тобы  твои  деньги
возвратились к тебе в карман. Если этого не произойдет, честью тебе кля-
нусь, что буду считать сделку несостоявшейся и верну тебе деньги.
   - Ты не обманываешь меня? - спросил Кэаве.
   Человек торжественно поклялся, что говорит правду.
   - Что ж, пожалуй, я рискну, - сказал Кэаве. - Ведь от этого  беды  не
будет.
   И он отдал свои деньги человеку, а человек протянул ему бутылку.
   - Ну, черт в бутылке, - промолвил Кэаве, - верни  мне  мои  пятьдесят
долларов.
   И что же - едва произнес он эти слова, как карман его снова стал  так
же тяжел, как прежде.
   - Это и в самом деле чудесная бутылка, - сказал Кэаве.
   - А теперь прощай, приятель! - сказал человек. - Проваливай отсюда, и
дьявол с тобой!
   - Постой! - сказал Кэаве. - Хватит с меня этих шуток. На, бери обрат-
но свою бутылку.
   - Ты заплатил за нее меньше, чем я, - заметил человек, потирая  руки,
- и теперь это твоя бутылка. А мне нужно только одно: побыстрей  увидеть
твою спину. - И с этими словами он позвонил своему слуге-китайцу, и  тот
выпроводил Кэаве из дома.
   Очутившись на улице с бутылкой под мышкой, Кэаве принялся размышлять:
   "Если все, что этот человек говорил, - правда, я, кажется, опростово-
лосился. Но, может, он просто дурачил меня?"
   Тут Кэаве прежде всего пересчитал свои  деньги:  ровно  сорок  девять
американских долларов и одна чилийская монета.
   "Похоже, что все правда, - сказал себе Кэаве. - Нука, испытаем ее те-
перь по-другому".
   Улицы в этой части города были чистые-чистые, прямо  как  корабельная
палуба, и прохожих - ни души, хотя был уже полдень. Кэаве бросил бутылку
в водосточную канаву и зашагал прочь; раза два  он  оглянулся:  пузатая,
молочно-белая бутылка лежала там, где он ее оставил. Кэаве  оглянулся  в
третий раз и завернул за угол, но не успел он сделать и шага, как что-то
ткнулось в его локоть, и - подумайте! - пузатая бутылка  уже  оттягивает
ему карман бушлата, а узкое горлышко ее торчит наружу.
   "Похоже, что и это тоже правда", - подумал Кэаве.
   Что же сделал теперь Кэаве? Он купил в лавке штопор и, выйдя из горо-
да, направился в безлюдное поле. Там он попытался откупорить бутылку, но
сколько ни ввинчивал в пробку штопор, его тут  же  выпирало  обратно,  а
пробка оставалась цела и невредима.
   "Какой-то новый сорт пробки", - подумал Кэаве, и тут  он  вдруг  весь
затрясся, как в лихорадке, и покрылся испариной: ему стало страшно.
   Шагая обратно в порт, Кэаве увидел  лавчонку,  где  какой-то  человек
продавал раковины, дубинки дикарейостровитян, старинные  монеты,  старых
языческих божков, китайские и японские рисунки и прочие  разные  вещицы,
которые привозят в своих сундучках матросы. И тут  Кэаве  осенила  новая
мысль. Он вошел в лавчонку и предложил хозяину купить у него бутылку  за
сто долларов. Торговец сначала только посмеялся и предложил  Кэаве  пять
долларов; однако это и в самом деле была занятная бутылка - такого стек-
ла не выдувал ни один стеклодув на земле, ее молочная белизна так краси-
во переливалась всеми цветами радуги, и такая таинственная тень трепета-
ла у нее внутри... Словом, поторговавшись, как водится, хозяин дал Кэаве
шестьдесят серебряных долларов за его бутылку и водрузил ее на  полке  в
самом центре своей витрины.
