еред  отъездом  получил  инструкцию  от  Старова: монархические
группы на Северном Кавказе следовало подчинить Политическому совету МОЦР.
     - Ты  едешь  в  компанию  старого,  матерого  и  неглупого жандармского
ротмистра.  Этим сказано все. Поездка нелегкая. Будь внимателен, не оставляй
его  без  наблюдения.  Особенно  следи  за  тем, чтобы узнать его и Стауница
секретные  связи.  У меня впечатление, что они стали меньше доверять Якушеву
после ареста Рейли и ликвидации ленинградских групп.
     Зубов  сам  понимал  трудность этого задания. Трудность состояла в том,
что  он  должен  действовать  сам по себе, без связи с товарищами из ОГПУ на
местах.   И  если  бы  провалился  Кузен,  то  есть  ротмистр  Баскаков,  то
арестовали  бы  и  Зубова.  Он  на время был бы выведен из операции "Трест".
Зубов  условился  с  Якушевым,  что  в случае особой необходимости тот будет
телеграфировать Зубову до востребования в Новороссийск.
     Накануне  отъезда  Зубов  провел  весь день с Леной. Она узнала, что он
уезжает, видела, что ему не по себе.
     - О чем ты думаешь, Алеша?
     - Когда  мы с тобой расписались в загсе? Впору нам уже съехаться и жить
вместе, а то твоя мамаша не признает наш брак.
     - Мамаша что... С папой плохо. Неужели...
     Она не договорила.
     - Что говорят врачи?
     - Говорят,  стар... Сердце. Все может случиться. А если тебя назначат в
какой-нибудь  гарнизон,  нам придется уехать из Москвы. Как я его оставлю? Я
ведь за ним хожу. Оттого и не переезжаю к тебе, Алеша.
     - А может быть, меня оставят при штабе.
     - Ты  какой-то  задумчивый  сегодня.  Командировка?  -  спросила  она и
понимающе посмотрела на него.
     Она  догадывалась,  на какой он работе, но, конечно, всего не знала. Он
улыбнулся:
     - Еду на юг, привезу тебе фруктов.
     На  следующий  день  Зубов  уехал. Места в вагоне были в разных купе: в
целях  "конспирации".  Поздно  вечером,  когда  все  спали,  они  курили  на
площадке и беседовали. Баскаков любил вспоминать прошлое:
     - Мы знали все. Я считался спецом по эсерам.
     - А Подушкин не очень хвалит офицеров жандармской службы.
     - Дурак Подушкин, чернильная душа.
     - А   правда,  что  вы  сами  "ставили"  подпольные  типографии,  потом
раскрывали их и получали за это награды?
     - Были  такие  случаи.  Это прекратил Джунковский. Он вообще нам мешал.
Вы  "Рассказ  о  семи  повешенных"  Леонида  Андреева  читали?  Это  в общем
правильно написано. Только там не все сказано.
     - А что "не все"?
     - Это  чистая  провокация  была.  Покушение  на  Щегловитова,  министра
юстиции,  в  девятьсот  восьмом.  И заодно на Николая Николаевича - великого
князя.  Ставили  эсеры  -  северный  летучий  боевой  отряд.  Там  в  отряде
действовал  Левский-Синегуб,  наш  агент.  Поймали всех с бомбами у квартиры
Щегловитова на углу Мойки и Невского.
     - Ну и что?
     - Повесили.  Не Левского, конечно, а тех... семерых. А Щегловитова даже
в Петербурге в то время не было.
     - Так. Тоже наградили? Ваших?
     - Не  меня.  Я  в  то  время  в  Москве служил, в охранном отделении, с
Климовичем  работал.  Занимался  нашим агентом "Михеевым": это была женщина,
некая  Зинаида Жученко. Ставила покушение на Рейнбота. Повесили одну девицу,
а Зинаиде - наградные двести рублей.
     Зубов  курил и думал: "Вот я бы тебя, гада, охотно под колеса сунул, да
нельзя..."
     Он зевнул:
     - Я думаю, пора спать.
     В  Симферополе  они  пробыли  двое суток. Баскаков опоздал на свидание,
Зубов его ждал в ресторане, на вокзале.
     Кузен пришел красный, в поту и, тяжело дыша, опустился на стул.
     - Что случилось? - спросил Зубов.
     - Дурацкая история. Я разыскивал одного человека.
     - Какого?
     - Был  под  моим  началом  в  охранном  отделении,  агентом.  В общем -
мелочь.   Освещал  почтово-телеграфных  служащих.  Кличка  "Анюта".  Я  имел
сведения,  что  он в Крыму, здесь. У него мастерская по починке велосипедов,
примусов.
