или,  что  служим России верой и правдой, а оказалось, что правда
была  на  стороне  тех,  кто боролся с царизмом. Должен вам сказать, что еще
юнкером,  когда  присягал на верность царю-батюшке, я был довольно искренен.
Потом  вышел  в  офицеры  и  на  одного  умного и честного человека встречал
десятки  злых, глупых и бесчестных. Затем видел близко и того, кому присягал
на  верность.  На раз имел случай "всеподданнейше" докладывать царю, а с его
высочеством   Николаем  Николаевичем  вступил  однажды  в  конфликт.  Будучи
военным  агентом  в  Черногории, не позволял его тестю, черногорскому князю,
запускать  лапу  в  русскую  казну.  За  это  меня и возненавидела его дочь,
супруга  Николая  Николаевича.  Ведь  деньги, которые с нас тянул ее папаша,
были  не  царские,  а  народные...  И  тогда  еще, будучи близок ко двору, я
убедился:  если  содрать  с  их  величеств  и высочеств всю мишуру, мундиры,
ленты,  звезды  -  останутся  мелкие,  голые  и ничтожные людишки... Так-то,
Александр  Александрович!.. Я вхожу в игру, которая мне кажется необходимой,
и рад, что в этой игре вы исполняете одну из первых ролей.
     - Счастлив, что у меня такой партнер, ваше превосходительство.
     Оба  рассмеялись.  "Ваше  превосходительство"  для  них  теперь звучало
забавно.  Николай  Михайлович  Потапов  с  этого  дня стал начальником штаба
"Треста".
     Вошел Артузов. Он был рад, что гости не скучают.
     Потапов встал:
     - Я вам, очевидно, не нужен при разговоре...
     Артузов проводил Потапова и, вернувшись, сказал:
     - Мы  бы  хотели  познакомить  вас,  Александр  Александрович,  с одним
товарищем.  Впрочем,  вы его отчасти знаете. Он сейчас беседует с Пилляром и
Старовым.
     Они  прошли  по  коридору  и  остановились  у  одной из дверей. Артузов
открыл  дверь,  и  первое,  что  увидел Якушев, был человек, сидевший к нему
спиной.  Что-то  знакомое  было  в  его  затылке  и  широких плечах. Человек
повернулся, и Якушев остолбенел. Перед ним был Зубов.
     Первая  мысль Якушева была - "Зубов арестован". И вероятно, то же самое
думал  Зубов  о  Якушеве.  У  Пилляра,  даже  у  сумрачного Пилляра, на лице
появилось  что-то  вроде  улыбки. Зубов и Якушев поняли, что их свело в этой
комнате.
     - Вот черт! - вырвалось у Якушева.
     - Всякое  бывает  на  свете,  - философски заметил Старов. - Из этого я
заключаю,  что  Александр  Александрович  и  Зубов,  будем называть его так,
хорошо  сыграли свои роли. Но разговором, который я имел с тобой, Алексей, -
продолжал  Старов, обращаясь к Зубову, - я недоволен. Давай сядем и спокойно
обсудим.
     Когда все сели, Зубов сказал:
     - Не  хватает  у  меня  выдержки!  Не  могу  я в компании этих сволочей
находиться,  слышать  их  разговоры,  это  ведь  такая  контра, такие звери,
которые  мне еще не попадались. Подумайте, старый охранник Баскаков - бывший
жандармский  ротмистр,  Ртищев-Любский  -  бывший  помещик  - и Стауниц! Тот
прямо  зверь,  убийца из савинковской банды. А больше всех, признаюсь, я вас
ненавидел,  - он повернулся к Якушеву, - думал, вот настоящий враг, занимает
у  нас  большое  место,  ему  верят,  а  он  что  делает!  За границу ездит,
договаривается  с  великими  князьями...  Я ж не знал, мне в голову не могло
прийти...
