е, что есть у меня своя честь, не
хуже вашей, хоть я и не хвастаю ею с утра до вечера, словно  чудом  гос-
подним. Нет в этом ничего примечательного, и я держу свою честь в  суме,
пока она мне не понадобится. Смотрите, вот вам пример: сколько времени я
провел здесь с вами, в вашей комнате? Разве вы не сказали мне, что  одни
в доме? А эта золотая утварь! Вы сильны духом - допускаю, но вы  старик,
безоружный старик, а у меня с собой нож. Что стоит мне разогнуть руку  в
локте и всадить вам клинок в кишки, а там ищи меня по всем улицам с  ва-
шими кубками за пазухой! Думаете, не хватило у  меня  на  это  смекалки?
Хватило! А все-таки я от этого отказался. Вот они, ваши проклятые кубки,
целехоньки, как в ризнице. И у вас сердце отстукивает ровно, как часы. А
я сейчас уйду отсюда таким же бедняком, каким и  вошел,  с  единственной
беляшкой, которой вы меня попрекаете. И вы  еще  говорите,  что  чувство
чести мне неведомо, да разразит меня бог!
   Старик поднял правую руку.
   - Знаете, кто вы такой? - сказал он. - Вы разбойник, милейший,  бесс-
тыдный и бессердечный разбойник и бродяга. Я провел с вами  только  час.
И, поверьте мне, я чувствую себя опозоренным! Вы ели и пили за моим сто-
лом, но теперь мне тошно видеть вас. Уже рассвело, и ночной птице пора в
дупло. Пойдете вперед или за мной?
   - Это как вам угодно, - сказал поэт, вставая со стула. - В вашей  по-
рядочности я не сомневаюсь. - Он задумчиво осушил свой кубок. - Хотел бы
я уверовать и в ваш ум, - продолжал он, постучав себя пальцем по лбу,  -
но годы, годы! Мозги плохо работают, размягчаются.
   Из чувства самоуважения старик пошел вперед; Вийон последовал за ним,
посвистывая и заткнув большие пальцы за кушак.
   - Да смилуется над вами господь, - сказал на пороге владетель  Бризе-
ту.
   - До свиданья, папаша, - ответил ему Вийон, зевая. - Премного  благо-
дарен за холодную баранину.
   Дверь за ним захлопнулась. Над белыми крышами занимался рассвет. Сту-
деное, хмурое утро привело за собой пасмурный день. Вийон  стал  посреди
улицы и потянулся всем телом.
   "Нудный старичок, - подумал он. - А любопытно, сколько  могут  стоить
его кубки?"



   ДОМ НА ДЮНАХ

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   О ТОМ, КАК Я ЗАНОЧЕВАЛ В ГРЭДЕНСКОМ ЛЕСУ И ЗАМЕТИЛ СВЕТ В ПАВИЛЬОНЕ

   В юности я был очень нелюдим. Я гордился тем, что держусь особняком и
не нуждаюсь в обществе; в сущности, у меня не было ни друзей,  ни  близ-
ких, пока я не встретил ту, которая стала мне и другом, и женой,  и  ма-
терью моих детей.
   Я был относительно близок только с одним человеком - это был Р. Норс-
мор, владелец Грэден Истера в Шотландии. Мы с ним вместе учились, и хотя
не питали особой симпатии друг к другу или склонности к откровенным  бе-
седам, но нас роднило сходство темпераментов. Мы считали себя  мизантро-
пами, а теперь я вижу, что мы были просто надутые юнцы. Это нельзя  было
назвать дружбой, скорее это было содружество  двух  нелюдимов.  Исключи-
тельная вспыльчивость Норсмора не  позволяла  ему  уживаться  с  другими
людьми; а так как он уважал мою молчаливую сдержанность и  не  навязывал
мне своих мнений, я тоже мирился с его обществом. Помнится, мы даже  на-
зывали себя друзьями.
   Когда Норсмор получил свой диплом, а я решил бросить университет,  он
пригласил меня погостить к себе в Грэден Истер,  и  тогда-то  я  впервые
познакомился с местом моих позднейших приключений. Помещичий  дом  стоял
на открытом и мрачном пустыре, милях в трех от  берега  Северного  моря.
