. Шел бы ты спать,
Виктор... Небось не спишь вторые сутки.
     - А ты?
     Артузов не ответил. Он задумчиво перелистывал дело Якушева.


3

     "Я,   Александр   Александрович  Якушев,  потомственный  дворянин,  сын
преподавателя  кадетского  корпуса,  родился  7  августа  1876 года в городе
Твери,  окончил Императорский Александровский лицей, последняя моя должность
-   управляющий   эксплуатационным  департаментом  управления  водных  путей
министерства  путей  сообщения  в  чине действительного статского советника.
После  революции,  с  1921  года, работал в качестве консультанта по водному
хозяйству.  В старой армии не служил, в белой тоже. Женат, имею троих детей.
Хотя   я   ни   в  какую  партию  не  входил,  но  по  убеждению  -  русский
националист..."
     Написав последние слова, Якушев положил перо и задумался.
     В сущности, в эти несколько строк уместилась вся его биография.
     Он  вспомнил  себя  мальчиком  в лицейской форменной курточке... Дачная
купальня,  деревянная  лесенка,  уходившая  в  золотисто-желтую, пронизанную
лучами   солнца   воду.   Там,   где   падала  тень  от  навеса,  вода  была
коричнево-темной  и мутной. Такой была жизнь Якушева, или, вернее, такой она
ему  казалась  теперь:  светлая,  беззаботная  в  детстве и юности и темная,
мутная  в  зрелые годы. Саша Якушев - мальчик, томимый какими-то тревожными,
неясными  предчувствиями...  Танечка  - институтка, приезжавшая из Москвы на
каникулы.  И  опять  купальня,  и  он,  сам  Саша,  тихо подплывавший, чтобы
подсмотреть  в  щелку  купальни  свою  любовь, Танечку, в голубой прозрачной
сорочке,  облепившей  ее стройную фигурку... Все это было и ушло навсегда. А
что  было  потом?  Александр  Якушев  в лицейском мундире, случайная связь с
певицей  из  "Аквариума",  еще  связи,  от  которых  ловко  отделался  перед
женитьбой,   потом  служба,  завидная  карьера  и  к  сорока  годам  -  "его
превосходительство",  действительный статский советник. Все это давалось как
будто  легко,  а  на  самом  деле  -  сколько  было низкопоклонства, поисков
протекций?..  И  вот  впереди  -  открытая  дорога! Но все это было накануне
революции.  Якушева  охватила  злоба.  Революция! Какое право имели отнять у
него  положение  в  свете,  блестящее  будущее,  генеральский  чин*, удобную
казенную  квартиру,  разбить  карьеру,  которую  он  создавал десятилетиями,
разрушить строй, с которым была связана вся его жизнь?..
     ______________
     *   По  "Табели  о  рангах"  чин  действительного  статского  советника
соответствовал военному званию "генерал-майор".

     Он  обмакнул  перо  в  чернила и стал писать быстро, хотя за два месяца
тюрьмы еще не привык это делать без пенсне.
     "...Я  считаю  монархию  единственным  строем, который может обеспечить
могущество  и  величие  России.  Тем  самым  я являюсь противником советской
власти,  контрреволюционером.  Однако  я  хотел  бы знать, в чем меня теперь
обвиняют?  Все,  что  можно мне поставить в вину, относится к прошлому, и об
этом прошлом я постараюсь рассказать подробно и вполне откровенно.
     В  1919 году, когда северо-западная армия генерала Юденича наступала на
Петроград,  мы  были  уверены,  что советская власть доживает последние дни.
Юденич  занял  окрестности  Петрограда,  генерал Миллер наступал на Вологду,
поляки  занимали  Минск,  корпус Кутепова занял Курск и Орел. Мы, я говорю о
подпольных  организациях  в Петрограде, имели связь с Национальным центром в
Москве  и  готовили  мятеж  в  Петрограде, так же как наши единомышленники в
Москве.  Все  это  теперь имеет историческое значение, поскольку ВЧК удалось
ликвидировать  и  нашу  и  московскую организации. Мы были уверены в успехе,
готовили   вооруженное   выступление   и   выработали  строгие  меры,  чтобы
обеспечить порядок в столице. Что это значит, надеюсь, понятно.
     Мы  надеялись  справиться  с  рабочими,  не  дать им возможности лишить
город  воды  и  света,  пытались  связаться  с  теми офицерами, которые были
мобилизованы в Красную Армию. Чем это кончилось - известно.
