конец сказала:
     - Я  восхищена!  Я не верю ушам! Вы действительно удивительные люди. Мы
не  имели  понятия  о  том,  что у вас делается. Поверьте, мы не гастролеры,
располагайте нами, мы останемся на год, если нужно - на два...
     - Мы  так  и думали. Программа наша известна: царь всея Руси самодержец
всероссийский;  на престоле - Николай Николаевич. Никаких парламентов; земля
государева...  Тщательная  подготовка смены власти; никаких скоропалительных
решений; действовать только наверняка.
     - А терроризм?
     - Это  не  исключается,  но  так,  чтобы  не  насторожить  врага.  Хотя
терроризм сам по себе ничего не даст.
     - Нет! Я не могу согласиться с вами!
     - Пока мы решили не прибегать к террористическим актам.
     - Запретить  жертвенность,  подвиг...  Наши люди рвутся в Россию именно
для этого!
     - Чем  это  кончается,  вам  известно?  Полковник Жуковский, гардемарин
Бурхановский  погибли.  Не  зная  обстановки,  местных  условий, эти безумцы
летят  сюда и сгорают, как бабочки на огне, а мы ничего не можем сделать для
них.
     - Однако...
     - Нет  и  нет!  Мы  отвечаем только за тех, кто прибывает сюда с нашего
ведома и подчиняется нам.
     - Слушаюсь!  -  сквозь  зубы  процедила Захарченко. Радкевич молчал и с
тревогой смотрел на нее.
     Якушев простился, сказав, что устал с дороги.
     Вечером  Артузов,  выслушав сообщение о том, что происходило в Варшаве,
заговорил о "племянниках":
     - Вы,  Александр  Александрович,  имели  случай  убедиться  в  том, что
представляет  собой  супружеская  пара, которую вам навязал Кутепов. Их надо
нейтрализовать,  и,  мне  кажется,  на первое время то, что придумал Старов,
имеет  смысл:  Стауниц  должен  снять  для  них  ларек на Центральном рынке.
Захарченко  и  ее  муж  будут  изображать сидельцев, торгующих сахарином. На
самом  же  деле этот ларек будет передаточной инстанцией, сюда будут сдавать
пакеты  в  адрес  "Треста"  сотрудники  польского посольства и получать вашу
почту  в  Берлин  и  Париж...  На  первых порах супруги будут довольны столь
доверительным поручением. А там придумаем что-нибудь другое.
     Когда Якушев сообщил об этом плане Стауницу, тот пришел в восторг:
     - Александр  Александрович,  я  еще раз повторяю, вы гений! То, чего вы
добились в Варшаве, - великолепно! Откуда это у вас?
     Якушев  не  верил  комплиментам  Стауница,  но  тот  действительно  был
поражен   ловкостью   и   изобретательностью   "гения".   Стауниц   не  имел
представления  о  том,  что все эти действия были плодом коллективного ума -
Артузова, Пилляра, Старова и самого Якушева.
     Колесников  (Косинов) в этот период отошел от дел "Треста". Он вернулся
к участию в операции значительно позже.


37

     Николай  Михайлович  Потапов  -  в  Париже.  Он  восстанавливает старые
знакомства.   Посетил   генералов  Миллера  и  Хольмсена,  они  приняли  его
уважительно, памятуя близость Потапова ко двору в прежние годы.
     Потапов   не   настаивал   на   аудиенции   у  великого  князя  Николая
Николаевича.  Его  не могла не помнить "черногорка" Стана - супруга великого
князя.  Она  не  забыла, что в Черногории Потапов не позволял ее отцу, князю
Негошу, залезать в государственный карман России.
     Николаю  Михайловичу  нанес  визит  Климович.  Они были немного знакомы
раньше,   и  теперь  Потапов  убедился,  что  бывший  директор  департамента
полиции, пожалуй, утратил нюх полицейской ищейки.
     Климович,  правда,  расставил  Потапову несколько капканов. Интересовал
его  главным образом вопрос, как это Николай Михайлович свободно катается по
Европе и что, собственно, он делал в Варшаве?
     Потапов  рассмеялся  и,  слегка  хлопнув ладонью по колену собеседника,
сказал:
     - Ваше  превосходительство!  У Шекспира сказано: "На свете есть чудеса,
которые  не  снились нашим мудрецам". Одно из этих чудес - "Трест"... Теперь
о  Варшаве:  это  особый  вопрос.  Польшу  интересует, что будет с ней после
переворота в России.