   "Ну вот, - сказал себе Кэаве, - я продал ее за  шестьдесят  долларов,
хотя купил за пятьдесят, а по правде, и того  дешевле,  -  ведь  один-то
доллар у меня был чилийский. Теперь проверим это дело еще раз".
   И Кэаве вернулся на корабль, но когда он отомкнул свой сундучок,  бу-
тылка была уже там: она его опередила. А у Кэаве на корабле был  дружок,
которого звали Лопака.
   - Что это с тобой? - спросил Лопака. - Чего ты уставился на свой сун-
дук?
   Они были одни в кубрике, и Кэаве, взяв с товарища клятву молчать, по-
ведал ему все.
   - Диковинная история, - сказал Лопака. - Боюсь, натерпишься ты горя с
этой бутылкой. Одно хоть ясно: ты знаешь, какая беда  тебе  угрожает.  А
раз так, надо извлечь пользу из этой сделки. Обдумай хорошенько, что  ты
хочешь себе пожелать, вели бутылке это сделать, а если она исполнит твою
волю, я сам куплю ее у тебя. Потому, как мне давно  запала  на  ум  одна
мыслишка: хочу заиметь шхуну и заняться торговлей на островах.
   - Это не по мне, - сказал Кэаве. - Я хочу иметь красивый дом и сад на
побережье Кона, где я родился, и чтобы солнце светило прямо в окна, и  в
саду цвели цветы, и в окнах были стекла, и на стенах картины, и на  сто-
лах красивые скатерти и безделушки - словом, совсем, как в том доме, где
я был сегодня... И пусть даже мой дом будет на один  этаж  повыше  и  со
"всех сторон окружен балконами, как королевский дворец, и  я  буду  жить
там без забот и веселиться с моими друзьями и родственниками.
   - Вот что, - сказал Лопака. - Давай увезем ее с собой на  Гавайи,  и,
если все, чего ты пожелал, сбудется, я куплю у  тебя  бутылку,  как  уже
сказал, и попрошу себе шхуну.
   На том и порешили, и вскоре корабль возвратился в Гонолулу и доставил
туда и Кэаве, и Лопаку, и бутылку.
   Не успели они сойти на берег, как повстречали на пристани одного зна-
комого, и тот с первых же слов начал выражать Кэаве сочувствие.
   - Не пойму я что-то, почему ты меня жалеешь? - спросил Кэаве.
   - Да разве ты ничего не знаешь? - удивился знакомый. - Ведь твой  дя-
дюшка... такой почтенный был  старик...  скончался,  и  твой  двоюродный
брат... такой красивый был малый... утонул в море.
   Кэаве очень опечалился, заплакал, и запричитал, и  совсем  забыл  про
бутылку. Но у Лопаки другое было на уме, и, когда скорбь Кэаве поутихла,
Лопака сказал:
   - А я вот о чем думаю: у твоего дядюшки не было ли землицы  на  Гава-
йях, в районе Каю?
   - Нет, - сказал Кэаве, - в Каю не было. Был участок на гористом бере-
гу, малость южнее Хоокены.
   - Теперь эта земля перейдет к тебе? - спросил Лопака.
   - Да, ко мне, - молвил Кэаве и снова принялся оплакивать своих  усоп-
ших родственников.
   - Погоди, - сказал Лопака.  -  Перестань  причитать  на  минуту,  мне
кое-что пришло в голову. А может, все это наделала бутылка? Потому,  как
видишь, уже и место готово для твоего дома.
   - Ну, если так, - вскричал Кэаве, - хорошенькую же она мне  сослужила
службу! Кто ее просил убивать моих родственников? А ведь,  может,  ты  и
прав - домто представлялся мне точнехонько на том самом месте.
   - Но дом же еще не построен, - сказал Лопака.
   - Нет, да и не похоже, что будет когда-нибудь построен, - сказал Кэа-
ве. - Правда, у дядюшки было немного кофейных деревьев, айвы и  бананов,
но этого мне только-только хватит на прожитие. А остальной его участок -
это просто черная лава.
