вернулся  туда  легально,  когда  "Трест"  уже  перестал
существовать.
     Но,    кроме   искусственно   созданной   для   видимости   евразийской
"оппозиции",   внутри   самого   "Треста"  назревала  действительно  опасная
оппозиция - Стауниц, Захарченко, Радкевич.


66

     Мы  знаем,  что Стауниц, Мария Захарченко и Радкевич часто действовали,
что  называется, "втемную", не ведая, кто на самом деле руководил "Трестом".
В  первое  время  Захарченко и Радкевич восхищались "солидной" работой МОЦР.
Но  шли  месяцы,  а  видимых  результатов - восстания, терактов, не говоря о
перевороте,  -  не  было  и  не  предвиделось.  Преклонение Захарченко перед
Якушевым    сменилось    глухим    недовольством.    Она   возмущалась   его
медлительностью,  требовала активных действий, искала себе единомышленников,
и ей показалось, что самым подходящим союзником может быть Стауниц.
     Она  почувствовала  в  нем  авантюриста,  циника;  его ловкость, опыт в
конспирации,   даже   коммерческая   жилка   азартного   игрока  расположили
Захарченко  к  Стауницу  (настоящая  его фамилия была Опперпут). Кроме того,
возникла  и личная симпатия. Хотя Опперпут-Стауниц был женат, семейная жизнь
у  него не ладилась. Мария Захарченко ему нравилась, нравилась ее страстная,
темпераментная  натура. Правда, она была немолода, но еще привлекательна. Ее
муж,  Гога  Радкевич,  как уже мы знаем, во всем подчинялся своей жене. Ради
конспирации   одно  время  он  работал  в  автомобильных  мастерских.  Мария
Захарченко  часто  оставалась  наедине  со  Стауницем. Вот тут и началось их
сближение.  Захарченко однажды повела откровенный разговор о том, что Якушев
и  Потапов медлительны, бездеятельны, что они против террористических актов,
между тем Кутепов только для этого и готовит свои кадры.
     На  некоторое  время  Захарченко  прекратила  эти разговоры, когда умер
мнимый  руководитель  "Треста"  генерал  Зайончковский  и  серьезно  заболел
Потапов.  Якушев  имел предлог, чтобы этим объяснить ослабление деятельности
организации.   Но   время   шло,  и  Мария  Захарченко  снова  заговорила  о
недостаточной  активности  "Треста".  Стауниц  сказал об этом Якушеву, через
него эти разговоры стали известны Артузову и его сотрудникам.
     Получалось,  что  в  "Тресте"  существуют,  так  сказать,  три течения:
первая  группа  -  Якушев  и  Потапов.  Их  цели - накопление сил, отрицание
интервенции,  выбор  момента  для  выступления. Вторая группа - евразийцы во
главе  с  Ланговым.  Третья  группа  -  крайняя  -  экстремисты  Захарченко,
Радкевич,   Стауниц  и  засланные  по  соглашению  с  "Трестом"  кутеповские
офицеры.
     Якушев  поручил  Стауницу  конспирировать  с  Марией Захарченко (как бы
втайне  от  самого Якушева и Потапова), то есть вести переписку и переговоры
с   Кутеповым.   Это   было  необходимо,  чтобы  руководство  ОГПУ  знало  о
террористических актах, которые готовил Кутепов.
     Подготовку   терактов  Кутепов  мог  скрыть  от  Якушева,  чтобы  потом
поставить  его перед фактом. Но от "племянников" он ничего не скрывал, зная,
как  ему  предана  эта  пара. Вот почему руководство ОГПУ решило осуществить
поездку  Марии  Захарченко  в  Париж: все, что она могла там узнать о тайных
действиях    Кутепова,    она    бы   не   скрыла   от   своего   конфидента
Стауница-Опперпута.
     Действительно,  ко  времени  приезда  Захарченко  в  Париж  Кутепов был
увлечен планом террористических и диверсионных актов в большом масштабе.
     На  горизонте  Кутепова  появляется  трагикомическая  фигура Александра
Ивановича  Гучкова,  лидера  "октябристов"  в  Государственной думе, бывшего
военного   министра  Временного  правительства,  активного  врага  советской
власти.  Еще  в  1905  году  члены  "Союза  17  октября" решительно стали на
сторону  царской  власти в борьбе со "смутой", как они называли революцию. В
дни  Февральской  революции,  в  1917  году,  Гучков,  так же как и Шульгин,
присутствовал  при  отречении  от престола Николая Второго и теперь старался
искупить  этот,  с точки зрения крайних монархистов, тяжелый грех участием в
кутеповских заговорах и террористических актах.
