емя друзья шли молча. Первым заговорил мистер Аттерсон.
   - Энфилд, - сказал он, - это ваше правило превосходно.
   - Да, я и сам так считаю, - ответил Энфилд.
   - Тем не менее, - продолжал нотариус, - мне всетаки хотелось  бы  за-
дать вам один вопрос. Я хочу спросить, как звали человека, который  нас-
тупил на упавшего ребенка.
   - Что же, - сказал мистер Энфилд, - не вижу причины, почему я  должен
это скрывать. Его фамилия Хайд.
   - Гм! - отозвался мистер Аттерсон. - А как он выглядит?
   - Его наружность трудно описать. Что-то в ней есть странное... что-то
неприятное... попросту отвратительное. Ни один человек еще не вызывал  у
меня подобной гадливости, хотя я сам не понимаю,  чем  она  объясняется.
Наверное, в нем есть какое-то уродство, такое  впечатление  создается  с
первого же взгляда, хотя я не могу определить отчего. У  него  необычная
внешность, но необычность эта какая-то неуловимая. Нет, сэр, у меня  ни-
чего не получается: я не могу описать, как он выглядит. И не потому, что
забыл: он так и стоит у меня перед глазами.
   Мистер Аттерсон некоторое время шел молча, что-то старательно обдумы-
вая.
   - А вы уверены, что у него был собственный ключ? - спросил  он  нако-
нец.
   - Право же... - начал Энфилд, даже растерявшись от изумления.
   - Да, конечно, - перебил его Аттерсон. - Я понимаю, что выразился не-
удачно. Видите ли, я не спросил вас об имени того, чья подпись стояла на
чеке, только петому, что я его уже знаю. Дело в том.  Ричард,  что  ваши
история в какой-то мере касается и меня. Постарайтесь вспомнить, не было
ли в вашем рассказе каких-либо неточностей.
   - Вам следовало бы предупредить меня, - обиженно ответил  мистер  Эн-
филд, - но я был педантично точен. У молодчика был ключ. Более  того,  у
него и сейчас есть ключ: я видел, как он им  воспользовался  всего  нес-
колько дней назад.
   Мистер Аттерсон глубоко вздохнул, но ничего не ответил, и его спутник
через мгновение прибавил:
   - Вот еще один довод в пользу молчания. Мне стыдно,  что  я  оказался
таким болтуном. Обещаем друг другу никогда впредь не возвращаться к этой
теме.
   - С величайшей охотой, - ответил нотариус. - Совершено с вами  согла-
сен, Ричард.


   ПОИСКИ МИСТЕРА ХАЙДА

   В этот вечер мистер Аттерсон вернулся в свою  холостяцкую  обитель  в
тягостном настроении и сел обедать без всякого удовольствия. После воск-
ресного обеда он имел обыкновение располагаться у камина с  каким-нибудь
сухим богословским трактатом на пюпитре, за которым и коротал время, по-
ка часы на соседней церкви не отбивали полночь, после чего он степенно и
с чувством исполненного долга отправлялся на покой. В этот вечер,  Одна-
ко, едва скатерть была снята со стола, мистер Аттерсон взял свечу и отп-
равился в кабинет. Там он отпер сейф, достал из тайника документ в  кон-
верте, на котором значилось: "Завещание д-ра Джекила", и,  нахмурившись,
принялся  его  штудировать.  Документ  этот  был   написан   завещателем
собственноручно, так как мистер Аттерсон, хотя и хранил его  у  себя,  в
свое время наотрез отказался принять участие в его составлении; согласно
воле завещателя, все имущество Генри Джекила, доктора медицины,  доктора
права, члена Королевского общества и т, д., переходило "его другу и бла-
годетелю Эдварду Хайду" не только в случае его смерти,  но  и  в  случае
"исчезновения или необъяснимого отсутствия означенного доктор а  Джекила
свыше трех календарных месяцев"; означенный Эдвард Хайд также должен был
вступить во владение его имуществом без каких-либо дополнительных  усло-
вий и ограничений, если не считать выплаты небольших сумм слугам  докто-
ра. Этот документ давно уже был источником мучений для нотариуса. Он ос-
корблял его и как юриста и как приверженца издавна сложившихся  разумных
традиций, для которого любое  необъяснимое  отклонение  от  общепринятых
обычаев граничило с непристойностью. До сих пор его негодование питалось
тем, что он ничего не знал о мистере Хайде, теперь же оно  обрело  новую
пищу в том, что он узнал о мистере Хайде. Пока имя Хайда оставалось  для
него только именем, положение было достаточно скверным. Однако оно стало
еще хуже, когда это имя начало облекаться омерзительными качествами и из
зыбкого смутного тумана, столь долго  застилавшего  его  взор,  внезапно
возник сатанинский образ.
