вив руку козырьком ко лбу, и вся его высокая, очень высокая фигура четко
рисовалась на фоне воды и неба. Я сто раз повторял здесь, что я не  суе-
верен, но в миг, когда мои мысли были заняты смертью и грехом,  непонят-
ное появление чужого человека на этом опоясанном морем пустынном остров-
ке исполнило меня изумлением, граничащим с паническим страхом. Не  вери-
лось, что простой смертный мог выбраться на берег в бурю, которая  буше-
вала накануне вокруг Ароса, когда единственное судно, оказавшееся в этих
водах, на наших глазах погибло среди  Веселых  Молодцов.  Мной  овладели
сомнения, и, не выдержав неопределенности, я сделал шаг вперед и  оклик-
нул незнакомца, как окликают корабль.
   Он обернулся и, как мне показалось, вздрогнул при виде нас.  Мужество
тут же возвратилось ко мне, и я, крикнув, сделал знак  рукой,  чтобы  он
подошел поближе, а он тотчас спрыгнул на песок и направился к нам, но то
и дело в нерешительности останавливался. Эти  робкие  колебания  придали
мне смелости, и я сделал еще один шаг вперед, а потом дружески закивал и
замахал рукой незнакомцу, подбодряя его. Нетрудно было  догадаться,  что
потерпевший крушение слышал мало хорошего о гостеприимстве наших  остро-
вов, да и правду сказать, в то время у людей, живших  дальше  к  северу,
слава была самая скверная.
   - Он черный! - воскликнул я вдруг.
   И в то же мгновение рядом со мной раздался  голос,  который  я  узнал
лишь с трудом, - мой дядя разразился проклятиями, мешая  их  со  словами
молитвы. Я оглянулся на него: он упал на колени, лицо его исказилось  от
муки, и по мере того, как незнакомец приближался к нам, голос дяди  ста-
новился все пронзительнее, а ярость его красноречия удваивалась. Я  наз-
вал эти крики молитвой, но, право же, никогда еще Творцу  не  доводилось
слышать из уст одного из его созданий столь  бессвязных  и  непристойных
речей - если молитва может быть грешной, то безумные излияния дяди  были
греховны. Я подбежал к нему, схватил его за плечи и заставил встать.
   - Замолчите! - сказал я. - Почитайте бога если не деяниями,  то  хотя
бы словами. На том самом месте, где вы преступили его заповедь, он посы-
лает вам средство искупления. Вперед! Воспользуйтесь им: как отец,  при-
ветствуйте бедняка, который, дрожа, взывает к вашему милосердию.
   И я попытался увлечь дядю навстречу чернокожему, но он  повалил  меня
наземь, вырвался из моих рук, оставив в них лацкан своей куртки, и быст-
рее оленя помчался вверх по склону. Я с трудом поднялся на ноги, весь  в
синяках и несколько оглушенный. Негр в удивлении - или,  быть  может,  в
ужасе - остановился на полпути между мной и разбитым  кораблем,  а  дядя
тем временем был уже далеко и по-прежнему с отчаянной быстротой перепры-
гивал с камня на камень; два разных долга призывали меня в разные сторо-
ны, и я на миг заколебался, не зная, какому зову последовать.  Однако  я
решил - и молю бога, чтобы решение это было правильным, - в пользу  бед-
няги на берегу; он-то, во всяком случае, не был  виноват  в  своем  нес-
частье, и к тому же ему я мог оказать истинную помощь, а  дядю  к  этому
времени я уже считал неизлечимым и страшным безумцем.  Поэтому  я  пошел
навстречу негру, который ожидал меня, скрестив руки на  груди,  с  видом
человека, готового принять уготованную ему участь. Когда я  приблизился,
он поднял руку величественным жестом священника на  кафедре  и  голосом,
также напоминавшим голос священника, произнес несколько слов,  увы,  мне
непонятных. Я заговорил с ним поанглийски, а потом на гэльском языке, но
напрасно - было ясно, что нам придется положиться  на  язык  взглядов  и
жестов. Поэтому я сделал ему знак следовать за мной, и он  подчинился  с
торжественным смирением, словно низложенный король, а на  его  лице  все
это время не отражалось ничего - ни тревоги, пока он ожидал, ни облегче-
ния теперь, когда он убедился, что опасения его были напрасны. Если я не
ошибся в моей догадке и он действительно был чьим-то рабом, мне  остава-
лось только заключить, что у себя на родине он занимал  высокое  положе-
ние, но и в его падении я не мог не восхищаться им. Когда  мы  проходили
мимо могилы, я остановился и поднял глаза и руку к небу в знак печали  и
уважения к мертвым, а он, словно в ответ, низко поклонился и широко раз-
вел руками - этот странный жест был ему привычен и, наверное,  принят  в
его стране. Затем он указал на моего дядю, который как раз  добрался  до
вершины холма, и коснулся пальцем лба, давая понять, что перед нами  су-
масшедший.