     - Погоди,  Алексей,  -  перебил его Артузов. - Ну, допустим, что ты так
до  конца  и не знал бы, кто на самом деле товарищ Якушев. Но ты же знал, на
какое  идешь  дело, с тобой долго говорили, объясняли. Разве мы не понимали,
что  тебе будет нелегко! Что ты отвечал? "Не беспокойтесь. Опыт у меня есть.
На  Тамбовщине,  в Отдельной кавбригаде у Котовского, я проникал к белым под
видом  казака,  а  потом  со  своим эскадроном ликвидировал банду Матюхина".
Рассказал,  как  ты разыгрывал роль казачьего хорунжего. И послали мы тебя в
МОЦР  потому,  что  у  тебя  действительно  был  опыт,  правда, в обстановке
гражданской войны...
     - То  было  другое дело... Знаете, в запале, все кончили в одну ночь, а
здесь   тянется  уже  несколько  месяцев,  притом  этот  сукин  сын  Стауниц
пристает:  кого  я  завербовал?  С  кем  говорил?  Кого уговорил? Выдумки не
хватает.  Говорю ему: "Идет демобилизация, многих увольняют в запас, как раз
тех,  кого  я  наметил..."  Но сколько можно врать? Вы бы послушали, что эта
контра  говорит  про таких людей, которых народ любит, которым верит... А ты
сиди и поддакивай.
     - Не  понимаю,  о  чем  идет  речь?  -  нахмурившись, спросил Пилляр. -
Вывести  тебя  из  игры  нельзя.  Ты  что,  ищешь  сочувствия?  Ну,  мы тебе
посочувствуем, а что дальше?
     Зубов вздохнул.
     - Вам  теперь  будет  немного  легче,  - сказал Якушев, - поскольку я -
ваше "начальство".
     Зубов улыбнулся и кивнул.
     Заговорил Артузов:
     - Товарищ  Зубов  считает  всех  этих  господ дрянью, его раздражают их
контрреволюционные  разговоры.  Особенно  неприятна  история с Игорем, но он
был  абсолютно  разложившийся тип, и эта сбитая с толку девочка... Кстати, у
нас  есть  сведения  из  Киева,  что она очень способная музыкантша и из нее
будет   толк.  Но  вот  остальных,  Алексей,  ты  все-таки  не  совсем  ясно
представляешь  себе: что за зверь Стауниц? На что способны этот черносотенец
Дядя  Вася, жандарм Подушкин? Нам надо знать картину в целом. Таких, как эти
типы,  не  так  уж  много,  но  они  не только в Москве. Мы их пока изучаем,
анализируем,  на  кого  они  опираются,  кто  к  ним  может  примкнуть. А за
границей?   За   границей   у   эмиграции  есть  выродки,  которых  нетрудно
использовать  иностранным  разведкам,  направить  на  террор,  диверсию,  на
провокацию  пограничных  конфликтов. У Врангеля, у Кутепова есть сохранившие
дисциплину  воинские  части.  Представьте  себе  повторение интервенции. Вот
тогда  эти  "дяди",  жандармы,  помещики  и бывшие полицейские крысы покажут
себя.  Я  думаю,  ты  это  понимаешь,  Алексей, и вообрази, что ты под видом
хорунжего  действуешь  в  банде  Матюхина, только твое дело требует стальной
выдержки, сейчас гораздо сложнее... Ведь так?
     На   этом   кончился   разговор.  Зубов  и  Якушев  почувствовали  себя
увереннее.  Теперь  каждый  знал,  что у него в организации МОЦР есть верный
товарищ, который выручит в трудную минуту...


