долгих  препирательств  обе стороны выработали, наконец, условия
обмена пленными.
     Ожесточенные  споры  разгорелись по поводу статуса Запорожья и особенно
о границе.
     Московское   посольство   руководствовалось   статьями   Переяславского
договора  и  договоров  более  поздних  лет,  которые регулировали отношения
Украины   и   России.   Оно   также   опиралось  на  фактическое  положение,
заключавшееся  в  том, что еще в 1654 году вместе со всем украинским народом
Запорожская   Сечь  воссоединилась  с  Россией  и  стала  частью  Российской
державы.  Но хан, ссылаясь на категорический наказ султана, яростно возражал
против настоятельных требований русских, чтобы Порта и Крым это признали.
     Тяпкин,  Зотов  и  остальные  члены  посольства отчетливо представляли,
почему  хан упирается. Он и в мыслях не допускал, чтобы южные границы Москвы
приблизились  чуть  ли  не  к  самому  Перекопу,  а тем более никак не хотел
юридически  закреплять  такое  положение.  Ему, конечно, надежнее было иметь
соседом  неспокойное,  воинственное,  но  не такое уж сильное Запорожье, чем
могучую Русскую державу.
     Учитывая  то,  что  власть  московского  царя  Запорожская Сечь на деле
признает,  Тяпкин решил снять вопрос о ее статуте с переговоров, с тем чтобы
поднять  его  потом в Стамбуле, во время получения "утвержденной грамоты" от
султана.
     И  султан,  и  хан  не  отступали  от того, чтобы границей был Днепр, а
Правобережье  считалось бы ничейной землей. Тяпкин не соглашался. Переговоры
оказались в тупике. Ни одна из сторон не шла на уступки. А время шло.


6

     Охрану  посольского  стана несли сеймены Гази-бея. Они же доставляли из
Ак-Мечети  топливо,  продовольствие  и  фураж.  Сам  бей  почти  каждый день
наведывался  на  Альму,  интересовался,  как живут послы, не испытывают ли в
чем-либо  нужды,  шутил  и  даже  пытался завязать дружественные отношения с
Тяпкиным  и Зотовым. Однако все понимали, что это хитрый ханский лазутчик, и
Зотов  открыто  избегал  его,  а  Тяпкин  держался  настороженно. Лишь Арсен
Звенигора,  по  приказу Тяпкина, дружбой бея не пренебрегал и, хотя язык при
нем придерживал, не терял случая поговорить на интересные для дела темы.
     О  столкновении  Арсена  и Романа с беем никто не знал. Сохранить это в
тайне  они  договорились  еще  тогда,  когда бей освободил их. Бей не хотел,
чтобы  об  этом проведали в Бахчисарае, а Звенигора и Воинов считали, что не
стоит  зря  волновать  руководителей  посольства, у которых и без того забот
хватало.  К  тому же они чувствовали себя виноватыми, так как сознавали, что
подвергли опасности всех своих спутников.
     В  последних  числах  декабря,  после  особенно  бурных споров с ханом,
когда  вконец  измученный  и  потерявший всякую надежду Василий Тяпкин молча
лежал  на  тахте,  укрывшись  кожухом,  а  Никита  Зотов и Ракович писали за
сколоченным  запорожцами столом - татары обставили посольский дом по-своему,
без обычной в России и на Украине высокой мебели, - заявился Гази-бей.
     - Салям!  -  поздоровался  он,  снимая  с бритой головы лисий малахай и
стряхивая с него снег на глиняный пол.
     - Здравствуй, бей, - ответил за всех Арсен. - Садись, гостем будешь!
     - Благодарю.  Но  я  не  гостить  приехал,  а  приглашать вас в гости к
себе... Вернее, на охоту... Поедем на яйлу лисиц пострелять.
     - Я болен, чувствую себя плохо, - сказал из-под кожуха Тяпкин.
     - У  нас,  как  видишь, уважаемый бей, забот невпроворот, - сухо бросил
от стола Никита Зотов.
     По смуглому лицу Гази-бея пробежала тень.
     - Я  было подумал, что урусские послы захотят развлечься. И Ванда-ханум
надеется...   Это   она,  вспомнив  шляхетские  выезды  на  зимнюю  охоту  в
Ляхистане,  тянет  меня на яйлу. Нашим женам-татаркам такое даже в голову не
могло  бы  прийти - не женское это дело. Но у меня жена гяурка, вот и должен
иногда исполнять ее желания... Чтобы не так много печалилась по родине...
     - И очень она грустит? - спросил Тяпкин, откидывая кожух.
     - Еще как! Только и разговору, что о Ляхистане!..
     - Если  б  не  хвороба,  я  с удовольствием принял бы твое приглашение,
бей.  Но,  думаю,  наши  молодые друзья не откажутся поразмяться на конях по
заснеженным холмам яйлы за зверем. Малость развеяться им не помешает.
     - Я  с  радостью  присоединюсь  к  бею,  - сказал Арсен, расценив слова
посла как приказ.
     - Я тоже, - вставил Роман.
     Гази-бей явно обрадовался.
     - Вот и хорошо. Тогда я прикажу своим людям оседлать ваших коней.
     И он вышел.
     - Смотрите,  хлопцы,  не  вздумайте приударять за полькой, а то бей уши
отрежет! - улыбнулся Ракович. - Татарин никаких политесов* не допустит!
     ______________
     * Политес (франц.) - галантное обхождение.