   Я выбрал длинный путь берегом, боясь, как бы дядя не впал в исступле-
ние, если мы пойдем напрямик через остров, и пока мы шли, я успел  обду-
мать небольшую, пантомиму, с помощью которой намеревался  успокоить  мою
тревогу. И вот, остановившись на камне, я принялся изображать перед нег-
ром поступки человека, который накануне искал что-то в  Песчаной  бухте,
сверяясь с компасом. Он сразу же меня понял и, в свою  очередь,  обозна-
чил, где была шлюпка, а потом указал в сторону моря, словно на шхуну,  и
на край утесов, повторяя при этом слова  "Эспирито  Санто"  со  странным
произношением, но достаточно внятно. Следовательно, мои заключения  были
справедливы. Притворные исторические розыски служили лишь ширмой для по-
исков сокровищ, и человек, обманувший доктора Робертсона, был тем  самым
иностранцем, который приезжал в Гризепол весной, а теперь вместе со мно-
гими другими лежал мертвый под аросским Гребнем, куда  их  привела  алч-
ность и где волны будут вечно играть их костями. Тем временем негр  про-
должал свой безмолвный рассказ и то поглядывал на небо, словно следя  за
приближением бури, то в роли матроса махал остальным со шлюпки, поторап-
ливая их, то изображал офицера и бежал по скалам к шлюпке, то,  наконец,
наклонялся над воображаемыми веслами с видом озабоченного гребца - и все
с такой торжественной серьезностью, что мне ни разу и в голову не пришло
засмеяться. В заключение с помощью пантомимы, которую  невозможно  пере-
дать словами, он показал, как сам ушел  осмотреть  обломки  неизвестного
корабля и, к своему горю и негодованию, был покинут товарищами на берегу
бухты. Затем он вновь скрестил руки на груди и  склонил  голову,  словно
смиряясь с судьбой.
   Теперь, когда тайна его присутствия на острове объяснилась, я  с  по-
мощью рисунка на песке сообщил ему, что случилось со шхуной и всеми, кто
был на ее борту. Он не выразил ни удивления,  ни  печали,  но,  внезапно
подняв ладонь кверху, казалось, предал своих бывших друзей или хозяев на
волю божью. Чем больше я приглядывался к нему, тем больше внушал он  мне
уважения; я видел, что он наделен острым умом и спокойным,  суровым  ха-
рактером, а я всегда любил общество подобных людей. Так  что,  когда  мы
добрались до дома, я уже почти забыл и совсем простил ему  мрачный  цвет
его кожи.
   Мери я рассказал все, что произошло, и ничего от нее не утаил,  хотя,
признаюсь, сердце у меня мучительно сжималось; но я напрасно усомнился в
ее справедливости.
   - Ты поступил правильно, - сказала она. - На все божья воля.
   И она тотчас же собрала нам поесть.
   Когда я насытился, то велел Рори приглядывать за негром, который  еще
продолжал есть, а сам отправился на поиски дяди.  Я  не  прошел  и  нес-
кольких шагов, как увидел, что он сидит на том же месте, где я видел его
в последний раз, - на самой вершине холма - и как будто все в той же по-
зе. Оттуда, как я уже упоминал, перед ним открывался вид почти  на  весь
Арос и на прилегающие низины Росса - они расстилались у его  ног,  точно
карта. Несомненно, дядя бдительно смотрел по сторонам: не успела моя го-
лова показаться из-за первой скалы, как он вскочил на ноги и повернулся,
словно намереваясь броситься на меня. Я окликнул его тем же тоном и теми
же словами, как в прежние дни, когда приходил звать его к обеду. Он  ни-
чего не ответил и даже не пошевелился. Я сделал несколько шагов вверх по
тропе и снова попробовал с ним заговорить - и снова тщетно. Однако  едва
я двинулся дальше, как им вновь овладел безумный страх, и, храня все  то
же глухое молчание, он с невероятной быстротой побежал прочь от меня  по
каменистому гребню холма. Всего час назад он был разбит усталостью, а  я
был относительно свеж. Но теперь жар безумия придал ему новые силы, и  я
понял, что мне его не догнать. Более того, я подумал, что  подобная  по-
пытка только усугубит его ужас и тем самым ухудшит наше и без того тяже-
лое положение. Мне оставалось только удалиться восвояси и поведать  Мери
грустные новости.