     Захарченко шифром сообщала об этом в Москву:
     "Для  письменного  сношения  с  ним (с Гучковым) тот же "белый способ",
только без кипячения, проявитель наш, вместо воды - спирт".
     В  шифровке  речь  шла  о ядовитом газе, который предполагали применить
террористы:
     "При  взрыве  снаряда почва, на которой он произойдет (земля, известка,
краска),  на  газ не действует... Бомбы - ручные - на удар. Газ действует на
легкие.  Стоимость бомб - 50 долларов штука. Есть маски для исполнителен. По
сведениям Кутепова - это газы цианистого калия".
     Можно   подумать,   что  это  своего  рода  прейскурант  -  в  шифровке
указывалось даже, во что обойдется подготовка диверсионных средств.
     С  благословения  Кутепова  Гучков  сообщил,  что  он  готов  все  свое
состояние  отдать этому делу. Газ у него имеется в готовом виде. Секрет газа
-  собственность германских правых тайных организаций. Поскольку Гучков имел
репутацию   человека,   склонного   к  авантюрам,  решено  было  привлечь  к
испытаниям   газа   специалиста,   некоего   генерала  Костюкевича.  Но  тот
благоразумно  отказался.  Тогда  Кутепов  решил вызвать "молодого даровитого
химика"  -  галлиполийца Прокофьева. Предполагалось использовать и известные
уже тогда газы - иприт и синильную кислоту.
     Кутепов писал из Парижа:
     "Если  мы не будем бороться, то мы станем дряблыми, и в будущем для нас
оправдания   не   будет   -  вот  лейтмотив  галлиполийской  молодежи.  Надо
перебросить   наших   людей   в   лимитрофы,  они  будут  совершать  налеты,
организовывать   теракты,  захватывать  на  короткие  сроки  близлежащие  от
границы пункты.
     Был   даже  назначен  день  захвата  Петрозаводска,  но  потом  Кутепов
посчитал  эти  действия  преждевременными.  Он  писал:  "Я  считаю,  что вам
следует    пригласить   вождей   нашей   молодежи   в   Москву,   обласкать,
продемонстрировать силу и организованность "Треста".
     То  есть он предлагал принять на советской территории самых отъявленных
террористов.  Ожидая, что "Трест" откажется от этого предложения, сославшись
на   отсутствие   средств,  Кутепов  надеялся  на  американского  миллионера
Мак-Кормика.  Вообще  предполагалось  попросить  у  него  15-20 миллионов на
организацию переворота, пообещав ему в будущем торговые льготы.
     Кутепов  предлагал  "Тресту" осуществить покушение "большого масштаба".
По  его  мнению, только такое действие могло иметь резонанс в Европе. Он сам
хотел  возглавить  террористическую  группу. Этот акт, по его мнению, мог бы
заставить раскошелиться Мак-Кормика.
     В  то  же  время  шла  оживленная  переписка  Гучкова  с  "Трестом"  по
"техническим" вопросам - о доставке снарядов и газов.
     Об   этих   планах   Кутепова   и  Гучкова,  разумеется,  хорошо  знало
руководство  ОГПУ. Сомнительно, чтобы планы Кутепова могли осуществиться, но
следовало  принять  меры  и  выяснить,  насколько  серьезна  их  подготовка.
Поэтому  деятелям  "Треста"  был  предложен  в  качестве  эксперта  по газам
слушатель  академии  Красной  Армии  Андрей Власов. Так привлекли к операции
"Трест"   еще   одного  "военного  монархиста",  на  самом  деле  преданного
Советской родине патриота.
     Его направили в Париж вместе с Захарченко.
     Перед отъездом у Власова было несколько бесед с Артузовым.
     Артузов  охарактеризовал Марию Захарченко и предупредил, что с нею надо
быть очень осторожным.
     - Эта    фанатичка,    яростная   монархистка,   довольно   опытная   в
конспиративных  делах.  Вы  будете  все время у нее на глазах, она будет вас
ловить  на  слове,  выспрашивать  обо  всем, кто и откуда вы, прежде чем вас
представить  Кутепову.  От  вашего  поведения  зависит  многое.  Вам следует
держаться  с  Кутеповым  почтительно,  даже  робко.  У  них должно создаться
впечатление,   что   вы   слепо   подчиняетесь   руководителям   "Треста"  и
по-солдатски  выполняете  их  задания.  Мы  тут сочинили вам биографию, хотя
сочинять  было  не  нужно,  все по анкете. Привлек вас к работе "Треста" ваш
непосредственный  начальник,  вы,  мол,  разочаровались, на вас повлиял нэп,
антинэповские настроения вас привели в лагерь контрреволюции...
