- не трогай! Одна
из  них  -  моя  сестра,  которую  я  нашел  в  этом  чужом для меня краю, а
другая...  другая  - моя полонянка, которую я намерен был забрать с собой...
Ты меня понимаешь? Оставь их при мне, ага!
     Яненченко  вытаращил  глаза.  Он достаточно хорошо знал турецкий язык и
все понял. Одного не мог уразуметь - откуда тут взялся этот турок?
     Поняли,  о  чем говорил Ненко, и другие. Из-за спины Юрия Хмельницкого,
который  тоже  бегло  говорил  по-турецки, выехал старшина гетманской охраны
Азем-ага,  мрачный  человечище,  с  узкими  хитрыми глазами и тяжелой нижней
челюстью,   сильно   выдававшейся  вперед.  Остановившись  перед  Ненко,  он
пристально осмотрел его, а потом спросил:
     - Ты кто такой?
     - Сафар-бей, бюлюк-паша отдельной янычарской орты* в Сливене.
     ______________
     * Орта (турецк.) - рота, отряд.

     - Как  ты  сюда  попал,  ага? Почему очутился среди этих чужих для тебя
людей?
     - Нас  здесь  трое  - янычарских старшин, - спокойно пояснил Ненко. Они
заранее  обдумали  с  отцом и Якубом, как им держаться, когда настанет время
говорить  о  себе.  И  он  указал  на  Младена  и Якуба, которые поклонились
гетману  и  Азем-аге.  -  Во  время  нападения  на  Сечь  мы попали в плен к
казакам...  Мы  приносим  аллаху  и  вам  искреннюю благодарность за то, что
освободили нас, ага!
     - Ты сказал, что одна из этих девушек - твоя сестра... Это правда?
     - Да, ага.
     - Эта? - Азем-ага показал на Златку.
     - Да,   ага,  -  подтвердил  Ненко  и  обратился  к  сестре.  -  Адике,
приветствуй наших освободителей!
     - Я  приветствую  вас,  эфенди,  - поклонилась Златка гетману. - Я рада
встрече  с  вами,  высокочтимый  ага,  - повернулась она к Азем-аге. - Пусть
бережет вас аллах!
     - Гм,  и  вправду  турчанка,  - буркнул Азем-ага и кивнул на Стеху. - А
та?
     - Это  сестра  казака,  который  взял  нас в плен... Он относился к нам
хорошо  и  даже  помог  разыскать  Адике,  захваченную  запорожцами во время
морского  похода... Его нет здесь, и мы опекаем его родных... Поэтому просим
оставить девушек с нами!
     Азем-ага  наклонился  к  гетману и вполголоса что-то долго пояснял ему.
Юрась  Хмельницкий  утвердительно  кивнул,  посмотрел на девушек, на Ненко и
приказал Яненченко:
     - Оставь  этих девчат, пан Иван, - сказал он. - Ты себе найдешь других,
а  этих  я  заберу с собой в Немиров... Да прикажи отобрать с полсотни семей
на  крепких  санях  и  с сильными, выносливыми лошадьми - я их тоже возьму с
собой.  И  не  забудь про тысячу злотых, которые ты должен прислать мне... А
то...
     Яненченко  втянул голову в плечи и побледнел от гнева и оскорбления. Он
никак  не  ожидал, что гетман заберет девчат да еще напомнит так неуместно о
дани.  Думал,  что разговор, который состоялся сегодня утром между ними один
на  один,  никому  не  будет  известен,  и  вдруг  гетман  разгласил  его  в
присутствии  всей  свиты.  Тот  разговор  тоже имел оскорбительный характер.
Хмельницкий   после   завтрака   без  всяких  объяснений  потребовал,  чтобы
Яненченко  каждый  год  привозил  ему за полковничий пернач тысячу злотых. А
когда  полковник заметил, что вряд ли сможет наскрести с немногочисленного и
обедневшего  населения такую сумму, гетман разгневался и сказал, что сможет,
иначе  отдаст  полк*  кому-нибудь другому, более находчивому, который сумеет
достать  какую-то  жалкую  тысячу.  Это  означало,  что  придется  не только
стягивать  с  народа  последнее,  но  и повытрясти свои карманы. И все же он
согласился,  так  как  ему  ничего не оставалось делать. А теперь вот гетман
вторично  напомнил  об  этом.  Многозначительное  "а то" прозвучало тихо, но
зловеще,  как суровое предостережение. Возможно, оно было сказано так, между
прочим,  а  возможно,  и  с  умыслом,  чтобы  полковник  не начал оспаривать
намерения   гетмана   забрать   с   собою   пятьдесят   семей  и  этих  двух
девчат-красавиц,  которые  так  приглянулись  ему... "Чтоб ему пусто было, -
подумал  Яненченко.  -  С этим бесноватым, полоумным Юрасем каши не сваришь.
Хотя он и родичем доводится, а лучше держаться от него подальше..."
     ______________
     *   Полк   -   в   то   время  на  Украине  не  только  военная,  но  и
территориально-административная единица.

