орого я знавал, - заговорил Гарлей. - Это был рядовой солдат и
один из немногих,  кто вернулся домой.  Ему столько  пришлось  испытать  в
жизни,  что  он  стал  угрюмым,  как  Майкл,  и  таким же неразговорчивым.
Большинству людей, не понимавших его, он казался скучным. На деле же имело
место  обратное.  Они  были  скучны ему,  так как до смешного мало знали о
жизни,  которую он-то досконально  изведал.  Из  него,  бывало,  слова  не
вытянешь. И не потому, что он разучился говорить, а потому, что говорить с
людьми непонимающими не имеет  смысла.  Умудренный  жизненным  опытом,  он
замкнулся  в  себе.  Но достаточно было взглянуть на него,  чтобы понять -
этот человек прошел через все круги ада и познал тысячи  ледяных  смертей.
Глаза  у  него были такие же спокойные,  как у Майкла.  И такие же мудрые.
Чего бы я только не отдал,  чтобы узнать,  откуда у Майкла  этот  шрам  на
плече. По-моему, это работа тигра или льва.
     _______________
          * Гїрїиїлїи  -  Адольф Вашингтон Грили (1844 - 1911) - начальник
     американской полярной экспедиции (1881 - 1883 гг.).

     Человек,  подобно кугуару,  встреченному Майклом в  горах,  явился из
округа  Мендосино и  брел  глухими горными тропами,  заходя  в  населенные
долины лишь  по  ночам из  боязни встретиться с  людьми.  Подобно кугуару,
человек этот был враг людям, и люди были врагами ему. Люди хотели отнять у
него жизнь, ибо этой жизнью он причинил им больше зла, чем может причинить
кугуар, убивающий телят, чтобы утолить свой голод.
     Подобно кугуару, человек этот был убийцей, с той только разницей, что
его приметы и  описания совершенных им  преступлений были помещены во всех
газетах,  и люди интересовались им куда больше, чем кугуаром. Кугуар резал
телят на  горных пастбищах.  Человек этот,  чтобы ограбить почту,  зарезал
целую семью - почтмейстера, его жену и троих детей, живших в квартирке над
почтовой конторой горной деревушки Чисхольм.
     Уже  две  недели преступник скрывался от  преследователей.  Последний
переход,  с  гор Русской реки через плодородную и  густо населенную долину
Санта-Роса,  привел его  к  горе  Сонома.  Два  дня,  забившись в  дикий и
неприступный уголок ранчо Кеннанов,  человек отдыхал и  отсыпался.  У него
был с собой пакетик кофе, захваченный в последнем из ограбленных им домов.
На мясо ему пошла одна из ангорских коз Гарлея Кеннана.  Обессиленный,  он
проспал  сорок  восемь  часов  кряду,  просыпаясь только  затем,  чтобы  с
жадностью наброситься на козлятину,  выпить кофе, все равно, холодного или
горячего, и вновь погрузиться в тяжелый сон, полный кошмарных видений.
     Тем временем цивилизация,  пользуясь всеми доступными ей средствами и
хитроумными изобретениями,  включая электричество,  напала  на  его  след.
Электричество  сплошным  кольцом  окружило  его.  Телефон  сообщил  о  его
местонахождении в далеком каньоне горы Сонома;  и окрестные горы тотчас же
были оцеплены отрядами полиции и  вооруженных фермеров.  Человек,  который
мог убить любого из здешних жителей,  заблудившегося в  горах,  страшил их
больше,  чем кугуар.  По  телефону на  ранчо Кеннанов и  на других ранчо в
окрестностях  Сонома  то   и   дело  велись  взволнованные  разговоры  или
передавались распоряжения, касающиеся поимки убийцы.
     Случилось  так,  что,  когда  вооруженные отряды  начали  прочесывать
горную чащу  и  человек среди бела  дня  ринулся в  Лунную долину,  чтобы,
миновав ее,  сыскать себе убежище в  горах,  отделявших ее от долины Напа,
Гарлей  Кеннан  отправился в  путь  на  прекрасно объезженном чистокровном
жеребце.  Гарлей не  искал следов человека,  убившего семью почтмейстера в
Чисхольме.   Он   знал,   что   горы  и   без   него  кишат  добровольными
преследователями, так как целый отряд их накануне ночевал у него на ранчо.
Итак,   встреча  Гарлея  Кеннана  с   тем   человеком  была   случайной  и
непредвиденной.
     Для убийцы же это была уже не первая встреча с  жителем здешних мест.