29

     У  Зубова  был  опыт  не  только  гражданской  войны,  но  и  службы  в
пограничных  войсках  в  Средней  Азии.  В  1921-1922  годах  он  со  своими
конниками  охранял  границу в районе крепости Кушка и Тахта-базара. Это было
время  обострения борьбы с басмачами. Чуть не каждый день с ними происходили
стычки.  Вооруженные  банды врывались в кишлаки, убивали дехкан, настроенных
в  пользу  советской  власти, и угоняли стада овец на территорию государства
по  ту  сторону границы. У басмачей были английские десятизарядные винтовки,
даже  пулеметы,  а главное, быстрые, откормленные кони, которыми их снабжали
тоже  по ту сторону границы. У наших пограничников в то время были трудности
со  снабжением,  особенно  с  кормами  для лошадей. Басмачи зорко следили за
всеми  передвижениями пограничников, и иногда бандитам удавалось нападать на
наши  обозы. Особенно трудно отряду Зубова пришлось в дни, когда Энвер-паша,
объявивший  себя  вначале  другом  Советской  республики  (он  жил во дворце
вблизи  Бухары),  неожиданно  поднял  мятеж, именуя себя падишахом страны от
Кашгара  до  Каспия. Больших усилий стоило покончить с этим мятежом. Басмачи
Энвер-паши  были  загнаны  в  Байсунское  ущелье  и разгромлены. После этого
Зубов  был  вызван  в  Ташкент,  в  штаб  Туркестанского  фронта, оттуда его
направили  на  Курсы усовершенствования начальствующего состава РККА. Вскоре
ОГПУ  понадобился смелый и умный командир, которого необходимо было внедрить
в МОЦР. Это серьезнейшее задание было поручено Зубову.
     Ему  нелегко  было  выполнять задание ОГПУ. К этому примешалось и нечто
личное.  Уже  несколько  месяцев  он  был  знаком  с очень понравившейся ему
девушкой,  работавшей  в  партийном  отделе редакции одной столичной газеты.
Встречались  они  не  часто.  Лена - так звали эту девушку - и Алексей Зубов
редко  могли  выбрать  свободный  вечер.  В  таких случаях Алексей звонил по
телефону  в  редакцию и ждал Лену в подъезде. Они отправлялись зимой в театр
или  в  кино,  а летом в парк. В тот вечер они пошли в Зеркальный театр сада
Эрмитаж. Ничто не предвещало им размолвки.
     Зубов  дважды  был  дома  у  Лены. Отец ее, старый рабочий-металлист, в
последнее  время  сильно  болел,  а  мать,  Ефросинья  Андреевна,  почему-то
невзлюбила  Зубова.  "Ходит  и ходит к Лене, а о будущем не думает. Когда-то
кончит  курсы  и  дадут  ему  полк  или  бригаду, а пока живет в общежитии и
никакого  от него толку". Под "толком" она понимала свадьбу, но с дочерью об
этом говорить не решалась. Лена не позволяла себя учить.
     В  злосчастный,  как  потом  оказалось,  вечер  Лена  и  Зубов смотрели
оперетту  "Граф  Люксембург".  Лена  была  в  хорошем  настроении, она сдала
заметку  о  субботнике на заводе "Серп и молот". Заметка пошла без правки, и
завотделом  ее  похвалил.  Кончился первый акт, в зале зажегся свет, и вдруг
Зубов  заметил  во  втором  ряду  Стауница.  Тот  тоже заметил его и помахал
программкой.  Стауниц  был  в  светлой  паре,  сшитой по последней нэповской
моде, на голове ухарски сдвинутая набок панама.
     - Это кто такой? - с удивлением спросила Лена.
     - Так... Знакомый, - ответил Зубов.
     - Ну и знакомые у тебя. Наверно, из нэпачей?
     Зубов  не  ответил.  "Как  бы  не привязался", - подумал он и предложил
выйти в сад, выпить воды с сиропом.
     Они вышли в сад.
     В  то  время  сад  Эрмитаж был втрое меньше, чем теперь. Каменный забор
отделял  его от прежнего частного владения. Между тем Эрмитаж был чуть ли не
единственным  в  центре  города  садом,  открытым  для  публики.  В  аллеях,
поднимая  тучи  пыли,  толкались  зрители  из  театра  эстрады,  оперетты  и
кинотеатра.
