стностью и либо вернуться  в
Арос богачом, либо навсегда излечиться от мечты стать богатым.
   Я разделся донага, но остановился у  самого  края  скалы,  в  нереши-
тельности стиснув руки. Бухта подо мной была абсолютно спокойна, и тиши-
ну нарушал только плеск, доносившийся из-за  мыса,  где  резвилась  стая
дельфинов. И все же меня удерживал какой-то непонятный страх. Море наве-
вало на меня тоску, мне вспомнились суеверные слова дяди; в голове у ме-
ня проносились мысли о мертвецах, могилах, - старых  разбитых  кораблях.
Но солнце, припекавшее мне плечи, наполнило жаром мое сердце, и,  накло-
нившись, я нырнул в воду.
   Мне еле-еле удалось уцепиться за плеть одной из тех водорослей, кото-
рыми так густо порос уступ; но этот ненадежный якорь все же на мгновение
удержал меня  на  глубине,  а  потом  я  ухватил  целую  горсть  толстых
скользких стеблей и, упершись ногами в край уступа, огляделся по  сторо-
нам. Кругом простирался светлый песок, достигавший подножия скал -  при-
ливы и течение разровняли его так, что он походил на аллею  в  каком-ни-
будь парке. И передо мной, насколько хватал глаз,  тянулся  все  тот  же
чуть волнистый песок, устилавший залитое солнцем дно бухты. Однако  выс-
туп, на котором я в ту минуту  держался,  покрывали  водоросли,  густые,
точно вереск на каком-нибудь пригорке, а утес, к которому  он  примыкал,
был под поверхностью воды увит бурыми лианами. В этом ровно  колышущемся
хаосе трудно было различить что-нибудь определенное, и я  никак  не  мог
разобрать, прижаты ли мои подошвы к камням или к бревнам испанского  га-
леона, но тут весь пучок водорослей в моей руке подался, и через мгнове-
ние я уже очутился на поверхности, где сверкающая вода  и  берега  бухты
заплясали, закружились вокруг меня в ярко-алом тумане.
   Я вскарабкался назад на скалы и бросил наземь все еще зажатый в  руке
пучок водорослей. Раздался легкий звон, словно  рядом  упала  монета.  Я
наклонился - передо мной лежала железная  пряжка  от  башмака,  покрытая
коркой рыжей ржавчины. При виде этого трогательного напоминания о  давно
оборвавшейся жизни мое сердце преисполнилось нового чувства. Но то  была
не надежда и не страх, а только безысходная грусть. Я стоял, держа пряж-
ку, и в моем воображении встал образ ее прежнего владельца. Я видел  его
обветренное лицо, покрытые мозолями матросские ладони, слышал его голос,
охрипший от ритмичных криков у кабестана, видел даже его  ногу,  некогда
украшенную этой пряжкой и торопливо ступавшую по качающимся палубам, - я
видел перед собой человека, подобного мне, с волосами,  кровью,  зрячими
глазами; то был не призрак, подстерегший меня в этом уединенном  солнеч-
ном местечке, но друг, которого я низко предал. Действительно ли тут, на
дне, покоился огромный галеон с пушками, якорями и  сокровищами,  такой,
каким он отплыл когда-то из Испании? Правда ли, что эта старинная;  мно-
голюдная морская крепость превратилась теперь в риф  в  Песчаной  бухте,
что ее палубы укрыл лес водорослей, в каютах мечет икру рыба, и в них не
слышно ни звука, кроме шороха воды, и не заметно иного  движения,  кроме
вечного колыхания водорослей? А может быть (и это казалось  мне  вероят-
нее), тут лежал лишь обломок разбитого иностранного брига - и эту пряжку
купил совсем недавно и носил человек, который  был  моим  современником,
слышал изо дня в день те же самые новости, думал о том же самом  и  даже
молился в том же храме, что и я?
   Но как бы то ни было, мной овладели мрачные  мысли,  в  ушах  звучали
слова дяди: "Там мертвецы... ", - и хотя я решил нырнуть еще раз, к краю
скалы я подошел с большой неохотой. В эту минуту вся бухта внезапно  пе-
ременилась. Она не была уже прозрачной, видимой насквозь, точно  дом  со
стеклянной крышей, тихой опочивальней зеленых солнечных лучей. Чуть  за-
метный ветер разбил зеркало, и глубина исполнилась смятенным  мраком,  в
котором метались проблески света и клубящиеся  тени.  Даже  выступ  подо
мной словно раскачивался и дрожал. Теперь он грозил опасностью, был  по-
лон тайных ловушек, и когда я прыгнул в море вторично, сердце мое сжима-
лось от страха.