     В  таком  духе  шли  беседы  с  Власовым.  Командировка была утверждена
Менжинским,  и  26 октября 1926 года Власов отправился вместе с Захарченко в
Париж, через минское "окно".
     Первая  встреча произошла на квартире Гучкова с инженером-галлиполийцем
Прокофьевым.  В  присутствии  Марии Захарченко решаются технические вопросы.
Прокофьев  предлагает  свой  метод  химического  анализа  газов.  Власов  не
согласен.  Свою  программу  испытаний  он излагает письменно. Предполагалось
опробовать  газ на контрольных животных. Присутствовать на испытаниях должен
был немец, химик, предложивший газ.
     Наконец  встреча с Кутеповым. Спрашивает о здоровье Николая Михаиловича
Потапова.
     - Немного  лучше.  Перед отъездом генерал принял меня и просил передать
вашему превосходительству лучшие пожелания.
     - Благодарствую.    От   всей   души   желаю   его   превосходительству
поправиться. Он нужен России. Вы часто имеете возможность его видеть?
     - Не часто. Я ведь рядовой член организации.
     Кутепов смеется:
     - У вас, я вижу, дисциплина. Это хорошо.
     Кутепов спрашивает об академии, в которой учится Власов.
     - Прокофьев  говорит,  что  ваши  познания  в химии не оставляют желать
лучшего. А немец? Как, по-вашему, немец?
     Власов доложил, что немца, предложившего газ, он не видел.
     Кутепов бросает взгляд на "племянницу". Она краснеет.
     - Я настаивала, но Гучков...
     - Гучков  болтлив, неосторожен и вообще ненадежен. - Кутепов обращается
к Власову: - Вы виделись с Прокофьевым три раза?
     - Три раза. Никаких результатов. Ни немца, ни испытаний, ни газов.
     - Мне  кажется,  -  с  раздражением  говорит  Кутепов,  -  что этот газ
имеется только в голове Гучкова.
     - Я  думаю, - говорит Власов, - что газа совсем нет, а если есть, то он
был  известен  еще  в  прошлую  войну и никаких новых отравляющих свойств не
имеет.
     - А  вы не думаете, что Гучков просто струсил? Кстати, в каком вы чине?
По-большевистски, разумеется.
     - Если по-старому... капитан.
     - Так  вот, капитан, у нас вы будете полковником. Нет красной или белой
армии,  есть  русская  армия.  И  эта  армия исполнит свой долг. Я бы желал,
чтобы вы познакомились с нашей молодежью.
     - Буду счастлив.
     Кутепов бросает взгляд в сторону Захарченко.
     - А там... может быть, представим... Его высочеству будет интересно.
     На  этом  кончается разговор. Мария Захарченко и Власов выходят из дома
на улице Колизе, из штаб-квартиры РОВС.
     Парижская  осень.  Еще  тепло.  Опадает листва с деревьев на Елисейских
полях.  Власов  глядит  вправо,  где  Триумфальная  арка на площади Звезды и
тысячи пролетающих мимо машин.
     - Красивый город.
     Захарченко не слушает. Она думает вслух о другом.
     - Гучков!  Какая  скотина!  Неужели  газ  - это блеф!.. Но вы произвели
отличное  впечатление.  Только напрасно смущались. Генерал с первого взгляда
узнает людей. Вас ждет сюрприз.
     Сюрпризом была аудиенция у великого князя.
     Кутепов  представил  Николаю  Николаевичу Власова как командира Красной
Армии, тайного члена контрреволюционной монархической организации.


67

     Командировка  Власова  в  Париж  всесторонне обсуждалась у Артузова. На
кандидатуре  Власова остановились не только потому, что он хорошо знал химию
и химическое оружие. Власов знал язык и не в первый раз был во Франции.
     В  годы  первой  мировой  войны,  22  апреля  1915  года, немцы впервые
применили  удушливые  газы  на  фронте  и  заставили  союзников отступить на
важном  участке.  Применение  ядовитых  газов встревожило союзников. Русский
военный  агент  сообщил  в  Ставку  Верховного  главнокомандующего  о  новом
бесчеловечном   методе  войны  и  спешно  просил  выслать  одного  или  двух
офицеров,  знакомых с химией и действием ядовитых газов. Пока шла переписка,
немцы  применили  химическое  оружие  на  русском  фронте,  и  тысячи солдат
погибли от ядовитых газов.
