ичу,  и  тот был восхищен. Другие только болтают, а тут факты, о них
говорят  наши  письма.  Великий  князь  поручил  все  сношения  с  "Трестом"
Кутепову.
     Потом    пришло   известие,   что   Врангель   отказался   от   всякого
политиканства,  остался  только  во  главе  армии  и  лишил  Кутепова звания
помощника  главнокомандующего,  даже  вычеркнул его из списков армии. Однако
Николай  Николаевич поддержал Кутепова, и руководство РОВС, объединившего 25
тысяч  белогвардейцев,  полностью  перешло в его руки. Роль Марии Захарченко
как главного агента Кутепова в Москве теперь имела особо важное значение.
     Кутепов  собирался  усилить посылку своих людей в Россию, иначе говоря,
заполонить  "Трест"  своими  агентами  -  диверсантами и террористами. Этого
нельзя было допустить.
     Мария   Захарченко  стремилась  проникнуть  как  можно  глубже  в  дела
"Треста".  Ей с Радкевичем была обещана поездка в Петроград как бы для связи
с петроградской группой "Честь и престол".
     Захарченко несколько притихла.
     Так  проходили  будни  Монархической  организации  центральной  России.
Разработка  операции  "Трест"  отнимала  много  времени  у  Артузова  и  его
товарищей,   за  ней  внимательно  следили  Дзержинский  и  его  заместитель
Вячеслав Рудольфович Менжинский.


39

     1924  год  для  нашей  страны начался с горестной утраты: умер Владимир
Ильич Ленин.
     Еще   19  января,  открывая  XI  Всероссийский  съезд  Советов,  Михаил
Иванович  Калинин  говорил,  что  врачи  надеются  на  возвращение Владимира
Ильича к государственной деятельности.
     И вдруг горестная весть...
     Тот,  кто  был  в  Москве  в  эти  студеные траурные дни и ночи, помнит
прощание  народа  с  Лениным. Помнит Москву в серебряном инее - стены домов,
провода,  деревья  скверов  -  и  неисчислимые  колонны  людей.  Эти колонны
медленно  вливались  в  открытые настежь двери Дома Союзов и не имели конца,
теряясь где-то далеко в разных районах Москвы.
     Смерть  Ленина была тяжелейшим ударом для партии, народа, для всех, кто
хотел счастья людям.
     "Я  никогда  не  видела  Феликса  таким убитым горем, как в эти дни", -
пишет  друг  и  спутница  жизни  Феликса  Эдмундовича  - Софья Сигизмундовна
Дзержинская.
     Дзержинский  был  председателем комиссии по организации похорон Ленина.
Сотни  тысяч  людей  в  глубокой скорби прошли через Колонный зал - это было
невиданное в истории человечества траурное шествие...
     Дыхание  суровой зимы входило вместе с народом в траурный зал. Все, что
было  честного, светлого, благородного, соединилось в те дни у гроба Ленина,
а  кто был вдали от Москвы - находился там мысленно. Глухо доносились взрывы
на  Красной  площади.  Мерзлая  земля  не  поддавалась  кирке  и  лопате, ее
приходилось  взрывать,  в  лютую стужу строили временный Мавзолей. Москва не
спала  в  эти  ночи,  люди  шли  к  Дому Союзов, отцы, матери несли на руках
закутанных  в платки детей. Пройдут десятилетия... Дети запомнят ночь, когда
отец  или  мать  поднимали их высоко, чтобы они увидели Ленина в его простой
одежде, с красным эмалевым флажком на груди.
     Не стало Ленина.
     Не  стало  того,  к  кому часто обращался за советом Дзержинский, того,
чей  разум  был  путеводной звездой в трудном деле, когда интересы революции
требовали  немедленных  и  смелых  решений. Ленин знал, кому доверить охрану
советского строя и революционной законности.
     Не  стало  Ленина,  но в сердцах людей еще тверже укрепилось стремление
отстоять созданное Лениным социалистическое государство.
     А  по  ту  сторону  границы  смерть  Ленина  пробудила новые надежды на
реставрацию капитализма.
     На XI съезде партии, последнем, которым руководил Ленин, он сказал:
     - Никакая  сила в мире, сколько бы зла, бедствий и мучений она ни могла
принести  еще  миллионам и сотням миллионов людей, основных завоеваний нашей
революции   не   возьмет   назад,   ибо   это   уже   теперь  не  "наши",  а
всемирно-исторические завоевания.
     Враги  не  оставляли  попыток  сокрушить  социалистическое государство.
Борьба  с контрреволюцией продолжалась. И в этой борьбе проявились искусство
и   решимость   верных  сынов  партии  Ленина,  воспитанников  Дзержинского,
сотрудников ВЧК-ОГПУ.