     Некоторое  время  я  оставался  в  Петрограде. Когда начались аресты, я
переехал в Москву, где меня меньше знали".
     Совсем  стемнело.  Якушев  разогнул  спину  и  положил  перо. Надо было
ждать,  когда  дадут свет. Он провел рукой по лицу. Каждый раз, когда он это
делал,  ему  чудилось,  что  лицо  не его, обычно гладко выбритое, а кого-то
другого,  обросшего  колючей  бородой. Любопытно было бы поглядеть на себя в
зеркало.  Он прошелся несколько раз из угла в угол и, когда вспыхнула тускло
светившая лампочка, снова продолжал писать.
     "На  этом, собственно, и кончилась моя активная деятельность. Из Москвы
я  предполагал  пробраться  на  юг.  Это мне не удалось. Мятеж Кронштадтской
вольницы  меня  обнадежил,  но  ненадолго.  Наступило  время нэпа, которое я
воспринял  как  крушение  принципов  большевизма.  Я  жил,  ничего не делая,
продавая  фарфор  и  столовое серебро, которое вывез из Петрограда. Именно в
это  время  произошла  встреча с одним знакомым генералом, которого я хорошо
знал  по  Петрограду.  Он  поинтересовался,  что  я делаю и как существую. Я
объяснил ему свое положение.
     - А вы, ваше превосходительство?
     Он с удивлением посмотрел на меня:
     - Я  с  ноября семнадцатого года работаю. Теперь в штабе Красной Армии.
Я  думал, вам это известно. Мне кажется странным, что вы, с вашими знаниями,
сидите без дела. На что вы надеетесь?
     Все  устроилось  неожиданно  для меня. Рано утром ко мне явился некто в
кожаной    куртке    и    передал   мне   приглашение   явиться   к   одному
высокопоставленному  лицу.  Это  приглашение  имело  характер  приказа,  и я
уклонился  от  него.  Тогда  спустя неделю за мной пришли уже двое в кожаных
куртках,  посадили  в  автомобиль  и  доставили к этому лицу. Я был встречен
милостиво,  мне  сказали, что известны мои заслуги, знания и организаторские
способности, которые не могли получить должное развитие при царе.
     Я сказал:
     - Не знаю, откуда вам это известно.
     - От многих видных специалистов, которые работают у нас.
     Затем  мне было сказано, что мои убеждения "русского националиста" тоже
хорошо  известны и потому для меня не должны быть безразличны судьбы русской
промышленности  и  хозяйства.  Кончился  этот разговор тем, что я согласился
работать  с  большевиками. Я занял хорошее положение, как известно, был вхож
в  кабинеты  видных  деятелей  ВСНХ,  меня  знали и знают Красин, Керженцев.
Внешне  все  обстояло  у  меня благополучно, я составлял докладные записки и
планы по водному хозяйству, в осуществление которых не верил.
     Я   был  командирован  в  Швецию  в  начале  ноября,  а  22  ноября  по
возвращении  в  Москву  был  арестован.  Убеждений моих я не менял и являюсь
по-прежнему  русским националистом и монархистом. Был им и после Февральской
революции,  когда  на предложение князя Львова занять пост товарища министра
путей  сообщения ответил, что, как верноподданный его величества, Временного
правительства не признаю.
     Вы  спрашивали  меня  о моем отношении к советской власти сегодня. Я не
закрываю  глаза  на  усилия  большевиков  восстановить то, что разрушено, но
настоящий  порядок  наведет державный хозяин земли русской. На этом я кончаю
мои   показания.   Никаких   имен   я  не  называл  и  не  назову,  о  своей
контрреволюционной деятельности я рассказал все, ничего не утаив".
     Он перечитал то, что написал, и четко расписался:
                                                                 "А.Якушев".


4

     Роман  Густавович  Бирк  -  атташе по делам печати в эстонской миссии -
давно  не  навещал  своих  московских знакомых Макара Антоновича и Агриппину
Борисовну  Кушаковых.  Когда-то  Кушаков  был  членом  правления Московского
купеческого  банка.  В трудные годы, девятнадцатый и двадцатый, он с помощью
охранных  грамот  и  удостоверений  сберегал  квартиру, числясь кем-то вроде
консультанта  в  Наркомфине.  Но  как  только  повеяло нэпом, Кушаков ушел с
работы  и  организовал  частное  предприятие  -  заводик  в  Замоскворечье с
внушительной вывеской: "Кушаков и Недоля. Фирма существует с 1902 года".
