показывают затылок!.. Идите, занимайте места! И без моего
приказа в атаку не кидаться!
     ______________
     * Фальконет (ист., воен.) - старинная мелкокалиберная пушка.

     Весь  казачий  лагерь  сразу  зашевелился.  Запорожцы  располагались  в
шанцах  по  куреням. К ставке Серко уже мчались гонцы и джуры с донесениями.
Женщин  и  детей,  а также пленных и военную добычу отвели к берегу и начали
переправлять через Сиваш.
     На  некоторое время над серой солончаковой степью, дышавшей горьковатым
полынным  зноем,  воцарилась  тревожная  тишина.  Ее  нарушало только ржание
казацких коней да плач белокрылых чаек.
     Серко  стоял на кургане и следил за врагом, который быстро приближался.
Уже  и  он  своими старческими глазами хорошо видел разномастные бунчуки над
отдельными чамбулами.
     Старый  вожак  давно  потерял  счет  боям  и  победам.  Летописцы  Сечи
свидетельствуют,  что только больших боев он провел свыше полусотни и все их
выиграл, а количество мелких стычек с врагами перевалило за полтораста.
     Бой  был его стихией. Он привык к нему, как сапожник привыкает к запаху
вара  или  пахарь  - к скрипу ярма и шороху рала в колючей стерне... Бой был
его  ремеслом.  И  знал  он свое ремесло досконально. Именно этим и объяснял
кое-кто  удивительную  везучесть  Серко:  за  последние  двадцать  лет он не
испытал ни разу горечи поражения.
     Однако,  когда  ему  говорили  об  этом,  он  насмешливо  щурил глаза и
скептически покачивал бритой головой.
     Серко   лучше   кого-либо  другого  знал,  что  одного  только  ремесла
полководца  мало,  необходима  еще выучка, мастерство всего войска и горячая
вера  каждого  воина в своего атамана, глубокое убеждение в правоте дела, за
которое они вместе бьются. Без них нет и победы.
     Именно   так,   самозабвенно  верили  казаки,  восставшие  крестьяне  и
горожане  в  Богдана  Хмельницкого.  Подобной  веры и он, Серко, добивался у
своих подчиненных. И кажется, достиг желаемого...
     Крымчаки  остановились  в  полуверсте  от  казачьих  шанцев.  Над  ними
колыхались  бунчуки  и развевались знамена. Одиночные всадники вырывались из
орды  и мчались к казачьему лагерю. С безопасного расстояния они выкрикивали
обидные ругательства и поворачивали назад.
     В  звенящем  от  зноя  небе кружатся вороны - извечные спутники войск и
кровавых сражений.
     Запорожцы  залегли,  по  своему  обыкновению,  тремя  рядами:  передний
должен  был  вести  огонь,  два  задних  -  заряжать  мушкеты. В центре и на
флангах  Серко  установил  пушки,  гаковницы  и фальконеты. Пушкари зарядили
пушки,  приготовились  выстрелить,  как  только ордынцы приблизятся на полет
ядра.
     Хан  медлил с атакой. Опытный воин, он понимал, что собранное наспех из
разных  мест  войско  может  не  выдержать первой стычки и повернуть вспять.
Прямо   на   глазах  запорожцев  принялся  перегруппировывать  свои  отряды,
выставляя вперед вооруженных огнестрельным оружием сейменов.
     - Черт  гололобый!  -  выругался  Серко,  наблюдая за маневрами хана. -
Кажется,  он  всерьез  принялся за нас. Думает раздавить одним ударом... Эх,
был  бы  тут Палий! Как мне сейчас недостает его пятитысячного отряда... Эй,
Ивась, коня!
     Джура  подвел  серого  тонконогого коня. Придержал стремя. Думал помочь
кошевому,  но Серко отвел его руку, так как чувствовал на себе взгляды всего
войска  и  не  хотел  перед  боем  показать,  что его уже гнут к земле годы.