     Прапорщик   Андрей   Власов,   в   прошлом   студент   старшего   курса
технологического  института,  в  то  время  был во Франции, где знакомился с
химической  промышленностью,  заводами  Аллэ и Камарг. Власов завязал добрые
отношения  с инженерами-химиками и рабочими. Особенно тесная дружба возникла
у  Власова  с  рабочим  Жаном  Дювалем,  откомандированным  вместе с другими
солдатами  на  завод. Дюваль был социалист. Власов сочувствовал социалистам,
оба  они  видели  войну  во  всем  ее  ужасе,  видели фронт и тыл и осуждали
бессмысленную  бойню,  разумеется  втайне.  Власов бывал в семье Дюваля, ему
нравилась  Иветта,  сестра  его товарища и друга. Но события разворачивались
так, что молодые люди встречались не часто.
     В    России   произошла   Февральская   революция,   солдаты   русского
экспедиционного   корпуса   потребовали   возвращения  на  родину.  И  тогда
произошли  кровавые  события  в  лагере  ла  Куртин,  где  французские пушки
обстреливали  русских  солдат,  бывших  союзников  Франции  в первой мировой
войне.  Только  в  конце  1917  года  Власов получил возможность вернуться в
Россию.
     Он  не  мог  забыть  прощания с Иветтой в Венсенском лесу. Молодые люди
любили  друг друга, и это было грустное прощание. Иветта проводила Андрея на
Лионский  вокзал.  Власов  уезжал  из  Марселя на пароходе, который следовал
вокруг Африки через Индийский океан.
     Война  продолжалась,  военный  Париж  выглядел как бы вымершим. Театры,
цирки,   мюзик-холлы,  кинематографы  были  закрыты.  По  бульварам  бродили
солдаты  в  серо-голубых шинелях. Перрон вокзала был полон господ в штатском
и дам, уезжавших на юг.
     Власов  прижал  к  груди  и  поцеловал  Иветту.  И он и она думали, что
видятся в последний раз.
     И  вот  прошло больше восьми лет и снова Власов в Париже, точно не было
войны   1914-1918  годов.  Сверкают  витрины  магазинов,  господа  сидят  на
террасах  кафе  на  Больших  бульварах, иллюминация на башне Эйфеля, блеск и
сияние  реклам  на  Елисейских полях, и только вдовы и матери помнят о своих
погибших  мужьях  и сыновьях, о милых им людях, которые не вернулись с полей
сражений.
     И  еще  одна перемена, которую не мог не заметить Власов, - это русские
эмигранты,  осевшие  в Пасси и заполнившие чуть ли не весь Монмартр русскими
ресторанами, барами и погребками.
     Власов  помнил,  что  за  ним  следит его спутница, и, вероятно, не она
одна;  помнил,  что  ему надо изображать человека, ослепленного великолепием
Парижа.  Мария  Захарченко  задавала ему каверзные вопросы, ставила ловушки.
Его  испытывали, расспрашивая о Якушеве и Потапове; он отвечал, что его дело
не   рассуждать,   а   повиноваться,   он  рядовой  член  контрреволюционной
организации,   делал  вид,  что  его  восхищает  парижская  жизнь,  женщины,
заигрывавшие   с   ним,  молодым  человеком  привлекательной  внешности.  На
четвертый  день  пребывания  в  Париже  Мария  Захарченко,  после  встречи с
группой  шоферов-галлиполийцев,  привела  Власова  в "Казино де Пари". Почти
голые  девицы  изображали  оргию  времен Нерона, затем парижский канкан. Это
зрелище,   по  мнению  Захарченко,  могло  окончательно  убедить  Власова  в
преимуществах европейской цивилизации.
     А  он  думал  о том, как бы ему сбежать от слежки хоть на два-три часа.
Возвращаясь из "Казино", вздыхая сказал:
     - Просто беда.
     - А что?
     - Такое видеть... Я не каменный...
     - Что? "Младая кровь играет"?
     - Играет, Мария Владиславовна.
     Она погрозила ему пальцем и кокетливо сказала:
     - Спокойной ночи.
     В  седьмом  часу  утра  Власов  оделся и вышел из гостиницы. Он оставил
портье записку для Захарченко: "Младая кровь играет..."