   - Давай-ка сходим к стряпчему, - сказал Лопака. - Все-таки эта  мысль
не дает мне покоя.
   Ну, а когда они пришли к стряпчему, оказалось, что дядюшка Кэаве  пе-
ред самой смертью вдруг страшно разбогател и оставил  после  себя  целое
состояние.
   - Вот тебе и деньги на постройку дома! - воскликнул Лопака.
   - Если вы намерены построить дом, - сказал стряпчий,  -  тут  у  меня
есть визитная карточка нового архитектора, его очень хвалят.
   - Совсем хорошо! - сказал Лопака. - Смотри-ка, о  нас  уже  позаботи-
лись. Надо только слушаться бутылки.
   И они отправились к архитектору, а у того уже и чертежи на столе раз-
ложены.
   - Вы ведь хотите что-нибудь необычное, - сказал архитектор. -  А  как
вам понравится вот это? - И он протянул чертеж Кэаве.
   А Кэаве, как только глянул на чертеж, так не удержался и  громко  ах-
нул, потому что там был изображен в точности такой  дом,  какой  являлся
ему в мечтах.
   "Быть этому дому моим, - подумал он. - Знаю, темное это дело и не  по
душе оно мне, но раз уж я связался с нечистой силой, так пусть  хоть  не
зря".
   И он стал объяснять архитектору, чего ему хочется и как  надо  обста-
вить дом - и про картины на стенах и про безделушки на столах, - а потом
спросил его напрямик, сколько это будет стоить.
   Архитектор задал Кэаве множество разных вопросов, затем взял  перо  и
принялся вычислять, а покончив с  вычислениями,  назвал  ровнехонько  ту
сумму, какая досталась Кэаве в наследство.
   Лопака и Кэаве переглянулись и кивнули.
   "Яснее ясного, - подумал Кэаве. - Хочу не хочу, а быть этому дому мо-
им. Достался он мне от Сатаны и до добра не  доведет.  Но  одно  я  знаю
твердо: пока у меня эта бутылка, я больше никогда ничего себе  не  поже-
лаю. А с этим домом мне уже не разделаться, и теперь, куда ни  шло,  раз
связался с нечистой силой, так пусть хоть не зря".
   И он заключил с архитектором контракт, и они оба его подписали. А по-
том Кэаве и Лопака снова нанялись на корабль и поплыли в Австралию,  так
как уже решили промеж себя ни во что не вмешиваться и предоставить архи-
тектору и черту в бутылке  строить  дом  и  украшать  его  в  свое  удо-
вольствие.
   Плавание их протекало благополучно, только Кэаве все  время  приходи-
лось быть начеку, чтобы чего-нибудь не пожелать, ибо он поклялся не при-
нимать больше милостей от дьявола. Домой они возвратились в срок.  Архи-
тектор сообщил, что дом готов, и Кэаве с Лопакой сели на  пароход  "Ков-
чег" и поплыли вдоль берега Кона, чтобы поглядеть на дом - похож  ли  он
на тот, какой являлся Кэаве в мечтах.