     - Кто  же,  в  конце концов, во главе организации, кроме уже известного
нам генерала Зайончковского?
     - Если  мы до сих пор существуем без провала, то это только потому, что
мы  строжайше  соблюдаем  конспирацию,  - внушительно сказал Потапов, - но у
главнокомандующего  я,  разумеется,  приоткрою  завесу.  И  кстати,  объясню
кое-какие "чудеса".
     Климович  успокоился. Они заговорили о старых знакомых. Борис Суворин -
сын  издателя газеты "Новое время", - всегда отличавшийся авантюристическими
замашками,  выпускает в Белграде "Вечернее время", его брат Алексей не ладил
ни  с  отцом,  ни  с  братьями.  Это  был человек со странностями, увлекался
учением  йогов,  лечил  голодом  югославского короля и сам умер от голода (в
прямом смысле слова). Все это видели и только шутили на его счет.
     Климович  много  рассказывал  Потапову  и  по пути в Сербию, в Стремске
Карловцы, где находился штаб Врангеля. Они туда поехали вместе.
     Стремске  Карловцы  был  совсем маленький городок - семь тысяч жителей:
сербов,   хорватов.  Единственный  трехэтажный  дом  занимала  штаб-квартира
Врангеля.  Обстановка  штаба:  офицеры  и  генералы  в  полной форме царской
армии,   адъютанты   -  все  производило  впечатление  старорежимного  штаба
верховного  главнокомандующего.  Но зоркий глаз Потапова не мог не заметить,
как  низка  дисциплина  и  какое  подавленное  настроение  у  нижних чинов и
юнкеров.
     Врангель  принял  Николая  Михайловича  через полчаса после приезда. Он
показался  Потапову  несколько  утомленным,  раздражительным.  Но о "Тресте"
говорил уважительно, даже с комплиментами:
     - Я  рад  войти  в  сношения  с  вами, слышал много хорошего... Сильная
организация,  это  чувствуется даже здесь. Но позвольте говорить откровенно,
напрямик:  в  моем  штабе  царит  разруха;  мы не готовы к действиям; прежде
всего  нужен  человек,  который  возьмет  на себя ответственность. Романовы?
Молодые  князья  -  ветреники. Николай Николаевич? Стар и в руках у свиты, у
Станы  с  ее  фрейлинами.  Если  он  не  возьмет  на  себя ответственность -
придется все сосредоточить у меня.
     - Плацдарм для выступления против Советов?
     - Я  считаю  плацдармом  не  Польшу, а Кавказ. Но этот вопрос можно еще
обсудить.  Если  не удастся начать на Кавказе, я не возражаю против западной
границы. Есть некоторые резервы в Польше, в лимитрофах. Там много офицеров.
     Потапов  сказал, что "Трест" интересует хотя бы приблизительный подсчет
сил.
     - Ядро  моей  армии  -  корпус  Кутепова,  две  дивизии,  пятнадцать  -
двадцать  тысяч  штыков,  половина  -  офицеры,  устойчив  только офицерский
состав.  Плохо  с  военным  снаряжением,  можно  было  бы  развернуть четыре
дивизии.  Правда,  штабы  мы  теперь  сокращаем.  Наши возможности, в общем,
шестьдесят  -  сто  тысяч человек. На интервенцию надежды нет, она полностью
провалилась.  Что же касается времени начала операций, то можно надеяться на
весну будущего, двадцать четвертого года.
     - Как  ваше  превосходительство  представляет  себе  будущее устройство
России?
     - Вопрос  очень серьезный. Не считаться с результатом революции нельзя.
Полный   возврат   к  старым  порядкам  невозможен.  И  здесь  нам  придется
столкнуться  с  правыми. Они в эмиграции совершенно утратили представление о
том,  что  произошло  за  эти  годы  в  России.  Террор,  по-моему,  чепуха,
булавочные   уколы.   И  напрасно  Кутепов  носится  с  этой  идеей,  совсем
напрасно...
     - Рад,  что  наши  взгляды  совпадают. Но в вопросе о монархе мы твердо
остановились  на  Николае  Николаевиче.  Конечно,  если бы при этом возникла
фигура вроде Столыпина, это был бы идеальный выход.
     Врангель в упор взглянул на Потапова.
     "Нет, он хватает выше", - подумал Потапов.