Поэтому  сел  в  седло  сам. Лишь джура заметил, как напряглось тело старого
атамана  и  с  каким  свистом  вырвался  воздух  из  его груди. Возраст брал
свое...
     Серко поскакал перед шанцами.
     - Братья  атаманы, молодцы, войско запорожское! - привычно обратился он
к  воинам.  -  Настало  время, когда каждый из нас должен забыть обо всем на
свете,  кроме  одного:  как  победить  врага.  Каждый  из нас должен драться
сегодня  за двоих, ибо врагов - не скрываю этого - вдвое больше, чем нас. Но
издавна  известно,  что  смелый  запорожец  стоит  трех  ордынцев. Так разве
дрогнет  у кого сердце, опустятся ли руки, если на него нападут двое, а то и
трое?  Помните: Серко никогда не отступал! И неужели найдется среди вас хоть
один,  кто  сегодня  бегством  опозорит  мою  седину, а на свое имя накличет
вечное   проклятие   и  презрение  всего  товарищества?  Верю:  не  найдется
такого...  Знайте:  с  этого  кургана, - он указал рукой туда, где стоял его
шатер,  - я сегодня увижу нашу славную победу над Мюрад-Гиреем или найду там
свою  смерть.  Иного  быть  не  может. За отчизну, за освобождение из неволи
люда  христианского мы все, братья, станем грудью против врага ненавистного,
извечного! Победа или смерть!
     - Победа или смерть! - откликнулись воины.
     - Умрем, но не отступим!
     - Слава батьке нашему - Серко!
     Серко  поехал  дальше  вдоль  неглубоких  шанцев,  а воодушевленные его
проникновенными   словами  запорожцы  провожали  взглядами  своего  любимого
атамана,  за  ним  они готовы были идти в огонь и в воду, от его слов каждый
ощутил  в  себе  такую  силу, которую, казалось им, ничто на свете не сможет
сломить.
     Объехав  поле,  где  вот-вот  должен  был вспыхнуть кровавый бой, Серко
повернул  назад  и  поднялся  на курган. Кошевая старшина и наказные атаманы
Иван  Рог  и  Иван  Стягайло  -  они  в  случае  смерти кошевого должны были
заменить его в бою - посторонились, освободив место на самой вершине.
     - Глянь,  Иван,  к хану прибывает подмога, - тихо сказал Рог, показывая
рукой   через   головы  ордынцев,  уже  выстроившихся  и  ожидавших  приказа
атаковать.
     Действительно, с юга приближалось в туче пыли войско.
     - А может, это наши возвращаются?
     - Нет,  Ивась  ясно видит татарскую одежду на всадниках... Да и знамена
их... О, я уже и сам вижу!
     - Да,  да,  и  я  вижу,  -  произнес Серко. - Ну что ж, вместо двоих на
каждого из нас теперь будет по три врага. Только и всего!
     На лице кошевого не дрогнул ни один мускул.
     - Ты  так  спокойно  говоришь,  Иван!  -  воскликнул  Стягайло. - Можно
подумать, что наперед знаешь исход боя.
     - Отчего  ж,  знаю!  -  ответил  Серко.  -  Мы сегодня или победим, или
погибнем...  Не  будет иного. Мы не сдадимся - и потому я спокоен. Советую и
вам, атаманы, так настроить себя...


5

     Захватив  улусы  вдоль  Альмы,  Качи  и Бальбека, Палий повернул назад,
чтобы  вовремя  прибыть  в  стан  Серко.  И  хотя торопился, так как времени
оставалось  мало,  пошел  по  новой дороге: хотелось потрепать еще несколько
улусов  и освободить невольников. Путь его лежал из Булганака на Чатырлык, а
уже оттуда - на Джанкой и Сиваш.
     Перед  Джанкоем  от  взятого  в плен чабана-татарчонка Палий узнал, что
час или два назад здесь прошел хан с ордой.