Большой и неуклюжий, как казарма, он был выстроен из  мягкого  камня  и,
подверженный ветрам и туманам побережья, снаружи весь обветшал, а внутри
в нем было сыро и дуло изо всех углов. Расположиться в нем  с  комфортом
нечего было и думать. Но на северной оконечности поместья, среди пустын-
ных отмелей и сыпучих дюн, между морем и рощей, стоял небольшой павильон
современной постройки, как раз отвечавший нашим вкусам. В этом  уединен-
ном убежище, мало разговаривая, много читая и встречаясь лишь за обеден-
ным столом, мы с Норсмором провели четыре ненастных зимних месяца. Может
быть, я прожил бы там и дольше, но однажды мартовским вечером у нас про-
изошла размолвка, которая принудила меня покинуть Грэден Истер.
   Норсмор говорил запальчиво; я, должно быть, ответил на этот раз  кол-
костью. Он вскочил со стула, бросился на меня, и мне, без преувеличения,
пришлось бороться за свою жизнь. Лишь с большим трудом мне удалось  одо-
леть его, потому что силы у нас были почти равные, а тут его,  казалось,
сам бес обуял.
   Наутро мы встретились как ни в чем не бывало, но я счел за благо  по-
кинуть его, и он не пытался меня удерживать.
   Прошло девять лет, и я снова посетил эти места. В те дни,  обзаведясь
крытой одноколкой, палаткой и железной печуркой, я целыми днями шагал за
своей лошадкой и на ночь располагался по-цыгански в какой-нибудь  рассе-
лине или на лесной опушке. Так я прошел  по  самым  диким  и  уединенным
уголкам Англии и Шотландии. Никто меня не тревожил письмами - ведь у ме-
ня не было ни друзей, ни  родственников,  а  теперь  даже  и  постоянной
"штаб-квартиры", если не считать ею контору моего  поверенного,  который
дважды в год переводил мне мою ренту. Такая жизнь восхищала  меня,  и  я
ничего лучшего не желал, как состариться  среди  вересковых  пустошей  и
умереть где-нибудь в придорожной канаве.
   Я всегда старался отыскать для ночевки укромное место,  где  бы  меня
никто не потревожил,  и  теперь,  очутившись  в  другой  части  того  же
графства, я вспомнил о доме на дюнах. Даже проселочной  дороги  не  было
там во всей округе ближе чем за три мили. Ближайший город, вернее, рыба-
чий поселок, был за шесть-семь миль. Окружавший поместье пустырь тянулся
вдоль побережья полосой миль на десять в длину и от трех до  полумили  в
ширину. Подступ со стороны бухты был прегражден зыбучими отмелями.  Едва
ли во всем Соединенном королевстве найдется лучшее убежище. Я решил  ос-
тановиться на неделю в прибрежном лесу и, сделав большой переход, достиг
цели на исходе ненастного сентябрьского дня.
   Как я говорил, поместье окружали дюны и так  называемые  в  Шотландии
"линки", то есть пустоши, на которых движение песков было приостановлено
травянистым покровом. Павильон стоял на плоском месте, от моря его отго-
раживала запутанная гряда песчаных дюн, а позади согнутых ветром  порос-
лей бузины начинался лес. Выступ скалы поднимался над  песками,  образуя
мыс между двумя мелкими бухтами, а за линией прибоя небольшим  островком
торчал еще один выступ, круто обрывавшийся в море. При отливе обнажались
широкие полосы зыбучих песков - гроза всей округи. Говорили, что у само-
го берега, между мысом и островом, эти пески поглощали человека в четыре
с половиной минуты, хотя едва ли  были  основания  для  такой  точности.
Местность изобиловала кроликами, а над домом все время с плачем носились
чайки. В летний день здесь бывало солнечно и  радостно,  но  в  сумерках
сентябрьского заката, при сильном ветре и буйном прибое,  набегавшем  на
отмели, все напоминало о кораблекрушениях и о выброшенных морем утоплен-
никах. Корабль, который лавировал против ветра на горизонте,  и  обломки
корабельного остова, погребенные у моих ног песчаной дюной, еще усилива-
ли тягостное впечатление.
   Павильон - он был выстроен последним владельцем, дядей Норсмора, бес-
толковым и расточительным дилетантом, - мало пострадал  от  времени.  Он
был двухэтажный, построен в итальянском стиле и окружен  полоской  сада,
от которого уцелело только несколько клумб самых выносливых цветов.  Те-
перь, когда ставни были заколочены, казалось, что он не только  покинут,
но никогда и не был обитаем. Норсмор явно отсутствовал: то ли по  своему
обыкновению уныло отсиживался в каюте собственной яхты, то ли решил нео-
жиданно появиться и вызывающе блеснуть в светском обществе - об  этом  я
мог только догадываться. Место же своим безлюдьем угнетало  даже  такого
отшельника, каким был я. Ветер заунывно выл в трубах, и, словно спасаясь
в свое привычное убежище, я повернул лошадь и, погоняя ее, направил  по-
возку к опушке леса.