     - На кой черт он вам понадобился?
     - В  нашем  деле  такой  тип  пригодится.  Зашел к нему, он не узнал, я
подождал. Когда остались одни, сказал: "Анюта, узнаешь?.."
     - Ну и что ж?..
     - Он в меня молотком пустил... Я удрал.
     Зубов молча глядел на Баскакова.
     - Зачем  полез? Был же уговор: все обсуждать вместе. А вы мне ни слова,
и  что получилось? Идите на автостанцию, берите машину и немедленно уезжайте
в  Ялту.  Я  поеду через Севастополь. Встретимся в Ялте вечером, в городском
саду.  Нельзя  вам  оставаться здесь ни часу. Эта "Анюта" если не убьет вас,
то выдаст, чтоб спасти свою шкуру.
     - Так сразу и ехать?
     - Немедленно.
     Баскаков вздохнул и выскользнул из ресторана.
     Они  встретились  в  Ялте  и  на  следующий  день  уехали на пароходе в
Новороссийск.
     "Анюту"     арестовали     через     месяц.    Он    оказался    видным
агентом-провокатором,   повинным   в  гибели  многих  людей,  и  дал  важные
показания о монархической группе в Крыму.
     Военное   совещание,  на  котором  Кутепов  должен  был  встретиться  с
представителями "Треста", намечалось на конец марта 1927 года.
     Для  придания  веса  этому  совещанию  предполагалось,  что в нем будут
участвовать   Потапов   и   представитель  Военно-Морского  Флота.  Накануне
совещания  Менжинский пригласил к себе Николая Михайловича. Он знал Потапова
еще раньше, по первым годам революции.
     Конечно,  и  Потапов  хорошо  знал Вячеслава Рудольфовича. Этот человек
всегда   удивлял   Николая  Михайловича  разнообразием  своих  способностей.
Особенно  восхищали  лингвистические  знания  Менжинского. Потапов в те годы
руководил  кафедрой  иностранных  языков  в  Военной  академии РККА и мог по
достоинству   оценить   эту   сторону   дарования   Вячеслава  Рудольфовича.
Удивительно  для  Потапова  было и то, что Менжинский, несмотря на болезнь и
серьезнейшую  работу,  отличался  тонким  чувством  юмора  и был почитателем
произведений Марка Твена, Джерома К.Джерома и О.Генри.
     Менжинский  не  очень  хорошо  себя  чувствовал,  когда  к  нему пришел
Потапов.  Несмотря  на просьбу Потапова не подниматься, Вячеслав Рудольфович
встал,  пошутив  насчет  вечной  молодости  Николая Михайловича, и перешел к
делу:
     - Мы  посоветовались  и  решили  придать совещанию "Треста" с Кутеповым
сугубо  военный  характер.  Таким  образом,  Якушев  не  поедет в Хельсинки,
поедете  вы,  как  начальник  штаба  "Треста",  и  один  товарищ, по фамилии
Зиновьев,   как   представитель   флота.   Покорнейше   прошу  вас,  Николай
Михайлович, взять на себя эту нелегкую миссию.
     Потапов  подумал,  как  неожиданно  звучит  в устах руководителя такого
учреждения "покорнейше прошу".
     - В  последних  полученных "Трестом" письмах Кутепов настаивает на том,
чтобы  приехал  Стауниц-Опперпут.  Но  вы  знаете, что это нежелательно. Вам
придется   дать  объяснение,  почему  Стауниц  не  поехал:  совещание  чисто
военное,   идет,   мол,   вопрос  о  сроке  военного  выступления.  Придется
встретиться  в  Хельсинки  и  с  известной вам Марией Захарченко. Она выедет
вслед  за  вами.  Зная  вас, Николай Михайлович, я уверен, что вы сумеете ее
осадить.  А  ее пожелал видеть Кутепов. Вы имели случай знать лично генерала
Кутепова в свое время?
     - Не  имел  случая,  но  знаю,  что  это  за  человек:  мне много о нем
рассказывал Якушев.
     - Уязвимое  место  у  Кутепова  -  Врангель.  По  отношению  к Врангелю
советую  вам  держаться  позиции  грустного  недоумения:  как  это барон мог
допустить  распад белой армии? Посеял рознь между верными слугами отечества!
Посетуйте  на  образ  жизни Врангеля - чересчур роскошный, контраст с жалким
положением  офицеров. Между прочим, полезно будет беседовать с Кутеповым как
с  будущим  "главнокомандующим"  вооруженными  силами России, а себя мыслите
как  начальника  штаба.  Срок  выступления  оттягивайте,  есть много причин,
чтобы  не  спешить.  Они,  мол,  вам  известны, а ему нет. Теперь о терроре:
всеми  мерами  старайтесь  скомпрометировать идею террора, ссылайтесь на то,
что  даже  такому  специалисту,  как  Савинков, когда он был во главе боевой
организации эсеров, террор ничего не дал.