   Она выслушала их, как и первый мой рассказ, сохраняя спокойствие, по-
том посоветовала мне прилечь и отдохнуть, так как я совсем измучился,  а
сама отправилась искать своего несчастного отца. Я был тогда в том  воз-
расте, когда только чудо помешало бы мне спать и есть. Я уснул  крепким,
глубоким сном, и день уже начинал клониться к вечеру, когда я  проснулся
и спустился в кухню. Мери, негр и Рори молча сидели там у горящего  оча-
га, и я заметил, что Мери недавно плакала. Как я  вскоре  узнал,  причин
для слез было более чем достаточно. Сначала она, потом Рори искали  дядю
- оба по очереди находили его на вершине холма, и от обоих по очереди он
быстро и молча убегал. Рори попробовал догнать его, но не сумел: безумие
придало ему ловкости, он перепрыгивал с камня на  камень  через  широкие
расселины, мчался по склонам, как ветер, петлял и увертывался, точно за-
яц, спасающийся от собак, и Рори в конце концов отказался от своего  на-
мерения. Но даже в самый разгар погони, когда быстроногий слуга чуть бы-
ло не схватил его, бедный безумец не издал ни единого  звука.  Он  бежал
молча, как зверь, и это молчание напугало преследователя.
   Мы оказались в мучительном тупике. Как изловить безумца,  как  покуда
его кормить и что с ним делать, когда мы его схватим, - таковы были  три
трудности, которые нам предстояло разрешить.
   - Припадок этот вызвал чернокожий, - сказал я.  -  Может  быть,  дядя
прячется на холме из-за его присутствия в доме. Мы поступили как должно:
он поел и согрелся под этим кровом, а теперь пусть Рори перевезет его на
ялике через бухту и проводит в Гризепол.
   Мери охотно согласилась с моим планом,  и,  знаками  пригласив  негра
следовать за нами, мы все трое спустились к пристани. Но небеса поистине
обратились против Гордона Дарнеуэя. Случилось то, чего  еще  никогда  не
случалось на Аросе: во время бури ялик сорвался с  причала,  ударился  о
крепкие сваи пристани и теперь с разбитым бортом лежал на дне на глубине
четырех футов. Починка должна была потребовать не меньше трех дней. Но я
не пожелал сдаться и повел всех к тому месту, где пролив был уже  всего,
переплыл на другой берег и поманил негра за собой. Он  ответил  знаками,
столь же ясно и спокойно, как и раньше, что не умеет плавать,  и  в  его
жестах была искренность, в которой мы не могли усомниться. И вот,  обма-
нутые и этой надеждой, мы были вынуждены вернуться в дом в том же поряд-
ке, в каком ушли из него, и негр шел с нами без всякого смущения.
   Больше мы в этот день ничего сделать не могли и только еще раз попро-
бовали урезонить бедного безумца. Вновь он  сидел  на  своем  сторожевом
посту и вновь бежал оттуда в молчании. Однако теперь мы оставили ему еду
и большой плащ. К тому же дождь прекратился, а ночь  обещала  быть  даже
теплой. Мы решили, что можем спокойно ожидать следующего дня;  нам  всем
требовался отдых, который подкрепил бы наши силы  перед  трудным  утром,
разговаривать никому не хотелось, и мы разошлись в ранний час.
   Я долго не мог уснуть, обдумывая завтрашнюю облаву. Негра  я  намере-
вался поставить в Песчаной бухте, откуда он должен будет отпугнуть  дядю
по направлению к дому, Рори будет поджидать его на западе, а я - на вос-
токе. Чем дольше я размышлял над географией островка, тем больше  крепло
во мне убеждение, что, несмотря на все трудности, мы все-таки можем  до-
биться успеха и вынудить дядю спуститься в низину у бухты  Арос,  а  там
даже силы, придаваемые ему безумием, не откроют  ему  путь  к  спасению.