   Дом стоял на высоком берегу и был хорошо виден проходящим судам. Вок-
руг леса вздымались ввысь к самым облакам; внизу потоки черной лавы зас-
тыли в ущельях, где покоятся в пещерах останки древних царей. Вокруг до-
ма был разбит цветник, пестревший всеми  оттенками  радуги,  и  насажены
фруктовые деревья: по одну сторону дома - хлебные, по другую - папайя, а
прямо перед домом со стороны моря была водружена корабельная мачта, и на
верхушке ее вился флаг. Дом был трехэтажный, с просторными покоями и ши-
рокими балконами на каждом этаже. Стекла в окнах  были  прозрачные,  как
вода, и светлые, как белый день. В покоях  стояла  красивая  мебель.  На
стенах висели картины в золоченых рамах, с изображением кораблей, и сра-
жений, и разных диковинных уголков земли, или портреты самых прекрасных,
какие только есть на свете, женщин, и во всем мире не сыскалось бы  кар-
тин, писанных такими яркими красками, как те, что висели на стенах ново-
го дома Кэаве. А уж бессчетные безделушки были и подавно неслыханно  хо-
роши: часы с мелодичным боем, и музыкальные шкатулки, и крошечные фигур-
ки людей с качающимися головами, и изящные замысловатые головоломки  для
заполнения досуга одинокого человека. А так как кому  захочется  жить  в
столь пышных хоромах - разве что пройтись по ним и поглазеть на  все,  -
дом был опоясан широкими-преширокими  балконами,  на  которых  могло  бы
удобно разместиться население целого города, и Кэаве не знал, что же ему
предпочесть: то ли заднюю террасу дома, где открывался вид на  фруктовые
деревья и цветники и легкий ветерок веял с гор, или  балкон,  украшавший
фасад дома, где можно было вдыхать свежий морской ветер и глядеть вниз с
откоса на то, как "Ковчег", примерно раз в неделю, держит путь из Хооке-
ны к холмам Пеле или шхуны с грузом леса, айвы и бананов бороздят  приб-
режные воды.
   Осмотрев все, Кэаве и Лопака уселись на задней террасе.
   - Ну что? - спросил Лопака. - Так тебе это представлялось?
   - У меня нет слов, - сказал Кэаве. - Это даже лучше, чем мои мечты, и
я так доволен, что голова идет кругом.
   - Одно меня смущает, - сказал Лопака. - Все это могло ведь получиться
и само собой, и, может, черт в бутылке тут вовсе ни при чем. Если я куп-
лю бутылку, а потом окажется, что никакой шхуны мне не получить, значит,
я сунул голову в пекло совсем зазря. Я дал тебе слово,  это  верно,  но,
по-моему, ты должен не поскупиться и сделать для меня еще одну пробу.
   - Но я же поклялся не принимать больше никаких даров  от  бутылки.  И
так уж я увяз по горло.
   - Да я не о дарах вовсе думаю, - отвечал Лопака. - Мне бы только пог-
лядеть на черта. От этого же тебе никакого проку, значит, и  совеститься
тут нечего. Просто, если я хоть разочек на него гляну, у меня больше бу-
дет веры в это дело. Так что уж будь другом, дай поглядеть на  черта.  А
тогда я тут же куплю у тебя бутылку - видишь, деньги у меня наготове.
   - Я только вот чего боюсь, - сказал Кэаве. - Черт,  может,  очень  уж
страшный с виду, и ты как разок на него поглядишь, так и раздумаешь  по-
купать бутылку.
   - Мое слово крепко, - молвил Лопака. - Гляди, я уже и деньги пригото-
вил.
   - Ну, идет, - сказал Кэаве. - Мне и самому любопытно поглядеть.  Лад-
но, позвольте нам взглянуть на вас разок, господин черт!
   И только он это сказал, как черт выглянул из бутылки и проворно,  что
твоя ящерица, ускользнул в нее обратно. А Кэаве и Лопака так и  окамене-
ли. Уже спустилась ночь, а они все никак не могли опомниться  и  обрести
дар речи. Но вот наконец Лопака пододвинул к приятелю деньги и взял  бу-
тылку.
   - Я человек честный, - промолвил он, - и должен свое слово держать, а
не то я бы и мизинцем ноги не притронулся к этой бутылке. Ну, да  ладно,
пусть только у меня будет шхуна да несколько монет в кармане, и я тут же
отделаюсь от этой чертовщины. Потому как, правду сказать, очень уж тошно
мне стало, когда я его увидел.