     Худой,  черный  татарчонок  стоял  перед  запорожцем,  испуганно поводя
узкими глазами, и часто стучал зубами.
     - Куда пошел хан?
     - Аллах  свидетель,  мурза,  я  не  знаю, - пролепетал паренек и махнул
рукой. - Туда куда-то... К Сивашу...
     - Сколько было воинов?
     - Не знаю, мурза... Много.
     - Ну, тысяча или десять тысяч?.. Или сорок?
     - Сорок,  сорок,  -  закивал  головой  паренек.  -  Если  б у меня было
столько  овец,  сколько  воинов  у хана, то был бы я богаче самого падишаха,
мурза!
     Палий  задумался.  Между  плотно  сведенными  бровями  четко  врезалась
глубокая морщина. Что делать? Как теперь соединиться с войском Серко?
     И  чем больше думал, тем яснее становилось ему, что он допустил ошибку,
избрав  новый,  более  длинный  путь. Если бы из Бахчисарая он направился на
Ак-Мечеть,  а  оттуда прямо на Джанкой, то выиграл бы полдня и давно уже был
бы  в запорожском лагере. Сейчас же пробраться туда по голой крымской степи,
где  все  видно  как  на  ладони, просто невозможно. Ордынцы сразу заметят -
окружат и уничтожат!
     И  Звенигора,  и  Воинов, и Спыхальский молчали. Каждый размышлял о том
же.  Но  никому  и  в  голову  не  приходило  осуждать опрометчивый поступок
атамана.  Виноваты  были они все. Это угасающая надежда заставила их избрать
другой  путь  для  возвращения,  проходивший по глубинным улусам, в которых,
как   им  рассказали  плененные  татары  и  освобожденные  соотечественники,
томилось  в  неволе  много  христианского  люда.  Может, где-то там Златка и
Стеха,  надеялись  они.  Может,  Гази-бей  упрятал  девушек подальше от глаз
ханских   мубаширов?*   Так   разве  могли  они  вернуться  на  Украину,  не
убедившись, что там их нет?
     ______________
     *  Мубаширы  (татарск.)  -  ханские  сборщики  подати, которые отбирали
десятую долю добычи для ханской казны.

     Этот  обратный  путь  принес  отряду  большую  добычу: в степных улусах
казаки  захватили табуны коней, отары овец. Запорожцы освободили здесь сотни
невольников  и  невольниц,  а в Чатырлыке взяли в плен мурзу Измаила со всей
его семьей.
     Однако  все  это  не радовало Арсена и его друзей: в их сердцах погасла
последняя  надежда,  потому что не нашли они тех, кого искали. Никто не знал
и не слышал о девушках, значит, терялся единственный след...
     Положение  становилось  сложным.  Отрезанный  от  своих отряд Палия мог
стать  легкой  добычей  хана.  Трудно было предположить, что Мюрад-Гирей так
быстро  оправится  после  разгрома,  соберет  войско и пустится преследовать
запорожцев.
     - Может,  пробиваться  через  Перекоп?  -  неуверенно сказал Арсен. - У
перекопского  бея,  думаю,  не  больше  силы,  чем у нас... И если мы ударим
внезапно...
     - Нет,  нет,  -  решительно  возразил  Палий,  -  через  Перекоп  мы не
пробьемся!  А  если и пробьемся, то погубим половину людей... Кроме того, не
забывайте,  что  кошевой ждет нас, ждет на подмогу. Он вынужден либо принять
навязанный  ханом  бой  здесь, в своем лагере, либо отступить за Сиваш. Но и
тогда  Мюрад-Гирей  не  отстанет  от  них,  будет  преследовать  в ногайских
степях.  Чтобы  спасти  свое  войско,  кошевой  должен будет бросить добычу,
пленных,  освобожденных невольников и стремительно бежать... Может случиться
и  худшее:  наши  не  успеют  перейти Сиваш, и хан принудит их начать бой...