     - Хорошо  было  бы  послушать  кого-нибудь  из  ваших  видных  строевых
начальников,  -  задумчиво сказал Врангель. - Что касается Кавказа, то у нас
прочные  связи  на  Кубани...  Вы  с  дороги устали. Не угодно ли отдохнуть?
Завтра продолжим беседу.
     На  следующий день было решено, что все сношения с "Трестом" будут идти
через  Климовича.  Связь будут поддерживать с ведома "Треста" офицеры. Кроме
польского  желательно иметь "окно" и в Финляндии. О денежной помощи Врангель
сказал:
     - Мы  бедны,  как  церковные  крысы.  Деньги надо искать у англичан или
американцев.  Но  эти  господа  относятся  с  недоверием  к  нашей  "армии в
сюртуках".
     И Врангель взял со стола альбом с фотографиями:
     - Вот,  извольте  видеть,  здесь  изображены чины нашей армии на мирной
работе  в Европе, Южной Америке... Мне доложили, что вы собираетесь уезжать?
Жаль,  но я вас понимаю... Кстати, как вам удается покидать вашу должность в
штабе Красной Армии на столь долгое время?
     Потапов понял, что таится в этом вопросе.
     - В  то  время,  когда  я  беседую  с  вами, мое второе "я" находится в
Туркестане,  в  длительной командировке: Термез, Кушка - далеко. Кроме того,
я  заядлый  охотник.  Срок моей командировки истекает. Вернусь тем же путем,
через "окно"... Путь знакомый и вполне безопасный.
     - Ну, храни вас бог.
     На   обратном  пути,  в  Париже,  были  снова  беседы  с  Климовичем  и
Хольмсеном.   Потапов   понял,  кто  настраивал  Врангеля  против  "Треста".
Оказывается,  это  был  все  тот  же Чебышев, исполнявший должность министра
внутренних  дел  при  Врангеле.  Врангель  и  верил  в  то,  что  "Трест"  -
мистификация  ГПУ,  и  не  верил.  Визит Потапова настроил Врангеля в пользу
"Треста":  как-никак Потапов был его товарищ по Академии генерального штаба.
И  кроме того, можно было понадеяться на полицейский нюх Климовича, которому
поручена была связь с "Трестом".
     Как  бы там ни было, поездка Потапова удалась. Теперь "Трест" охватывал
все  монархические  организации  за  рубежом.  В  него  верили  потому,  что
подпольная  монархическая  организация  в центре России была заветной мечтой
эмиграции.  Каждому  деятелю белого движения хотелось ставить на этот козырь
и этим укрепить свой авторитет.
     Дзержинский  и  его  сотрудники  это  понимали.  Перед  "Трестом"  были
поставлены  задачи:  подчинить  себе  монархическое  "общественное"  мнение,
внедрить  ему  мысль  о  вреде  терроризма и диверсий; дискредитировать идею
интервенции,  убедить,  что  главное  -  внутренняя  контрреволюция, то есть
"Трест",  эмиграция  же  -  только  подмога;  давать  эмиграции материал для
споров.    Темы    дискуссий:   ненужность   сословий;   земельный   вопрос;
национализация   промышленности;  невозможность  возврата  земли  помещикам;
споры  о  кандидатурах  на  престол; бонапартизм Врангеля; разногласия между
Врангелем и Кутеповым.
     Кутепов  всегда  был  опасным противником советской власти. К нему была
ниточка  -  "племянники".  Их  надо не только нейтрализовать, но и заставить
действовать в пользу "Треста".


38

     "Племянники"   находились   на   попечении   Стауница.   В  ларьке,  на
Центральном  рынке,  они проводили весь день и, получая пакеты для "Треста",
передавая  другие пакеты сотрудникам посольств, чувствовали себя участниками
секретной работы могущественной подпольной организации.
     Пока  они жили в квартире Стауница, у них складывалось впечатление, что
вокруг  идет  сложная  таинственная  работа. Этому способствовали загадочные
телефонные  звонки  Стауница,  появление новых людей, переговоры в отдельной
комнате.  Стауниц  поручил  Марии Захарченко шифровку писем, отправляемых за
границу. Работа была кропотливая, требующая много времени и внимания.
     "Племянники"   отправили   Кутепову  донесение,  в  котором  не  только
восторженно  отзывались  о  работе  "Треста",  но  и  сообщали о его нужде в
деньгах. О деньгах все время говорил Стауниц.
     Однажды  он  прочитал  при супругах записку атташе польского посольства
Вернера:  "Привез из Варшавы игрушки с монограммами для ваших руководителей.