Прошлой ночью он заметил костры преследователей. На рассвете, спускаясь по
юго-западному  склону  в  направлении  Петалумы,  он  столкнулся  с  пятью
отрядами фермеров,  вооруженных винчестерами и дробовиками. Спасаясь от их
преследования,  убийца  напоролся на  толпу  мальчишек из  Глен  Эллена  и
Калиенте. Мальчишкам не удалось подстрелить его, так как их ружья годились
только для охоты на белок и ланей, но они изрешетили ему всю спину дробью;
дробинки,  застрявшие под кожей,  до безумия раздражали человека. Спасаясь
бегством по  крутому склону,  он угодил прямо в  стадо короткорогих быков,
которые, испугавшись куда сильнее, чем он, сбили его с ног и, перескакивая
через  него  в  паническом  страхе,   копытами  растоптали  его  винтовку.
Безоружный,  отчаявшийся,  страдающий от бесчисленных ранений и ушибов, он
долго  кружил по  оленьим тропам,  перебрался через  два  каньона и  начал
спускаться в третий.
     В  то  время как он  спускался,  по  той же  тропинке подымался вверх
репортер.  Репортер этот  -  что  про  него сказать?  -  был  обыкновенным
горожанином,  знал только городскую жизнь и никогда до сих пор не принимал
участия в охоте на человека.  Кобылка,  которую он взял напрокат в долине,
едва  передвигавшая  ноги  от  старости,   давным-давно  утратила  повадки
норовистой лошади  и  теперь  стояла  совершенно спокойно,  пока  какой-то
человек со страшным и свирепым лицом,  выскочивший из-за крутого поворота,
стаскивал  с   седла   сидевшего  на   ней   репортера.   Репортер   огрел
злоумышленника хлыстом.  И тут ему задали такую трепку, какие, судя по его
ранним репортерским заметкам,  он нередко наблюдал в матросских кабачках и
какую ему впервые пришлось испытать на собственной шкуре.
     К  великому  разочарованию злоумышленника,  единственным оружием  его
жертвы  оказались  карандаш  и   блокнот.   Задав  по   этому  случаю  еще
дополнительную  трепку  репортеру  и   предоставив  ему  оплакивать  среди
папоротников свою незадачу,  злоумышленник вскочил на лошаденку, подбодрил
ее репортерским хлыстом и стал спускаться дальше.
     Джерри,  гораздо более страстный охотник,  чем  Майкл,  убежал далеко
вперед в  то утро,  когда оба пса сопровождали Гарлея Кеннана,  выехавшего
верхом на  прогулку.  Майкл,  по  пятам следовавший за лошадью Гарлея,  не
заметил и  не понял,  с  чего все началось.  И  совершенно так же не понял
этого Гарлей.  Там,  где  крутой откос футов в  восемь вышиной нависал над
тропинкой,  Гарлей и  его гнедой жеребец сквозь заросли мансаниты заметили
нечто  непонятное.  Всмотревшись попристальнее,  Гарлей увидел упирающуюся
лошадь и всадника, казалось, повисшего в воздухе над ним. Гарлей пришпорил
своего  жеребца,  чтобы  отскочить  в  сторону,  так  как  успел  заметить
расцарапанные руки,  изодранную одежду,  дико горящие глаза и ввалившиеся,
обросшие щеки человека, преследуемого своими собратьями.
     Лошаденка  под  злоумышленником упиралась  изо  всех  сил,  не  желая
прыгать с  крутого откоса.  Она слишком хорошо знала,  как отзовется такой
прыжок на ее разбитых ногах и ревматических суставах,  и упорно зарывалась
копытами в  мягкий  мох,  но  под  конец  все-таки  прыгнула,  испугавшись
падения,  ударила плечом бесновавшегося жеребца и сбила его с ног.  Гарлей
Кеннан сломал ногу, - ее прижало к земле всей тяжестью коня, а у судорожно
дергавшегося на земле жеребца был сломан хребет.
     Новое  разочарование ждало человека,  преследуемого целым вооруженным
краем:  последняя его жертва,  так же как и репортер, была безоружна. Рыча
от злобы,  он спешился и изо всей силы пнул беспомощного Кеннана в бок. Он
поднял было ногу и для второго удара,  но тут вмешался,  вернее,  вцепился
Майкл, прокусив чуть ли не до кости занесенную для удара ногу.
     Человек с проклятием отдернул ногу, в клочья разорвав штанину.
     - Молодец  пес!  -  похвалил Майкла  Гарлей,  неподвижно лежавший под
тушей жеребца.  -  Эй ты,  Майкл, - продолжал он, переходя на жаргон Южных
морей, - гони в шею этого парня!
     - Я тебе сейчас башку расшибу, - сквозь зубы прорычал злоумышленник.