     - Как-нибудь обойдется, - ухмыльнулся Роман, натягивая шапку.
     На  яйлу  охотничий  отряд  прибыл  в  полдень. Ванда, отправившаяся из
Ак-Мечети  в  междуречье  Альмы  и  Салгира  без  мужа,  в сопровождении его
сейменов,  уже  ждала  в  условленном месте. Женщина сидела на большом сером
камне,  возвышавшемся  над  бугристой, слегка заснеженной равниной, покрытой
кое-где  зарослями  дрока,  боярышника, граба да густой травой. Ванда была в
мужском   кожушке,   расшитом   цветными  нитками  наподобие  гуцульских,  в
шароварах  и  теплых,  на  меху,  сапожках. На голове, как и у мужа, - лисий
малахай с красной окантовкой, из-под которого выбивались белокурые локоны.
     - Приветствую,  пани,  -  спрыгнув  с  коня  и целуя руку Ванде, сказал
Арсен по-польски. - Я рад тебя видеть.
     - Я  тоже, пан... Здесь не часто услышишь родную речь. Правда, не далее
как  позавчера  через  Ак-Мечеть  проезжали  в  Кафу  польские купцы, но они
торопились,  и  я  только  один  вечер  могла  усладиться приятной беседой с
земляками из Кракова.
     Послышался  рожок,  и  все начали готовиться к охоте. Бей послал вперед
загонщиков  с  собаками, сеймены вытащили из сагайдаков луки. Ванда вскочила
на гнедого коня, ей подали легкий лук и два пистолета.
     Казакам тоже выдали охотничье снаряжение.
     Ехали  медленно,  цепью,  держась  на  таком  расстоянии друг от друга,
чтобы  можно  было  без опасности для соседа поразить дичь стрелой или пулей
из пистолета.
     Арсен  пристально  всматривался в бескрайнюю даль. Ослепительное солнце
мириадами  цветных  искорок  отражалось  от белого снега, а в холодном сером
небе парили орлы.
     Издалека,  из-за холма, поросшего кустарником, донеслись звуки рожков и
собачий лай.
     Гази-бей поднял руку:
     - Внимание! Смотрите!
     Сеймены расположились полукругом, наложили на луки стрелы.
     Шум, поднятый загонщиками и собаками, приближался.
     И  вдруг  из  кустарников,  распушив  длинный  рыжий  хвост,  выскочила
лисица.  За  ней  - вторая, третья... Напуганные собаками, они мчались сломя
голову прямо на всадников.
     Зазвенели  тетивы луков, просвистели стрелы. Две лисицы забарахтались в
снегу,  третья  как  вихрь,  взбивая  за собой белую пыль, прошмыгнула между
всадниками  и  побежала  ложбинкой  к  редким кустам, темневшим в неглубоком
овражке. Арсен и Ванда повернули коней и помчались следом.
     - Стреляй,  пан Арсен! Стреляй! - крикнула Ванда, когда лиса, перед тем
как прыгнуть в кусты, на миг остановилась и оглянулась на преследователей.
     Арсен,  не останавливая коня, натянул тугую тетиву. Но то ли от быстрой
езды,  то ли с непривычки промазал. Стрела упала вдалеке в кустарник. Лисица
скрылась в овраге.
     - Обидно!   -  воскликнула  с  досадой  Ванда.  -  Убежала...  А  какой
роскошный мех у нее! Как золото!
     - Не  жалей,  пани,  -  утешал  ее  Арсен.  - Здесь, видимо, такой дичи
хватает...  Двух  уже  убили.  А это ведь только первый заход. Обещаю добыть
тебе хорошую лису!
     - Заранее благодарю, пан.
     Они поехали назад. Кони шли рядом.
     - Какие  вести  из  Речи  Посполитой  привезли  купцы,  пани? - спросил
Арсен. - Четыре месяца, как мы в Крыму, от всего света отрезаны...
     Глаза Ванды погрустнели.
     - Когда они уехали, я проплакала всю ночь. Так было тяжко на сердце.
     - Почему так?
     - Не  видать мне больше своей отчизны... Король Ян Собеский готовится к
войне против султана и хана.
     - Откуда   это   известно   пани?   -  с  любопытством  спросил  Арсен,
внимательно вглядываясь в разрумянившееся лицо женщины.
     - От  проезжих  купцов.  Говорят,  что  против турок выступают Австрия,
Венеция  и  папа...  Те хотят, чтобы Речь Посполитая была с ними. А в Польше
магнаты  никак  не  могут  сговориться.  Король Собеский не знает, где взять
денег,  чтоб  снарядить  войско для похода. Если султан и хан ударят сначала
по Польше, плохо будет. Никто не придет ей на помощь...
     - Так говорят купцы?
     - Я сама такое предполагаю.
     - Пани рассказала об этом мужу?
     - А  для  чего?  - удивилась Ванда. - Я ведь полька! Разве я враг своей
отчизне?
     - Пани  поступила  разумно,  -  похвалил  Арсен,  мысленно отмечая, что
женщина рассуждает здраво и рассказала ему о новостях не без умысла.
     Охота  продолжалась  еще  часа  два или три. Арсену удалось подстрелить
лису,  и  он подарил ее Ванде, подумав при этом, что всех лис яйлы не хватит
отблагодарить  женщину  и за спасение его и Романа, и за сообщенные ею столь
важные сведения.