     Он  склонил  в  знак  согласия  голову  и  крепко,  так, что суставы на
пальцах  побелели,  зажал  в  руке  повод. Занятый своими мыслями, сраженный
бестактным  замечанием гетмана, Яненченко не заметил, как радостно сверкнули
глаза мурзы Кучука, услышавшего, что девушки поедут в Немиров.


2

     Миновав  разоренные,  безлюдные  местечки  -  Лысянку,  Жашков и Дашев,
измученные, промерзшие, голодные путники добрались наконец до Немирова.
     Непонятно,  почему  этот  маленький,  хотя  и  живописный  городок Юрий
Хмельницкий  облюбовал  для  своей  резиденции.  Вероятно, потому, что здесь
была  вполне  надежная крепость, или потому, что в городе и его окрестностях
осталось  больше  населения, чем над Росью? А может, потому, что отсюда было
недалеко  и до границ Турции, и до Каменца, который стал центром Каменецкого
пашалыка,  на  правах  отдельной  провинции присоединенного к империи, где в
случае  опасности  мог найти убежище гетман-неудачник? Или так приказали ему
его хозяева - султан и великий визирь?
     Поселился  он на Выкотке, высоком, каменистом полуострове, окруженном с
трех  сторон  широкими прудами. Казалось, это урочище самой природой создано
для   того,   чтобы   здесь  построили  крепость.  Правда,  бывшее  польское
укрепление  во  время казачьих войн было основательно разрушено, но земляные
валы  с  дубовым  частоколом были еще крепкими и надежно защищали гетмана от
внезапного нападения.
     Жил   Юрась   в   солидном  деревянном  доме,  когда-то  принадлежавшем
польскому  воеводе.  В  соседних  домах  расположилась  его личная охрана. А
неподалеку,  в  Шполовцах, единственном предместье, сохранившемся от пожаров
и  разрушения,  разместилось  гетманское  войско  -  восемьсот татар, двести
валахов*,  двадцать  восемь  сербов и восемьдесят казаков. Войско небольшое,
можно  сказать  -  мизерное, но и его нечем было кормить. Поэтому случалось,
что   изголодавшиеся   ордынцы   отправлялись  в  села,  где  еще  удавалось
чем-нибудь  поживиться,  отбирали у крестьян последнее - коровенку, овцу или
мешок зерна.
     ______________
     * Валах (ист.) - молдаванин.

     Когда  Юрась  во  главе  обоза подъехал к Выкотке, на плотине показался
татарский  отряд.  Перед собой лучники гнали небольшую отару овец. Позади на
санях  везли  мешки  с  мукой и зерном, на арканах тянули несколько насмерть
перепуганных мужчин.
     Юрась придержал коня, подождал, пока отряд поднимется на гору.
     - Что  это?  -  спросил  скуластого,  изрытого  оспой салтана, который,
льстиво и в то же время нахально улыбаясь и кланяясь, подъехал к нему.
     - Салям,  ясновельможный  гетман, - поздоровался салтан и, повернувшись
вполоборота  назад, указал на добычу: - Мало-мало брали ясак*. Голодный воин
-  плохой  воин...  Нужен  мясо, нужен клеб... Каша нужен... Голодный конь -
никудышный  конь...  Мало-мало  нужен овес, нужен сено... А где взять?.. Пан
кинязь сам мало-мало понимать должен...
     ______________
     * Ясак (татарск.) - дань, подать натурой.

     - Ладно, - согласился Юрась. - А это что за люди?
     - А-а,  этот...  Богатый  люди...  Мало-мало будем бить - родичи деньга
приносят... Казна пустой - деньга нужен...
     У Юрася блеснули глаза. Он сразу оживился.
     - Посадить их в яму! Я сам с ними поговорю!
     - Якши,  якши,  - закивал островерхой шапкой салтан, оскаливая в хищной
улыбке  ряд  острых  зубов, и что-то резко крикнул своим сейменам. Те быстро
потащили пленников к крепости.
     Отпустив  уставших  воинов,  возвратившихся  из  неудачного  похода  за
Днепр,  на  отдых,  Юрась проехал вдоль обоза переселенцев. Его сопровождали
Азем-ага  и  Свирид  Многогрешный.  Переселенцы  молча  сидели  на санях или
понурившись  стояли  на  утоптанном  конскими  копытами  снегу. Все были так
страшно  утомлены  тяжелой  дорогой,  что  никто уже не ощущал ни тревоги за
будущее,  ни  страха  за  жизнь.  Даже  неугомонный Иваник не раскрывал рта:
дорога,  усталость  и  голод  доконали  и  без  того слабосильного человека.
Накинув  на  голову  капюшон  старой  киреи*, он, как нахохлившийся воробей,
сидел  на  санях  позади  Зинки,  державшей  вожжи  в  руках,  и  безучастно
поглядывал на чужой, незнакомый город.
     ______________
     * Кирея (укр.) - мужская верхняя одежда типа плаща.