Больше всего я рассчитывал на страх, который внушал ему негр: я не  сом-
невался, что дядя ни за что не решится побежать в сторону человека,  ко-
торого он считал воскресшим мертвецом, и, значит, об  одном  направлении
можно было не беспокоиться.
   Наконец я уснул, но только для того, чтобы вскоре пробудиться от кош-
мара, в котором причудливо мешались разбитые корабли, чернокожие люди  и
подводные приключения; совсем разбитый,  чувствуя  лихорадочный  жар,  я
встал с постели, спустился по лестнице и вышел из дома. Позади  меня  на
кухне спали Рори и чернокожий, передо мной раскинулось прекрасное звезд-
ное небо, кое-где испещренное клочками облаков, - последними напоминани-
ями об унесшейся буре. Приближался час полного прилива,  и  рев  Веселых
Молодцов далеко разносился в безветренной тиши ночи. Никогда еще -  и  в
самый разгар урагана - не внимал я их песне с таким трепетом.  Даже  те-
перь, когда ветер удалился на покой, когда бездна морская вновь  убаюки-
вала себя, погружаясь в летнюю дремоту, а звезды лили  кроткий  свет  на
сушу и на воды, голос этих бурунов все еще грозил  бедой.  Они  поистине
казались частицей мирового зла и трагизма жизни. Но безмолвие ночи нару-
шалось не только их бессмысленными воплями. Ибо я слышал, что реву Греб-
ня аккомпанирует человеческий голос, то пронзительный и громкий, то заг-
лушаемый грохотом волн. Я узнал голос дяди, и меня обуял  великий  страх
перед неисповедимостью путей господних и перед злом, правящим в мире.  Я
вернулся во мрак дома, ища в нем приюта, и еще долго лежал без сна, раз-
мышляя над этими тайнами.
   Когда, я вновь очнулся, час был уже поздний, и, торопливо одевшись, я
поспешил в кухню. Там никого не было: Рори и чернокожий  уже  давно  ти-
хонько ушли из дома, и мое сердце упало при этом  открытии.  Я  верил  в
добрые намерения Рори, но не мог положиться на его рассудительность. Ес-
ли он вот так ушел из дому тайком, значит, он думал помочь дяде. Но  ка-
ким образом мог он помочь ему, даже будь он один, и тем более в обществе
человека, который стал для дяди живым воплощением его страхов? Возможно,
я уже опоздал предотвратить какую-то непоправимую ошибку, но, во  всяком
случае, мешкать было нельзя. Я бросился вон из дома, и хотя мне  не  раз
приходилось бегать по каменистым склонам Ароса, я еще никогда  не  бегал
так стремительно, как в то роковое утро. По-моему, я достиг вершины  ме-
нее чем за двенадцать минут.
   Мой дядя покинул свой наблюдательный пост. Правда, корзина была  отк-
рыта и еда разбросана по траве, но, как мы  обнаружили  позднее,  он  не
съел ни кусочка. Нигде вокруг, насколько хватал глаз, не было  видно  ни
малейших признаков человека. Рассвет уже озарил ясные небеса, солнце ок-
расило розовым румянцем вершину Бен-Кайо, но скалистые склоны Ароса подо
мной и широкий щит моря еще купались в прозрачном сумраке ранней зари.
   - Рори! - крикнул я и, помолчав, снова закричал: - Рори!
   Звук моего голоса замер, но я не услышал никакого ответа. Если сейчас
действительно шла охота на моего дядю, преследователи не  полагались  на
быстроту своих ног, а рассчитывали подкрасться к нему незаметно. Я побе-
жал дальше, придерживаясь наиболее высоких вершин и оглядываясь по  сто-
ронам, пока не оказался на холме над Песчаной бухтой. Я увидел  разбитый
бриг, обнажившуюся полосу песка, длинную гряду скал, а по обеим сторонам
бухты дикое нагромождение утесов, валуны и расселины. И ни единого чело-
века.
   Внезапно солнечный свет пал на Арос, и ожили все тени и цвета.  Мгно-
вение спустя ниже по склону и к западу от того места, где я стоял,  мет-
нулись врассыпную испуганные овцы. Раздался крик. Я увидел дядю, который
тут же кинулся бежать. Я увидел негра, который помчался за ним; но преж-
де, чем я успел понять, что происходит, появился Рори и принялся  выкри-
кивать по-гэльски распоряжения, словно собаке, гонящей овец.