     Лена  с удивлением разглядывала публику. То был цвет нэпа: дамы, одетые
в   платья   цвета  морской  волны,  с  низко  опущенной  талией,  юбки  уже
становились  короче,  шляпы  надвигались  на  брови;  кавалеры  - в пиджаках
колоколом,  в  брюках,  напоминающих  галифе,  суживающихся книзу дудочками.
Такие  брюки  назывались "нарымками" - по названию той отдаленной местности,
куда  попадали  деятели  нэпа  за  противозаконные деяния. В то время были в
моде  светло-серые  мужские  шляпы  с  широкими  полями,  обшитыми  тесьмой,
галстуки  бабочкой  или  завязанные  большим  узлом,  закрывающим сорочку, с
пристежным пикейным воротничком.
     Но  была  и  публика попроще: молодые люди в белых и кремовых рубашках,
застегивающихся  на множество пуговичек, с узкими кавказскими, с серебряными
украшениями,  поясами,  в бриджах и желтых сапогах. Были и девушки в длинных
полотняных  юбках,  жакетах,  похожих  на  коротенькие  мужские пиджаки, и в
белых туфлях на низком каблуке.
     Вдруг  рядом  с  Зубовым  оказался  Стауниц, пристал к Зубову. Пришлось
познакомить  его  с Леной. Стауниц завел разговор об оперетте, о том, хороша
ли  Татьяна  Бах,  и  все время осматривал с головы до ног Лену нагловатым и
пристальным  взглядом.  "Уж очень скромно одета ваша девица", - читал в этом
взгляде  Зубов,  мысленно  посылая  Стауница  к  черту. С другой стороны, он
понимал, что Стауница интересуют его, Зубова, связи, сто знакомые.
     - А  в графе Люксембурге мало графского, вы не находите? - спросил Лену
Стауниц.
     - Не знаю, мне не приходилось видеть графов.
     - Ну,  тогда  и  этот  сойдет... Не угодно ли? "Мы оставляем от старого
мира  только  одни  папиросы "Ира", - он протянул коробку Зубову. - Это кто,
Маяковский написал?..
     - Маяковский не только это написал, - отрезала Лена.
     Стауниц  так  и не отвязался, весь антракт болтал всякую чепуху, иногда
с  антисоветским  душком,  не переставая поглядывать на Лену. Она хмурилась.
Дали звонок, и они вернулись на свои места.
     - Ну и тип... - сказала Лена, - это твой дружок?
     - Да нет, просто знакомый.
     - А  держал  себя  так, будто вы однокашники. Почему ты не оборвал его,
когда он нес всякую похабщину?
     - А я, признаться, не слушал.
     - Зато  я  слушала.  Если  подойдет в следующем антракте, ты его отбрей
как следует.
     Во  втором  антракте  Стауниц  не  подошел,  но,  проходя  мимо, мерзко
подмигнул. Лена это заметила.
     - Вот скотина! - подумал вслух Зубов. - Испортил вечер.
     Лена  молчала. Из театра шли молча. Зубов думал, что она зайдет к нему,
как  бывало  прежде,  но она сказала, что отец болен, мать провозилась с ним
всю прошлую ночь, а теперь ее, Лены, очередь.
     Зубов   проводил   ее   домой   на  2-ю  Тверскую-Ямскую.  Хотя  они  и
поцеловались на прощание, но расстались довольно холодно.
     Он  понимал  ее  чувства:  девушку  смущало  знакомство  Зубова  с этим
франтом  с  бриллиантовым  кольцом  на мизинце. Но что мог ей сказать Зубов?
Она  не  должна ничего знать о том, что связывало его с таким субъектом, как
Стауниц.  Тот,  конечно, понял, что девушка, с которой был Зубов, комсомолка
или даже коммунистка.