40

     Еще  в  первую  свою  поездку  за  границу  Якушев  обратил внимание на
эмигрантскую  молодежь. Он заметил ее скептическое отношение к "старикам" из
Высшего  монархического  совета,  заметил,  что эта молодежь претендовала на
самостоятельную  политику  в "белом движении". Операции "Треста" развивались
успешно,  но возникала проблема привлечения новых людей, преданных советской
власти,   которых   следовало  ввести  в  белоэмигрантские  круги.  Артузову
потребовался  человек  для связи с эмигрантской молодежью за границей. Такой
человек  должен  был  разбираться  не  только  в  политике, но и в различных
течениях   реакционной  философии,  обладать  соответствующей  эрудицией.  В
случае  необходимости  ему  следовало  прочитать  нечто  вроде  реферата,  -
словом,  представлять  собой  интеллектуальную личность, способную спорить с
путаниками,  создавшими в эмиграции так называемое евразийское течение. В то
же  время  требовалось,  чтобы такой человек был молодым военным, играл роль
командира, разочаровавшегося в революции.
     Артузов  отличался  умением  разбираться в людях и подбирать им дело по
силам  и способностям. Он решил снова обратиться к кадрам Красной Армии, как
и  в  случае  с Потаповым. На амплуа "молодого" члена "Треста" был привлечен
Александр   Алексеевич   Ланговой  -  сын  известного  в  Москве  профессора
медицины.   Александр  Алексеевич  вступил  добровольцем  в  Красную  Армию,
участвовал  в  гражданской  войне  и был награжден орденом Красного Знамени.
Сестра  Лангового - Наталья Алексеевна Рославец - еще раньше была направлена
на работу в Чека Яковом Михайловичем Свердловым.
     Александр   Ланговой   получил   задание   отправиться   в   Варшаву  и
договориться об организации еще одного "окна" недалеко от Вильны.
     Ланговой  должен  был  играть  роль штабного работника "Треста", внешне
выглядеть скромно, но иметь при себе деньги и поддерживать марку "Треста".
     Он  пробирался  к  польской  границе  один,  имея  при  себе  небольшой
чемодан,  "шел  по  направлению  к двум соснам, затем, обойдя хутор, где был
пограничный  польский  пост,  взял  вправо,  надеясь выйти к железнодорожной
станции"*.  Дорога  была  трудная,  шел по пояс в снегу, едва хватало сил, и
дошел   только  до  ближнего  хутора.  В  первой  же  хате,  куда  пришел  и
постучался,  Ланговой  застал  свадебный пир. Он сказал на ухо отцу невесты,
что  ему  нужно  в  Варшаву,  в  "отдел  други штаба генерального", и просил
проводить на станцию.
     ______________
     *  Из  докладной  записки Лангового, представленной после возвращения в
Москву.

     Лангового приняли хорошо, попросили выпить за здоровье новобрачных.
     Потом  разговорились:  оказалось,  что  жизнь  польского крестьянина, в
особенности белоруса, далеко не свадебный пир.
     - Ах,  пан поручик... Вы с той стороны, не вижу в вас гонора, вы сидите
с  нами  за  столом,  как  простой  человек. А мы не слышим доброго слова от
наших  панов,  вот  только когда красные наступали три года назад, палы были
ласковы  с  нами.  Работаем  от  зари до зари, а едим такое, что и собака не
хочет в рот брать. От панов слышим одну ругань и угрозы...
     Но  старик,  видимо,  испугался своей откровенности и замолк, больше не
проронил ни слова.
     А  дед  невесты  вспомнил польское восстание 1863 года, "когда хлопы не
поддержали шляхтичей, хлопам не за что было драться..."
     Ланговой  слушал и думал, что именно этим воспользовалось тогда царское
правительство  и  сравнительно  быстро  подавило  восстание. Велика все-таки
пропасть  между  паном  и  хлопом. Паны исчезнут лишь после такой революции,
какая произошла у нас.
     Ланговой  вынужден  был  целый  день  провести  на  хуторе.  Затем  его
доставили   в   полицейский   постерунек*   на   станции.   Здесь  встретили
негостеприимно  и хотели направить в тюрьму, в Молодечно. Но Ланговой держал
себя  так  внушительно,  что поручик растерялся и даже выдал литер на проезд
до  Варшавы.  Особенное  впечатление  на поручика произвели белые выше колен
валяные сапоги Лангового. В Польше таких не носили.
     ______________
     * Участок.