     Менжинский подумал немного и продолжал:
     - Надо  сказать,  что  существование  "Треста"  несколько затянулось. В
конце  концов,  они  же  не  считают  ОГПУ  слепым учреждением. Оно не может
проглядеть  такую солидную контрреволюционную организацию. Так долго "Трест"
мог   сохраняться   только   благодаря   соперничеству  между  эмигрантскими
организациями  и разочарованию иностранных разведок в эмигрантах. Иностранцы
делают  ставку  на  так называемые внутренние силы. Но и господа иностранцы,
которым  нужны  чисто  шпионские  сведения, тоже их не получают. Мы бы могли
однажды  сделать  вид,  что  "Трест"  провалился,  что  мы, так сказать, его
поймали.  Но  вслед  за  этим  последуют  попытки  усилить террор. Нам будет
труднее  сдерживать  Кутепова  и  кутеповцев.  У  нас  достаточно сил, чтобы
ловить  их  и  обезвреживать, но еще лучше, если мы будем действовать на них
изнутри,  сеять  мысли о вреде, никчемности террора. Пусть их молодцы играют
на  балалайках в ресторанах Парижа. Мы им в этом не будем мешать. И наконец,
маннергеймовская  разведка попробует от вас выведать разные военные секреты.
Ну  вот,  вы  напустите им тумана, я в этом уверен. Мне кажется, что "Трест"
почти изжил себя. А как вы думаете?
     Менжинский  перевел  дыхание.  Потапов понял, что он устал, посоветовал
ему отдохнуть.
     - Вернетесь,  мы  обсудим,  как  быть  дальше  с "Трестом", - сказал на
прощание Менжинский.


77

     25   марта   1927   года   Потапов  и  Зиновьев  прибыли  в  Хельсинки.
"Племянница"  приехала на день позже и, убедившись, что с ними нет Стауница,
возмутилась:
     - Почему нет Стауница?
     - Так  решено  Политическим  советом.  Якушева,  как  видите, тоже нет.
Совещание чисто военного характера.
     - Но  Стауниц связан с военными атташе посольств, он должен участвовать
в совещании.
     - Я  не  могу  обсуждать  решение  Политического  совета, - сухо сказал
Потапов.
     Кутепов предложил начать совещание.
     - Какими  силами  мы  может  располагать  в случае активных действий на
территории России? - спросил Потапов.
     - Прежде  всего  офицерскими  кадрами.  Группировки есть повсюду. Можно
считать,  что  в  Чехословакии  наберется  тысяч  пять.  Казаки  в Сербии, в
Болгарии.  Число  их  известно Улагаю. Наконец, тергруппы, мои кадры. Первую
группу - восемь человек - можно перебросить хоть сегодня.
     Кутепов  говорил  с  Потаповым  как  с равным по рангу. Даже в штатском
Потапов  держался по-военному. Офицерская розетка ордена Почетного легиона в
петлице пиджака произвела впечатление на Кутепова.
     - Полагаю,  что доказать силу "Треста" можно, только если мы произведем
взрыв или другое значительное покушение в срок, близкий ко дню выступления.
     Кутепов вопросительно посмотрел на Потапова.
     - Срок  выступления...  -  сказал  Потапов.  -  Все зависит от средств,
нужны деньги.
     - Есть  надежда  устроить  в  Лондоне  субсидию  вашей организации. Нас
поддержит  Уильямс, редактор "Таймса". Он женат на русской - Тырковой. Затем
я  рад  доложить,  что  идут  переговоры  между  нашим  верховным  вождем  и
Гинденбургом.  Участвует и Штреземан. Переговоры ведет лично его высочество,
и они протекают успешно.
     - Обнадеживающая  весть...  Александр  Павлович.  Помощь Германии, если
она  будет  реальной,  многого  стоит.  Однако  ведь  за эту помощь придется
расплачиваться  будущей  России.  Вообще наши отношения с соседями - больное
место.  Вчера  офицер  финской  разведки,  некто  Рузенштрем,  позволил себе
задавать  мне  бестактные  вопросы  шпионского  характера.  Моего  помощника
Зиновьева, деятеля флота, он просил удалиться на время этого разговора.
     - Они оказывают нам услуги, приходится платить.