   Грэденский лес был насажен для защиты полей от сыпучих  песков  побе-
режья. Дальше от берега бузину постепенно сменяли другие породы, но  все
деревья были чахлые и низкорослые, как  кустарник.  Им  приходилось  все
время бороться за свою жизнь: долгими зимними ночами они гнулись под на-
пором свирепых бурь; уже ранней весной листья у них облетали, и для это-
го оголенного леса начиналась осень. Еще дальше  высился  холм,  который
вместе с островом служил ориентиром для моряков. Когда холм открывался к
северу от острова, кораблям следовало твердо  держать  курс  на  восток,
чтобы не напороться на мыс Грэден и Грэденские рифы. По низине между де-
ревьями протекал ручеек и, запруженный тиной и палым листом, то  и  дело
застаивался в крохотных заводях. Кое-где в лесу попадались развалины ка-
ких-то строений; по мнению Норсмора, это были остатки келий,  в  которых
когда-то скрывались отшельники.
   Я отыскал нечто вроде ложбинки, в которой бил холодный ключ, и здесь,
расчистив место от терновника, разбил палатку  и  развел  костер,  чтобы
приготовить ужин. Лошадь я стреножил и пустил пастись неподалеку на  лу-
жайке. Крутые склоны ложбины не только скрывали свет моего костра, но  и
защищали меня от ветра, сильного и холодного.
   Мой образ жизни закалил меня и приучил к умеренности.  Я  пил  только
воду и редко ел что-нибудь, кроме овсянки в разных видах. Мне достаточно
было нескольких часов сна; хотя я и просыпался с рассветом, но с  вечера
подолгу лежал под темным или звездным сводом ночи. Так  и  в  Грэденском
лесу: хотя я крепко уснул в восемь часов  вечера,  но  проснулся  уже  к
одиннадцати, бодрый и освеженный, без всякой сонливости и  утомления.  Я
встал и долго сидел у  костра,  наблюдая,  как  над  головой  беспокойно
мелькали облака и верхушки деревьев, слушая ветер и шум прибоя, и  нако-
нец, устав от бездействия, оставил свою ложбину и побрел к опушке  леса.
Молодой месяц едва пробивался сквозь туман, но, когда я вышел  из  лесу,
стало светлее. В ту же минуту резкий порыв ветра дохнул на меня  соленым
запахом моря и с такой силой ударил в лицо колючими  песчинками,  что  я
нагнул голову.
   Когда я поднял глаза и осмотрелся, я заметил  свет  в  павильоне.  Он
двигался от окна к окну, словно кто-то переходил из комнаты в комнату  с
лампой или свечой. Некоторое время я следил за ним с большим изумлением.
Днем павильон был явно необитаем, теперь настолько же явно в нем  кто-то
находился. Сначала мне пришло в голову, что туда забралась шайка  граби-
телей и очищала теперь кладовые и буфеты Норсмора, всегда полные  посуды
и запасов. Но что могло привести грабителей в Грэден Истер? И к тому  же
все ставни были распахнуты, а такие гости, наоборот, плотнее прикрыли бы
их. Я отбросил эту мысль и стал искать других объяснений.  Должно  быть,
вернулся сам Норсмор и теперь осматривает и проветривает помещение.
   Как я уже говорил, нас с Норсмором  не  связывало  чувство  искренней
привязанности, но, даже если бы я любил его, как брата, я настолько  до-
рожил своим одиночеством, что все равно постарался бы избегнуть его  об-
щества. Поэтому я поскорее вернулся в лес и с истинным наслаждением сно-
ва уселся у костра. Я избежал встречи; передо мной  еще  одна  спокойная
ночь. А наутро можно будет либо незаметно ускользнуть еще до пробуждения
Норсмора, либо нанести ему визит, только покороче.