     У  Лангового  была  явка  к Артамонову. Тот верил в "Трест" и его силу.
Артамонов   представил  Лангового  Таликовскому,  плутоватому  и  надменному
офицеру генерального штаба, а затем полковнику Байеру.
     Для  создания  нового  "окна" на границе пришлось поехать в Вильно. Там
Лангового  познакомили  с  хорунжим  Вагнером  - специалистом по организации
перехода   границы.   Второе   "окно"   было  создано.  Ланговой  все  время
чувствовал,  что  за ним следят, но ничего подозрительного агенты дефензивы*
не  обнаружили.  Через новое "окно" Александр Алексеевич вернулся на родину.
Его  встретил  Иван  Иванович,  на  самом  деле  Михаил Иванович Криницкий -
сотрудник  ОГПУ.  Впоследствии  он  встречал  не  одного представителя белой
эмиграции, в том числе и переправлявшегося через границу Шульгина.
     ______________
     * Польской тайной полиции.

     Когда  Якушев  и Потапов во второй раз переправлялись через границу, на
польской  стороне их встретил хорунжий Вагнер. Инсценировка тайного перехода
через  границу  столь  важных  особ была придумана Старовым. Все было вполне
правдоподобно.
     Якушев,  как ведающий иностранными делами, изображал человека не весьма
осведомленного  в военном деле и ссылался на авторитет Потапова. Тот обладал
искусством  сочинять  все материалы так, что они принимались польским штабом
без  всяких  сомнений.  Вместе  с  тем  "Трест" старался посеять недоверие к
материалам,   получаемым   из  других  источников.  "Мы  должны  внушить  им
представление  о  большой  мощи  и  высокой боеспособности Красной Армии", -
говорил Дзержинский. И это делали Потапов и Якушев. Делали очень искусно.
     Потапов,  будучи работником Генерального штаба Красной Армии, в прошлом
человек,  близкий  ко  двору, с точки зрения 2-го отдела польского генштаба,
представлял  собой ценнейшего информатора. В его монархических убеждениях не
сомневались.
     Николай  Михайлович  имел большой военный опыт. Это был человек тонкого
ума  и  знал,  что  с  польскими  господами  надо  изображать себя далеко не
мудрецом.  Таликовский в своих донесениях характеризовал его как карьериста,
типичного  "момента",  воспитанника  Академии  генерального  штаба, которому
льстит внимание к его особе.
     После  ультиматума  Керзона,  этой откровенной угрозы войной Советскому
Союзу,  все милитаристы в пограничных государствах от Черного до Белого моря
встрепенулись.  Их  интересовала  прежде всего боеспособность Красной Армии;
они  возлагали  надежды на территориальные войска, на то, что в них вольются
сыновья  кулаков  и поднимут восстание против советской власти; интересовало
настроение командного состава после введения единоначалия.
     Потапов  вел тонкую игру, изображая себя отъявленным белогвардейцем. Он
умел  создать  впечатление  у слушателей, что командный состав Красной Армии
по-прежнему  на  высоте,  что революционный дух бойцов нисколько не ослабел,
что  в  отношении  военной  техники сделано очень много, а настроение народа
ясно   проявилось   в   ответе  на  угрозу  Керзона,  когда  советские  люди
добровольно    собрали    средства   на   постройку   эскадрильи   самолетов
"Ультиматум". И все это было правдой.
     Об  этом и сообщали более или менее добросовестные разведчики польского
генштаба своим правителям. Полковник Таликовский докладывал:
     "Генерал  Потапов преуменьшает боеспособность Красной Армии. Но так как
он  - светский говорун и небольшого ума, то из его слов можно заключить, что
перед  нами,  в случае военного конфликта, будет весьма серьезный противник.
Что  касается  Якушева, то этот бюрократ спит и видит Россию в границах 1914
года".
     Доклад  Таликовского  -  это  свидетельство руководителям "Треста", что
они умело и тонко защищали интересы родины.
     Некто  Недзинский,  которому  польским генштабом была поручена в Москве
связь   с   "Трестом",   писал   Якушеву:   "Желательно   получить  сведения
относительно   маневров   УВО...   Кроме   того,   позволю   себе  напомнить
относительно  маневров  ЛВО и ЗВО". Таким образом, польский генштаб проявлял
интерес   к   Украинскому,   Ленинградскому  и  Западному  военным  округам.
Требуемых  сведений  польская  разведка  не  получила,  а другие источники в