     - Мне  это  говорили  не  раз.  Но  представьте себе ваше положение как
командующего   вооруженными   силами   после  переворота.  Нас  поддерживают
патриотически  настроенные  люди:  как  они  посмотрят  на подобную связь со
штабами наших соседей?
     Кутепов  слегка  зарделся  от перспективы быть командующим вооруженными
силами.
     - Не  мыслю  себя  на  этом почетнейшем посту без вашей помощи, Николай
Михайлович. Ваш опыт, ваши достоинства неоценимы...
     Совещание   было  непродолжительным  и  кончилось  28  марта.  Потапов,
Зиновьев, Мария Захарченко вернулись в Москву.
     Захарченко привезла письмо Кутепова Стауницу.
     "Я  был  слишком огорчен, - писал Кутепов, - и страшно поражен тем, что
среди  приехавших  не  оказалось Вас. Ваши верхи почему-то решили иначе. Я в
восторге от Ваших организационных способностей..."
     Это  означало,  что  Стауницу  предлагалось  принять  участие  в  акте,
который втайне решил осуществить Кутепов, втайне от Якушева и Потапова.


78

     Ранним  утром  в  квартире  Стауница  раздался  звонок. Стауниц вышел в
пижаме, сонный, злой, и увидел Кузена - Баскакова.
     - Что это, милый, так рано?
     Баскаков промолчал и прошел как был, в пальто, за Стауницем.
     - Ну что?
     - В  Красно...  в Екатеринодаре - провал. Взяли всю группу, кроме одной
шлюхи.  Она  приехала  и  все  рассказала.  Спаслась  тем,  что  ночевала  у
любовника.
     - Да... Скучно, в общем.
     - Дело не только в этом.
     - А в чем? Ну, говори, не тяни!
     - Я  ездил  в Крым и на Кавказ с Зубовым. В Новороссийске я заметил, он
ходил на телеграф. Получал телеграммы до востребования.
     - От жены, наверно.
     - То-то, что не от жены.
     - А от кого?
     - Мы  жили в разных гостиницах. Мария Владиславовна говорила мне, чтобы
я  за  ним  присматривал.  Вот  я и следил. Провожал его незаметно до почты.
Видел  через  окно, как он получал телеграмму до востребования. Он прочитал,
порвал  в  мелкие клочки и бросил в урну. Питом ушел. Я, конечно, бросился к
урне.  Сделал  вид,  что бросил бумажку, потом спохватился, будто бы нужная.
Полез  в урну и подобрал клочки телеграммы, не все, но, в общем, подобрал. В
гостинице,  в  номере,  подклеил  и прочитал. Телеграмма Зубову, подписана -
"Федоров".
     - Якушев!
     - Он.  Текст  не  полностью,  но  все-таки  я разобрал: "...опасение...
возм...  смертельн... исход... возвращ..." Мы встретились вечером, перед тем
как  идти на явку. Зубов мне говорит: "Знаешь, мы в Краснодар не поедем, мне
надо  возвращаться  в  Москву.  У  жены  умер  отец". Я ему ответил: "Ты как
хочешь,  а  я  поеду".  Он ни в какую! "Мы ездили вместе, нам обоим поручили
инспекцию".  Я  подумал,  в  самом деле, нам поручали двоим, он военный, а я
отдельного  корпуса  жандармов, мы ведь не очень разбирались в военном деле.
И мы вернулись в Москву.
     - При чем тут провал в Краснодаре?
     - Телеграмма  Якушева:  "...возможен смертельный исход, возвращайтесь".
Прошло  пять  дней, и в Краснодаре взята вся группа. Мы оба попали как кур в
ощип.  Якушев, значит, знал, что ожидается провал всей группы. Откуда он мог
знать?
     - Откуда?   Подожди...   Действительно,  откуда  он  мог  знать?  Такие
операции держат в абсолютном секрете.
     - Что, если... Даже страшно подумать.
     - Завтра  у  меня  встреча  с  Зубовым.  Но  что это даст? Якушев дома,
болен,  у  него  ангина.  Да он и не такой дурак, чтобы все прояснить... Вот
что,  послезавтра  приезжай на дачу к Марии. Жди меня у нее. Может быть, все
прояснится.
     Баскаков ушел. Впервые он видел Стауница в состоянии растерянности.
     Стауниц  старался припомнить все с самого начала, с появления Якушева в
МОЦР.  Неужели  он  связан с ГПУ? Против этого говорит многое: петербургский
видный  чиновник; действительный статский советник; делал блестящую карьеру;
принят  в  свете; и все это потерял из-за революции, отсюда ненависть к ней,
к  советской  власти;  полное  доверие ему со стороны Высшего монархического
совета,  эмиграции,  великого князя Николая Николаевича, Кутепова, польского
и  финского  штабов.  Только  сумасшедшая Мария Захарченко могла заподозрить
измену...  Как  будто  все  говорит  за то, что Якушев убежденный монархист,
притом  превосходный  организатор, мастер конспирации. А что говорит против?