   Как и в первый раз, я уцепился за водоросли и стал шарить в их  колы-
шущейся чаще. Все, до чего карались мои пальцы, было холодным, мягким  и
липким. Среди стеблей бегало бочком взад и  вперед  множество  крабов  и
омаров. Я стиснул зубы при виде этих тварей, питающихся  мертвечиной.  И
всюду я ощущал шероховатую поверхность и трещины  твердого,  монолитного
камня - никаких досок, никакого железа, ни малейших следов погибшего ко-
рабля "Эспирито Санто" тут не было. Я помню, что почувствовал почти  об-
легчение, когда убедился в своем просчете, и уже готов  был  неторопливо
подняться на поверхность, как вдруг случилось нечто, от чего я  вынырнул
стремительно, вне себя от ужаса. Я слишком замешкался с моими поисками -
начался прилив, течение в Песчаной бухте усиливалось, и она уже не  была
безопасным местом для одинокого пловца. Ну, так вот: в последнюю секунду
в водоросли внезапно ударила волна течения, я потерял равновесие,  опро-
кинулся на бок и, инстинктивно ища опоры, ухватился за что-то твердое  и
холодное. По-моему, я сразу же понял, что это было такое. Во всяком слу-
чае, я немедленно выпустил водоросли, которые еще сжимал в другой  руке,
рванулся из глубины вверх и через мгновение уже вылезал  на  дружелюбные
скалы, держа в руке берцовую кость человека.
   Люди - существа материальные, тугодумы, с трудом  улавливающие  связи
причин и следствий. Могила, обломки брига, заржавевшая пряжка, несомнен-
но, были красноречивее всяких слов. Ребенок мог  бы  разгадать  по  этим
знакам всю грустную историю. Однако, лишь коснувшись этих реальных чело-
веческих останков, я постиг бесконечный ужас океана-кладбища. Я  положил
кость рядом с пряжкой, схватил свою одежду и опрометью бросился прочь по
скалам, думая только о том, чтобы уйти подальше от этого страшного места
- никакие богатства не соблазнили бы меня вернуться туда.  Я  знал,  что
больше уже никогда не потревожу костей утопленников, покачиваются ли они
среди водорослей или над грудами золотых монет. Однако едва я ступил  на
ласковую землю и прикрыл свою наготу от палящих лучей солнца, как  опус-
тился на колени возле обломков брига и излил сердце в долгой и страстной
молитве за все бедные души на море. Бескорыстная молитва никогда не  бы-
вает тщетной: пусть в просьбе будет отказано, но  просящему  обязательно
будет ниспослано облегчение. Во всяком случае, мой ужас рассеялся,  и  я
мог уже без смятения смотреть на великое  сверкающее  создание  божье  -
океан; и когда я решил вернуться домой и начал взбираться по каменистому
склону Ароса, от моей недавней тревоги осталась  только  глубокая  реши-
мость никогда больше не искать добычи на разбитых судах, не посягать  на
сокровища мертвецов.
   Я уже был недалеко от вершины холма, когда остановился,  чтобы  пере-
дохнуть, и поглядел назад.
   Зрелище, открывшееся моему взору, было вдвойне удивительным.
   Буря, которую я предугадал, надвигалась теперь  почти  с  тропической
быстротой. Сверкающая поверхность моря потемнела  и  приобрела  зловещий
свинцовый оттенок; в отдалении ветер, еще не достигший Ароса,  уже  гнал
белые волны - "дочерей шкипера", и вдоль всего полумесяца Песчаной бухты
бурлила вода, так что шум ее доносился даже до того места, где я  стоял.
Перемена в небе была еще более разительной. С юго-запада подымалась  ог-
ромная хмурая туча, кое-где пронизанная пучками солнечных  лучей,  и  от
нее по всему еще безоблачному небу тянулись длинные  чернильные  полосы.
Опасность была грозной и неотвратимой. На моих глазах солнце скрылось за
краем тучи. В любой миг буря могла обрушить на Арос всю свою мощь.