Если  у  хана  даже  не  сорок,  а тридцать тысяч воинов, то и это - большое
преимущество над запорожцами... Мы обязаны помочь своим!..
     - Тогда   нужно   придумать  что-то  такое,  -  покрутил  растопыренной
пятерней Спыхальский, - чтобы, прошу панство, оставить хана в дурнях!
     - Правильно,  пан  Мартын, - живо откликнулся Семен Палий. - И кажется,
я придумал, как это сделать!
     - Как?! - в один голос воскликнули друзья.
     - Мы обманем хана. У нас много татарской одежды, знамен и бунчуков...
     - Значит,  мы  переоденем  весь  отряд? Теперь я понимаю! - обрадовался
Роман.
     - В  этом  нет нужды. Достаточно переодеть три-четыре сотни и поставить
их под ордынскими знаменами в голове отряда...
     - А если хан не поверит и пришлет своих гонцов? - спросил Арсен.
     Ясными  серыми  глазами  Палий внимательно смотрел на товарищей, что-то
соображая про себя.
     - Нам  нужно  опередить  хана  и убедить его, что идет к нему на помощь
перекопский бей.
     - Тогда мне придется ехать к хану гонцом, - спокойно предложил Арсен.
     - Что  ты,  брат!  - возразил Роман. - Тебя сразу же схватят. Погибнешь
напрасно!
     - Да,  одному  ехать  не  годится,  -  поддержал Романа Палий. - Как бы
Арсен  ни  переодевался,  крымчака  из него не выйдет... Но если он поедет с
мурзой Измаилом...
     - С  мурзой  Измаилом?  -  Друзья  не  поняли  Палия.  -  Да  разве  он
согласится?..  А  если  и согласится, то лишь для того, чтобы все рассказать
хану.
     - Ну,  это  мы еще посмотрим, - усмехнулся Палий и приказал трем сотням
казаков переодеться в татарскую одежду.
     Переодевание  не  заняло  много времени, и вскоре все тронулись в путь.
Впереди  развевались  татарские  знамена  и  бунчуки.  За  спинами  казаков,
выдававших  себя  за крымчаков, торчали луки, а сбоку - колчаны со стрелами.
Этот передовой отряд загораживал собой остальных казаков, ехавших позади.
     Военную  добычу,  пленных  и освобожденный ясырь оставили под охраной в
неглубоком овраге.
     Когда  на  горизонте завиднелись неясные очертания орды, Палий приказал
остановиться. К нему подвели мурзу Измаила.
     - Мурза,  я  вручаю  сейчас  тебе  жизнь  и  смерть всех твоих родных и
близких.
     Пожилой,  кривоногий,  но  еще  крепкий  мурза,  по-видимому, не совсем
уразумел,  чего  от  него  хочет  урусский  атаман. Он часто-часто заморгал,
потом поклонился низко:
     - Я слушаю тебя, ага.
     - Твоя судьба тоже зависит от тебя.
     - Как мне понимать это, высокочтимый ага?
     - Перед нами стоит с войском хан Мюрад-Гирей. Видишь?
     - Вижу. Пусть бережет его аллах!
     - Ты поедешь к нему.
     - Я? - У мурзы забегали глаза. - Что я там должен делать?
     - Ты  должен  будешь  сказать  хану,  что тебя прислал перекопский бей,
который  идет  ему  на  помощь.  Спросишь, куда ему становиться с войском, и
немедленно возвратишься назад.
     - О!
     - С  тобою  поедет  турецкий  чорбаджия  Баяр. - Палий кивнул в сторону
Звенигоры, который вырядился янычаром и накручивал уже на голову чалму.
     - Вай-вай-вай! - запричитал мурза Измаил.
     - Я  понимаю,  мурза,  у  тебя велик соблазн - остаться у хана. Но весь
твой  род  в  наших  руках...  жены,  дети,  старые  родители. Если с головы
чорбаджии Баяра упадет хоть волосок...
