рм"...  И  мне  это  больно! И нет выхода, потому что я чувствую, что
даже вы мне не поверите!
     - Ты  так думаешь? - помолчав, сказал Корк. - Правда, люди меняются, но
я  все-таки  тебя  знаю...  знал,  по крайней мере... Ну и что же ты думаешь
делать? Продолжать лгать? Себе и другим?
     - Не знаю...
     - Вот  это  скверно,  что  не знаешь. Во всяком случае, так больше жить
нельзя.  Надо  искать  выход.  Когда  мы  отступали,  ты  оказался в трудном
положении.  Другие ушли в подполье, связь с товарищами оборвалась, у тебя не
хватило  сил  и  воли,  и,  кроме  того, ты не мог бороться в одиночку... Но
теперь,  когда  ты понял, что тебе не место в миссии, - уйди. Что ты делаешь
в миссии?
     Бирк рассказал.
     - Пока  ты  не делал ничего дурного и ничем не вредил советской власти,
но,  Роман,  где  гарантия,  что  эти  господа не используют тебя как орудие
против нас? Они ведь не только ведут с нами дипломатические переговоры.
     Они занимаются и другими делами.
     Бирк молчал. Что он мог сказать?
     - Тебе  никогда не приходила в голову мысль - уйти, начать новую жизнь,
вернуться в среду старых товарищей?
     - Август  Иванович!  Можете  мне  верить,  когда  меня назначили атташе
миссии  в  Москве,  я  подумал:  вот  выход, останусь в Москве, расскажу всю
правду,  как  бывший  красный  командир  оказался  на  службе  у буржуазного
правительства.  И  каждый раз, когда думал об этом, меня страшила мысль: кто
мне  поверит? Кто поверит в искренность моих слов? Мои боевые друзья погибли
или  брошены  в  эстонские  тюрьмы.  Здесь,  в  Москве,  тот, кто меня знал,
считает  погибшим  или,  хуже,  -  предателем.  Мог  ли  я подумать, что мой
командарм  так  по-человечески,  по-товарищески  будет  говорить  со мной...
Счастье, что я вас встретил.
     - Слушай,  Роман,  если  ты  изберешь  прямой  и  честный  путь, я тебе
помогу,  как старому товарищу. Вдумайся в то, что происходит. Мы хотим мира,
потому  здесь,  в  Москве,  и  находятся  посольства буржуазных стран. Но мы
знаем,  что  кое-кто,  прикрываясь  дипломатическим  паспортом, иммунитетом,
занимается  шпионажем  и помогает контрреволюционерам внутри страны. Ты меня
понимаешь?
     - Август Иванович!.. Дорогой мой товарищ...
     - Успокойся.  Вот  телефон...  Не  записывай, а запомни его. Сошлись на
меня и будь откровенен с этим товарищем так же, как со мной.
     Корк взглянул на часы, пожал руку Бирку и ушел.
     Эта встреча имела громадное значение для Романа.
     Спустя несколько дней, входя в кабинет посла, он услышал:
     - Так  будет  со  всеми!  Мы  расплатимся с ними всеми за восемнадцатый
год. Никто не спрячется! Мы очистим эстонскую землю от красных!
     Бирк   понял,  что  посол  говорил  о  казни  Кингисеппа  по  приговору
военно-полевого  суда. Он знал Кингисеппа, знал других погибших товарищей, и
ему   трудно   было   не   выдать   своих  чувств,  когда  видел  ликование,
каннибальскую радость посла и военного атташе Лаурица.
     - Мы  вызвали  вас,  Бирк, в связи с абсолютно секретным поручением. Вы
должны  связаться  с  одним человеком. Как это сделать, укажет майор Лауриц.
От  себя  могу  добавить,  что  это поручение касается связи миссии с нашими
новыми русскими друзьями.
     - И  если  вы  его хорошо выполните, это будет иметь значение для вашей
карьеры,  -  ухмыляясь,  сказал  Лауриц.  -  Идите  и  подождите меня в моем
кабинете.
     "Абсолютно  секретное поручение", "новые русские друзья"... Не те ли, о
которых говорил Стауниц? Посмотрим, что это за поручение".
     Лауриц был немногословен:
     - Вам  будут  звонить  по телефону от имени доктора Липского. Вы должны
ответить:  "Благодарю, нога не болит. Думаю начать сеанс массажа". Дальше вы
договоритесь  о  времени  и  месте  встречи. И доложите мне. Я вас больше не
задерживаю.
     На  четвертый день после этого разговора Бирка позвали к телефону, и он
услышал:
     - Доктор Липский спрашивает, как вы себя чувствуете?