7

     Когда  Арсен  закончил  свой  рассказ,  Тяпкин  сбросил  кожух,  из-под
которого  не  собирался  вылезать  до  утра,  вскочил  с тахты и стал быстро
ходить по комнате.
     - Да  ты  понимаешь,  казак, сколь ценно то, о чем ты сейчас поведал? -
остановился  он  перед  Арсеном и сам же ответил: - Нет, не уразумел ты пока
всего!..
     - Ежели  я  чего  не  соображаю,  то  пусть  господин  посол пояснит, -
улыбнулся  одними  глазами  Арсен,  а  сам  подумал,  что  не пойми он сразу
значение  известий,  услышанных  от Ванды, то пропустил бы их мимо ушей и не
передал бы здесь, в посольском стане.
     Дьяк  Зотов,  вытянув  тонкую сморщенную шею, почесал пятерней бороду и
пристально уставился на Тяпкина.
     - Что ты на все это скажешь, Василий?
     - Теперь  мы  можем со спокойной совестью завтра же подписать договор о
перемирии. Вот так-то.
     - Это   как  прикажешь  понимать?  Разве  подготовка  Австрией  и  Яном
Собеским похода против Турции каким-либо образом влияет на наши решения?
     - Не сомневаюсь!
     - Как именно?
     Тяпкин потер руки, хитро прищурился.
     - Давай  поразмыслим...  Выгодно  ли  нам  сейчас,  чтобы наш вчерашний
противник ввязался в большую и, вероятнее всего, затяжную войну?
     - Конечно, - ответил дьяк.
     - Чем  бы  ни  закончилась  эта  война  -  победой ли Порты, победой ли
Европейской  коалиции,  мы  будем  иметь  передышку  в  несколько лет, а это
именно  то,  что  нам  нужно.  После  долгих войн с Польшей, Портой и Крымом
казна  опустела,  народ устал, вся Украина разорена дотла, - рассуждал вслух
Тяпкин.  -  Поэтому  мы  должны  подписать перемирие, чтобы наша страна хоть
немного  оправилась, а османы увязли бы в войне на западе. Нельзя допустить,
чтобы  наша  неуступчивость  заставила  хана  и  султана искать примирения с
Веной и Варшавой и привела бы к третьему походу на Украину.
     - Ты  мыслишь  правильно,  пан  посол,  - вставил свое слово Ракович. -
Безусловно,  жаль  отдавать  туркам  и  татарам наши просторы между Ингулом,
Тясмином  и  Днепром.  Но сейчас эти земли пустуют... Ни турки, ни татары их
заселить  не  смогут. Туда вернемся мы! Пройдет десяток, полтора десятка лет
- и земли эти снова станут частью матери-отчизны.
     Только  теперь  Арсен полностью осознал исключительное значение вестей,
с  которыми он вернулся с охоты. Конечно, он сразу, еще там, на яйле, понял,
что  польские купцы поведали Ванде очень важные новости. Но казак до сих пор
никак  не  представлял, что сообщенные им сведения могли так повлиять на ход
мирных  переговоров  и на судьбы самого Арсена и его товарищей, так ускорить
возвращение  посольства  на  родину, а значит, приблизить и поездку в Буджак
на розыски Златки и Стехи...
     - До  чего  же  здорово  получается!  -  воскликнул  он.  - Если завтра
подпишем  договор,  послезавтра  отправимся  к  себе. До чего обрыдло сидеть
тут, на этой, провались она в тар-тарары, Альме!
     - Не  торопись,  друже, - охладил пыл казака Тяпкин. - Завтра мы ничего
еще  не  подпишем,  на сие тоже понадобится время. Хотя бы несколько дней...
Домой  тронуться  сможем  только  после того, как позволит хан, а это будет,
должно, не раньше, чем на то получит согласие Стамбула...
     - Ах,  черт!  -  не удержался Арсен. - Так, значит, протянется неведомо
сколько!
     - А ты как думал?!