   Но когда настало утро, создавшееся положение показалось мне настолько
забавным, что я отбросил все колебания. Норсмор был в моей власти,  и  я
задумал подшутить над ним, хотя и знал, что с таким человеком,  как  он,
шутить рискованно. Заранее радуясь своей затее, я устроился среди зарос-
лей бузины так, что мне видна была дверь павильона. Все ставни были сно-
ва прикрыты, что, помнится, показалось мне странным, а самое здание  при
утреннем свете, озарявшем его белые стены и  зеленые  жалюзи,  выглядело
привлекательным и уютным. Часы проходили за часами, а Норсмор не подавал
признаков жизни. Я знал, что он соня и лежебока, однако к полудню терпе-
ние мое истощилось. Сказать по правде, я уже решил  позавтракать  в  па-
вильоне, и меня стал мучить голод. Как мне ни досадно было упускать воз-
можность подшутить над Норсмором, голод взял свое, и я, с огорчением по-
жертвовав шуткой, вышел из лесу.
   Когда я подошел поближе, вид дома чем-то обеспокоил меня.  По-видимо-
му, с вечера ничего не изменилось, а я почему-то надеялся встретить  ка-
кие-нибудь внешние признаки присутствия человека. Но  нет:  ставни  были
плотно прикрыты, из труб не шел дым, и на входной  двери  висел  большой
замок. Норсмор, очевидно, вошел через заднюю дверь - таково было естест-
венное и единственно приемлемое объяснение, - и вы можете судить, как  я
был изумлен, когда, обогнув дом, я нашел и заднюю дверь на запоре.
   Я вернулся к прежнему предположению о грабителях и досадовал на  себя
за вчерашнее бездействие. Я осмотрел все окна нижнего этажа и  не  нашел
никаких повреждений; я попробовал замки, но они не поддавались. Возникал
вопрос: каким путем грабители (если это были грабители) проникли в  дом?
Они могли пробраться, думал я, по крыше пристройки, где Норсмор занимал-
ся фотографией, а оттуда, взломав окно кабинета или моей бывшей комнаты,
им легко было забраться в дом.
   Я сам последовал этому вымышленному примеру - взобрался  на  крышу  и
попробовал ставни. Обе были заперты, но  я  не  сдавался  и,  нажав  по-
сильнее, чтобы приоткрыть одну из них, поцарапал при этом руку. Я помню,
что приложил руку ко рту и с минуту зализывал  ранку,  как  собака.  При
этом я машинально глядел на отмели и на море и заметил в нескольких  ми-
лях к северовостоку большую парусную яхту. Потом поднял  раму  и  проник
внутрь.
   Я прошел по всему дому, и удивление мое усилилось. Нигде ни малейшего
беспорядка - наоборот, комнаты необычно чисты и прибраны. В каминах  ле-
жали дрова и растопка; три спальни были убраны с  роскошью,  непривычной
для Норсмора; умывальники были налиты водой, кровати оправлены на  ночь;
стол накрыт на три прибора, а на буфете -  множество  холодных  закусок,
салатов и соусов. Ясно было, что здесь ждали гостей. Но какие же  гости,
если Норсмор ненавидел общество? И, кроме того, зачем понадобилось гото-
вить дом к этому приему тайно, под покровом ночи? И почему  ставни  были
закрыты и двери заперты? Я уничтожил все следы своего посещения  и  выб-
рался из дома отрезвленный и сильно встревоженный.
   Яхта была все на том же месте, и мне на миг пришло в голову, что это,
может быть, "Рыжий граф", на котором прибыли хозяин и гости. Однако  нос
корабля был обращен в открытое море.


   ГЛАВА ВТОРАЯ
   О НОЧНОЙ ВЫСАДКЕ С ЯХТЫ

   Я вернулся в ложбинку, чтобы приготовить себе поесть, в чем я  сильно
нуждался, и дать корм лошади, о которой я не позаботился утром. Время от
времени я выходил на опушку, но в павильоне перемен не было, и на  отме-
лях за весь день не показалось ни души. Одна только яхта в открытом море
напоминала о человеке. Она дрейфовала без видимой цели, то  приближаясь,
то удаляясь, но с наступлением сумерек решительно  двинулась  к  берегу.
Это укрепило меня в мысли, что на борту ее Норсмор и  его  гости  и  что
они, по-видимому, высадятся только ночью. Это не только  соответствовало
таинственности приготовлений, но вызывалось и тем  обстоятельством,  что
лишь к одиннадцати часам прилив мог достаточно прикрыть Грэденские  мели
и другие опасные места, которые ограждали берег от вторжений с моря.
   В течение всего дня ветер ослабевал и море затихало, но к закату сно-
ва разыгралась вчерашняя непогода. Ночь  сгустилась  непроглядно-темная.