     Беспощадный и злобный дикарь, он теперь готов был разрыдаться. Долгое
преследование,  злоба  и  борьба  в  одиночку  против  всего  человечества
надломили  силы  убийцы.  Он  был  окружен врагами.  Даже дети возмутились
против него и изрешетили ему спину дробью,  молодые  бычки  потоптали  его
копытами  и  сломали его ружье.  Все,  все было в заговоре против него.  А
теперь еще собака вцепилась ему в ногу.  Видно,  это уже конец. Впервые он
почувствовал приближение смерти. Все против него. Истерическая потребность
разрыдаться овладела им,  а отчаявшегося человека истерия может подвигнуть
на   самые  дикие  и  страшные  поступки.  Без  всяких  на  то  причин  он
приготовился выполнить свою угрозу  -  прикончить  Кеннана.  Неважно,  что
Гарлей Кеннан ему ничего худого не сделал.  Неважно, что, напротив, это он
напал на Кеннана,  что по его вине тот свалился с  лошади  и  сломал  себе
ногу.  Гарлей  Кеннан  был  человек,  а  ему  внушал  ненависть  весь  род
человеческий.  И сейчас ему почему-то казалось, что, убив Кеннана, он хоть
отчасти отомстит за себя человечеству.  Умирая,  он хотел потащить с собой
всех, кого только возможно.
     Но прежде чем он успел ударить распростертого на земле Кеннана, Майкл
снова налетел на него.  Вторая нога и  вторая штанина в мгновение ока были
разорваны в клочья. Отчаянным ударом в грудь ему удалось высоко подбросить
собаку,  и Майкл покатился вниз с крутого откоса.  Падая,  он, на беду, не
достиг земли, а повис в воздухе, зажатый, как рогаткой, ветвями мансаниты.
     - Ну,  теперь,  -  угрюмо заявил человек,  -  я  сдержу свое  слово и
расшибу тебе башку.
     - А я ведь вам ничего худого не сделал. - Гарлей попытался вступить с
ним в  переговоры.  -  Убивайте меня,  если вам это нужно,  но я  хотел бы
все-таки узнать, за что меня убивают.
     - За то, что все вы охотитесь за мной, - зарычал человек, приближаясь
к  нему.  -  Я  вашу породу знаю.  Вы все травите меня;  а что я могу один
против всех? Ну вот теперь хоть с тобой сквитаюсь.
     Кеннан прекрасно отдавал себе отчет в  серьезности положения.  Он был
совершенно беспомощен, а безумный человекоубийца собирался прикончить его,
прикончить зверски и  беспощадно.  Майкл,  не  менее беспомощный,  чем он,
висел головой вниз в кустах,  зажатый поперек туловища, и хотя он отчаянно
бился и извивался, но подоспеть к нему на помощь, конечно, не мог.
     Человек замахнулся,  чтобы ударить Гарлея в  лицо,  но  тот  закрылся
руками;  и прежде чем убийца успел нанести ему второй удар,  на поле битвы
появился Джерри.  Он  не  стал дожидаться поощрения или  приказаний своего
господина.  Он накинулся на убийцу,  вонзился зубами ему в пояс и повис на
нем всей своей тяжестью, едва не свалив его на землю.
     Вне себя от  ярости человек бросился на Джерри.  И  правда,  весь мир
ополчился на него.  Вот уж и  собаки сыплются прямо с  неба.  И тут же его
слух   уловил  шум   голосов,   перекликавшихся  на   склонах  Сономы,   -
обстоятельство, которое заставило его изменить свое намерение. Это те люди
угрожали ему смертью,  и от них он должен был спасаться.  Пинком отшвырнув
Джерри,  человек  вскочил  на  репортерскую лошаденку,  которая продолжала
меланхолически стоять на том же месте, где он слез с нее.
     Она  неохотно  заковыляла  на  своих  негнущихся ногах,  а  ощеренный
Джерри,  рыча,  бросился за ней;  ярость его была так велика,  что рычание
временами переходило в громкий визг.
     - Ничего,  ничего,  Майкл, - успокаивал собаку Гарлей. - Не волнуйся.
Не  растрачивай понапрасну силы.  Беда  миновала.  Кто-нибудь  обязательно
проедет здесь и выручит нас обоих.
     Но  не  успел он  это сказать,  как более слабая из двух образовавших
рогатку веток обломилась,  и Майкл полетел наземь, от растерянности - даже
вниз головой.  В  следующую же  секунду он  вскочил на ноги и  помчался по
направлению,  откуда  слышался  неистовый лай  Джерри.  Внезапно этот  лай
перешел в  пронзительный болезненный визг;  Майкл уже не бежал,  а  летел.