     Подъезжая  к  дому  на  углу  одного из арбатских переулков, Роман Бирк
подумал  о  времени,  когда  этот  доходный дом принадлежал Кушакову. Каково
было   хозяину   видеть,   как   постепенно   выселялись   прежние  солидные
квартиронаниматели  и  барские  квартиры занимали жильцы, ранее обитавшие за
Курским  вокзалом  или  за Крестовской заставой. Кушаковы "самоуплотнились",
раздобыв  каких-то  дальних  родственников,  и  благополучно  жили  в  своей
квартире, минуя трудгужевые и прочие повинности.
     Принят  был  Бирк  радушно, как можно было принять дипломата пусть даже
маленькой,  но все же буржуазной державы. Бирк приехал с подарком. Он привез
хозяйке  четвертинку  "Бенедиктина".  Агриппина  Борисовна  любила ликеры. У
Кушаковых  в  тот  вечер  были  гости.  Одного  из  них  Бирк знал - Евгения
Христофоровича  Градова,  в  прошлом  видного  московского адвоката, другого
видел  впервые.  Это  был  блондин  с  резкими чертами лица, светло-голубыми
глазами  и  аккуратно  постриженной  рыжеватой  бородкой.  Коричневый  френч
хорошо  сидел на его худощавой фигуре, и это обнаруживало привычку к военной
форме.
     - Стауниц, Эдуард Оттович, - представила его хозяйка.
     - Вот  мы  все  узнаем  из  первоисточника,  -  сказал Кушаков. - Роман
Густавович по своему положению был на съезде.
     - Если  говорить  об  отчете  Совнаркома, то Ленин признает, что страна
находится  в  тяжелом  положении,  особенно остро стоит вопрос с топливом...
Вас,  Макар  Антонович,  интересует  более  всего  металлургия.  Можете себе
представить   -   страна   производит   всего   шесть  процентов  того,  что
производилось в мирное время.
     - Великолепно!  - сказал Стауниц и добавил: - Великолепно в том смысле,
что  вы, Макар Антонович, вложили средства и, главное, вашу энергию в верное
дело, если...
     - Вот  это  я  и хотел сказать, если не будут ставить палки в колеса, -
глубокомысленно  произнес Градов. - Я имел случай защищать Буша и Коринкина,
частных   предпринимателей,  обвиняемых  в  нарушении  кодекса  о  труде.  Я
поставил  перед судом альтернативу: хорошо, господа... товарищи судьи, закон
запрещает   использовать  труд  подростков.  Но  эти  подростки,  работая  у
частного  предпринимателя,  получают  за  свой  труд  энную  сумму,  которая
позволяет  им  как-то  прокормить себя, не сидеть на шее у родителей. А если
мои подзащитные их уволят, положение подростков ухудшится.
     - Если  будут  вмешиваться  в  частную  промышленность,  нам  останется
прикрыть  лавочку,  - сказал Кушаков. - Однако надо признать, что у власти я
встречаю  содействие.  Им  очень  нужны сейчас лопаты, грабли, водопроводные
трубы  и  радиаторы  для отопления. В прошлые зимы водопроводное и топливное
хозяйство  пришло  в  упадок.  Не  надо  паники.  Соблюдать  кодекс о труде?
Пожалуйста.  Гражданская  война кончилась, рабочих рук сколько угодно. Зачем
брать на работу подростков?
     - Меня  интересует  другое,  я  рассуждаю в широком масштабе, что такое
нэп? Эволюция или тактический ход? - спросил Градов.
     - Всерьез  и  надолго,  вот  что  мы  слышали, всерьез и надолго, но не
навсегда.  Как  расценивают  это  заявление  господа  дипломаты? - с улыбкой
сказал Стауниц, обращаясь к Бирку.
     - Я  предложил  бы  обойти  эту  тему.  В  моем положении представителя
иностранной державы это было бы вмешательством во внутренние дела.
     - Ох уж эти мне дипломаты!
     - Эдуард  Оттович,  господа...  Прошу отведать пирога... Как говорится,
закусить чем бог послал, - вмешалась хозяйка.
     - Дары Сухаревки? - осведомился Стауниц, приступая к пирогу.