     Он  ответил  так, как ему велел Лауриц. Условился о встрече, она должна
была  произойти  в  тот  же  вечер,  на  последнем  сеансе  в  кинематографе
"Художественный", на Арбате.
     Начиналось  то,  о  чем предупреждал Август Иванович Корк: Бирка делают
орудием шпионажа. Правда, он будет пока только почтальоном.
     - Я должен вручить пакет? И это все? - спросил Роман у Лаурица.
     Тот ответил сухо:
     - С  этого  дня  вы  поступаете всецело в мое распоряжение. Человеку, у
которого  будет  в  руке  зеленый  шарф,  вы  вручите пакет и договоритесь о
следующем  свидании. На этом свидании - место он вам укажет - вы получите от
него  ответное,  разумеется зашифрованное, письмо. Кроме того, при встрече в
кинематографе  вы  скажете,  что  желаете  увидеть  одного  из руководителей
организации.  К  этому  времени  я  подготовлю  ряд вопросов, на которые эти
господа  должны  ответить.  Какого  характера  эти  вопросы,  вы, я надеюсь,
понимаете.
     Бирк  дождался  вечера...  У  него было время поразмыслить над тем, что
должно   произойти.   Значит,   организация,   о  которой  говорил  Стауниц,
существует.  Значит,  она представляет опасность для Советской страны. Решил
немедленно  позвонить  по телефону, который ему дал Август Иванович Корк, но
тут  же  явилась  мысль: надо больше узнать, собрать больше сведений. И Бирк
отправился на свидание в кинематограф.
     Он  мельком  взглянул  на  афишу.  Шел какой-то старый-престарый фильм:
"Дышала  ночь  восторгом  сладострастья".  У  кассы было не много публики, и
тотчас  Бирк  заметил  человека высокого роста, который, как было условлено,
держал в руке зеленый шарф. Бирк прошел мимо, человек нагнулся и сказал:
     - Вы, кажется, уронили...
     Бирк  поблагодарил,  взял  бумажку.  Это  был билет в двенадцатом ряду.
Место  человека  с  зеленым  шарфом  оказалось рядом с Бирком. Справа кресло
оставалось  пустым.  Когда  погасили  свет  и зазвучал рояль аккомпаниатора,
человек рядом сказал Бирку:
     - Я  -  Колесников,  -  и, сняв пальто, положил его на пустующее кресло
карманом наружу.
     Бирк  незаметно  сунул  пакет  в  карман. Фильм уже начали крутить - на
экране дама с белым зонтиком сидела у моря и нюхала цветок.
     - Мы  должны  с  вами  увидеться,  - сказал человек с зеленым шарфом, -
адрес  -  Серебряный переулок... Когда, в какой день? Удобнее всего в среду,
около десяти... вечером, разумеется.
     - Это безопасно? - спросил Бирк.
     - Вполне.
     На экране дама в белом рыдала на плече у студента...


20

     Наступила  среда,  и  Роман  Бирк  получил  от Лаурица вопросы, которые
следовало  вручить  Колесникову  при свидании. Оно должно было состояться на
конспиративной квартире в доме по Серебряному переулку.
     Взглянув  на  вопросы,  Бирк  убедился,  что  эстонский  штаб  требовал
шпионских сведений о Красной Армии.
     Должно  быть,  чувства  Бирка отразились на его лице, потому что Лауриц
спросил:
     - Вас, видимо, не устраивает такая работа?
     - Почему вы так думаете?
     - Я видел, с какой неохотой вы шли на первое свидание.
     - У меня нет опыта.
     Лауриц пристально посмотрел на Бирка и сказал:
     - Мы  это  знаем. Ваши благожелатели в Ревеле хотели вам открыть путь к
повышению  в  должности.  Но  вас,  видимо, эти заботы не вполне устраивают.
Кроме  того,  вы  не  находите,  что  ваша  деятельность  в должности атташе
посольства утомляет вас?..
     - Что вы этим хотите сказать, господин майор?
     - Мы  посоветовались  с  послом  и решили, что не будем вас удерживать,
если предпочтете работу в министерстве в Ревеле работе в миссии в Москве.
     - Нет,  вы  ошибаетесь,  меня  вполне  устраивает  это  поручение,  и я
постараюсь его выполнить как можно лучше.
     Лауриц искоса взглянул на Бирка.