Полковник  Байер  обещал  субсидировать  ваше  агентство  в Варшаве, то есть
Липского. Как обстоит дело с лесными концессиями?"
     Стауниц крепко выругался и извинился перед Захарченко.
     - Можете  не  извиняться.  При мне еще не так выражались. А игрушки, то
есть револьверы, могут пригодиться.
     - Игрушками  он  не  отделается. Вообще эти господа ведут себя скверно,
нашу  почту  перлюстрируют.  Про концессии для "лесорубов" ни звука. А самое
скверное, они рассматривают "Трест" как источник военной информации.
     - А вы как думали? За услуги надо платить.
     - Но  не  шпионскими сведениями. Наша организация - патриотическая. Нам
нет  смысла  ослаблять армию, которую мы готовим для переворота. Это решение
Политсовета.
     - То есть Якушева?
     - Не только его.
     - Однако эти вернеры и байеры нам нужны. Вот и вертись!
     Мария Владиславовна потрепала Стауница по щеке:
     - Вас, Эдуард, этому не учить.
     Когда  в  первый раз в ларек наведался Зубов, Захарченко не могла найти
с ним верный тон. Он нагнулся над прилавком, взял пакет и сказал:
     - Нынче  я  в  штатском,  без ордена, чтобы вас не волновать. Кстати, у
меня  есть  и  "Георгий",  золотой,  с бантом, первой степени, за германскую
войну.
     С тех пор она говорила с ним вежливее.
     Вскоре  Захарченко  и  Радкевича  переселили  за город. Зубов привел на
дачу,  где они жили, некоего Антона Антоновича, из петроградской организации
"Честь и престол".
     Он   понравился  "племянникам":  пристальный  взгляд  сквозь  стеклышки
пенсне, сухость и сдержанность в разговоре.
     - Вы не из штабных? - полюбопытствовал Радкевич.
     - Нет. Из штатских. Служил по судебному ведомству.
     Больше  ничего  "племянники"  от  него  не добились, но о петроградской
организации  с  тех  пор  отзывались хорошо. На самом деле Антона Антоновича
звали  Сергей  Владимирович,  фамилия  его была Дорожинский, и он был ценным
для  Артузова сотрудником. Его предполагалось направить в Петроград вместе с
Захарченко  и  Радкевичем.  Их  пребывание  в  Москве  становилось  опасным:
супруги задумали совершить диверсию втайне от "Треста".
     Дорожинский  поддерживал  связь  "Треста"  с  представителем  польского
атташе.  Полковник  Вернер  вручил  подарки - браунинги с монограммами - для
Потапова  и  Якушева.  Антон  Антонович  очаровал  Вернера  хладнокровием  и
умением  вести  увлекательный  разговор,  ничего  существенного  при этом не
сказав.
     - Я  дам  пану  явку  к сотруднице нашего консульства в Петрограде пани
Кудлинской.  Можете  быть  спокойны,  она  даже  не живет в консульстве и не
бывает  там:  числится сотрудницей нашей репатриационной комиссии и живет во
дворе  костела  на  Невском.  Вы  ей  будете очень полезны как представитель
вашей организации.
     И Вернер дал Дорожинскому такую записку:
     "Многоуважаемая  пани  Мария.  Податель  сего  имеет  в  руках половину
зеленой   пятимиллионной   ассигнации   серия  1004.  Другую  половину  этой
облигации  Вы получили от меня в Минске, в вагоне. После проверки указанного
можно вполне ему довериться".
     Прочитав записку, Дорожинский заметил:
     - Как бы не вышло так, как с паном Чеховичем.
     Вернер рассмеялся.
     Дорожинский  должен  был  создать  у пани Кудлинской впечатление, что в
Петрограде  "Трест"  имеет внушительные группы заговорщиков и, возможно, все
сношения  этой  группы  с  Москвой  отныне  будут идти через Кудлинскую. При
первом  же  свидании он понял, что эта дама настолько наивно себя ведет, что
арест   ее   неизбежен.  Действительно,  ожидался  обыск  в  репатриационной
комиссии,   и  у  Антона  Антоновича,  предупрежденного  об  этом  Старовым,
оказались неотложные дела в Минске.
     При встрече с полковником Вернером Дорожинский сказал:
     - Мне кажется, что пани Кудлинской кланялся Чехович.
     Тот мрачно ответил:
     - Вы правы. Я вас чуть не подвел. Мы ее убрали из Петрограда.