   Эта внезапная перемена приковала мой взгляд к небу,  так  что  прошло
несколько секунд, прежде чем он обратился на бухту, расстилавшуюся у мо-
их ног и через мгновение погрузившуюся  в  тень.  Склон,  на  который  я
только что поднялся, господствовал над небольшим  амфитеатром  невысоких
холмов, спускавшихся к морю, под которыми изгибалась желтая  дуга  пляжа
Песчаной бухты. Это был пейзаж, на который я часто смотрел и прежде,  но
никогда его не оживляла ни одна человеческая  фигура.  Всего  лишь  нес-
колько минут назад я покинул бухту, где не было никого, - так вообразите
же мое удивление, когда я вдруг увидел в этом пустынном месте  шлюпку  и
несколько человек. Шлюпка стояла возле окал. Двое матросов, без шапок, с
засученными рукавами, багром удерживали ее на месте, так как  течение  с
каждой секундой становилось сильнее. Над ними на вершине скалы два чело-
века в черной одежде, которых я счел за начальников,  о  чем-то  совеща-
лись. Секунду спустя я понял, что они сверяются с компасом, а затем один
из них развернул какую-то бумагу и прижал к ней палец,  словно  указывая
место по карте. Тем временем еще один человек расхаживал взад и  вперед,
вглядываясь в щели между скал и всматриваясь в воду. Я еще  наблюдал  за
ними - мой ошеломленный изумлением рассудок был не в силах осознать  то,
что видели мои глаза, - как вдруг этот третий человек остановился, точно
пораженный громом, и позвал своих товарищей  так  нетерпеливо,  что  его
крик донесся до холма, где я стоял. Те бросились к нему, в спешке уронив
компас, и я увидел, что они передают друг другу кость и пряжку с  жеста-
ми, выражающими чрезвычайное удивление и интерес. Тут  моряки  в  шлюпке
окликнули стоящих на берегу и указали на запад,  на  тучу,  которая  все
быстрее и быстрее одевала  чернотой  небо.  Люди  на  берегу,  казалось,
что-то обсуждали, но опасность была слишком велика, чтобы ею можно  было
пренебречь, и они, спустившись в шлюпку вместе с моими находками, поспе-
шили прочь из бухты со всей быстротой, с какой могли их нести весла.
   Я не стал долее размышлять об этом деле, а повернулся и опрометью по-
бежал к дому. Кем бы ни были эти люди, о них следовало немедленно  сооб-
щить дяде. В те дни еще можно было ожидать высадки  якобитов,  и,  может
быть, среди троих начальников на скалах находился и сам принц Чарли, ко-
торого, как я знал, мой дядя ненавидел. Однако, пока я бежал, перепрыги-
вая с камня на камень, и наспех обдумывал случившееся, с каждой  минутой
это предположение казалось мне все менее и менее правдоподобным. Компас,
карта, интерес, вызванный пряжкой, а также поведение того, кто так часто
заглядывал в воду, - все указывало на совсем  иное  объяснение  их  при-
сутствия на этом пустынном,  безвестном  островке  западного  побережья.
Мадридский историк, документы доктора Робертсона, бородатый незнакомец с
кольцами, мои собственные бесплодные поиски, которыми я не далее чем час
назад занимался в глубинах Песчаной бухты, всплывали все вместе  в  моей
памяти, и я уже не сомневался, что видел испанцев, занятых поисками ста-
ринных сокровищ и погибшего корабля Непобедимой Армады.  Людям,  живущим
на одиноких островках, вроде Ароса, приходится самим заботиться о  своей
безопасности: им не к кому обратиться за защитой или даже за помощью,  и
появление в подобном месте чужеземных авантюристов -  нищих,  алчных  и,
вполне возможно, не признающих никаких законов  -  заставило  меня  опа-
саться не только за деньги моего дяди, но даже и за его дочь. Я все  еще
изыскивал способ, как мы могли бы от них избавиться, когда наконец,  за-
пыхавшись, поднялся на вершину Ароса. Весь мир уже погрузился в  угрюмый
сумрак, и только на самом востоке дальний холм Росса еще сверкал в  пос-
леднем луче солнца, как драгоценный камень.  Упали  первые,  редкие,  но
крупные капли дождя, волнение на море усиливалось с  каждой  минутой,  и
уже вокруг Ароса и вдоль берегов Гризепола протянулась белая полоса  пе-
ны. Шлюпка еще не вышла из бухты, но мне теперь открылось то, что  внизу
от меня заслоняли скалы, - у южной оконечности Ароса стояла большая кра-
сивая шхуна с высокими мачтами. Утром, когда я внимательно вглядывался в
горизонт и, разумеется, не мог бы не заметить паруса,  столь  редкого  в
этих пустынных водах, я ее не видел - следовательно,  прошлую  ночь  она
простояла на якоре за необитаемым мысом Эйлин-Гур, а  это  неопровержимо
доказывало, что шхуна появилась у наших берегов впервые - ведь бухта Эй-
лин-Гур, хотя и очень удобная на вид, на самом  деле  настоящая  ловушка
для кораблей. Столь невежественным морякам у этих грозных берегов надви-
гающаяся буря могла нести на своих крыльях только смерть.