     А  Бирк  подумал,  что  нельзя  больше  откладывать, и решил сегодня же
позвонить  по тому телефону, который ему дал Корк. Пять цифр запечатлелись в
его  памяти,  но в этот день не было предлога уйти из посольства. До встречи
в  Серебряном  переулке  оставался  один  день. А тут еще, вернувшись в свою
комнату,  он  увидел,  что  кто-то  рылся  в  его вещах. Конечно, это штучки
Лаурица.  Бирк за ужином довольно правдоподобно изобразил человека, мучимого
зубной болью, и, не съев ни крошки, отправился к зубному врачу.
     На  всякий  случай  он  прошел  в  тот  переулок, где действительно жил
зубной врач и где в подъезде был телефон-автомат.
     Его соединили, и Роман услышал довольно приятный голос:
     - Слушаю.
     - Я от Августа Ивановича...
     Недолгая пауза.
     - А... Слушаю вас. Вы бы желали встретиться? Не так ли?
     - Да. Это возможно?
     - Одну минуту, подождите...
     Эта минута тянулась для Бирка долго. Затем он услышал тот же голос:
     - Приходите  в тот же час и день, по тому же адресу, как вы уговорились
по телефону с товарищем Колесниковым.
     Это   смутило   Бирка.   Положив  трубку,  он  медленно  возвращался  в
посольство, раздумывая, что бы это могло значить.
     Странно,  что  Роман  Бирк  в  этот  день почти успокоился. Но с особой
силой  волнение  охватило  его  на следующий день, когда он подходил к дому,
где  было назначено свидание с Колесниковым. Рука дрожала, когда поднес ее к
звонку.  Дверь  открылась.  Бирка  ждали.  Впустил его сам Колесников, и это
окончательно смутило.
     Бирк   снял  пальто,  пошел  за  Колесниковым  в  комнату,  похожую  на
столовую.  За  столом  сидел  человек.  Он  поднялся  и протянул ему руку. В
смущении  Роман  плохо  разглядел  его:  запомнились лишь шелковистая темная
бородка и глаза - большие и синие.
     - Роман Густавович? Так?..
     Бирк  узнал  голос  человека, который говорил с ним по телефону. У него
перехватило  горло.  Он  заговорил  сбивчиво,  сильно  волнуясь,  но Артузов
ободряюще,  даже  ласково  смотрел  на  него,  и Бирк постепенно успокоился.
Рассказал  о  том,  как  после победы контрреволюции в Эстонии он скрывался,
затем  нашел своего дядю, легализовался и в конце концов устроился на службу
в министерство иностранных дел буржуазной Эстонии.
     - Никогда  не  отличался твердостью характера, был молод, не имел опыта
подпольщика,  потерял  связи  с  товарищами... И то, что переживаю теперь, -
это  возмездие  мне  за  мою  ошибку. Пока я был просто чиновником, исполнял
незначительную  работу в министерстве, меня не так мучили угрызения совести,
хотя  эта работа не подходила мне, бывшему командиру полка эстонской Красной
Армии...  Но  вот меня послали в Москву. Я стал атташе посольства по печати,
узнал,   какие  усилия  прилагает  советская  власть,  чтобы  залечить  раны
империалистической  и  гражданской  войн.  Было  тяжело, когда внутри страны
меня  рассматривали  как типичного буржуазного дипломата маленькой державы -
прислужника  Антанты...  Короче  говоря, я это терпел, но меня ожидало нечто
худшее.  Лауриц,  по  распоряжению из Ревеля, решил втянуть меня в секретную
работу,  попросту говоря в шпионаж... Остальное вы знаете. Я сделал вывод из
разговора с моим командармом Августом Ивановичем... И позвонил... Вам?
     - Да. Это я ответил вам по телефону. Моя фамилия Артузов.
     - Я слышал о вас.
     Бирк  достал  из кармана какую-то книжку в переплете и положил на стол.
Из  другого  кармана он вынул пакет, адресованный Политическому совету МОЦР.
Положил его рядом с дипломатическим паспортом.
     - Вот  пакет  Лаурица.  Он  требует от контрреволюционной монархической
организации  шпионских  сведений.  Вот  мой дипломатический паспорт. Я отдаю
его  вам  и  понимаю, что меня можно арестовать и судить. Но я говорю это не
как чиновник эстонской дипломатической миссии, а как ваш единомышленник.
     Артузов   взял   пакет,   адресованный  МОЦР.  Дипломатический  паспорт
по-прежнему лежал на столе.