Свирепые порывы ветра разражались орудийными залпами, то и дело полосами
налетал дождь, и с наступлением прилива все крепчал  прибой.  Со  своего
наблюдательного поста в кустарнике я увидел, как на верхушке мачты пока-
зался свет - яхта была много ближе, чем когда я последний раз видел ее в
сумерках. Я решил, что это сигнал помощникам Норсмора на суше, и,  выйдя
из лесу, осмотрелся, ища подтверждения своей догадке.
   Вдоль опушки леса вилась дорожка - кратчайший путь от усадьбы  к  па-
вильону, - и, взглянув в эту сторону, я увидел не более как  в  четверти
мили быстро приближавшийся огонек. Судя по его колеблющемуся свету,  это
был фонарь в руках человека, шедшего по извилинам тропинки и то  и  дело
пережидавшего яростные порывы ветра. Я снова спрятался  в  кустарнике  и
нетерпеливо ждал приближения нового лица. Это оказалась женщина, и, ког-
да она проходила шагах в трех от моей засады,  я  узнал  ее.  Сообщницей
Норсмора в этом таинственном деле была глухая и молчаливая женщина, нян-
чившая его в детстве, а потом ставшая его домоправительницей.
   Я следовал за ней на коротком  расстоянии,  пользуясь  для  прикрытия
бесчисленными пригорками и впадинами и непроглядной тьмой. Даже если  бы
она не была глуха, все равно ветер и прибой не дали бы ей расслышать шум
моих шагов. Она вошла в дом, поднялась во второй этаж и осветила одно из
окон, выходивших на мор" Тотчас же фонарь на мачте был опущен и погашен.
Он выполнил свою задачу: люди на борту удостоверились, что их ждут. Ста-
руха, по-видимому, продолжала готовиться к встрече. Хотя она и не откры-
вала других ставен, я видел, как свет мелькал то там, то здесь по  всему
дому, и снопы искр, показывавшиеся из труб, говорили о том, что она  за-
тапливала печи одну за другой.
   Теперь я был уверен, что Норсмор и его гости высадятся на берег,  как
только вода покроет мели. В такую погоду трудно было управлять  шлюпкой,
и к моему любопытству примешивалась тревога, когда я думал  о  том,  как
опасна сейчас высадка. Правда, мой приятель был величайший сумасброд, но
в данном случае сумасбродство принимало тревожный и угрожающий характер.
Движимый этими разнородными чувствами, я направился к бухте и лег ничком
в небольшой впадине шагах в шести от тропки к павильону. Оттуда я  легко
мог разглядеть вновь прибывших и тут же приветствовать их, если они ока-
жутся теми, кого я ожидал увидеть.
   Незадолго до одиннадцати, когда прилив едва прикрыл отмели, у  самого
берега вдруг появился свет лодочного фонаря. Напрягая зрение, я различил
и другой фонарь, мелькавший дальше от берега  и  то  и  дело  скрываемый
гребнями волн. Ветер, все крепчавший с наступлением ночи, и опасное  по-
ложение яхты у подветренного берега, должно быть, заставили поторопиться
с высадкой.
   Вскоре на тропинке показались четыре матроса, тащившие очень  тяжелый
сундук; пятый освещал им дорогу фонарем.  Они  прошли  совсем  рядом  со
мной, и старуха впустила их в дом. Затем они вернулись к  берегу  и  еще
раз прошли мимо меня с сундуком побольше, но, очевидно, не  таким  тяже-
лым. Они сделали и третий рейс; и на этот раз один из матросов нес кожа-
ный чемодан, а другие - дамский саквояж и прочую кладь,  явно  принадле-
жавшую женщине. Это крайне подстрекнуло мое любопытство. Если среди гос-
тей Норсмора была дама, это означало полную перемену в его  привычках  и
отказ от его излюбленных теорий и взглядов на жизнь. Когда мы с ним жили
вместе, павильон был храмом женоненавистников. А теперь представительни-
ца ненавистного пола должна была поселиться под его кровлей. Я припомнил
кое-что из виденного мною в павильоне - некоторые черты  изнеженности  и
даже кокетства, которые поразили меня в убранстве комнат. Теперь мне яс-
на была цель этих приготовлений, и я дивился своей тупости и  недогадли-
вости.
   Все эти мои догадки были прерваны появлением второго фонаря; нес  его
моряк, которого я до сих пор не видел. Он  освещал  дорогу  к  павильону
двум людям. Это были, конечно, те самые гости, для которых делались  все
приготовления, и я напрягал зрение и слух, когда они проходили мимо  ме-
ня. Один из них был мужчина необычайно большого рос