   ГЛАВА IV
   БУРЯ

   Дядя стоял возле дома с трубкой в руках и поглядывал на небо.
   - Дядя, - сказал я, - в Песчаной бухте были какие-то люди.
   Я внезапно умолк - я не только забыл, что собирался сказать, но поза-
был о своей усталости, так странно подействовали  на  дядю  Гордона  эти
несколько слов. Он уронил трубку и бессильно прислонился к стене, рот  у
него открылся, глаза выпучились, длинное лицо побелело, как  бумага.  Мы
молча смотрели друг на друга не менее четверти минуты, и лишь  потом  он
ответил мне следующим непонятным вопросом:
   - А на нем была мохнатая шапка?
   И я понял так, словно видел собственными глазами, что у человека, по-
хороненного в Песчаной бухте, была меховая шапка и что до берега он доб-
рался живым. В первый и последний раз я почувствовал злость к  человеку,
который был моим благодетелем и отцом девушки, которую я  надеялся  наз-
вать моей женой.
   - Это были живые люди, - сказал я. - Может  быть,  якобиты,  а  может
быть, французы, пираты или авантюристы, которые  разыскивают  здесь  ис-
панские сокровища, но, как бы то ни было, они могут оказаться  опасными,
хотя бы для вашей дочери и моей кузины, - а что до ужасов, которые рису-
ет вам нечистая совесть, так мертвец спит спокойно там, где вы его зако-
пали! Я сегодня утром стоял у его могилы. Он  не  восстанет  до  Судного
дня.
   Пока я говорил, дядя, моргая, смотрел на меня, потом устремил  взгляд
в землю и стал нелепо перебирать пальцами. Было ясно, что он лишился да-
ра речи.
   - Полно, - сказал я. - Вам надо думать о других. Пойдемте со мной  на
холм, поглядите на этот корабль.
   Он послушался, не ответив мне ни словом, ни взглядом, и медленно поп-
лелся следом за мной. Его тело словно утратило  гибкость,  и  он  тяжело
взбирался на камни, вместо того, чтобы перепрыгивать с одного на другой,
как он это делал раньше. Я нетерпеливо его окликал, но это не  заставило
его поторопиться. Ответил он мне только раз - тоскливо, словно испытывая
телесную боль:
   - Ладно, ладно, я иду.
   К тому времени, когда мы добрались до вершины, я уже не  испытывал  к
нему ничего, кроме жалости. Если преступление было чудовищным, то и кара
была соразмерной. Наконец мы поднялись на гребень холма  и  могли  огля-
деться. Повсюду взгляд встречал только бурный сумрак -  последний  проб-
леск солнца исчез, поднялся ветер, правда, еще не сильный, но неровный и
часто меняющий направление; дождь, впрочем, перестал. Хотя прошло совсем
немного времени, волны вздымались гораздо выше, чем когда я стоял  здесь
в последний раз. Они уже перехлестывали через рифы и  громко  стонали  в
подводных пещерах Ароса. Я не сразу нашел взглядом шхуну.
   - Вон она, - сказал я наконец. Но ее новое местоположение и курс, ко-
торым она шла, удивили меня. - Неужто они думают выйти в открытое  море?
- воскликнул я.
   - Это самое они и думают, - ответил дядя, словно с радостью.
   В этот миг шхуна повернула, легла на новый галс, и я получил исчерпы-
вающий ответ на свой вопрос: чужестранцы, заметив приближение бури,  ре-
шили выйти на океанский простор, но ветер, который грозил  вотвот  обру-
шиться на эти усеянные рифами воды, и мощное противное  течение  обещали
им на этом пути верную смерть.
   - Господи! - воскликнул я. - Они погибли!
   - Да, - подхватил дядя,  -  все,  все  погибли.  Им  бы  укрыться  за
Кайл-Дона, а так им не спастись, будь у них лоцманом хоть сам дьявол.  А
знаешь, - продолжал он, дернув меня за рукав, - хорошая будет ночка  для
кораблекрушения! Два за год! Ну и потанцуют же сегодня Веселые Молодцы!