Через  несколько  мгновений он  увидел  Джерри,  распростертого на  земле.
Злополучная лошаденка на  скаку  оступилась,  чуть  не  упала  и,  пытаясь
удержаться на ногах, нечаянно раздробила переднюю лапу Джерри.
     Человек оглянулся и, увидев Майкла, решил, что это уже третья собака,
невесть откуда взявшаяся.  Но собаки его не страшили.  Гибель ему несли не
собаки,  а  люди,  вооруженные дробовиками и  карабинами.  Однако  боль  в
окровавленных ногах,  искусанных Майклом и  Джерри,  сейчас заставляла его
так же остро ненавидеть собак.
     "Еще  один пес",  -  с  горечью подумал он  и  вытянул Майкла хлыстом
поперек морды.
     К величайшему его удивлению,  эта собака не вздрогнула от удара. Боль
не заставила ее ни взвизгнуть,  ни взвыть. Она не залаяла, не зарычала, не
огрызнулась, но подлетела к всаднику так, словно он и не ударил ее, словно
хлыст просвистел в воздухе, не коснувшись ее головы. Когда Майкл подскочил
к  его  правой ноге,  он  снова ударил его между глаз.  Оглушенный ударом,
Майкл опустился на  землю,  но  тут же пришел в  себя и  длинными прыжками
помчался вслед за всадником.
     Между  тем  тот  отметил поразительное явление.  Наклоняясь с  седла,
чтобы полоснуть Майкла хлыстом, он увидел, что пес не закрыл глаза, ожидая
удара.  Более того, он не вздрогнул, не моргнул, когда хлыст засвистел над
его головой. Это было уже просто страшно. Таких собак он не видывал. Майкл
опять взвился,  человек ударил его хлыстом - зловещее молчание! Собака, не
дрогнув и не сморгнув, снесла удар.
     Новый,  доселе  неведомый ему  страх  охватил  человека.  Неужели это
конец,  конец после всего,  что он пережил?  Неужели этот зловеще молчащий
пес уничтожит его,  довершит то,  что не  удалось людям?  Он  даже потерял
уверенность в  том,  что  это  живая,  реальная собака.  Может  быть,  это
страшный мститель из потустороннего мира,  посланный на землю затем, чтобы
прикончить его на этой тропе, которую он считал теперь тропою смерти? Нет,
это не  живая собака!  Безусловно,  нет!  Не  может быть на  свете собаки,
которая снесла бы жестокий удар кнутом, не вздрогнув, не отпрянув назад.
     Собака еще дважды бросалась на  него,  дважды он наносил ей жестокие,
меткие удары -  и  всякий раз собака молча и уверенно повторяла нападение.
Охваченный необоримым страхом, человек так бил каблуками впалые бока своей
лошаденки,  так отчаянно колотил ее по голове,  что она пустилась в галоп,
каким не  ходила уже  много лет.  Страх охватил даже эту  полуживую клячу.
Конечно, это был не страх перед собакой, - она-то отлично понимала, что за
ними гонится самый обыкновенный пес,  -  но страх перед всадником. Ноги ее
давно были разбиты, суставы одеревенели по милости пьяных ездоков, бравших
ее  напрокат из  конюшни.  И  вот теперь она опять несет на себе пьяного и
безумного ездока,  и  он изо всех сил вонзает каблуки в  ее бока и нещадно
колотит ее по морде, по носу, по ушам.
     Лошадь выбивалась из сил, но все же бежала не настолько быстро, чтобы
оставить позади  Майкла,  хотя  ему  только изредка удавалось подскочить к
ноге  ездока.  На  каждый прыжок Майкла человек отвечал полновесным ударом
хлыста,  настигавшим его еще в  воздухе.  И  хотя челюсти Майкла сжимались
почти у самой ноги человека, но он всякий раз бывал отброшен назад и снова
должен  был  собираться с  силами и  мчаться вслед  за  скачущей лошадью и
обезумевшим от страха ездоком.
     Энрико Пикколомини видел эту  гонку,  более того -  сам присутствовал
при ее  финише;  она явилась величайшим событием в  его жизни,  которое не
только  сделало  его  зажиточным  человеком,   но  и  дало  ему  пищу  для
нескончаемых  рассказов.   Энрико  Пикколомини  был  лесорубом  на   ранчо
Кеннанов.  Стоя на  холме,  откуда открывался вид на  дорогу,  он  сначала
услышал топот копыт и свист хлыста, затем увидел бешеную гонку и борьбу, в
которой участвовали человек,  лошадь и  собака.  Когда все они очутились у
подножия холма  на  расстоянии каких-нибудь  двадцати футов  от  него,  он
заметил,  как  собака прямо прыгнула под  удар  кнута и  вцепилась в  ногу
человека, сидевшего на лошади. И тут же своими глазами увидел, что собака,
падая на землю,  тяжестью своего тела наполовину стащила человека с седла.