связи с провалом многих агентов были парализованы.
     Якушев  вызвал из Варшавы в Ревель Таликовского и сообщил ему, что один
из  сотрудников  2-го  отдела  польского  генштаба  -  провокатор:  явился в
советское  полпредство в Варшаве и предложил за триста тысяч долларов выдать
действующую  в  России  тайную  контрреволюционную  организацию "Трест". Его
прогнали.
     - Вот  я  и  спрашиваю  вас, дорогой друг, можем ли мы целиком доверять
вашим  сотрудникам,  если  среди  них  провокаторы и шантажисты, можем ли мы
выполнять ваши поручения, подвергая смертельной опасности наших людей?
     Таликовский был потрясен.
     Позднее  Якушев  получил  от  него  известие,  что  провокатор  "уже не
существует".
     Так  шла  "тайная война" на этом особенно опасном участке очень важного
и  огромного  фронта,  где  всегда  можно было ожидать провокаций со стороны
милитаристов, заклятых врагов Советского государства.
     Поразительной   была   энергия  Александра  Александровича  Якушева.  В
пожилом  возрасте  он  много  раз  пересекал  границу,  иногда десятки верст
проходил   пешком   по   бездорожью.   Приходилось   создавать   впечатление
нелегального   перехода   границы.   Частые  деловые  командировки,  имеющие
официальный характер, одного и того же лица могли вызвать подозрение.
     В Ревеле кроме свидания с Таликовским было еще одно дело.
     Некто  Арсений  Жидков,  эмигрант,  связанный  с  английской разведкой,
писал  через Романа Бирка в "Трест": "Англичане ищут людей, которые занялись
бы  в  России взрывом мостов, порчей водопроводов, диверсиями". 23 июня 1924
года  он  же  писал: "Я продолжаю утверждать, что только война, притом война
на  поражение,  может  в  настоящий  момент  снести  советскую  власть"  - и
высмеивал лозунг Бенеша: "Разложение через признание".
     Жидков  был  сотрудником  паспортного  бюро английской миссии в Ревеле.
Якушев  установил  с  ним  связь  и  помог укрепить положение Романа Бирка в
Ревеле.
     Роман  Бирк  приезжал  в  Москву  только  в  качестве  дипломатического
курьера.  В  Москве  он познакомил Якушева с новым военным атташе эстонского
посольства  Мазером.  В ресторане на Рождественке, в отдельном кабинете, был
дан обед Мазеру. Присутствовали Якушев, Потапов, Ланговой и Стауниц.
     - Я надеюсь, мы в безопасности? - спросил Мазер.
     - В  абсолютной  безопасности.  На  улице  дежурит  наш человек, бывший
полковник.
     Мазер  был польщен и высказал сожаление, что полковнику нельзя выпить с
ним бокал вина.
     Весной  1924  года  через  эстонское  "окно"  прибыл  приятель Арапова,
евразиец  Мукалов.  На  границе  держался  надменно,  развязно, называл себя
"ревизором".  Потом,  в  Москве,  струсил,  и  пришлось им долго заниматься.
Зубов  возил  Мукалова  в  Харьков.  Там  этот  "конспиратор"  для храбрости
напился  в ресторане и едва не был задержан милицией. Его выручили, устроили
ему  головомойку.  Он  чуть  не плакал, думал, что погиб. Мукалов был твердо
уверен,  что  находился  на  краю гибели и его спас "Трест". Убедившись, что
этот  "конспиратор"  безвреден  и  даже  может  сослужить  при случае службу
"Тресту",   Мукалова   водили  в  церковь,  организовывали  "конспиративные"
встречи   с  мнимыми  командирами  воинских  частей,  -  словом,  устраивали
инсценировки,  в  которых  главные  роли  играли  Ланговой,  Старов и другие
сотрудники Артузова.
     Когда   Мукалов   выразил  удивление  тем  обстоятельством,  что  Мария
Захарченко  была не венчана с Радкевичем, Якушев разыграл ханжу, уговорил их
обвенчаться.  На  свадьбе  посаженым  отцом был сам Александр Александрович,
который  исполнял  свои  обязанности  не без удовольствия и даже со светским
шиком.
     Все  это  проделывалось  с  такой  серьезностью, что Потапов и Ланговой
только  диву  давались:  откуда  у  Якушева,  человека,  чуждого  актерскому
искусству, такие способности?
     Мукалов  был  отправлен  за  границу  через  польское  "окно" и остался
восторженным  почитателем  "Треста". Впоследствии он снова был переброшен на
советскую  территорию  и  принес  некоторую  пользу  "Тресту", поддержав его
престиж в кругах белой эмиграции.