   - Мне казалось, что это простое безумие, - пробормотал нотариус, уби-
рая ненавистный документ в сейф. - Но я начинаю опасаться, что  за  этим
кроется какая-то позорная тайна.
   Мистер Аттерсон задул свечу, надел пальто и пошел  по  направлению  к
Кавендиш-сквер, к этому средоточию медицинских светил, где жил и  прини-
мал бесчисленных пациентов его друг знаменитый доктор Лэньон.
   "Если кто-нибудь и может пролить на это свет, то  только  Лэньон",  -
решил он.
   Важный дворецкий почтительно поздоровался с мистером Аттерсоном и без
промедления провел его в столовую, где доктор Лэньон в одиночестве допи-
вал послеобеденное вино. Это  был  добродушный  краснолицый  щеголеватый
здоровяк с гривой рано поседевших волос, шумный и самоуверенный. При ви-
де мистера Аттерсона он вскочил с места и  поспешил  к  нему  навстречу,
сердечно протягивая ему обе руки. В этом жесте, как  и  во  всей  манере
доктора, была некоторая доля театральности, однако приветливость его бы-
ла неподдельна и порождало ее искреннее чувство: доктор Лэньон и  мистер
Аттерсон были старыми друзьями, однокашниками по школе  и  университету,
они питали глубокое взаимное уважение и к тому же (что далеко не  всегда
сопутствует подобному уважению у людей, также уважающих  и  самих  себя)
очень любили общество друг друга.
   Несколько минут они беседовали о том о сем, а затем нотариус  перевел
разговор на предмет, столь его тревоживший.
   - Пожалуй, Лэньон, - сказал он, - мы с вами самые старые друзья Генри
Джекила?
   - Жаль, что не самые молодые! - рассмеялся доктор Лэньон. -  Но,  на-
верное, так оно и есть. Почему вы об этом упомянули? Я с ним теперь ред-
ко вижусь.
   - Неужели? А я думал, что вас сближают общие интересы.
   - Так оно и было, - ответил доктор. - Но вот уже десять с лишним лет,
как Генри Джекил занялся нелепыми фантазиями. Он сбился с пути - я гово-
рю о путях разума, - и, хотя я, разумеется, продолжаю интересоваться им,
вот уже несколько лет я вижусь с ним чертовски редко. Подобный ненаучный
вздор заставил бы даже Дамона отвернуться от Финтия, - заключил  доктор,
внезапно побагровев.
   Эта вспышка несколько развеяла тревогу мистера Аттерсона. "Они поссо-
рились из-за каких-то научных теорий, - подумал он, и, так как науки его
нисколько не интересовали (если только речь не шла  о  теориях  передачи
права собственности), он даже с облегчением добавил про себя: - Ну,  это
пустяки!"
   Выждав несколько секунд, чтобы доктор успел успокоиться,  мистер  Ат-
терсон наконец задал вопрос, ради которого и пришел сюда:
   - А вам знаком его протеже... некий Хайд?
   - Хайд? - повторил Лэньон. - Нет. В первый раз  слышу.  Очевидно,  он
появился уже после меня.
   Это были единственные  сведения,  полученные  нотариусом,  и  он  мог
сколько душе угодно размышлять над ними, ворочаясь  на  огромной  темной
кровати, пока поздняя ночь не превратилась в раннее утро. Это бдение  не
успокоило его лихорадочно работавшие мысли, которые блуждали по  темному
лабиринту неразрешимых вопросов.
   Часы на, церкви, расположенной в таком удобном соседстве с домом мис-
тера Аттерсона, пробили шесть, а он все еще ломал голову над этой загад-
кой; вначале она представляла для него только интеллектуальный  интерес,
но теперь было уже затронуто, а вернее, порабощено, и  его  воображение.
Он беспокойно ворочался на постели в тяжкой тьме своей плотно занавешен-
ной спальни, а в его сознании, точно свиток с огненными картинами,  раз-
вертывалась история, услышанная от мистера Энфилда. Он видел перед собой
огромное поле фонарей ночного города, затем появлялась фигура  торопливо
шагающего мужчины, затем - бегущая от врача девочка,  они  сталкивались.