   - Лопака, - сказал Кэаве, - если можешь, не думай обо мне слишком ху-
до. Я знаю, что сейчас ночь, и дорога сюда плохая, и в такой поздний час
негоже ехать мимо гробниц, но, ей-же-ей, после того  как  я  увидел  его
мерзкую рожицу, я уже не могу ни есть, ни спать, ни молиться богу,  пока
эта бутылка здесь. Я дам тебе фонарь, и корзину, чтобы  спрятать  в  нее
бутылку, и любую картину, и любую самую красивую вещь, какая Приглянется
тебе в моем доме, но только уезжай поскорей и переночуй в Хоокене у  На-
хину.
   - Кэаве, - сказал Лопака, - любой на моем месте  крепко  бы  на  тебя
обиделся. Я-то ведь поступил с тобой, как верный друг, - сдержал слово и
купил бутылку. А тут еще и ночь уже и темень, а дорога  мимо  гробниц  в
сто раз страшнее для человека с таким грехом на со вести и с  такой  бу-
тылкой под мышкой. Но только меня самого жуть какой страх разбирает, и я
не могу тебя винить. Так что ухожу я и молю господа, чтобы ты был счаст-
лив в своем доме, а мне была удача с моей шхуной и чтобы оба мы, окончив
наши дни, попали в рай всем чертям и бутылкам вопреки.
   И, сказав так, Лопака поскакал под гору, а Кэаве стоял у себя на бал-
коне, и прислушивался к цокоту подков, и смотрел,  как  мелькает  огонек
фонаря на дороге под скалой, где покоится прах древних  царей.  И,  стоя
так, он дрожал как лист и, сложив ладони, возносил хвалу господу за свое
избавление от такой страшной напасти.
   Но занялся день, солнечный и яркий, и Кэаве, восторгаясь новым домом,
позабыл про свои страхи. Шли дни за днями, и Кэаве жил в новом доме и не
уставал радоваться. Задняя терраса дома стала его излюбленным местечком;
здесь он ел, и пил, и проводил все свое время: читал гонолулские  газеты
и узнавал из них о разных событиях, а когда кто-нибудь наведывался к не-
му, он водил гостей по всем покоям и показывал им картины. И молва о его
доме распространилась далеко, и все жители острова Кона  стали  называть
его дом Ка-Хале-Нуи, что значит "Знаменитый Дом", а  иной  раз  называли
еще "Сияющий Дом", ибо Кэаве держал слугу-китайца, который день-деньской
вытирал в доме пыль и наводил на все глянец, и  красивые  безделушки,  и
картины, и стекла в окнах, и позолота - все сияло ярко, как утренние лу-
чи. И сам Кэаве, расхаживая по своим покоям, не мог удержаться, чтобы не
петь, так было Переполнено радостью его сердце, а когда  мимо  его  дома
проплывали суда, он поднимал флаг на своей мачте.
   Так проходило время, и вот однажды Кэаве  отправился  не  далеко,  не
близко, а в Каилуа проведать коекого из своих  друзей.  Там  его  знатно
потчевали, но наутро он как встал, тотчас пустился  в  обратный  путь  и
скакал во весь опор, - так не терпелось ему снова увидеть свой  прекрас-
ный дом. А было это к тому же в канун той ночи, когда, по древнему  пре-
данию, души предков встают из могил и бродят по берегам Коны,  и  Кэаве,
однажды спутавшись с чертом, вовсе не хотел попасть  теперь  в  компанию
мертвецов. Вот скачет он, уже оставил позади Хонауану и вдруг видит: да-
леко впереди в море, у самого берега, купается какая-то женщина. Показа-
лось ему, что это молодая, но уже вполне созревшая девушка, но больше он
не держал ее в мыслях. Скачет дальше, а в воздухе мелькнула белая рубаш-
ка, затем - красная юбка-холоку: это девушка одевалась, выйдя  из  воды.
Когда же он поравнялся с ней, она уже закончила туалет и стояла в  своей
красной юбке у самой дороги, освеженная купанием, и глаза ее лучились, и
была в них доброта. И тут Кэаве, как только взглянул на  девушку,  сразу
натянул поводья.