     - Всех  разместить на Шполовцах! - распорядился гетман. - Пускай каждый
выбирает себе жилище по душе - свободных у нас предостаточно!
     - Слушаюсь, - поклонился Многогрешный.
     - У кого есть золото, серебро или драгоценные вещи - отобрать!
     - Будет сделано!
     - А  тех,  -  повернулся  Юрась к Азем-аге и показал на Ненко, Младена,
Якуба   и  семью  Арсена,  -  поместить  отдельно!  На  Выкотке...  И  тайно
стеречь!.. Завтра я поговорю с ними... Ты понял меня, ага?
     - Понял.
     - Девчата те, кажется, хорошенькие?
     - У тебя есть вкус, гетман, - сдержанно усмехнулся Азем-ага.
     - Не  хуже,  чем  у полковника... Ха-ха-ха!.. Ишь, хотел затащить таких
пташек  в  свое гнездо! Ну и наглец!.. А они вдруг выпорхнули... Ха-ха-ха!..
Вот, должно быть, злится пан Иван!..
     - Еще  бы,  -  снова  ощерился  немногословный,  всегда  мрачный турок,
которому  было  поручено  не только охранять гетмана, но и следить за каждым
его шагом, за каждым словом и обо всем доносить в Каменец и Стамбул.
     - Ты,  Свирид,  распорядись  получше натопить покои, что-то я замерз. -
Юрась  обернулся  к  Многогрешному:  -  Да  пускай  Мелашка  сготовит ужин -
заморим червячка... И на отдых! Делами займемся завтра...