     - Вчера  мне  было  сказано,  что  я  откомандировываюсь  в  Ревель,  в
министерство   иностранных   дел.   Мои  отношения  с  майором  Лаурицем  не
устраивают  посла.  Я  долго  думал:  как поступить? И вот решил - пусть моя
судьба  будет  в  ваших руках. Судите меня, я приму любое наказание. Но одно
знаю,  убежден, что со мной поступят справедливо. Но если мне поверите, есть
и  другой  выход:  я возвращаюсь в Ревель, в министерство, и в меру моих сил
буду   помогать  вам  рушить  козни,  которые  изобретают  лаурицы  -  лакей
Интеллидженс  сервис.  Я  буду  это  делать  по  убеждению.  Это  будет  мое
возмездие за смерть Кингисеппа, Креукса и других товарищей.
     Прошли,  может  быть,  секунды,  но для Бирка они тянулись долго, очень
долго... Артузов и Колесников молчали.
     Дзержинский  предоставлял  широкую  инициативу  своим  сотрудникам.  Он
знал,  что в их работе могут возникать такие положения, когда надо не только
принимать  решения мгновенно, но также мгновенно и действовать. Вместе с тем
он  придавал  огромное  значение  умению  наблюдать  и анализировать чувства
человека, судьбу которого решаешь, отличать искренность от лжи.
     Именно такой случай и возник сейчас в работе Артузова.
     Он  вглядывался  в лицо Бирка, вслушивался в его голос, чуть дрожавший,
и  понял,  что  решать надо немедленно. Как поступить? Оттолкнуть? Ободрить?
Не будет ли это ошибкой? И Артузов решил:
     - Спрячьте  паспорт.  Мы  вам  верим.  Никогда  не  поздно вернуться на
честный, прямой путь и служить революции. Мы принимаем вашу помощь.
     - Да?..  - Бирк был так взволнован, что не находил слов. - Что я должен
сказать им? Они спросят меня, как МОЦР отнеслась к записке с вопросами?
     - Вы  скажете: они очень довольны тем, что наконец будет налажена связь
с  Ревелем  и  эмигрантами  с  помощью эстонской дипломатической почты; МОЦР
просит  как  можно  скорее  организовать тайный пропускной пункт - "окно" на
эстонской  границе  -  и  организует  безопасный  переход  через  границу  с
советской  стороны.  Что  касается  вопросов эстонского штаба - скажете, что
это  потребует  времени.  Ответ  будет  при  следующем  свидании. Если будет
необходимость  еще  раз  увидеться до вашего отъезда в Ревель - вот телефон.
Вам  следует позвонить в десять утра, разумеется не из миссии. Вот пакет для
Гудовича в Ревель. До свидания, товарищ Бирк.
     Роман  Бирк  в  тот  же  день вручил Лаурицу пакет для графа Гудовича и
точно передал на словах то, что сказал ему Артузов об ответах на вопросы.
     - Какое ваше впечатление? Это серьезные люди?
     - О да... Очень.
     - Вы еще встретитесь с ними до отъезда, я надеюсь?
     - Как вам будет угодно, господин майор.
     Между  тем Артузов доложил Дзержинскому все, что произошло при свидании
с  Бирком.  Доложил  и о том, какого мнения об этом человеке Август Иванович
Корк.
     - Я уверен, что помощь Бирка будет ценной для "Треста".
     - Зерно,   брошенное   в   хорошую   почву,   не  пропадает,  -  сказал
Дзержинский.  -  Человек, однажды познавший свободу, будет тосковать по ней,
и, если это честный человек, он вернется к нам навсегда.
     Вышло  так,  как  сказал  Дзержинский.  С той поры и до последнего года
жизни   Роман  Бирк  самоотверженно  помогал  советской  власти  бороться  с
врагами.


21

     Был  первый  час  ночи,  у  Якушева  зазвонил телефон. В таком часу ему
обычно никто не звонил. Он взял трубку и услышал голос Стауница:
     - Я  вас  должен видеть немедленно. Нахожусь от вас в двух шагах, прошу
вас выйти ко мне.
     "Что   могло   случиться?  -  подумал  Якушев.  -  Неужели  кого-нибудь
арестовали? Но это невероятно".
     Он  обычно  ложился  поздно  и  еще не успел раздеться. Через несколько
минут  спустился  вниз,  увидел  Стауница.  Тот сидел в сквере на скамейке и
поднялся навстречу:
     - Игорь  покончил  с  собой. Бросился в пролет лестницы с пятого этажа.
Готов...
     - Когда это произошло?
     - В девятом часу. Вечером... Он говорил мне, что за ним следят.
     - Давайте  разберемся,  - стараясь сохранить спокойствие, сказал Якушев
и  сел  на  скамейку.  -  При  нем  были  какие-нибудь документы, что-нибудь
компрометирующее "Трест"?