     "Черт  с  ним,  со  Стауницем,  в  конце  концов,  - подумал Зубов. - Я
командир,  и мне надо поддерживать знакомство в той среде, где я - свой". Но
хуже,  что  Лена  была  недовольна  знакомством  Зубова  с  таким неприятным
субъектом. Вероятно, решила - влияние нэпа, об этом теперь много говорят.
     ...Лена  была  у Зубова, когда позвонил телефон. Зубова в эту минуту не
было,  он  отправился в продовольственный магазин. Телефон был в коридоре, у
самых  дверей  комнаты,  и упорно звонил. Лена взяла трубку. Чей-то знакомый
голос  спросил  Зубова, и, когда она сказала, чтобы позвонили через полчаса,
вдруг услышала:
     - А   это   говорит   та  очаровательная  барышня,  с  которой  я  имел
удовольствие познакомиться в саду Эрмитаж?
     Лена бросила трубку.
     Когда  Зубов  вернулся,  она  прямо  заговорила  о том, что звонил этот
субъект и назвал ее "очаровательной барышней".
     - Не надо было брать трубку!
     - Телефон  долго  звонил...  Что  у  тебя  с ним общего? Почему он тебе
звонит? Почему ты не пошлешь его к черту?
     Зубов   понимал   ее  возмущение,  но  что  он  мог  ей  ответить,  ей,
коммунистке?  Дал  слово,  что  пошлет этого случайного знакомого к черту, и
отношения между ним и Леной понемногу наладились.
     Вот   тогда-то  он  и  встретился  со  Старовым  и  рассказал  о  своих
переживаниях. Якушев, как мы знаем, был свидетелем этого разговора.
     Старов посочувствовал Зубову и дал такой совет:
     - Устрой   скандал   Стауницу  в  присутствии  Якушева.  Основание  для
скандала  есть.  А  что  до твоей Лены, то скажи ей, что вы познакомились на
бегах,  случайное  знакомство.  Ты,  как  конник, интересуешься бегами, а он
просто  беговой  жук.  Она  хорошая  девушка,  работает  в отделе "Партийная
жизнь",  -  конечно,  ей  неприятно,  что ты знаешься с такими типами. Но не
посвящать же ее в нашу игру? Это абсолютно исключено.
     И Зубов как-то на квартире у Стауница при Якушеве сказал:
     - Что  ты  лезешь  ко мне с антисоветскими анекдотами и всякой чепухой,
когда я с моей девушкой. И по телефону ей говоришь всякую чушь!
     - Ревнуешь? Ухаживай за моей женой. Не имею ничего против!
     - Ну  тебя  к черту! Какая ревность! Я - красный командир. Знакомства у
меня  соответственные.  Она  девушка идейная, работает в газете. А тут - ты,
франт  с  колечком, пижон, со мной на "ты". Ей, конечно, удивительно, откуда
у меня такое знакомство.
     - В  самом деле, с ее точки зрения, компрометантное знакомство. Вообще,
вы   горе-конспираторы.  Ртищев  с  Баскаковым  идут  по  Петровке,  болтают
по-французски.  От них контрой несет за версту. А идут они к вам, Эдуард, и,
возможно, тащат за собой "хвост"...
     Стауниц надулся и потом сказал:
     - Беда  мне  с  ними.  Кстати,  Ртищев  настаивает  на  вашей поездке в
Петроград.
     - Успеется.  У них там сильные группы, так мне говорили в Париже. А вот
нам, Стауниц, предстоит важное дело.
     В чем состояло это дело, выяснилось на следующий день.


30

     Роман  Бирк,  по  его просьбе, был откомандирован в Ревель и приезжал в
Москву  как  дипломатический курьер эстонского министерства иностранных дел.