Джаггернаут в человеческом облике наступал на  ребенка  и  спокойно  шел
дальше, не обращая внимания на стоны бедняжки. Потом перед его  умствен-
ным взором возникала спальня в богатом доме, где  в  постели  лежал  его
друг доктор Джекил, грезил во сне и улыбался, но тут дверь спальни отво-
рялась, занавески кровати откидывались, спящий просыпался,  услышав  ок-
лик,  и  у  его  изголовья  вырастала  фигура,  облеченная  таинственной
властью, - даже в этот глухой час он вынужден был вставать  и  исполнять
ее веления. Эта фигура в двух своих ипостасях преследовала нотариуса всю
ночь напролет; если он ненадолго забывался сном, то лишь для того, чтобы
вновь ее увидеть: она еще более беззвучно кралась по затихшим домам  или
еще быстрее,  еще  стремительнее  -  с  головокружительной  быстротой  -
мелькала в еще более запутанных лабиринтах освещенных фонарями улиц,  на
каждом углу топтала девочку и ускользала прочь, не слушая ее  стонов.  И
по-прежнему у этой фигуры не было лица, по которому он мог бы  ее  опоз-
нать, - даже в его снах у нее либо вовсе не было лица, либо оно  расплы-
валось и таяло перед его глазами прежде, чем он успевал рассмотреть хоть
одну черту; в конце концов в душе нотариуса родилось и окрепло необыкно-
венно сильное, почти непреодолимое желание увидеть лицо настоящего  мис-
тера Хайда. Мистер Аттерсон не сомневался, что стоит ему  только  взгля-
нуть на это лицо - и тайна рассеется,  утратит  свою  загадочность,  как
обычно утрачивают загадочность таинственные предметы, если их хорошенько
рассмотреть. Быть может, он  найдет  объяснение  странной  привязанности
своего друга к этому Хайду или зависимости от него  (называйте  это  как
хотите), а быть может, поймет и причину столь необычного условия, огово-
ренного в завещании. Да и в любом случае на это лицо стоит посмотреть  -
на лицо человека, не знающего милосердия, на  лицо,  которое  с  первого
мгновения возбудило в сердце флегматичного Энфилда глубокую и непреходя-
щую ненависть.
   С этих пор мистер Аттерсон начал вести наблюдение за дверью в  торго-
вой улочке. Утром, до начала занятий в конторе,  днем,  когда  дел  было
много, а времени - мало, вечером под туманным ликом городской луны,  при
свете солнца и при свете фонарей, в часы безмолвия и в часы шумной суеты
нотариус являлся на выбранный им пост.
   "Как бы он ни прятался, я его увижу", - упрямо твердил он себе.
   И наконец его терпение было вознаграждено. Был  ясный,  сухой  вечер,
холодный воздух чуть покусывал щеки, улицы были чисты, как бальные залы,
фонари, застывшие в неподвижном воздухе, рисовали четкие узоры  света  и
теней. К десяти часам, когда закрылись магазины, улочка совсем опустела,
и в ней воцарилась тишина, хотя вокруг все еще раздавалось глухое  рыча-
ние Лондона. Даже негромкие звуки разносились  очень  далеко,  на  обоих
тротуарах были ясно слышны отголоски вечерней жизни, которая текла своим
чередом в стенах домов, а шарканье подошв возвещало появление  прохожего
задолго до того, как его можно было разглядеть. Мистер  Аттерсон  провел
на своем посту несколько минут, как вдруг раздались приближающиеся шаги,
необычные и легкие. Он столько раз обходил довором эту улочку,  что  уже
давно свыкся со странным впечатлением, которое производят шаги какого-то
одного человека, когда они еще в отдалении внезапно возникают из  общего
могучего шума большого города. Однако никогда еще ничьи шаги не  привле-
кали его внимания так резко и властно, и он скрылся под  аркой  ворот  с
суеверной уверенностью в успехе.
   Шаги быстро приближались и сразу стали громче, когда прохожий свернул
в улочку. Нотариус выглянул из ворот и увидел человека,  с  которым  ему
предстояло иметь дело. Он был невысок, одет очень просто, но даже на та-
ком расстоянии нотариус почувствовал в нем что-то  отталкивающее.  Неиз-
вестный направился прямо к двери, перешел мостовую наискосок, чтобы сбе-
речь время, и на ходу вытащил из кармана ключ, как  человек;  возвращаю-
щийся домой. Когда он поравнялся с воротами, мистер Аттерсон сделал  шаг
вперед и, коснувшись его плеча, сказал:
   - Мистер Хайд, если не ошибаюсь? Мистер Хайд попятился и  с  шипением
втянул в себя воздух. Однако - его испуг был мимолетен,  и  хотя  он  не
смотрел нотариусу в лицо, но ответил довольно спокойно:
   - Да, меня зовут так. Что вам нужно?
