нина  и  членов
Советского правительства...
     С   28   ноября   по   3   декабря   1918  года  происходили  заседания
Революционного  трибунала при ВЦИК Советов. В числе подсудимых по этому делу
были:  начальник  английской  миссии  в  Москве  Роберт Брюс Локкарт, бывший
французский  консул Гренар и лейтенант английской службы Сидней Джорж Рейли.
В приговоре трибунала говорилось:
     "...Попытка   контрреволюционного   переворота,  будучи  сопряженной  с
циничным   нарушением   элементарных   требований   международного  права  и
использованием  в преступных целях права экстерриториальности, возлагает всю
тяжесть  уголовной  ответственности  прежде  всего  на  те капиталистические
правительства,   техническими   исполнителями  злой  воли  которых  являются
вышеуказанные лица..."
     Революционный  трибунал  постановил:  "Р.Локкарта,  Гренара,  С.Г.Рейли
объявить  врагами  трудящихся,  стоящими  вне  закона  РСФСР,  и  при первом
обнаружении  в  пределах  территории России - расстрелять". (Рейли до начала
суда удалось скрыться, а Локкарт и Гренар были высланы из России.)
     Появившись  в  Лондоне,  Рейли  оказался  как  бы  не  у  дел. Выручили
дружеские  отношения  с  Уинстоном  Черчиллем  и  коллегой  по конспирации в
Москве  Джоржем  Хиллом,  которому  тоже  удалось  скрыться.  Под  предлогом
коммерческих   дел  Рейли  вынырнул  вскоре  на  берегах  Черного  моря,  на
территории, занятой белыми армиями и интервентами.
     В  конце  марта  1919 года в Париже Рейли пытается установить контакт с
делегатами   белых,  имевшими  претензию  представлять  интересы  России  на
Версальской конференции.
     В  годы  гражданской  войны  Борис  Савинков являлся как бы официальным
представителем  белых  армий  в  Париже  и  Лондоне.  По замечанию Черчилля,
Савинков  все  способности употреблял для своего выдвижения на пост будущего
диктатора  России.  Но  дипломатическая карьера вскоре кончилась неудачей, и
он вернулся к излюбленному делу - созданию контрреволюционных банд.
     В  1920 году, во время войны Советской республики с буржуазной Польшей,
Савинков  с  помощью  главнокомандующего  белопольскими  армиями Пилсудского
формировал  корпус  из  русских  белоэмигрантов.  Когда же советско-польская
война  кончилась,  Савинков  в  1921  году  создал антисоветскую организацию
"Союз  защиты  родины  и  свободы".  В  нее вошли эсеры, меньшевики, кадеты,
буржуазные    националисты-петлюровцы    и    просто    бандиты,   наподобие
Булак-Балаховича.
     Даже   единомышленники   Савинкова,  архибелогвардейцы  Мережковский  и
Зинаида  Гиппиус, писатели-эмигранты, не могли называть Балаховича иначе как
"разбойник и убийца".
     С  территории  Польши и прибалтийских буржуазных государств вооруженные
банды  Савинкова  перебрасывались  в  Советскую  Белоруссию,  грабили мирное
население,  истязали  и  убивали  советских  работников, нападали на поезда,
поджигали склады и общественные здания.
     Этим  бандам  оказывали поддержку и разведки западных капиталистических
стран.
     Сидней  Джорж  Рейли принимает самое активное участие в "экспедициях" в
Белоруссию, как он сам называл налеты банд Савинкова.
     В  1922  году  Савинков  и  Рейли  подготовили  покушение  на народного
комиссара  по  иностранным  делам  Георгия  Васильевича Чичерина и на членов
советской  делегации,  которые  возвращались после конференции в Гааге через
Берлин  в  Москву.  Покушение  не  состоялось  лишь  потому,  что  советская
делегация задержалась на приеме.
     В  том же году Сидней Рейли представил Савинкова Уинстону Черчиллю. Тот
был  покорен  личностью  Савинкова,  видел в нем будущего Наполеона, который
уничтожит советскую власть.
     В  своих  воспоминаниях Черчилль называл Савинкова "странным и зловещим
человеком".   Он  так  описывал  его:  "Невысокого  роста,  с  серо-зелеными
глазами,  выделяющимися  на  смертельно-бледном лице, с тихим голосом, почти
беззвучным.   Лицо   Савинкова   изрезано  морщинами,  непроницаемый  взгляд
временами   зажигается,   но   в   общем   кажется   каким-то  отчужденным".