   Я поглядел на него, и впервые во мне зародилось  подозрение,  что  он
лишился рассудка. Он поглядывал на меня,  словно  ожидая  сочувствия,  с
робкой радостью в глазах. Новая грозящая катастрофа уже изгладила из его
памяти все, что произошло между нами.
   - Если бы только я мог успеть, - воскликнул я  в  негодовании,  -  то
взял бы ялик и попробовал бы их догнать, чтобы предупредить!
   - Ни-ни-ни, - возразил он, - и думать не смей вмешиваться.  Тут  тебе
делать нечего. Это его, - тут он сдернул с головы шапку, - это его воля.
Ну, до чего же хорошая будет ночка!
   В мою душу закрался страх, и, напомнив дяде, что я еще не  обедал,  я
позвал его домой. Напрасно! Он не пожелал покинуть  свой  наблюдательный
пост.
   - Я должен видеть, как творится его воля, Чарли, - объяснил он и  до-
бавил, когда шхуна легла на новый галс: - А они с ней хорошо  управляют-
ся! Куда там "Христу-Анне"!..
   Люди на борту шхуны, вероятно, уже начали понимать, хотя  далеко  еще
не в полной мере, какие опасности подстерегают  их  обреченный  корабль.
Всякий раз, когда затихал капризный ветер,  они,  несомненно,  замечали,
насколько быстро течение относит их назад. Галсы становились все короче,
так как моряки убеждались, что толку от лавирования нет никакого. Каждое
мгновение волна гремела и вскипала на новом подводном рифе, и  все  чаще
ревущие водопады обрушивались под самый нос шхуны, а за  ним  открывался
бурый риф и пенная путаница водорослей. Да, им приходилось отчаянно  тя-
нуть снасти - видит бог, на борту шхуны не было лентяев.  И  вот  это-то
зрелище, которое преисполнило бы ужасом любое человеческое  сердце,  мой
дядя смаковал с восторгом знатока. Когда я повернулся, чтобы  спуститься
с холма, дядя улегся на землю, его вытянутые вперед руки вцепились в ве-
реск, он словно помолодел духом и телом.
   Я возвратился в дом в тягостном настроении, а когда я увидел Мери,  у
меня на сердце стало еще тяжелее. Закатав рукава  по  локоть  и  обнажив
сильные руки, она месила тесто. Я взял с буфета булку и  молча  стал  ее
есть.
   - Ты устал, Чарли? - спросила Мери несколько минут спустя.
   - Устал, - ответил я, подымаясь на ноги, - устал от отсрочек,  а  мо-
жет, и от Ароса. Ты меня хорошо знаешь и не истолкуешь мои  слова  прев-
ратно. И вот, Мери, что я тебе скажу: лучше бы  тебе  быть  где  угодно,
только не здесь.
   - А я тебе отвечу, - возразила она, - что буду  там,  где  мне  велит
быть долг.
   - Ты забываешь, что у тебя есть долг перед самой собой, - указал я.
   - Да неужто? - ответила она, продолжая месить тесто. - Ты это что же,
в Библии вычитал?
   - Мери, - сказал я мрачно, - не смейся надо мной.
   Бог свидетель - мне сейчас не до смеха. Если мы уговорим твоего  отца
поехать с нами, тем лучше. Но с ним или без него, я хочу увезти тебя от-
сюда. Ради тебя самой, и ради меня, и даже ради твоего отца  тебе  лучше
отсюда уехать. Я возвращался сюда с совсем другими мыслями, я возвращал-
ся сюда домой, но теперь все изменилось, и у меня осталось  только  одно
желание, одна надежда: бежать отсюда - да, это самое верное слово -  бе-
жать, вырваться с этого проклятого острова, как птица вырывается из сил-
ков птицелова.
   Мери уже давно оставила свою работу.
   - И что ж ты думаешь? - спросила она. - Что ж ты думаешь, у меня  нет
ни глаз, ни ушей? Что ж ты думаешь, я бы не была рада выбросить  в  море
это добро? (Как он его называет, господи прости его и помилуй!) Что ж ты
думаешь, я жила с ним здесь изо дня в день и не видела того, что ты уви-
дел за какойнибудь час? Нет, - продолжала она, - я знаю,  что  случилась
беда, а какая беда, я не знаю и знать не хочу. И мне не доводилось  слы-
шать, чтобы зло можно было поправить, вмешавшись не в свое дело. Только,
Чарли, не проси меня уехать от отца. Пока он жив, я его не покину. А ему
осталось недолго жить, Чарли. Это я могу тебе сказ