     Улица  была  пустынна,  и Власов, убедившись в том, что за ним никто не
следит,   спустился   в   метро.   Он   сделал  пересадку  и  сел  в  поезд,
направлявшийся  в предместье (конечная остановка) Порт де ля Вилет. Здесь, в
Обервиле,  больше  восьми  лет  назад  жили  Жан Дюваль и его сестра Иветта.
Власов  вышел  из  метро.  Это была рабочая окраина. Магазины, дома, рынок -
все  не  похоже на центр Парижа. На улице, перед входом в магазин, торговали
рабочей  одеждой,  прочными  башмаками,  кепи  из  грубой  шерсти,  скромной
хозяйственной утварью.
     Был  воскресный  день, рабочий люд уже толпился у стойки углового кафе,
попивая  дешевое  белое  винцо и рассуждая о политике. "А я тебе говорю, что
большевики  правы,  они  разделались  с  хозяевами,  и  они правы!" - кричал
парень  в  клеенчатой  блузе. Снова разгорелся спор, парень допил свое вино,
сел на велосипед и укатил.
     Дюваль  жил  где-то поблизости, кажется именно в этом угловом доме, где
внизу  кафе.  Завернув  за  угол,  Власов увидел вход, распахнутую дверь и в
конце  коридора деревянную винтовую лестницу, выщербленные ступени, железные
грубые  перила.  Он  не  помнил  точно  этаж,  где  жил  Дюваль, - на каждую
площадку  выходили  двери  трех квартир, какая из них квартира Дюваля? Когда
Власов  поднялся  на четвертый этаж, то услышал - внизу кто-то, тяжело дыша,
поднимается  по  лестнице.  Вряд  ли  его  проследили,  но  все  же он решил
остановиться  на  последнем  этаже  и  посмотреть  вниз.  Человек, продолжая
подниматься,  поднял  голову,  равнодушно  посмотрел  на  Власова. Тот решил
сделать  вид,  что спускается, и пошел навстречу. Лестница была очень узкая,
и они столкнулись.
     - Monsieur, - сказал Власов.
     Человек  кивнул  и  повернулся.  В  этом  месте в окно падали солнечные
лучи, и лицо Власова оказалось на свету.
     - Pardon, monsieur...
     - Жан? Дюваль!
     Они обнялись и долго стояли в изумлении.
     А  потом  было  то,  чего  следовало  ожидать.  Они  сидели в крошечной
комнатке   -  столовой,  против  Власова  сидела  пополневшая,  похорошевшая
Иветта,  и у нее на коленях трехлетняя дочь... О многом могли говорить люди,
которые  не  виделись  больше  восьми лет! Жан принес из кухни бутыль вина в
плетеной  корзине,  вино  было  из  деревни,  подарок свекра Иветты к Новому
году.  Они  выпили  вино  на радостях по случаю встречи. Больше всех говорил
Жан, он всегда был разговорчивым собеседником.
     - Я  все  тот  же,  -  кричал он, хлопая по плечу Власова, - то есть не
совсем  тот.  После  съезда в Туре я стал членом Коммунистической партии, мы
помогаем  Советам всем, чем можем, и теперь, как в девятнадцатом и двадцатом
годах,  когда  Мильеран,  Клемансо  -  старый  беззубый тигр - послали наших
солдатиков  и матросов на юг России и они вернулись оттуда красными!.. А ты?
-  Он  вдруг  заглянул  в глаза Власову. - Ты, я надеюсь, не из этих господ,
которые удрали из России от революции? Знаешь, время идет...
     Власов рассмеялся.
     - Да,  время  меняется,  и мы вместе с ним. Но я все такой же, как в те
времена, когда мы встретились на заводе Аллэ и Камарг.
     - Ну? Я знал, ты не из таких, чтобы менять убеждения, смотри...
     Жан вскочил, открыл ящик стола и вытащил бумаги, похожие на облигации.
     - Не  думай,  что  я  разбогател  и  хвастаюсь  моими  капиталами.  Это
выпустила  Международная  рабочая  помощь,  по  двадцать пять франков штука,
чтобы оказать денежную помощь советской власти.
     Власов перебирал эти облигации, он был глубоко тронут.
     Иветта молчала и только смотрела на него нежно и грустно.
     Все  было  по-старому  в этой комнатке, где он бывал столько раз восемь
лет  назад.  Те  же  фотографии:  Дюваль  в  форме пехотинца, его родители и
Иветта.  И  только  на  камине  снимок  в рамке - чернов