     Роман  Бирк  обратил внимание на перемены в квартире Кушаковых. Прежде,
год-два  назад,  в  углу  столовой были аккуратно сложены дрова. Теперь была
убрана  даже  железная  печурка,  на  стенах появились картины, изображающие
уток, зайцев и всякую живность.
     Хозяйка объяснила перемены:
     - Хочется  как-то  украсить  жизнь.  Удалось  сохранить столовую и нашу
спальню.
     - Я нахожу, что вы недурно устроились по нынешним временам.
     - Все-таки  придется  покинуть  насиженное  гнездо,  -  вздыхая, сказал
Кушаков.   -   Вот  гримасы  жизни,  домовладелец  бросает  свою  недвижимую
собственность на произвол судьбы.
     - И куда же вы?
     - Присмотрел  особнячок  вблизи  Чистых  прудов,  -  правда,  в  плохом
состоянии,  придется  ремонтировать, но зато мы будем одни, и никто не будет
тыкать в глаза: "Домовладелец!" Думаю, к весне наладим там жизнь.
     - Я  бы  повременил,  -  прихлебывая  вино,  сказал  Стауниц. - Бросить
квартиру  в собственном доме? Представьте себе, обстоятельства изменились, и
тогда вы здесь, на месте, купчая и все бумаги при вас.
     - Мы  с  Макаром  думали  об  этом.  Но  даже в случае перемены - кто в
Москве нас не знает!
     "Опять  о  том  же,  - подумал Бирк, он чувствовал какую-то неловкость,
когда  при  нем  намекали  на возможность переворота. - Неужели их ничему не
научили эти годы?"
     Чтобы не молчать, он спросил у Стауница:
     - Вы как будто из военных?
     - Не  в  больших чинах. Прапорщик. - И он посмотрел на Бирка испытующим
взглядом.
     Бирк  выдержал  взгляд.  Чтобы  изменить тему разговора, он заговорил о
балете. Хозяйка поддержала.
     - Была  на  днях  на "Корсаре", - затараторила она, - на сцене все, как
было,  но  в зале, боже мой... Гимнастерки, кожаные куртки... И холод, какой
холод. Я так сочувствовала Гельцер, ведь на ней только трико!
     - А как насчет царской ложи? Ну и публика!
     "Опять этот Стауниц!" - подумал Бирк и стал прощаться.
     - Прошу извинить. У нас почтовый день, отправляем курьеров.
     - Пожалуй,  и  я  с  вами.  Если  Роман  Густавович будет так любезен и
довезет, - сказал Градов.
     - Ох  как  нехорошо...  Все  спешат.  Вы  заходите  к нам, - приглашала
Агриппина  Борисовна,  -  по  пятницам  у  нас  покер, а для солидных гостей
преферанс.
     В автомобиле Бирк спросил у Градова:
     - Кто этот Стауниц?
     - Будущий   компаньон  Кушакова.  Очень  мало  знаю  о  нем.  Отец  был
лесопромышленником,   разорился.   Сын,  говорят,  человек  со  связями.  Но
конечно,  кроме  связей  нужны...  -  и  он пошевелил большим и указательным
пальцами, - золотые кружочки, империалы.
     Они пересекли Лубянскую площадь. Окна большого дома были освещены.
     - Серьезное  учреждение,  -  сказал  Градов  и,  как  показалось Бирку,
слегка вздрогнул.
     Бирк промолчал.


5

     В  тот  ночной  час, когда Роман Бирк и его попутчик миновали Лубянскую
площадь,  глядя  на  освещенные  окна  большого дома, Дзержинский говорил со
своими  ближайшими  сотрудниками.  Этот  разговор  имел  важное значение для
событий, которые произошли впоследствии.
     - Военные  задачи  мы  решали  энтузиазмом  масс,  рабочие  и крестьяне
понимали,  что  несут им капиталисты и помещики. Нашим делом было на фронте,
через  особые  отделы,  вылавливать  и  уничтожать  предателей,  бороться  с
бандами,  в  тылу  обезвреживать  заговорщиков.  В  отчете на съезде Советов
товарищ  Ленин  говорил,  что  иначе  как репрессией, быстрой, беспощадной и
решительной,  отвечать  было  нельзя.  За  это  враги  советской  власти нас
ненавидели  и  ненавидят.  Теперь партия и рабоче-крестьянское правительство
ставят  перед  нами  новые  задачи. Обстановка требует сосредоточения нашего
внимания   на   задачах   чисто   политических.   Мы   и  называемся  теперь
Государственным  политическим  управлением. Надо, чтобы это название - ГПУ -
внушало   врагам   еще   больший  страх,  чем  ВЧК.  Теперь  условия  работы
осложнились.  И  в  особенности  это  относится  к борьбе с контрреволюцией.