Человек,  пытаясь удержаться,  изо  всех сил уцепился за  поводья.  Лошадь
взвилась на дыбы, зашаталась, споткнулась, и всадник, окончательно потеряв
равновесие, полетел на землю вслед за собакой.
     - И тут они оба,  словно два пса,  катились по земле,  -  рассказывал
Пикколомини  много  лет  спустя,  сидя  за стаканом вина в своей маленькой
гостинице в Глен Эллене.  - Собака выпустила ногу человека и вцепилась ему
в  глотку.  А  человек  подмял  ее  под себя и тоже сдавил ей горло обеими
руками - вот так.  Собака не издавала ни звука. За все время - ни звука. А
когда он стал душить ее - и подавно.  Такая уж это собака. Что ты с ней ни
делай - молчит.  Ну,  а лошадь стоит рядом,  смотрит и еле  дышит.  Очень,
очень странно все это выглядело.
     А  человек-то,  видно,  спятил,  думаю  я.  Только  сумасшедший может
сделать такое:  оскалился, как пес, и давай кусать собаку в лапы, в нос, в
брюхо. Он кусает собаку в нос, а она его в щеку. Они дрались, как черти, а
пес даже царапался задними лапами,  точно кошка.  Он,  как кошка, разодрал
рубаху на человеке,  разодрал и  кожу у  него на груди,  так что вся грудь
пошла красными полосами.  Человек то воет,  то рычит,  как кугуар.  И  все
время знай душит собаку. Да, чертовская была потасовка.
     Смотрю, собака-то мистера Кеннана. Мистер Кеннан хороший человек, я у
него тогда уж два года работал.  Что ж,  прикажете мне стоять и  смотреть,
как  какой-то  бродяга,  точно кугуар,  разрывает на  части собаку мистера
Кеннана?  Я опрометью кинулся с холма, да второпях позабыл свой топор. Так
вот, значит, сбежал я с холма - расстояние было, как от этой двери до той,
- футов двадцать или тридцать от  силы.  А  собаке-то  уж,  можно сказать,
конец приходит.  Язык болтается,  глаза мутные,  а  все  дерет грудь этого
бродяги когтями, а он рычит - ну точь-в-точь кугуар.
     Что тут делать? Топор остался наверху. Человек вот-вот прикончит пса.
Смотрю,  нет ли где хорошего камня.  Как назло, ни единого камешка. Может,
хоть палка найдется? И палки нет. А собака уж при последнем издыхании. Ну,
тут  я  не  будь дурак - как стукну этого парня.  Сапоги у меня тогда были
тяжеленные, не то что вот эти, а как положено лесорубу, на толстой кожаной
подметке да еще с железными гвоздями.  Я как дам этому малому по шее возле
правого уха.  Один только разок. Но уж больно здорово. Я ведь место знаю -
как раз под правое ухо.
     Ну,  он и выпустил пса.  А сам закрыл глаза,  открыл рот и лежит,  не
шелохнется.  Гляжу -  пес уж маленько отдышался,  поднабрался сил и  опять
хочет кинуться на парня. Но я говорю: "Нельзя", - хоть сам до смерти боюсь
этой собаки.  Человек тоже начал оживать,  открыл глаза и  глядит на меня,
как кугуар.  И  носом так же  сопит.  Я  уж не знаю,  кого больше бояться,
человека или пса. Что же мне делать? Топор-то я позабыл. Сейчас скажу, что
я  удумал.  Дал парню еще раз в ухо,  потом снял с себя ремень,  достал из
кармана носовой платок,  пестрый такой,  и скрутил ему руки и ноги.  И все
время я говорил собаке "нельзя",  чтобы она не бросалась на парня.  Собака
сидит и  смотрит на меня,  -  понимает ведь,  что я ей друг,  раз связываю
этого бродягу. И не кусается, хотя я боюсь ее до смерти. Очень уж страшный
пес.  Ведь я-то видел,  как он стащил с  седла эдакого здоровенного парня,
сильного, точно кугуар.
     А тут и люди подоспели,  с ружьями,  револьверами,  карабинами. Ну, я
сначала подумал,  что больно уж скор суд в Соединенных Штатах:  не успел я
треснуть этого малого по башке,