   - Я вижу, вы собираетесь войти сюда, - сказал нотариус.  -  Я  старый
друг доктора Джекила, мистер Аттерсон с Гонт-стрит. Вы, вероятно, слыша-
ли мое имя, и, раз уж мы так удачно встретились, я подумал, что вы  раз-
решите мне войти с вами.
   - Вам незачем заходить, доктора Джекила нет дома,  -  ответил  мистер
Хайд, продувая ключ, а потом, все еще не поднимая головы, внезапно спро-
сил: - А как вы меня узнали?
   - Прежде чем я отвечу, не окажете ли вы мне одну любезность? - сказал
мистер Аттерсон.
   - Извольте. А какую?
   - Покажите мне свое лицо, - попросил нотариус.
   Мистер Хайд, казалось, колебался, но потом, словно внезапно на что-то
решившись, с вызывающим видом поднял голову. Несколько секунд они  смот-
рели друг на друга.
   - Теперь я вас всегда узнаю, - заметил мистер Аттерсон. -  Это  может
оказаться полезным.
   - Да, - ответил мистер Хайд, - пожалуй, хорошо, что мы встретились, и
a propos [10] мне следует дать вам мой адрес, - и он назвал улицу в Сохо
и номер дома.
   "Боже великий! - ужаснулся мистер Аттерсон. - Неужели и он подумал  о
завещании?" - однако он сдержался и только невнятно поблагодарил за  ад-
рес.
   - Ну, а теперь скажите, как вы меня узнали? - потребовал мистер Хайд.
   - По описанию.
   - А кто вам меня описал?
   - У нас есть общие друзья.
   - Общие друзья? - сипло переспросил мистер Хайд. - Кто же это?
   - Например, Джекил, - ответил нотариус.
   - Он вам ничего не говорил! - воскликнул мистер Хайд, гневно  покрас-
нев. - Я не ждал, что вы мне солжете.
   - Пожалуйста, выбирайте выражения, - сказал мистер Аттерсон.
   Мистер Хайд издал свирепый смешок и  через  мгновение,  с  немыслимой
быстротой отперев дверь, уже исчез за ней.
   Нотариус несколько минут продолжал стоять там, где его оставил мистер
Хайд, и на лице его были написаны тревога и недоумение. Затем он  повер-
нулся и медленно побрел по улице, то и дело останавливаясь и потирая ру-
кой лоб, точно человек, не знающий, как поступить. Быть  может,  задача,
которую он пытался решить, вообще не имела решения. Мистер Хайд был бле-
ден и приземист, он производил впечатление урода, хотя  никакого  явного
уродства в нем заметно не было, улыбался он крайне неприятно, держался с
нотариусом как-то противоестественно робко и в то же время нагло, а  го-
лос у него был сиплый, тихий и прерывистый - все это говорило против не-
го, но и все это, вместе взятое, не могло объяснить, почему  мистер  Ат-
терсон почувствовал дотоле  ему  неизвестное  отвращение,  гадливость  и
страх.
   - Тут кроется что-то другое! - в растерянности твердил себе нотариус.
- Что-то совсем другое, но я не знаю, как это определить.  Боже  мой,  в
нем нет ничего человеческого! Он более походит на  троглодита.  А  может
быть, это случай необъяснимой антипатии? Или все дело просто в том,  что
чернота души проглядывает сквозь тленную оболочку и страшно ее  преобра-
жает? Пожалуй, именно так, да-да, мой бедный, бедный  Гарри  Джекил,  на
лице твоего нового друга явственно видна печать Сатаны.
   За углом была площадь, окруженная  старинными  красивыми  особняками,
большинство которых, утратив былое величие, сдавалось поквартирно  людям
самых разных профессий и положений - граверам, архитекторам, адвокатам с
сомнительной репутацией и темным дельцам. Но один из этих домов,  второй
от угла, по-прежнему оставался особняком и дышал богатством и комфортом;
перед ним-то, хотя он был погружен во мрак, если не считать полукруглого
окна над дверью, и остановился  теперь  мистер  Аттерсон.  Он  постучал.
Дверь открыл старый прекрасно одетый слуга.
   - Доктор Джекил дома, Пул? - осведомился нотариус.