3

     Опустевших  дворов  в  Немирове, как и по всей Украине в то время, было
много.  Поэтому  Многогрешный  быстро  распихал  переселенцев  по  пустующим
хатам,  а  Азем-ага,  выполняя  волю  гетмана,  семью  Звенигоры  поселил на
Выкотке,  в  большом  деревянном  доме  с  крышей из гонта, как раз напротив
янычарского  гарнизона.  По  его приказу татары привезли фуру дров, воз сена
для лошадей и освежеванную тушу барана.
     На другой день утром он зашел в дом к Звенигорам.
     - Салям, правоверные!
     - Салям, ага.
     Его  пригласили в чистую комнату, где уже было натоплено. Дед Оноприй и
женщины  вышли.  Четверо  мужчин  сели  -  не по турецкому, а по украинскому
обычаю  - на лавки возле стола и некоторое время молчали. Младен и Якуб, как
было  условлено  раньше, поручили переговоры Ненко. А Ненко ждал, пока гость
и старший по чину начнет разговор первым.
     Однако  Азем-ага  не  торопился. Внимательно рассмотрев лица своих, как
он  думал, единоверцев, разгладил пятерней черную бороду, скрывавшую тяжелую
нижнюю челюсть, и только после этого многозначительно сказал:
     - Волею   аллаха  эти  бесконечные  заснеженные  просторы  Сарматии  от
Днестра  до  Днепра  и  от  Тясмина  до  Карпатских  гор  отныне принадлежат
высочайшей  блистательной  Порте.  Князь и гетман Юрий Хмельницкий выполняет
здесь  волю  падишаха,  а  я  с  ортой  янычар и сейменов приставлен великим
визирем  охранять  его  особу от преступников, которые захотели бы посягнуть
на  его  жизнь, а также, - ага иронически улыбнулся, - уберечь от возможного
в  его  положении  намерения  изменить  падишаху  и переметнуться на сторону
урусов, как это сделал когда-то гетман Дорошенко.
     - Мы  это  хорошо  понимаем,  ага,  -  почтительно  ответил Ненко. - Но
сегодня  нас  беспокоит  судьба  не  этого  человека, а наша собственная. Мы
счастливы,  что  аллах  помог  нам  вырваться  из  рук  неверных. Однако нам
хотелось бы знать, когда мы сможем вернуться на родину.
     - Я  и  пришел  сейчас  к вам, чтобы уяснить это дело, - склонил голову
Азем-ага  и  проницательно посмотрел своими узкими цепкими глазами на Ненко.
-  Из  наших  разговоров  в  дороге мне известно, что ты, ага, и твои друзья
служили  в  янычарском  корпусе  и  два  года воевали под Чигирином, где и я
воевал.  Стало быть, я вижу перед собой бывалых воинов, готовых отдать жизнь
за  ислам  и  величие падишаха! Так почему бы вам всем не послужить под моим
началом  в  охранном  отряде  гетмана?  У меня большая нужда в людях. Думаю,
каменецкий  паша  Галиль,  которому  я  подчиняюсь, не станет возражать... К
тому  же  в  этом  году  великий  визирь Мустафа пойдет в новый поход против
неверных.  В  этот раз, возможно, на Киев... Значит, через несколько месяцев
мы  все  вместе  в  войске  падишаха будем воевать с неверными. Поэтому я не
вижу  для  вас  нужды ехать сейчас на родину, чтобы через какой-нибудь месяц
или два снова возвращаться сюда.
     Ненко  собрался  было  что-то  ответить,  но  тут  в  разговор вмешался
Младен, взглядом давая понять сыну, чтобы молчал.
     - Высокочтимый  Азем-ага, действительно, у нас были другие намерения, -
начал  седовласый  воевода. - Мы хотели ехать домой... Но то, что ты сказал,
заставляет  нас,  в  частности  меня, по-новому взглянуть на обстоятельства,
складывающиеся   помимо  нашей  воли.  Если  уже  весною  доблестное  войско
падишаха  вновь  тронется сюда, то нам и вправду незачем предпринимать такую
утомительную  поездку...  Поэтому я останусь служить в твоем отряде, если ты
предложишь  достойное  моим заслугам и званию место. Думаю, что и друзья мои
поступят так же.
     Ненко  и  Якуб  удивленно  переглянулись,  но,  услыхав последние слова
Младена, расценили их как приказ и поспешили высказать свое согласие.
     - Я  рад  иметь начальником такого доблестного воина, как ты, Азем-ага,
- поклонился Ненко, который теперь вновь должен был стать Сафар-беем.
     - Если  в  твоем  отряде  нужен  лекарь, то я тоже могу предложить свои
услуги,  ага,  -  сказал  Якуб,  прикрыв  веки,  чтобы пригасить иронические
искорки в глазах.
     - Я  очень  рад. Итак, будем считать, что с этой минуты вы снова несете
службу  в  войске  падишаха...  Вам выдадут оружие и все, что необходимо для
жизни.  Хотя  должен  вас  немного  разочаровать: с харчами в этом нищенском
варварском   краю   достаточно  туго.  Большинство  жителей  разбежалось,  а
оставшиеся  так  обнищали,  что у них порою действительно нечего взять... Но
для нас с вами хватит!
     Азем-ага  встал.  Начал  прощаться.  Новоявленные подчиненные вскочили,
вытянулись в струнку. А когда Азем-ага ушел, обступили Младена.
     - Не  понимаю,  отец,  твоего  решения,  - сказал Ненко. - Главная наша
задача  сейчас  -  освободить  Златку  и  семью  Арсена. Ты сам так рвался в
Болгарию, к своим гайдукам... И вдруг мы остаемся здесь!
     Младен нахмурился.
     - Вы  слыхали,  что  говорил  Азем-ага?..  Султан  не ограничился двумя
походами  на  Украину. Теперь он бросит, вероятно, еще большее войско, чтобы
окончательно  завоевать  казачий  край. Руснаки не знают об этом, и турецкое
нападение  может  застать их врасплох... Мы обязаны сообщить им. Как хотите,
это  мой  долг!  Таким  образом я помогу - и не в малой мере! - моим друзьям
гайдукам,  моей  любимой  Болгарии. Потому что наша судьба решается здесь, в
степях  Украины...  Кроме  того,  подумайте  сами, для освобождения Златки и
родных  Арсена  тоже нужно время. За день или за два мы ничего не сделаем. К
тому  же - куда мы их повезем сейчас? В Болгарию? Это исключено, так как они
захотят  вернуться  к  себе,  встретиться  с  Арсеном. А везти за Днепр - не
довезем:  у  нас нет припасов для такой дальней дороги, а главное, нас очень
быстро  настигнет погоня. Нет, надо ждать весны! Уже недолго... Мы будем при
Азем-аге,  пока  нам  это  выгодно.  А  что  касается  тебя, дорогой сын, то
возникла  у  меня неожиданная мысль: не остаться ли тебе вообще в янычарском
войске?
     - Ну, я тебя совсем не понимаю, - удивился Ненко.
     - Ты  смог бы оказать Болгарии и ее друзьям неоценимую услугу: мы знали
бы   тогда   самые   тайные  замыслы  Стамбула,  указы  султана,  приказы  и
распоряжения военных властей...
     - Вот как?! Стоит подумать!
     - Пусть  извинит  меня  Якуб,  что  я  так откровенно говорю, - воевода
положил  руку  на  плечо  своему  старому другу. - Может, твоему уху и тяжко
слушать  такие  слова,  потому  как речь идет о том, чтобы расшатать, а если
удастся,  то  и  свалить  страшного  великана,  который называется Османской
империей. Ведь это твоя родина, Якуб!
     - Младен,   -  тихо  ответил  тот,  -  на  свете,  кроме  жестокости  и
произвола,  существует  еще  и  справедливость.  К  сожалению,  я ни разу не
встречался  с  нею  ни  в  янычарских  сейбанах*,  ни в замках бейлер-беев и
санджак-беев,  ни  во  дворце падишаха. Везде господствует несправедливость.
Так  пристало  ли мне, человеку, обогащенному горьким житейским опытом и всю
жизнь стремящемуся наказать эту несправедливость, защищать ее теперь?
     ______________
     * Сейбаны (турецк.) - казармы янычар, а также - отряды.