     Якушев  устроил  сцену  Вернеру,  и с тех пор было решено, что польская
агентура  будет  направляться  в  Россию только с ведома "Треста" и работать
при  содействии этой организации. Вернер согласился на такое требование лишь
потому,   что   два   агента,   добывавшие   для  него  шпионские  сведения,
провалились.
     Так  удалось умерить аппетиты 2-го отдела польского генерального штаба.
Байер  убедился  на  опыте,  как  опасно добывать подобные сведения не через
"Трест", и Якушев мог уклоняться от такого рода поручений.
     Чтобы  уклоняться  и  от  требований  эстонского  штаба,  очень полезен
оказался  Роман  Бирк.  Он  требовал, чтобы "Трест" сносился с министерством
иностранных  дел,  а  не  со штабом. Бирк доказывал, что агентура эстонского
штаба очень слаба и нельзя доверяться ей после нескольких провалов.
     Артузов,   просматривая  письма,  составленные  Потаповым,  убедился  в
ловкости,  с которой он вел игру, ограничиваясь одними обещаниями. Запугивая
возможностью провала, Потапов сеял панику в эстонском и польском штабах.
     Роль  Кутепова в эмигрантских кругах все больше возрастала. Поддержание
с   ним   связи   приобретало   первостепенное  значение.  По  этой  причине
приходилось мириться с пребыванием "племянников" в Москве.
     Из  разговоров  с  Марией  Захарченко  нетрудно было составить мнение о
характере Кутепова: жестокий, упрямый, подозрительный и грубый солдафон.
     - Александр  Александрович! - говорила Якушеву Мария Захарченко. - Я не
скрою  от  вас, мы не верили в вашу организацию, сомневались, заранее считая
себя  погибшими. Мы рвались в Россию, рвались на подвиг, решили пожертвовать
собой.   И   тут  подвернулся  Николай  Евгеньевич  Марков.  Он  сказал:  "У
Монархического  совета  есть  верный  филиал  в  Москве". И "Трест" оказался
очень   серьезной   организацией!   Вы   должны   непременно  встретиться  с
Александром Павловичем, с Кутеповым! Вы увидите, что это за человек!
     - Не  тот ли это Кутепов, тогда еще полковник, который с десятью ротами
преображенцев  и  кексгольмцев да с двумя эскадронами драгун взялся подавить
Февральскую  революцию, загнать толпу в угол, к Неве, и дошел с этим отрядом
только до Кирочной? - вспомнил Якушев. - Он или не он?
     - По  тому, что вы рассказываете, похоже на Александра Павловича. Какая
сила! Какая энергия! Какой ум!
     "Ну,  насчет  ума  ты хватила, милая", - подумал Якушев и вспомнил, что
ему   говорил  Климович.  А  говорил  так:  "Вы  увидите,  этот  болван  еще
обделается на весь мир. Храбрости хватает, а ума ни на грош!"
     Захарченко  посылала  через  "Трест" письмо за письмом Кутепову. Письма
были  полны  восторга:  "Все  великолепно!",  "Все  солидно!".  Кутепов  дал
супругам  указание:  поступить  в  полное  распоряжение  "новых  друзей". Но
поддерживать   в   "племянниках"   веру  в  реальность  "контрреволюционной"
организации  Якушеву  становилось  все  труднее.  Они  настойчиво  требовали
"настоящего"  дела. Радкевич был не слишком умен, к тому же, что называется,
под  башмаком  у  своей  супруги.  Захарченко не только умела подглядывать и
подслушивать:  у  нее  были  и  свои  взгляды на "Трест". Однажды в припадке
откровенности  она  сказала  Стауницу,  что  "Трест"  должен существовать до
переворота,  а  там  вернется  Кутепов  и не станет считаться с "идеологией"
Якушева.
     Из  писем  Климовича  "Тресту"  стало  ясно, что у Врангеля с Кутеповым
конфликт обострился, они обвиняют друг друга в интригах.
     Кутепов,  в надежде, что его поддержит Николай Николаевич, окончательно
переехал в Париж.
     - Кутепов  в  Париже! - с восторгом сообщила Мария Захарченко. - Только
бы  ему  удалось  справиться  с  этой  тупицей  и  службистом  Климовичем, с
"двором"  великого князя, с этими старыми идиотами - Оболенским, Трубецким и
балтийскими   баронами!  Александр  Павлович  считает  "Трест"  единственной
реальной  силой.  Представьте,  он  показал  мои  письма  из  Москвы Николаю
Николаев