   - Сейчас узнаю, мистер Аттерсон,  -  ответил  Пул,  впуская  гостя  в
большую уютную прихожую с низким потолком и каменным полом, где (точно в
помещичьем доме) пылал большой камин, а у стен  стояли  дорогие  дубовые
шкафы и горки.
   - Вы подождете тут у огонька, сэр, или зажечь лампу в столовой?
   - Благодарю вас, я подожду тут, - ответил нотариус и оперся о высокую
каминную решетку. Прихожая, в которой он теперь остался один, была люби-
мым детищем его друга, доктора Джекила, и сам Аттерсон не раз называл ее
самой приятной комнатой в Лондоне. Но в этот вечер по его жилам струился
холод, повсюду ему чудилось лицо Хайда, он испытывал (большая  для  него
редкость) гнетущее отвращение к жизни; его смятенному духу чудилась зло-
вещая угроза в отблесках огня, игравших на полированных шкафах,  в  тре-
вожном трепете теней на потолке.  Он  со  стыдом  заметил,  что  испытал
большое облегчение, когда в прихожую вернулся  Пул.  Дворецкий  сообщил,
что доктор Джекил куда-то ушел.
   - Я видел, Пул, как мистер Хайд входил в дверь бывшей  секционной,  -
сказал нотариус. - Это ничего? Раз доктора Джекила нет дома...
   - Это ничего, сэр, - ответил слуга. - У мистера Хайда есть свой ключ.
   - Ваш хозяин, по-видимому, очень доверяет  этому  молодому  человеку,
Пул, - задумчиво продолжал нотариус.
   - Да, сэр, очень, - ответил Пул. - Нам всем приказано  исполнять  его
распоряжения.
   - Мне, кажется, не приходилось встречаться с мистером Хайдом здесь? -
спросил Аттерсон.
   - Нет, нет, сэр. Он у нас никогда не обедает, - выразительно  ответил
дворецкий. - По правде говоря, в доме мы его почти не видим;  он  всегда
приходит и уходит через лабораторию.
   - Что же! Доброй ночи. Пул.
   - Доброй ночи, мистер Аттерсон.
   И нотариус с тяжелым сердцем побрел домой. "Бедный  Гарри  Джекил!  -
думал он. - Боюсь, над ним нависла беда! В молодости он вел бурную жизнь
- конечно, это было давно, но божеские законы не имеют  срока  давности.
Да-да, конечно, это так: тень какого-то старинного греха, язва  скрытого
позора, кара, настигшая его через много лет после  того,  как  проступок
изгладился из памяти, а любовь к себе нашла ему извинение".  Испугавшись
этой мысли, нотариус задумался о собственным прошлым и начал  рыться  во
всех уголках памяти, полный страха, что оттуда, точно чертик из коробоч-
ки, вдруг выпрыгнет какая-нибудь бесчестная проделка. Его  прошлое  было
почти безупречно - немного нашлось бы людей, которые имели  бы  Право  с
большей уверенностью перечитать свиток своей жизни, и все же  воспомина-
ния о многих дурных поступках не раз и не два  повергали  его  во  прах,
чтобы затем он мог воспрянуть, с робкой и смиренной благодарностью  при-
помнив, от скольких еще дурных поступков он вовремя удержался. Затем его
мысли вновь обратились к прежнему предмету, и в сердце  вспыхнула  искра
надежды. "Этим молодчиком Хайдом следовало бы заняться: у  него,  несом-
ненно, есть свои тайны - черные тайны, если судить по его  виду,  тайны,
по сравнению с которыми худшие грехи бедняги Джекила покажутся солнечным
светом. Так больше продолжаться не может. Я холодею при одной мысли, что
эта тварь воровато подкрадывается к постели Гарри. Бедный  Гарри,  какое
пробуждение его ожидает! И какая опасность ему грозит - ведь  если  этот
Хайд проведает про завещание, ему, быть может, захочется поскорее  полу-
чить свое наследство! Да-да, мне следует вмешаться... Только  бы  Джекил
позволил мне вмешаться, - добавил он. - Только бы он позволил". Ибо  пе-
ред его умственным взором вновь, словно огненный транспарант,  вспыхнули
странные условия этого завещания.


   ДОКТОР ДЖЕКИЛ БЫЛ СПОКОЕН

   По счастливому стечению обстоятельств две недели спустя доктор Джекил
дал один из своих приятных обедов, на который  пригласил  человек  шесть
старых друзей - людей умных и почтенных, а к то