   Я опрометью бросился вниз, чтобы вмешаться, но  лучше  бы  я  остался
там, где я стоял, ибо теперь я отрезал безумцу последний путь к  отступ-
лению. С этой минуты перед ним не было уже ничего, кроме могилы,  разби-
того корабля и моря в Песчаной бухте. Но, бог свидетель, я думал сделать
как лучше!
   Дядя Гордон заметил, к какому страшному  для  него  месту  гонят  его
преследователи, и попытался свернуть в сторону. Он метался вправо и вле-
во, но хотя лихорадка безумия и придавала быстроту его ногам, чернокожий
был еще проворнее. Куда бы дядя ни поворачивал, его намерения предвосхи-
щались, и он все приближался и приближался к месту своего  преступления.
Внезапно он начал пронзительно кричать, и по всему берегу эхо подхватило
его вопли. Теперь уже и я и Рори кричали негру, чтобы он остановился. Но
тщетно! Ибо суждено было иное. Преследователь продолжал гнаться, пресле-
дуемый продолжал, вопя, бежать перед ним; они обогнули  могилу,  промча-
лись под самыми обломками брига, в одно мгновение  пересекли  пески,  но
дядя ни на секунду не замедлил бега и кинулся прямо в волны, а  черноко-
жий, уже почти касавшийся его рукой, последовал за ним. Мы с Рори  оста-
новились, ибо не в силах человеческих было что-либо изменить:  на  наших
глазах свершалось предначертание господне.  Конец  редко  наступает  так
быстро: здесь берег обрывался в море очень круто, и они со второго  шага
ушли под воду с головой, а оба не умели плавать. На мгновение  негр  вы-
нырнул с придушенным криком, но течение уже подхватило обоих и  потащило
в море; а если они всплыли вновь, что ведомо только богу, то лишь  через
десять минут у дальнего конца аросского Гребня, где над водой парят чай-
ки, высматривая рыбу.


   МАРКХЕИМ

   - Да, сэр, - сказал хозяин лавки, - в нашем деле не всегда  угадаешь,
с какой стороны придет удача. Среди клиентов попадаются невежды, и тогда
мои знания приносят мне проценты. Попадаются люди бесчестные... - Тут он
поднял свечу повыше, так что свет резко ударил в лицо его собеседнику. -
Но в таком случае, - заключил он, - я выгадываю на своем добром имени.
   Маркхейм только что вошел в лавку с залитой светом улицы, и его глаза
еще не успели привыкнуть к темноте, разреженной кое-где яркими  бликами.
Эти неспроста сказанные слова и близость горящей свечи заставили его бо-
лезненно сморщиться и отвести взгляд в сторону.
   Антиквар усмехнулся.
   - Вы приходите ко мне в первый день  Рождества,  -  продолжал  он,  -
зная, что, кроме меня, в доме никого нет, что окна в лавке закрыты став-
нями и что я ни в коем случае не буду заниматься торговлей.  Ну  что  ж,
вам это будет накладно. Вы поплатитесь за то, что  я  потрачу  время  на
подсчет нового итога в моей приходной книге, а также за некую странность
вашего поведения, которая уж очень заметна сегодня. Я сама скромность  и
никогда не задаю лишних вопросов, однако, если клиент не смотрит  мне  в
глаза, с него за это причитается.
   Антиквар снова усмехнулся, но тут же перешел на свои обычный  деловой
тон, хотя все еще с оттенком иронии.
   - Как всегда, вы, разумеется, дадите  мне  исчерпывающее  объяснение,
каким образом вещь попала к вам в руки, - сказал он. - Все  из  того  же
шкафчика вашего дядюшки? Какой он у вас замечательный собиратель редкос-
тей, сэр!
   И тщедушный, сгорбленный антиквар чуть не привстал на цыпочки, всмат-
риваясь в Маркхейма поверх золотой оправы очков и с явным недоверием по-
качивая головой. Маркхейм ответил ему взглядом, полным  бесконечной  жа-
лости и чуть ли не ужаса.
   - На этот раз, - сказал он, - вы ошибаетесь. Я пришел не продавать, а
покупать. У меня нет никаких диковинок на продажу; в шкафчике моего  дя-
дюшки хоть шаром покати. Но если бы даже он был набит,  как  прежде,  я,
пожалуй, скорее занялся бы его пополнением, потому что за последнее вре-
мя мне сильно везло на бирже.  Цель  моего  сегодняшнего  прихода  проще
простого. Я подыскиваю рождественский подарок