     - О  аллах!  -  Мурза  позеленел,  вяло  улыбнулся. - А если я откажусь
поехать к хану?
     - Тогда мы тут же срубим тебе башку! Но семью это тоже не спасет.
     - О я несчастный!
     - Так ты поедешь, мурза?
     - Как я могу отказаться?
     - Вот  и  хорошо.  Если  все  обойдется  счастливо  для  нас, ты будешь
свободен.
     - А семья?
     - Семья тоже. Обещаю тебе.
     - Вай-вай,  о  великий аллах! О несчастный я! - раскачивался из стороны
в сторону мурза.
     На   него  никто  уже  не  обращал  внимания.  Палий  обнял  Звенигору,
поцеловал.
     - Трогай,  Арсен!..  Прости,  что  посылаю тебя к черту в пекло, но сам
видишь, иного выхода у нас нет!


6

     Орда  ждала  приказа  наступать.  Мюрад-Гирей  все еще колебался. В нем
боролись  два  чувства: желание отомстить и страх. Жажда мести за разоренные
улусы,  за  тысячи пленных, за позор, который он пережил во время бегства из
Бахчисарая.  Это  чувство  было  в  нем  настолько сильно, что хан готов был
немедленно  бросить  свои  чамбулы на проклятого Урус-Шайтана, чтобы разбить
его  наголову. При этом он не думал, что Серко и его воины, как и весь народ
урусов,  имеют  гораздо больше оснований ненавидеть крымчаков и мстить им не
за  один,  а  за  сотни  кровавых набегов на Украину, вытоптанную ордынскими
конями.  Сам  хищник,  он  руководствовался  законом  хищников - нападать на
слабого и убегать от более сильного.
     Но  от  необдуманного,  опрометчивого  нападения  удерживал Мюрад-Гирея
страх.  Он  боялся  опытного  казачьего вожака, боялся огнестрельного оружия
запорожцев  и  особенно  их  артиллерии.  Наконец,  боялся испытывать судьбу
вторично  в течение одной недели: вдруг фортуна отвернется от него и сейчас?
Что тогда?
     Когда  хану  доложили,  что  прибыли  гонцы от перекопского бея, у него
точно гора с плеч свалилась.
     - Слава  аллаху,  как  раз  вовремя!  - воскликнул он, не скрывая перед
мурзой   Измаилом   и   турецким   агой,  которые  поклонились  ему,  своего
удовлетворения. - Сколько всадников бей привел с собой?
     - Пять  тысяч,  великий  хан,  -  ответил  мурза, радуясь уже тому, что
разговор начал Мюрад-Гирей и приходится лишь отвечать на вопросы.
     - Почему же он сам не прибыл ко мне?
     Мурза не знал, что ответить, и только растерянно моргал.
     - Великий  хан,  - вмешался в беседу Арсен, - бей не хочет неосторожным
маневром  нарушить  строй ханского войска, готового к бою... Он ждет приказа
- где ему стать?
     - Это  хорошо.  Бей  -  опытный  воин, - похвалил хан. - Передайте ему,
чтобы  присоединялся  к  моему  чамбулу.  Мы  в  центре нанесем Урус-Шайтану
мощный  удар,  разобьем его лучшие курени, расколем его войско пополам... Но
кажется,   бей   и   сам  уже  поворачивает  сюда,  -  добавил  Мюрад-Гирей,
всматриваясь в отряд Палия.
     - Нет,  великий  хан,  он  перестраивается, - возразил Арсен, опасаясь,
что хан не отпустит их назад.
     - Да,  да,  - согласился Мюрад-Гирей. - Немедленно передайте ему, чтобы
держался   моего  бунчука!  Мы  сейчас  же  начнем!  -  Хан,  поднявшись  на
стременах,   махнул   саблей  и  крикнул:  -  Вперед,  правоверные!  Вперед,
доблестные сыны Магомета! Смерть гяурам!