41

     Из  Ревеля  Якушев  привез  с собой друга Мукалова - евразийца Арапова,
представителя "Треста" в Берлине.
     Арапов был одним из столпов евразийского течения в эмиграции.
     Это   течение,   захватившее   главным  образом  молодежь,  нашло  себе
сторонников среди эмигрантов, обосновавшихся в Англии.
     Одним из основных пунктов программы евразийцев был такой:
     "Человечество  переживает  тягчайший кризис. Пожертвуем Европой. Европа
-  не  человечество.  Россия  -  не  Европа  и  не  Азия.  Русская революция
противопоставила  Россию  Европе  и  открыла  перед  Россией  скрытые  в ней
возможности самобытной культуры".
     Вот  эту  чепуху  приходилось  обсуждать  и  разбираться в ней, чтобы в
борьбе с белой эмиграцией использовать евразийцев.
     - По  существу, эти господа вбивают клин в белое движение, - говорил на
одном  совещании  Артузов. - Они могут быть полезны "Тресту". Почему бы этой
мощной  подпольной  организации не иметь внутри группу "зарвавшихся молодых"
-  евразийскую  фракцию,  с  которой  вы  спорите?  Эти молодые, недовольные
матерыми  монархистами,  сочинили  свою  программу  "спасения"  России, ищут
поддержки   у   евразийцев  за  границей,  которые  недовольны  закоренелыми
монархистами-эмигрантами.
     Роль   лидера   евразийской   фракции   "Треста"   поручили  Александру
Ланговому.  Когда  Арапов  прибыл  в Москву, "лидер" встретил его. Ланговому
пришлось  немало  потрудиться,  чтобы  изучить стиль и сумбурную "философию"
евразийцев.
     Старов  занялся  инсценировкой  совещания евразийской фракции "Треста",
распределил  роли.  Они  были  написаны  и  выучены  наизусть исполнителями.
Пришлось  дополнительно  привлечь  еще  нескольких  сотрудников ОГПУ. Мнимые
контрреволюционеры  должны  были выступать рядом с подлинными, привлеченными
Стауницем.
     Совещание началось докладом Арапова. Тезисы доклада:
     - Основа будущего русского государства - русская самобытность.
     - Россией будет управлять евразийская волевая группа.
     - Романовы  дискредитировали  себя  - сплошные ничтожества. Нужен царь,
но в комбинации с советским строем.
     - Одна из главных задач - борьба с капиталом.
     Начались прения.
     Некто,   под  кличкой  Светлый,  видимо  семинарист,  произнес  речь  о
диктатуре  церкви  и  государственном  воспитании  юношества в духе древнего
христианства.
     Вяземский  с  возмущением протестовал против брани докладчика по адресу
царской   фамилии.  (Кстати,  Вяземский  был  одним  из  "актеров"  Старова,
сотрудником ОГПУ, старым членом партии.)
     От  лица интеллигенции выступил приват-доцент под кличкой Экономист. Он
детально обсудил вопросы экономики страны в будущей монархии.
     Затем  выступил  Ланговой.  Он глубокомысленно доказывал, что в будущей
монархии  не  может быть классовых противоречий. Их сможет уничтожить навеки
монарх,  помазанник божий. Речь свою Ланговой закончил эффектно - цитатой из
стихотворения философа Владимира Соловьева:

                Каким ты хо