   - Думал я, что всех знаю в этих краях, - сказал Кэаве. - Почему же  я
не знаю тебя, как это так?
   - Я Кокуа, дочь Киано, - отвечала девушка, - и только  что  возврати-
лась домой из Оаху. А кто ты?
   - Я скажу тебе, кто я, - сказал Кэаве, соскочив с седла, - но не сей-
час, а немного позже. Потому что мне запала на сердце одна мысль,  но  я
боюсь, что ты не дашь мне правдивого ответа, если я скажу тебе,  кто  я:
ведь ты, может статься, уже слышала обо мне. Но  перво-наперво  скажи-ка
вот что: ты не замужем?
   Услыхав это, Кокуа громко рассмеялась.
   - Все-то ты хочешь знать, - сказала она. - А сам ты не женат?
   - Нет, Кокуа, я не женат, - отвечал Кзаве, - и, признаться,  до  этой
минуты никогда и не помышлял о женитьбе. Но скажу тебе истинную  правду:
я увидел тебя здесь, у дороги, увидел твои глаза,  подобные  звездам,  и
сердце мое рванулось к тебе, как птица из клетки. А теперь,  если  я  не
хорош для тебя, скажи мне это прямо, и я поеду дальше  своим  путем;  но
если я, на твой взгляд, не хуже других молодых мужчин, дай мне  услышать
это, и я сверну со своего пути и заночую у твоего отца, а наутро  поведу
о тебе речь с этим добрым человеком.
   Ничего не ответила ему на это Кокуа, только рассмеялась, глядя на мо-
ре вдаль.
   - Кокуа, - молвил Кэаве, - твое молчание я понимаю как согласие.  Так
отправимся же вместе в дом твоего отца.
   И она, все так же молча, пошла вперед: раза два она обернулась, кину-
ла на него быстрый взгляд и отворотилась снова, держа тесемки своей шля-
пы в зубах.
   Но вот, когда подошли они к дому, Киано вышел  на  веранду  и  громко
приветствовал Кэаве, назвав его по имени. И тогда девушка  взглянула  на
Кэаве, широко раскрыв глаза, ибо молва о его прекрасном доме достигла  и
ее слуха, и как же тут не поглядеть. Весь вечер  провели  они  вместе  и
очень веселились, и у девушки в присутствии родителей развязался язык, и
она подшучивала над Кэаве, ибо у нее был сметливый и  острый  ум.  А  на
следующий день Кэаве переговорил с Киано, а потом разыскал девушку и на-
шел ее одну.
   - Кокуа, - сказал он, - ты насмехалась надо мной вчера весь вечер,  и
тебе еще не поздно сказать мне: оставь меня и уезжай. Я не  хотел  гово-
рить тебе, кто я, потому что у меня такой красивый дом, и я боялся,  что
этот дом будет слишком сильно занимать твои мысли,  а  человек,  который
тебя любит, - слишком мало. Теперь тебе все известно, и если  ты  хочешь
прогнать меня с глаз долой, скажи сразу.
   - Нет, - сказала Кокуа.
   И на этот раз она уже не смеялась, а Кэаве ни о чем больше не спраши-
вал.
   Так посватался Кэаве к Кокуа. Все произошло очень быстро, но  ведь  и
стрела летит быстро, а пуля из ружья - и того быстрее,  однако  и  та  и
другая могут попасть в цель. Да, все свершилось быстро, и вместе  с  тем
свершилось очень многое: мысль о Кэаве теперь пела у девушки в душе; его
голос слышался ей в шуме прибоя, набегавшего на черную лаву, и ради это-
го человека, которого она видела всего два раза в жизни, Кокуа уже гото-
ва была оставить и отца, и мать, и родные края. А Кэаве? Кэаве гнал коня
по горной тропе мимо древних гробниц, и звуки его  ликующей  песн