8

     3   января  1681  года  в  ханский  стан  вблизи  Бахчисарая  съехались
знатнейшие  вельможи Крыма. На холме, где стоял золоченый шатер Мюрад-Гирея,
вырос  целый  шатровый городок. В долине ржали у коновязей лошади, сновали в
засаленных  кожухах  и  овечьих  шапках  слуги.  Повсюду  горели костры, над
которыми в закопченных казанах варилась баранина.
     Из   посольского   стана,  что  по-прежнему  стоял  на  Альме,  явилось
московское  посольство.  Стольник  Василий  Тяпкин, в новом кафтане и черной
собольей  шапке,  с  подстриженной бородой, не доезжая шагов сто до ханского
шатра,  остановил  коня,  солидно,  не  торопясь,  слез и медленно шествовал
протоптанной   в   неглубоком   снегу  тропинкой  наверх.  Следом  вышагивал
голенастый  и  худой  дьяк  Никита Зотов. Позади него - Ракович, Звенигора и
Воинов.
     У  ханского  шатра  толпилась  крымская  знать.  Все  молча смотрели на
русских, которые с высоко поднятыми головами проходили мимо них.
     Возле  входа  в  шатер  дорогу  посольству преградил Гази-бей. Приложив
правую руку к груди, он поклонился и произнес:
     - Великий хан Мюрад-Гирей ждет вас!
     Два  нукера  подняли  тяжелый  полог,  и русские вошли в шатер. За ними
последовали - по старшинству - эмиры, аяны, мурзы.
     Мюрад-Гирей  сидел  в  глубине  шатра  и  в  ответ  на поклоны послов и
крымской знати только кивал.
     Стояла   полная   тишина.   Хан   обвел   взглядом   напряженные   лица
присутствующих, сложил молитвенно руки.
     - Волею  аллаха,  волею  наместника  бога  на  земле,  властителя  трех
материков,   султана  Магомета  Четвертого  оповещаем  всех,  что,  придя  к
согласию,  сегодня  мы подпишем договор о перемирии между Османской империей
и  Крымским ханством, с одной стороны, и царем московским - с другой. Готовы
ли урусские послы поставить свои подписи на грамоте?
     - Готовы, - громко ответил Тяпкин, слегка поклонившись.
     - Тогда, волею аллаха, начнем... Кади*, читай!
     ______________
     *  Кади,  кадий  (арабск.)  -  духовное  лицо,  исполняющее обязанности
судьи.

     Вперед  выступил  старый,  сухой  татарин  в  большом  белом тюрбане, в
черном  балахоне  с широкими рукавами, встал слева от хана, развернул свиток
пергамента. Откашлявшись, начал читать.
     Ракович  тихо  переводил.  Тяпкин  и  Зотов, хотя и знали каждую статью
договора на память, внимательно слушали.
     По   договору,   который   вскоре   войдет   в  историю  под  названием
Бахчисарайского,  между  Россией и Портой с Крымом устанавливалось перемирие
на двадцать лет.
     Границей   между   державами   от   Триполья  под  Киевом  до  владений
запорожских казаков становилась река Днепр.
     Московский  государь  обязывался  выплатить дань ханскому величеству за
прошедшие три года, а потом присылать ежегодно по старым росписям.
     Хан и султан обещали впредь не помогать казакам Хмельницкого.
     Киев  с  монастырями  и  городами,  местечками  и селами - Васильковом,
Стайками,   Трипольем,   Радомышлем   и   другими  -  признавался  владением
московского государя. И так далее... И так далее...
     Кадий,  закончив  читать,  положил  грамоту  на  узкий  длинный столик,
стоящий посреди шатра, и рядом разложил грамоту на русском языке.
     Первыми поставили свои подписи хан и калга.
     Потом   подошли   стольник   Тяпкин   и   дьяк  Зотов.  Перекрестились.
Разбрызгивая чернила, подписались.
     - Вот  и  конец  войне, - сказал дьяк Зотов, отходя от стола. - Теперь,
друзья, домой!.. Мы свое сделали!
     Арсен  Звенигора  всматривался в суровые лица крымских вельмож, в хитро
прищуренные  глаза  хана  и, как бы отвечая на слова Зотова, подумал: "Конец
ли?  Ведь ни хан, ни султан не захотели заключить мир... Только перемирие...
Не  означает  ли это, что стоит Порте расправиться с противниками на западе,
она сразу же повернет свои орды на север, на Украину?.."