     - Спасибо,  Якуб! Ты мудрый человек! - Младен обнял старого товарища. -
И  конечно,  ты  знаешь, ибо я не раз говорил тебе об этом, что мы выступаем
не  против  турок,  не  против  Турции,  чтобы уничтожить ее и поработить ее
народ.  Мы выступаем против своего рабского положения, в которое ввергла нас
Порта,  против посягательств султана и его ненавистных пашей на нашу землю и
плоды  нашего труда, против гнета и насилия, против стремления султана убить
нашу  веру, наш язык, наш извечный уклад жизни, растоптать наше человеческое
достоинство!
     - Аминь!  -  улыбнулся  Якуб  и крепко пожал Младену руку. - Теперь мне
понятно, почему мы должны служить в орте Азем-аги...


4

     Всю  следующую неделю гетман болел. У него ломило руки, ноги, поясницу.
Голова  трещала  от нестерпимой боли. Непрерывно трясла лихорадка. Вечерами,
когда  бывало  особенно  тяжко,  он  бредил:  то молился богу, то выкрикивал
страшные  проклятия,  то разговаривал с людьми, которых давно уже не было на
свете,  - матерью, отцом, братом Тимошем... От него ни на минуту не отходил,
как  верный  пес,  Свирид  Многогрешный,  следил  за  каждым  шагом и каждым
движением Якуба, приставленного Азем-агой к больному.
     Болезнь  прошла внезапно, как и началась. Но слабость осталась, а с нею
-   разбитость,  скверное  настроение.  Гетман  заскучал  и  крикнул,  чтобы
кто-нибудь вошел.
     За дверью послышались шум, топот ног.
     - Кто там?
     Дверь    приоткрылась    и    показалась   пепельная   голова   Свирида
Многогрешного.
     - Это  я,  ясновельможный  пан  гетман.  - Круглая физиономия хорунжего
расплылась в угодливой улыбке.
     - Заходи.
     Многогрешный  вошел  в  комнату,  пригладил рукой жиденький чуб и низко
поклонился.
     - Слава  богу,  вы  живы  и  здоровы, пан гетман... А я подумал, с вами
что-то случилось - так вы крикнули...
     - Я уже чувствую себя хорошо... С чем пришел?
     - У меня очень важные вести...
     - Ну,  рассказывай!  -  Гетман подложил себе под голову вторую подушку,
чтобы удобнее было сидеть, и указал на стульчик: - Садись!
     - Ясновельможный   пан  гетман.  -  Многогрешный  осторожно  присел  на
вычурный  стульчик  с  кривыми  позолоченными  ножками  и  понизил  голос до
шепота:  -  Пока  вы  болели, я порасспросил своих доверенных людей, которые
оставались в Немирове нашими глазами и ушами...
     - Ну и что?
     - Страшно даже подумать...
     - Говори!
     - Ясновельможный  пан  гетман,  - торопливо затараторил Многогрешный, -
всем  хорошо  известно,  сколько  трудов  вы  положили на то, чтоб возродить
отцовскую славу... Да не все ваши помощники искренне помогают...
     - Кто? - Юрась впился взглядом в желтовато-серые глаза хорунжего.
     - Наказной  атаман  Астаматий во время похода вашей ясновельможности на
Левобережье  принимал  тайного