     - Абсолютно ничего.
     - Он оставил записку?
     - Нет.  Я  проник в его комнату под видом родственника, застал милицию.
Понял,  что никакой записки не было. Все произошло внезапно. Он жил на пятом
этаже,  снимал  комнату  у  какой-то  старухи.  Уходя,  сказал ей, что скоро
вернется. Вышел на площадку и...
     - Как вы узнали об этом?
     - Он  позвонил  мне,  и  мы условились встретиться в восемь часов у его
дома.  Собирались в кинематограф. Я немного опоздал. Подошел к подъезду, его
нет. Я разозлился и пошел в подъезд. И тут увидел: он лежит, вокруг люди.
     - И вы только сейчас дали мне знать?
     - Хотелось выяснить все обстоятельства.
     - Вот  к  чему ведет легкомыслие. Вы привлекаете в организацию человека
неуравновешенного,  какого-то  анархиста,  психопата  только  потому, что он
сидел с вами в лагере...
     - Тогда  он  был  вполне  уравновешенным.  И потом, когда он решил, что
монархия - единственный выход, рассуждал вполне здраво.
     - И дал браунинг девчонке и подбивал ее на теракт?
     - Я ей запретил категорически.
     - Запретили. Она могла не сказать вам. И что бы было?
     Стауниц молчал. Слышно было, как он тяжело дышит.
     - Вы  -  ученик Савинкова, и такая ошибка! Теперь в каждом случае, если
привлекаете  нового  человека,  будем  обсуждать в штабе МОЦР. Вы понимаете,
что  значит  самоубийство?  Будет расследование. Конечно, мертвые молчат, но
если  осталась какая-нибудь ниточка?.. Ну хорошо! Впрочем, совсем не хорошо.
Постараемся  разузнать,  как  пойдет  дело.  Спокойной ночи. Зою пришлите ко
мне... Она когда узнает, может совсем свихнуться.
     - Спокойной ночи.
     Всегда самоуверенный и циничный, Стауниц был явно смущен.
     На следующий день Якушев узнал от Старова:
     - Настоящее  имя  этого типа не Игорь, а Антон, и фамилия по документу,
впрочем  сомнительному,  Шерстинкий.  Писал  стихи,  все  больше  о  смерти.
Кокаинист.  Баночки из-под кокаина выбрасывал через окно, на крышу соседнего
дома.  Там  у  водосточной  трубы  их не сосчитать. Я так думаю: у него была
мания  преследования,  и  притом  галлюцинации.  Вышел  на  площадку, что-то
увидел и в припадке ужаса бросился... Никаких записок. Одни стихи. Вот...
     Якушев прочитал:

                Нет, я не сумасшедший, нет!
                Я вижу то, чего не видят люди, -
                Зовет меня мохнатое,
                Зовет проклятое...

     Он перелистал тетрадку. Все в этом роде. Вернул Старову.
     - Сегодня  вечером  я  увижу  Зою,  - сказал Якушев. - Представляю себе
ужас этой девочки.
     Зоя  пришла  к  Якушеву.  Она  ничего не знала. Он посадил ее и ласково
сказал:
     - Как живете, Зоя? Я вас не видел с того самого вечера.
     - Живу.  Мне  очень  тяжело... Я теперь понимаю, это было глупо. И этот
браунинг... Его надо отдать Игорю. Это его.
     - Он ему больше не нужен.
     Она подняла на Якушева большие серые глаза:
     - Разве? Он поцеловал его, когда дал мне.
     - Зоя, Игорь умер, покончил с собой. Бросился с пятого этажа.
     Она побледнела, задрожала, схватилась за голову:
     - Нет... Нет!
     - Это произошло вчера в девятом часу. Вы были близки с ним?
     - Что вы? Нет! Совсем не то!
     - Он был кокаинист. Вы это знали?
     - Сначала  не  знала.  Он  заставил  меня  тоже  это пробовать. Но я не
могла.  Он  всегда  боялся  чего-то. Говорил, что за ним ходят, следят... Он
имел   страшное   влияние  на  меня,  теперь  я  понимаю.  Говорил,  что  он
гипнотизер.  Таращил  глаза.  Это  он сказал, чтобы я с револьвером ходила у
дома  Чека  и  стреляла  в  первого, кто выйдет. Он говорил: "Я бы сам, но у
меня дрожат руки". Он был совсем больной, теперь мне понятно...
     - Вы одна живете или с родителями?
     - Я  живу у родственницы. Она почти неграмотная, старенькая, но добрая.
Говорить  мне  с  ней  н