В  его  лице  "Трест"  нашел  верного  помощника.  Представителем "Треста" в
Ревеле  был  Щелгачев. Артамонов, под тем же псевдонимом - Липский, переехал
в Варшаву и тоже выполнял поручения "Треста".
     Атташе  польского  посольства  в  Ревеле  капитан  Дримлер, прослышав о
"Тресте",  потребовал  от  Бирка,  чтобы  тот  связал  его  с таинственной и
сильной  подпольной  организацией  в  России.  2-й  (разведывательный) отдел
польского  генерального  штаба возымел желание устроить на польско-советской
границе такое же "окно", какое действовало на эстонско-советской.
     Обсудив  это  предложение,  товарищи,  руководившие "Трестом", поручили
Якушеву  через  Стауница  связаться  с сотрудником военного атташе польского
посольства  в  Москве. Стауниц был доволен поручением. Наконец он выходил на
международную арену.
     Свидание  Стауница  с  этим  сотрудником должно было произойти в кабаре
"Странствующий   энтузиаст"  на  Средней  Кисловке.  Это  кабаре  привлекало
нэповское  именитое  купечество  и их дам. Они рвались туда, чтобы поглядеть
богему  -  неудачников актеров и художников... Богема открыто издевалась над
нэповской  публикой,  но  это  ее не смущало. На случай скандалов (они здесь
были нередки) при входе в кабаре дежурили милиционеры.
     В   этом   расписанном  футуристами  подвале  кабаре  одним  из  лучших
официантов  считался  Стасик  -  тайный  сотрудник польского военного атташе
полковника Вернера.
     Как  было  условлено, Стауниц занял столик в углу, заказал Стасику кофе
и  ликер "Кюрасо". Само название "Кюрасо" было паролем. Этого ликера никто в
таком месте не стал бы заказывать.
     В  ту же минуту к столу подсел господин средних лет с седыми усами. Это
был не полковник Вернер. Господин назвал себя:
     - Чехович.  Пан  полковник  не  считает  возможным  появляться  в таком
месте.
     - Место  выбрал  он  сам,  - сухо сказал Стауниц, - боюсь, что нам не о
чем  говорить.  Я  имею  полномочия  беседовать  только  с паном полковником
Вернером.
     - Разговор  наш  будет  непродолжительным,  -  обиженным  тоном  сказал
Чехович.   -   Мне  поручено  передать  вашим  руководителям,  что  господин
Артамонов,   он   же  Липский,  является  нежелательным  в  качестве  вашего
представителя. Он - германофил, враг нашей независимости.
     - Вы  придаете  слишком  большое  значение  личности Артамонова - он не
более  как приказчик и будет делать то, что ему скажут. По это я вам сообщаю
неофициально, пан Чехович.
     Разговор  неожиданно оборвался. Какой-то длинноволосый швырнул тарелкой
в  даму за соседним столом. Ее кавалер вцепился в гриву длинноволосому, дама
завизжала...
     - Прелестный  уголок  вы  выбрали для конфиденциальной беседы, - сказал
Стауниц, - дело не обойдется без милиции и проверки документов.
     Появился  Стасик  и  через  какие-то  катакомбы, заставленные ящиками с
пустыми  винными  бутылками,  проводил Стауница и Чеховича на улицу. Стауниц
немедленно сообщил о неудачном свидании Якушеву.
     На  следующее  утро  Якушев  обо  всем  рассказал  Старову.  Тот  вдруг
встревожился:
     - А  знаете  ли  вы,  что  Чехович  арестован вчера ночью на квартире у
своей дамы сердца.
     - Это после свидания со Стауницем? Неприятное совпадение.
     - Чехович  задержан  по  другому  делу, но посольство может связать эти
события  -  свидание  со  Стауницем  и  арест  через  три  часа...  Вам надо
встретиться  с  Вернером.  Пусть  Стауниц  с  ваших  слов  первым сообщит об
аресте,  прошло  лишь  несколько часов. В посольстве вряд ли узнали об этом.