Непримиримость,  смелость, редкая выносливость - вот черты, которые усмотрел
в  Савинкове  Черчилль.  Он  представил  Савинкова Ллойд Джорджу, в то время
премьер-министру  Англии.  Прием  состоялся  в  летней резиденции в Чекерсе.
Однако  Ллойд  Джордж  не  пожелал  связываться  с опасным авантюристом. Это
объяснялось  тем,  что  рабочий  класс  Англии твердо сказал: "Руки прочь от
России!"  К  тому  же  английские  деловые  круги  предпочитали  торговать с
Россией, а не посылать туда войска.
     Локкарт   не   разделял  восхищений  Черчилля  личностью  Савинкова.  В
мемуарах  Локкарта рассказывается о бешеном честолюбии Савинкова и его любви
к  роскошной  жизни. Впрочем, автор мемуаров не мог не отметить и выдающихся
способностей  Савинкова  как  агента-провокатора  и  как  оратора,  умеющего
"зажигать" своих слушателей.
     Знал  Савинкова  и  заинтересовался  им  известный  английский писатель
Сомерсет  Моэм. Он говорил о Савинкове, что не встречал человека, который бы
внушал  ему столь предостерегающее чувство самосохранения при общении с ним.
О  таких  людях  говорили:  "Берегитесь,  на  вас  глядит то, чего опасались
древние римляне: на вас глядит рок".
     Положение  Савинкова  в  монархических  кругах  эмиграции было сложным:
монархисты  не  могли ему простить организацию террористических актов против
дяди  царя  -  Сергея  Александровича,  министра  Плеве и других сановников.
Савинков  был  слишком  большим индивидуалистом, чтобы подчиняться генералам
Деникину,  Врангелю  или  Кутепову.  По своему характеру он вообще не терпел
подчинения  кому бы то ни было. Он говорил, что ему "нужны исполнители, а не
советчики".   Он   и   окружил  себя  слепыми  исполнителями  его  приказов,
глядевшими  ему  в  глаза  с  собачьей преданностью. Недаром Зинаида Гиппиус
писала  о  нем:  "Савинкову  нужны  только собаки". Он нашел себе равного по
страсти  к  провокациям и близкого по убеждениям в лице Сиднея Джоржа Рейли.
При  последнем  их  свидании  в  Париже Рейли одобрил конспиративную поездку
Савинкова  в  Россию. 10 августа 1924 года тот выехал через Берлин в Варшаву
с фальшивым паспортом на имя Степанова. Рейли субсидировал его поездку.
     Еще  до  этой поездки ОГПУ арестовало на советской территории ближайших
эмиссаров  Савинкова  -  полковника  Павловского,  Гнилорыбова,  Фомичева  и
других,  переброшенных  из  Польши  и  Прибалтики. Некоторые из этих агентов
были  оставлены на свободе, под зорким наблюдением ОГПУ. Агентура Савинкова,
таким  образом,  была  как  бы  под  стеклянным  колпаком:  все  ее действия
контролировались чекистами.
     До  последнего перехода границы Савинков вел тайную переписку со своими
агентами.  Они  призывали  его  в  Россию,  где, по их утверждению, назревал
переворот.  Савинков  должен  был  возглавить этот переворот. Ему сообщались
переправочные  пункты,  явки.  Все  это,  разумеется,  было  игрой,  отлично
организованной  ОГПУ.  Настойчивые  призывы  в  Россию  заставили  Савинкова
принять решение, и он наконец перешел границу в указанном ему пункте.
     29  августа  1924  года  последовало  официальное  сообщение  об аресте
Савинкова на советской территории.
     Савинков был арестован Пилляром в Минске и доставлен в Москву.
     Исполнились  слова  Зинаиды Гиппиус. Однажды в 1920 году Савинков писал
ей  из  окрестностей  Минска:  "Я  уверен, что мы дойдем до Москвы". Гиппиус
отозвалась  на  это с удивительным предвидением: "Это Савинков с разбойником
Балаховичем дойдут до Москвы?! Может, и дойдут... Или доведут их".
     Очутившись  в  Москве,  во  дворе  здания  ОГПУ,  Савинков сказал своим
глухим голосом:
     - Уважаю силу и ум ГПУ.