9

     Лишь  через  два  месяца  после  подписания  перемирия  Мюрад-Гирей дал
согласие московскому посольству на отъезд.
     4  марта  в полдень хан с калгой, беями и мурзами прибыл в свой стан на
поле  вблизи  Бахчисарая. Сюда были приглашены и русские послы. Тяпкин хотел
заявить  решительный  протест,  что  их задерживают: то хану, дескать, стало
приятно  принимать  послов  Московской державы, то, мол, испортилась погода,
степи  замело  снегом  и  трогаться в дальнюю дорогу опасно, то из-за других
пустяковых   причин,   хотя   всем   было   совершенно   ясно:  окончательно
согласованные  и подписанные статьи грамоты о перемирии хан послал в Стамбул
и  ждет  ответа.  Но  не  успел стольник Тяпкин поклониться, как Мюрад-Гирей
поднялся   со  своего  шелкового  миндера,  вышел  на  середину  шатра,  где
остановилось посольство и, по гяурскому обычаю, пожал всем руки.
     - Волею  аллаха  мы  сообща  совершили хорошее дело, выгодное для обеих
держав,  -  произнес  он  торжественно.  - Сегодня вы можете отправляться на
родину...  В  знак  искреннего  уважения  к  послам  нашего  брата, великого
государя  московского,  я  вручаю  вам  подарки  -  лучших аргамаков из моих
табунов.   С   седлами  и  чепраками...  Дарю  вам  не  оружие,  а  верховых
объезженных скакунов - в знак мира и доброго соседства!
     Ханские  вельможи  закивали,  зацокали  языками.  Под  высоким шелковым
сводом шатра прошелестело всеобщее восхищение.
     Тяпкин,  не  проявляя  удивления,  сдержанно  поблагодарил и пожал руку
хану.  Правда,  ничего  подобного  он  никак  не  ожидал,  ибо крымские ханы
издавна  к чужеземным послам относились почти так же пренебрежительно, как к
своим  подданным.  Необычное поведение хана можно было объяснить только тем,
что завершенное им дело пришлось по душе султану.
     - Спасибо,  светлейший  хан,  за щедрый подарок. Я и мои товарищи очень
довольны.   Особенно   нам   радостно,   что   между   нашими  государствами
установилось  перемирие.  Ибо,  как  говорили древние, лучше плохой мир, чем
хорошая  война. Надеемся, что почтенный хан будет придерживаться заключенных
нами  статей,  а подвластные хану орды своими набегами не станут чинить обид
нашему населению и не дадут повода для взаимной враждебности.
     - Во  всем  воля  аллаха!  -  наклонил  голову Мюрад-Гирей, и не понять
было: одобряет он сказанное Тяпкиным или отрицает.
     В  тот  же  день  московское посольство, сопровождаемое Гази-беем и его
сейменами, выехало из ханского стана по направлению к Перекопу.
     Все  были  в  прекрасном  настроении. К этому располагало, кроме удачно
выполненного  царского поручения, еще и то, что наступила ранняя весна. Снег
растаял.  Над  крымской  степью  веяли  теплые  ветры,  звенели жаворонки. С
прозрачной высоты пригревало ласковое весеннее солнышко.
     Арсену  и  Роману не терпелось. Они жаждали поскорее добраться домой, в
Сечь,  а  оттуда  немедля  мчаться  в  Буджак, где изнывала в неволе Златка.
Вызволив  ее,  надеялись  узнать  что-либо  и  о  Стехе... Потому непрерывно
подгоняли застоявшихся за зиму коней.
     Степь  лежала перед ними плоская и бесконечная. И дорога, едва заметная
среди  сухих  прошлогодних  бурьянов,  тонула в синей дали, и казалось, - не
будет ей н