрался бы до бере-
га, мог бы возгордиться.
   - И все погибли? - воскликнул я. - Да смилуется над ними бог!
   - Ш-ш, - сказал он строго, - я не позволю молиться за мертвецов у мо-
его очага.
   Я возразил, что в моем восклицании не было ничего папистского,  а  он
принял мои извинения с несвойственной ему покладистостью и тут же  заго-
ворил о том, что, по-видимому, стало для него излюбленной темой:
   - Мы с Рори отыскали его в Песчаной бухте, а все это добро было внут-
ри. В Песчаной бухте порой бывает толчея - то воду гонит к  Веселым  Мо-
лодцам, а то, когда идет прилив и слышно, как у дальнего конца Ароса ре-
вет Гребень, обратное течение заворачивает в Песчаную  бухту.  Оно-то  и
подхватило этого "ХристаАнну" и понесло кормой вперед - нос лежит теперь
куда ниже кормы, и все днище открылось. Ну и треск был, когда его удари-
ло о камни! Господи, спаси нас и помилуй! Нелегко живется  морякам,  хо-
лодная у них, опасная жизнь. Я сам немало  времени  провел  над  пучиной
морской. И зачем только господь сотворил эту скверную  воду!  Он  создал
долины и луга, сочные зеленые пастбища, тучную красивую землю...
   И ликуют они и поют,
   Ибо радость Ты им даровал, как говорится в  стихотворном  переложении
псалмов. Не то чтобы от этого они стали благочестивее, но зато  красивы,
да и запоминать их легче. "Кто в море уходит на кораблях", - как  в  них
еще говорится, -
   И трудится над бездной вод,
   Тому господь свои труды
   И чудеса узреть дает.
   Ну, говорить-то легко. Давид, наверно, не слишком хорошо знал море, а
я одно скажу: да не будь это напечатано в Библии, так я бы  уж  подумал,
что не господь, а сам проклятый черный дьявол сотворил море. От него  не
жди ничего хорошего, кроме рыбы. Ну, да Давид, небось, думал о том,  как
господь несется на крыльях бури. Ничего не скажешь - хорошенькие  чудеса
дал господь узреть "Христу-Анне". Да что там чудеса! Кара это была, кара
во тьме ночной посередь чудищ морской пучины. А души их - ты только  по-
думай! - души их, может, не были еще готовы! Море - проклятое преддверье
ада!
   Я заметил, что в голосе моего дяди слышалось неестественное волнение,
и он подкреплял свою речь жестами, чего прежде  никогда  не  делал.  При
этих последних словах, например, он наклонился, оперся о мое колено рас-
топыренными пальцами и, побледнев, заглянул: мне в лицо, и я увидел, что
его глаза горят глубоким огнем, а у рта залегли дрожащие складки.
   Вошел Рори, и мы приступили к обеду, но это лишь  ненадолго  отвлекло
дядю от прежних мыслей. Правда он задал мне несколько  вопросов  о  моих
успехах в колледже, но я заметил, что думает он о другом, и  даже  когда
он произносил свою импровизированную благодарственную молитву (как всег-
да, длинную и бессвязную), я, и в ней услышал отзвуки все той  же  темы,
ибо он молился, чтобы господь "был милосерден  к  бедным,  безрассудным,
сбившимся с пути грешникам, всеми покинутым здесь у  великих  и  мрачных
вод". Затем он повернулся к Рори.
   - Была она там? - спросил дядя.
   - Была, - сказал Рори.
   Я заметил, что они оба говорили как бы между собой и с некоторым сму-
щением, а Мери покраснела и опустила взгляд. Отчасти желая показать свою
осведомленность и тем рассеять неловкость, а отчасти  потому,  что  меня
снедало любопытство, я вмешался в их разговор.
   - Вы имели в виду рыбу? - спросил я.
   - Какую еще рыбу! - вскричал мой дядя. - Он про рыбу говорит! Рыба! У
тебя мозги зажирели. Только и думаешь, что о плотских желаниях. Это злой
дух, а не рыба!
   Он говорил с большой горячностью, словно рассердившись. Должно  быть,
мне не понравилось, что меня так резко оборвали, - молодежи  свойственна
строптивость. Во всяком случае, насколько помню, я возразил ему и с  жа-
ром стал обличать детские суеверия.
   - А еще учишься в колледже! - язвительно произнес дядя Гордон. -  Од-
ному богу известно, чему они вас там учат. Что же, по-твоему, в этой со-
леной пустыне нет ничего - там, где растут  морские  травы  и  копошатся
морские звери, куда солнце заглядывает изо дня в день? Нет, море  похоже
на сушу, только куда страшнее. И раз есть люди на берегу,  значит,  есть
люди и в море - может, они и мертвецы, но  все  равно  люди;  а  что  до
дьяволов, так нет ужаснее морских дьяволов. Если уж на то пошло,  то  от
сухопутных дьяволов нет большого вреда. Давным-давно, когда  я  еще  был
мальчишкой и жил на юге, так в Пиви-Мосс водился  старый  лысый  дух.  Я
своими глазами его видел - сидел он на корточках в трясине, а сам серый,
что могильный камень. Жуткий такой, вроде жабы, только трогать он никого
не трогал. Ну, конечно, шел бы мимо распутник, от которого  господь  от-
вернулся, какой-нибудь там нераскаянный грешник, так эта тварь  на  него
набросилась бы, - а вот в пучине морской водятся дьяволы, которые и доб-
рого христианина не пощадят. Да, господа хорошие,  коли  бы  вы  утонули
вместе с беднягами на "Христе-Анне", вы бы теперь  на  себе  испробовали
милосердие моря. Поплавай вы по нему с мое, так ненавидели  бы  его  еще
лютее, чем я. Да гляди вы глазами, которыми вас одарил господь, так  по-
няли бы всю злобу моря, коварного, холодного, безжалостного, - и  всего,
что водится в нем с господнего соизволения: крабы всякие,  которые  едят
мертвецов, чудовища-киты и рыбы -  весь  их  рыбий  клан  -  с  холодной
кровью, слепые, жуткие твари. Знали бы вы, -  вскричал  он,  -  как  оно
у