Почему  все,  все  легко удавалось? Слишком легко. "Окна" на границе. Да, но
был  провал Рейли? Впрочем, не Якушев его переправлял обратно через границу.
А  история  Шульгина?  Уж очень гладко прошел этот вояж. Наконец, эти частые
поездки  Якушева за границу? Он ведь на службе. И переход границы много раз.
И  все  шло  как  по  маслу. Наконец - главное: он ведь действительно скорее
мешал  "Тресту",  чем действовал; он был против терроризма, против диверсий,
против  шпионажа;  это, впрочем, под флагом патриотизма. И теперь - эпизод с
телеграммой  Зубову:  предупреждал о провале краснодарской группы. Откуда он
мог  это  знать?  Зубов  -  его правая рука. Что он делал для "Треста"? Одни
разговоры.  Жена  Зубова  -  коммунистка.  А  почему  Якушев был против моей
поездки за границу? Не пускал меня к Кутепову.
     Стауниц  просидел  почти  до  вечера,  сопоставляя, размышляя. Пробовал
убедить  себя,  что  Захарченко ошиблась. "Слишком крупная фигура Якушев - в
будущем  министр  иностранных  дел  монархической России". Убеждал себя и не
убедил. В конце концов он почти уверился в том, что Якушев связан с ГПУ.
     Предстояло свидание с Зубовым. Оно было назначено в складе, на Болоте.
     А  что,  если  атаковать  Зубова  в лоб? Назвать чекистом прямо в лицо.
Какая будет реакция. Нет, надо осторожнее.
     "Неужели  все  мы: я, Мария, Радкевич, "Трест", - все мы орудие в руках
Якушева? А он - чекист?"
     Сто раз Стауниц задавал себе этот вопрос.
     И  ждал  свидания  с  Зубовым,  чтобы  утвердиться в своих подозрениях.
Время тянулось мучительно долго.
     Позвонила  Мария.  Он  сказал  ей,  что  они  увидятся  завтра на даче,
вечером, после свидания с Зубовым.
     - Ох уж этот Зубов... - сказала Захарченко. - Жду.


79

     Ни   Стауниц,   ни   Зубов   не   знали,   как  открывало  ОГПУ  хорошо
законспирированное гнездо контрреволюционеров и склад оружия в Краснодаре.
     На  окраине  в  старом домике жила пожилая женщина, вдова, с внуком. Ее
дочь  с  мужем  уехали  искать заработка в Минеральные Воды. Эта женщина, ее
звали  Степанида  Михайловна  Савчук, возилась на огороде. Рядом с огородом,
за  забором,  был  сад и дом, где жил почтенных лет человек, называвший себя
ветеринаром.  В  доме  постоянно  была тишина, к ветеринару изредка заходили
люди,  больше  всего  по  вечерам.  Сидели  подолгу  и  расходились  поздно,
вероятно играли в преферанс.
     Как-то  ночью  Степанида Михайловна вышла поглядеть, не будет ли дождя,
давно  не  было  дождей,  прямо  беда  для  огорода.  И  вдруг ей почудилась
какая-то  возня  в  саду  у  соседа,  тихие  голоса.  "Уж  не  воры ли?" Она
потихоньку  подошла  к  забору,  посмотрела  в  щель и увидела: три человека
что-то  закапывают в яму - длинные ящики и ящики поменьше. "Неужели откопали
клад?"  -  подумала Степанида Михайловна. После разгрома белых армий, в 1920
году,  долго  еще  ходили  слухи о закопанных буржуазией кладах. Но здесь не
откапывали,  а  скорее  закапывали  ящики, притом большие. Забор был ветхий,
одна  из  досок держалась на одном гвозде. С рассветом Степанида Михайловна,
отодвинув доску, решилась войти в чужой сад.
     Было  около  шести  утра,  ставни в доме соседа еще не открывались. Она
подошла  к  яблоне,  где  ночью  были  люди,  и увидела, что срезанный газон
аккуратно  уложен  на  место.  Вдруг  в  траве  что-то  блеснуло.  Степанида
Михайловна  нагнулась:  там  лежал  винтовочный  патрон,  дальше  -  другой.
Подумав немного, она подобрала патроны и ушла к себе.
     Патроны  были  перед  ней,  -  видимо,  они  выпали  из  ящи