     Арест  Савинкова  и  суд  над  ним,  заключительное  слово  подсудимого
разочаровали  его  покровителей  за  границей, и особенно Рейли. В последнем
слове  Савинков  разоружился  и  признал преступной свою деятельность против
советской  власти.  Для  Рейли  это  заявление  на суде было поражением. Его
ставленник и сподвижник не оправдал возлагавшихся на него надежд.
     Савинков  был  приговорен  судом  к  высшей мере наказания, замененного
десятью  годами  заключения  со  строгой изоляцией. Он содержался в тюрьме в
хороших  условиях,  ему  разрешались  прогулки,  с  ним  однажды  беседовали
зарубежные   журналисты,   описывали   подробно   его   внешность,   одежду,
белоснежные    воротнички.   Но   для   такого   человека,   как   Савинков,
бездеятельность  и  заключение  в  тюрьме были нестерпимы. Он покончил жизнь
самоубийством.
     Это произошло 7 мая 1925 года, через 8 месяцев после его ареста.
     Рейли  оставалось только снова самому попытать счастья в русских делах,
чтобы восстановить свою репутацию в Интеллидженс сервис.


57

     В  1924  году  Рейли организовал в США фирму "Сидней Беренс - индийский
хлопок" и занялся коммерческими комбинациями.
     Однажды   он   получил   кодированное   письмо  от  своего  коллеги  по
Интеллидженс  сервис,  резидента  в  одной  из  прибалтийских стран. Коллега
сообщал  о предстоящем приезде в Париж супружеской пары под явно вымышленной
фамилией  Красноштановы.  Эта пара имела задание вступить в контакт с Рейли,
направив  ему письмо, состоящее из одной стихотворной строки иранского поэта
Омара   Хайяма.   Если  предполагаемое  супругами  Красноштановыми  дело  не
представит интереса для Рейли, он может кратко ответить: "Мерси. Бонжур".
     Эти  господа,  как  писал Рейли его коллега, представители предприятия,
которое   будет   иметь  огромное  значение  в  будущем  для  европейских  и
американских  рынков. Супруги полагают, что дело даст результаты в два года,
но  некоторые  обстоятельства  заставляют  предполагать,  что это может быть
достигнуто   и   несколько   раньше.   Дело   огромное,   и  разумно  о  нем
помалкивать...  Супружеская  пара  в  данный момент отказывается назвать тех
лиц,  которые  заинтересованы  и  скрываются за данным предприятием. Видимо,
это  весьма  значительные  лица.  Корреспондент  Рейли  добавил, что "делом"
заинтересовались англичане и французы.
     Под    фамилией    Красноштановых    скрывались   Мария   Владиславовна
Захарченко-Шульц и ее муж Георгий Радкевич.
     Никому  из  главарей  эмигрантских организаций не могла прийти в голову
мысль    о    том,    что    эмиссары    Кутепова   в   России,   убежденные
контрреволюционеры-монархисты  Мария Захарченко и ее муж, посланные в Москву
как  ревизоры  и  контролеры  "Треста",  по  существу,  выполняли  поручение
руководства  ОГПУ.  И  эта супружеская пара и другие посланные эмигрантскими
организациями    эмиссары    твердо   верили   в   то,   что   они   готовят
контрреволюционный переворот.
     Поверил в "Трест" и столь опытный разведчик, как Сидней Рейли.
     По  поручению  "Треста"  Захарченко  и  Радкевич  связались  с  финской
разведкой,   с   начальником   2-го  отдела  финского  штаба  Мальмбергом  и
начальником  погранохраны  Выборгского района капитаном Рузенштремом. С ними
велись   переговоры  об  организации  на  финско-советской  границе  тайного
пропускного пункта - "окна".
     Во  главе финской армии стоял барон Маннергейм. Вместе с правительством
Свинхувуда  он  приветствовал в апреле 1918 года высадку в Финляндии дивизии
германского  генерала фон дер Гольца. Маннергейм просил немцев о вооруженной
помощи  финской белой гвардии - "шюцкору" - против финских красногвардейцев.
Барон  стоял  во  главе  так  называемых "лахтарей", финских белогвардейцев,
проявлявших  особую  жестокость  в отношении пленных. Казни красногвардейцев
Маннергейм  оправдывал в таких выражениях: "Это будет гуманно по отношению к
пленным, которые все равно тысячами гибли в лагерях от голода".
     О  том,  что  происходило  в  Финляндии в начале двадцатых годов, можно
судить  по материалам, опубликованным недавно в газете "Голос Родины" (Э 27,
1964 год).