     Орда  всколыхнулась  и  тяжелой  лавиной двинулась на запорожцев. Мурза
Измаил  расширенными от ужаса глазами смотрел на бесчисленные чамбулы хана и
думал:  "О  аллах,  что  будет  со  мною,  если  ты  принесешь  победу  моим
единоверцам  и  они  узнают  про  мою  измену?  Мюрад-Гирей  прикажет живьем
сварить меня в котле. Вай-вай!"
     Он  порывался  было  что-то  сказать  хану, но язык не повиновался ему.
Мюрад-Гирей  заметил  душевные  переживания мурзы, его необычную бледность и
растерянность.
     - Что с тобою, мурза? Ты болен?
     - У  него  страшное  горе,  великий  хан, - поспешил с ответом Арсен. -
Урусы захватили в плен всю его семью...
     - Мы   освободим  их  сегодня  же!  Не  сомневайся  в  этом,  мурза!  -
самоуверенно произнес хан.
     Мурза пошлепал губами, но Арсен дернул его за рукав.
     - Поехали! Нас ждут! Дорога каждая минута...
     Он  хлестнул коней, и они поскакали от бушующей орды в степь, к стоящим
в  удалении  казакам Палия. На полпути Арсен сорвал с головы чалму, взметнул
ее  вверх  на острие сабли. Это был условный знак, что все в порядке - можно
начинать атаку.
     И  сразу  же  пятитысячный отряд пришел в движение, сорвался с места и,
высоко  подняв  малиновые  прапоры и сверкающие на солнце сабли, помчался на
врага.
     - Мурза!  -  крикнул  Арсен,  придерживая  коня.  - Теперь ты свободен.
Можешь  ехать  к своей семье! Я тебя отпускаю, но знай: жизнь и безопасность
твоих  родных  зависит  от того, не отнимет ли аллах у тебя рассудок. До сих
пор ты вел себя разумно...
     - О  аллах! - простонал мурза и быстро поскакал в сторону, чтобы успеть
выбраться из узкого пространства, которое еще разделяло орду и отряд Палия.


7

     Бой  начался  стремительной  атакой  татарской  конницы.  Многотысячная
лавина  ордынцев  ринулась на неглубокие казачьи шанцы. Над степью поднялась
пыль.  Застонала  земля.  Грохот  конских  копыт  отдавался  даже на пологих
берегах   Сиваша.   Опережая   лавину,  неслось  грозное  "алла",  звеневшее
натянутой струной и сжимавшее сердце.
     С  высоты  кургана  Серко видел все поле боя. Он сразу мысленно отметил
неслаженность  татарской  атаки. Казалось, что приказы к чамбулам доходили с
запозданием,  поэтому  орда  шла тупым клином, вернее, туго натянутым луком.
"Мюрад-Гирей  хочет рассечь наши силы надвое, - подумал кошевой. - Хитро, но
не  очень.  Наши  пушки  заряжены  картечью. Если метко пальнуть по коннице,
то..."
     Он  поднял  шапку  и махнул над головой. В тот же миг прогремел залп из
пушек и мушкетов.
     Будто   неведомая   сила   разом   остановила   передние   ряды  врага.
Споткнувшись,  тяжело  упали  на  землю  татарские  кони.  Через  их  головы
полетели вниз всадники. Крики ужаса и боли понеслись над степью.
     Однако  задние  ряды,  растоптав  копытами  тех,  кто  упал, продолжали
неистово мчаться вперед.
     Серко второй раз махнул шапкой.
     Пушки  молчали:  пушкари  еще не успели зарядить их. Зато дружно ударил
мушкетный  залп. И снова поредели ряды вражеских всадников, снова забились в
смертных  судорогах  низкорослые лохматые лошади. Но залп не задержал атаки.
Всадники неслись вперед и кое-где уже достигли казачьих пози