Товарищ  Ленин  говорил, что от нас требуется больше умения и знания тактики
врагов.  Сфера  наших действий становится более узкой, но ответные удары ГПУ
по  врагам  советской власти должны быть более точными и сокрушительными. Мы
победили  в  гражданской войне, мы выбросили за границу не одну тысячу наших
заклятых  врагов.  Они  рассеяны по всему миру, они нашли себе приют во всех
европейских  столицах.  Там  они  вынашивают  планы  террористических актов,
диверсий,   проникновения   в   Советскую   страну.   Им  помогают  разведки
капиталистических  стран.  Вооруженные  силы  белых, сосредоточенные главным
образом  в  Сербии,  представляют несомненную опасность. И Врангель всячески
старается  сохранить боеспособность своего так называемого ОРА - Объединения
русской армии... Теперь я должен информировать вас о следующем...
     Дзержинский остановился на мгновение, чтобы передохнуть.
     - По  сведениям  из-за  границы  и данным, полученным внутри страны, мы
убедились,  что  на советской территории действует довольно многочисленная и
глубоко  законспирированная  контрреволюционная  организация. Она называется
Монархическая  организация  центральной  России - МОЦР. Центр ее находится в
Москве,   а   разветвления   -   в   Петрограде,  Нижнем  Новгороде,  Киеве,
Ростове-на-Дону  и  на  Северном  Кавказе.  Несомненно,  что  существуют еще
организации  и  группы, пока неизвестные нам. МОЦР установила прямой контакт
с  центрами  белой  эмиграции  за границей и, опираясь на их помощь, готовит
восстания  против советской власти. ГПУ обязано проникнуть в замыслы и планы
врага и в нужный момент нанести ему сокрушительный удар.
     Для  тех  сотрудников,  кто  не  занимался  непосредственно делом МОЦР,
сообщение Дзержинского было несколько неожиданным.
     - Цека  нашей  партии,  -  продолжал  Дзержинский, - которому я доложил
материалы  по  этому  делу,  предлагает  нам  не  производить  арестов  всех
известных  участников  организации.  ГПУ  должно взять деятельность МОЦР под
неослабный  контроль,  с  тем  чтобы  выяснить  масштабы ее, организационные
формы  построения,  идейных и практических руководителей, состав, программу,
цели,  тактику борьбы и средства связи с заграницей, анализировать опасность
организации  для  Советской  республики, перехватить каналы, по которым МОЦР
поддерживает  контакты  с  заграничными  белоэмигрантскими  центрами.  Нужно
сделать  так,  чтобы МОЦР превратилась в своего рода "окошко", через которое
ГПУ  могло бы иметь точное представление о том, как предполагает действовать
против  нас  белая  эмиграция - наши враги за границей. Ленин не раз говорил
чекистам,  что они должны работать более вдумчиво, досконально разбираться в
сигналах,  тщательно  проверять их и не принимать опрометчивых решений. Враг
ушел  в  подполье,  учел  свои  провалы  и  ошибки  и действует теперь очень
осторожно.
     Дзержинский перешел к задачам:
     - Что  мы  должны  делать?  Нам нужен человек, который поможет чекистам
проникнуть  в  ядро монархической организации. Человек, которому эти господа
верят,  которого  знают  как  убежденного  монархиста и который мог бы стать
одним  из руководителей МОЦР, действуя в интересах советской власти. Недавно
мы   арестовали   некоего  Александра  Александровича  Якушева.  Это  видный
специалист   по   водному  хозяйству,  занимавший  в  дореволюционное  время
солидное  положение.  Мы  убедились,  что  сейчас  он  не  только  стоит  на
позициях,  враждебных  по  отношению к советской власти, но и является одним
из  руководителей  МОЦР. Следствие по этому делу ведет товарищ Артузов и его
отдел...
     Дзержинский повернулся в сторону Артузова:
     - Якушев  перешел  на  советскую службу после длительного саботажа, но,
видимо,  он  начал работать лишь с целью маскировки своей контрреволюционной
деятельности.  Это  ему  не удалось. Он арестован. И, однако, мы убедились в
том,   что,   несмотря   на   свои   монархические   взгляды,  он  отвергает
б