     "В  20-х  годах  вся  финско-советская  граница на Карельском перешейке
буквально   кишела   агентами   контрразведок:   французской,  американской,
английской...  Часто  это были офицеры бывшей царской армии, и многие из них
искренне  думали,  что  этим  они  выполняют  долг  перед  родиной. Ведь они
сознательно  рисковали  жизнью  (иные и погибли при переходе границы). А шли
они  на  это потому, что слепо повиновались своим "белым вождям", от которых
ожидали  "спасения"  России.  Были  среди  них  и очумелые... которые видели
"спасение"   России   в  "развешивании  по  столбам"  русских  людей.  Такая
изуверская   форма   "патриотизма"   путем  истребления  ее  народа  слишком
бессмысленна и чудовищна, чтобы ее могли признать многие..."
     Иностранные  разведки  легко  находили  себе  агентов  среди  тех,  кто
предпочел бежать за границу, чтобы оттуда "спасать Россию".
     Понятно,  что  при  таком  правителе,  как  Маннергейм,  русские  белые
эмиссары  Кутепова  пользовались  особыми  симпатиями  2-го  отдела финского
штаба.
     Связь  финского  штаба  с  "Трестом" осуществлялась через Романа Бирка,
сотрудника  "Треста"  в Ревеле. Кроме Романа Бирка финской разведке помогали
представитель   великого   князя  Николая  Николаевича  -  агент  английской
разведки,  бывший  морской  офицер  Бунаков  -  и  представитель  Врангеля -
генерал Юзефович.
     Разумеется,  никто  из  них,  кроме  Романа  Бирка, не знал об истинных
целях Монархической организации центральной России, то есть "Треста".
     Еще  в  январе  1925  года  "министр  иностранных  дел" "Треста" Якушев
получил  задание  ОГПУ - выяснить возможность приезда в Хельсинки, а затем в
Москву Сиднея Джоржа Рейли.
     "Окно"  на  финской  границе было организовано несколько позже в районе
Сестрорецка.  Роль  сочувствующего  "Тресту"  исполнял  сотрудник  советской
погранохраны Тойво Вяхя.
     Мария  Захарченко  и  ее  муж  после  приезда  из  Парижа на время были
переселены  в  Ленинград.  Это  позволяло  им  выполнять задания "Треста" по
установлению  связи  с  Бунаковым  и  другими  эмигрантами  в Хельсинки. Там
встречали  их  гостеприимно.  Не  менее  гостеприимно был встречен в финском
штабе  и  Александр  Александрович  Якушев.  В  Хельсинки  его ожидала Мария
Захарченко.


58

     Они  сидели  в  ресторане  на  Эспланаде. Из окна видели памятник поэту
Иоганну  Рунебергу  и  озаренные  зимним солнцем деревья в морозном инее. Со
стороны  можно  было  подумать,  что  это  счастливая  пара,  немолодые,  но
сохранившие  привлекательную  внешность  влюбленные, у которых роман тянется
годами.  Но  если  бы  кто  прислушался к беседе этой пары, то понял бы, что
здесь нет даже и признака любви.
     - Почему  финны  сумели  справиться  с  красными? Почему шведский барон
свернул  голову  финской  гидре  революции,  а наши - Деникин, Врангель - не
смогли? Как вы думаете, Александр Александрович?
     - А вы как думаете?
     - Потому что поздно начали вешать, - сказала она.
     - А как узнать, когда поздно и когда рано?
     - Вешать  надо  было  с самого начала. Теперь уж не пропустим. Я верю в
Александра Павловича.
     - Конечно,  нужна  сильная  рука.  Жалею,  Мария  Владиславовна,  что в
Париже  мы  в первый раз с самого начала не увиделись с генералом. Помешал и
сбил с толку приезд Врангеля. Зато потом мы договорились обо всем.
     - У  Кутепова  рука  сильная.  Вы  бы видели, как он снес голову саблей
полковнику,  служившему  у  красных...  В  Галлиполи  он повесил многих, кто
забыл свой долг.
     - И  все-таки почему один кавалергард, барон Маннергейм, сделал то, что
не удалось сделать другому кавалергарду - Скоропадскому?
     - Мне  рассказывали,  что  барон все умел превосходно делать: пить и не
пьянеть,   командовать   эскадроном,   командовать   страной,  а  главное  -
расстреливать.
     Якушев вдруг усмехнулся:
     - А  вы  жестокая,  Мария Владиславовна. Жестокая, хотя и красивая... Я
почему-то представляю вас в открытом платье, на балу, а не в этом облике...
     - Учительницы  или  офицерской вдовы?.. А вы - шармер, дамский угодник.
Впрочем,  у вас министерская голова, и за это я прощаю вам даже комплименты.
И еще за то, что, когда вы говорите о будущем государе, у вас такое лицо...
     - Какое?
     - Ну... просветленное.
     - Но  ведь  это  будущее  России,  той России, которую мы с вами знали,
потеряли и, я верю, вернем.
     - Ценою   крови.   Большой   крови...  -  сказала  она.  -  Кстати,  вы
когда-нибудь знали этого Рейли? В Петрограде?
     - Нет.  Я  встречал английских офицеров, но это были снобы в щегольских
френчах. (Якушев не счел нужным рассказывать о встрече в Петрограде.)
     - Этот, говорят, не из таких. Этот не дрогнет...
     Он  вдруг  взял  ее руку и довольно громко, закатывая глаза, с чувством
произнес:
     - Мария,  бедная  Мария, краса черкесских дочерей! Не знаешь ты, какого
змия ласкаешь на груди своей...
     Она  с изумлением повернулась к нему. Он указал ей взглядом на соседний
стол. Господин с сигарой явно к ним прислушивался.
     - Не пора ли нам?
     - Пойдем.
     На улице он говорил ей:
     - Вы  думаете,  финны  нам  верят?  Они  не  забыли генерала Бобрикова,
генерал-губернатора,  помнят  и  великого князя Финляндского, его величество
Николая  Александровича...  Всюду  нужна  конспирация, всюду слежка. Учиться
нам надо, Мария Владиславовна.
     - У кого учиться?
     - А  хотя  бы  у того же Рейли... - Он взглянул на часы. - Время идти к
Бунакову. Он нас ждет.
     В час дня они были у Бунакова.
     Разговор  шел  на  общие темы. Якушев, как всегда, сумел придать беседе
деловой характер:
     - Вы советовали нам связаться с англичанами. Как это сделать?
     - Могу    вам    пообещать   приезд   кого-нибудь   из   англичан   для
рекогносцировки.
     - Вы, кажется, называли кого-то? Это Железный?
     - Он. Вы разочарованы?
     - По  слухам,  он  занимается  коммерцией,  и очень удачно. Какой смысл
Железному приниматься за старое?
     Бунаков пожал плечами:
     - Вы  думаете,  что  он  может бросить то, чему отдал лучшие годы своей
жизни?  Тогда  вы  не  знаете  этого  человека. Могу вам сказать, что Советы
никогда не имели более опасного врага.
     - Дай-то бог! - сказала Мария Захарченко.
     - Для  него  это вопрос чести, особенно после провала Савинкова. Он так
в него верил.
     Речь шла о Сиднее Джорже Рейли.
     Бунаков показал письмо Рейли. Оно было подписано псевдонимом Железный.
     - Упомянутый  собирается  в  дорогу...  обладает  выдающимися личными и
финансовыми связями как в Англии, так и в Америке.
     Этот разговор происходил в феврале 1925 года.

                       Из письма Сиднея Джоржа Рейли
                            о положении в России

     "...Власть   медленно,   но   неминуемо  отмирает.  Героический  период
закончен  весной  1921  года, наступивший затем период консолидации власти и
стремление  к  строительству  (нэп)  не  могли  дать желательных результатов
ввиду страшного напора голода и экономического развала.
     Красная  Армия  для  меня до сих пор неразрешимая загадка. Существенный
вопрос:  что  идет  скорее  -  инфильтрация  в армию здорового крестьянского
элемента  или  коммунизация  рекрутов? Вероятно, в первых стадиях переворота
больше  всего надо считаться со специальными частями ГПУ и ЧОН. О них я мало
знаю  достоверного,  но допускаю, что и они хотя бы ввиду своей численности,
не  могут  в  удачный  момент  избегнуть  действия общего закона солдатского
бунта, то есть должны поддаться массовому настроению окружающей среды".

     Рейли предлагал такие способы действий: пропаганду, террор, диверсии.
     Оставался  неразрешенным  вопрос:  какой  ценой  может быть приобретена
моральная и материальная помощь Европы и Америки?
     "За  себя  скажу  следующее,  -  писал  Рейли, - это дело для меня ест