Джек ЛОНДОН

                            МАЙКЛ, БРАТ ДЖЕРРИ

                                  Роман

                       Перевод с английского Н. Ман
                   Иллюстрации художника П. Пинкисевича

     ________________________________________________________________

                               ОГЛАВЛЕНИЕ:

                         ПРЕДИСЛОВИЕ
                         ГЛАВА ПЕРВАЯ
                         ГЛАВА ВТОРАЯ
                         ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                         ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
                         ГЛАВА ПЯТАЯ
                         ГЛАВА ШЕСТАЯ
                         ГЛАВА СЕДЬМАЯ
                         ГЛАВА ВОСЬМАЯ
                         ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
                         ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
                         ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
                         ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
                         ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
                         ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
                         ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
                         ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
                         ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
                         ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

                         Краткий словарь морских
                         терминов и выражений

     ________________________________________________________________


                               ПРЕДИСЛОВИЕ

     Еще в  очень раннем возрасте,  может быть,  в  силу моего врожденного
ненасытного  любопытства  я  возненавидел представления с  дрессированными
животными.  Любопытство отравило мне этот вид развлечения, ибо я проник за
кулисы,  чтобы собственными глазами увидеть,  как же  все это делается.  И
картина,  открывшаяся мне за  блеском и  мишурой представления,  оказалась
очень уж неприглядной.  Я столкнулся там с жестокостью столь страшной, что
раз и навсегда понял:  ни один нормальный человек, хоть однажды увидев все
это собственными глазами,  уже не  получит удовольствия от  дрессированных
животных.
     Меньше всего я склонен к сентиментальности.  Литературные  критики  и
разные   сентиментальные   люди   считают  меня  звероподобным  существом,
упивающимся видом крови,  насилиями и всевозможными ужасами.  Не оспаривая
такой  своей  репутации  и  даже  соглашаясь с этой оценкой,  позволю себе
заметить,  что я действительно прошел суровую школу жизни,  видел  и  знал
больше  жестокости  и  бесчеловечности,  чем  обычно видит и знает средний
обыватель.  Чего только я не видел: корабельный кубрик и тюрьму, трущобы и
пустыни, застенки и лепрозории, поля сражений и военные госпитали. Я видел
страшные смерти и увечья.  Видел, как вешают идиотов только за то, что они
идиоты  и  не  имеют  денег  на  адвоката.  Я  был  свидетелем  того,  как
разрываются стойкие,  мужественные сердца и надламываются недюжинные силы,
видел  людей,  доведенных  жестоким  обращением  до буйного,  неизлечимого
помешательства.  Я был свидетелем голодной смерти стариков,  юношей,  даже
детей.  Я  видел,  как мужчин и женщин бьют кнутом,  дубинками и кулаками;
видел чернокожих мальчиков,  которых хлестали бичом из кожи носорога столь
искусно,  что  каждый  удар  кровавой полосой опоясывал их тела.  И тем не
менее - я заявляю об этом во всеуслышание - никогда не был я так  подавлен
и   потрясен   людским   жестокосердием,  как  среди  веселой,  хохочущей,
рукоплещущей толпы, глазеющей на дрессированных животных.
     Человек  со  здоровым  желудком  и  крепкой  головой  может  стерпеть
жестокость и  мучительство,  если  они  являются  следствием скудоумия или
горячности.  Я  человек со здоровым желудком и крепкой головой.  Но у меня
тошнота  подступает  к   горлу  и   все  кружится  перед  глазами  от  той
хладнокровной,  сознательной, обдуманной жестокости, от того мучительства,
которое  кроется за  девяноста девятью из  ста  номеров с  дрессированными
животными.  Жестокость  как  искусство  пышным  цветом  расцвела  в  среде
дрессировщиков.
     И  вот  я,  взрослый человек с  крепкой головой и  здоровым желудком,
привычный к  тяжелым испытаниям,  к грубости и жестокости,  поймал себя на
том,  что  бессознательно старался избежать страданий,  которые испытывал,
глядя на  дрессированных животных.  Я  вставал и  выходил из  зала при  их
появлении на сцене.  Говоря "бессознательно",  я хочу сказать,  что я и не
полагал,   будто   таким   способом  можно  действенно  бороться  с   этим
"искусством". Я просто ограждал себя от жгучей боли.
     Но  в  последние годы я,  как  мне кажется,  лучше понял человеческую
природу и  смело  могу  утверждать,  что  нормальный человек,  безразлично
мужчина или женщина,  не потерпел бы этих зрелищ,  знай он, сколь страшная
жестокость кроется за ними.  Поэтому я  и  беру на себя смелость высказать
три нижеследующих пожелания:
     Первое. Пусть  каждый сам убедится,  какая чудовищная мера жестокости
необходима для того,  чтобы заставить  животное  "играть"  в  этих  весьма
доходных представлениях.
     Второе. Я предлагаю всем мужчинам  и  женщинам,  юношам  и  девушкам,
ознакомившись  с  методами,  которые  применяются в искусстве дрессировки,
стать членами местных,  а также общеамериканских  обществ  покровительства
животным.
     Третьему пожеланию я  должен еще предпослать несколько слов.  Подобно
сотням тысяч  людей,  я  трудился на  другом поприще,  стремясь объединить
людские массы для борьбы за лучшее, за более достойное существование.
     Нелегкий труд - заставить людей сплотиться, еще труднее подвигнуть их
на  организованный протест против невыносимых условий их собственной жизни
и - тем более - жизни порабощенных ими животных.
     Холодный пот  прошибает  нас,  и  мы  льем  кровавые  слезы  при виде
свирепой жестокости,  которая является основой  работы  с  дрессированными
животными.   Но   даже  одна  десятая  процента  потрясенных  зрителей  не
организуется для того,  чтобы словом и делом воспрепятствовать преступному
мучительству.  Тут  сказывается наша человеческая слабость,  и нам следует
это признать так же,  как мы  "признаем"  тепло  и  холод,  непрозрачность
непрозрачного тела и извечный закон земного притяжения.
     И  тем не  менее для девяноста девяти и  девяти десятых процента всех
нас,  не  пожелавших побороть собственную слабость,  открыт путь  борьбы с
жестокостью меньшинства, занимающегося для нашего развлечения дрессировкой
животных,  которые,  в сущности,  являются нашими меньшими братьями. И это
очень простой путь. Чтобы пойти по нему, не надо платить членские взносы и
обзаводиться штатом секретарей. И думать ни о чем не надо до того момента,
когда  в   цирке  или  в  театре  нам  объявят  по  программе  выступление
дрессированных  животных.  Тут  мы  обязаны  выразить  наше  недовольство,
обязаны встать с  места и  выйти в фойе или на свежий воздух и вернуться в
зал лишь по окончании этого номера.  Вот и  все,  что мы должны делать для
того,  чтобы  добиться  повсеместного снятия  с  репертуара дрессировочных
номеров.  Если дирекции театров убедятся,  что  эти  номера не  пользуются
успехом, они в тот же день и час перестанут потчевать ими публику.

                                                      Дїжїеїкї Лїоїнїдїоїн
     Глен Эллен, округ Сонома, Калифорния.
     8 декабря 1975 г.


                               ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Майкл,  ирландский терьер,  охотник за  неграми,  так и  не  уехал из
Тулаги на судне "Евгения".  Раз в  пять недель,  на пути от Новой Гвинеи и
Шортлендских островов до  Австралии,  в  Тулаги заходил пароход "Макамбо".
Однажды он прибыл с  опозданием,  а  Келлар,  капитан "Евгении",  в тот же
вечер забыл Майкла на  берегу.  Ничего страшного в  этом,  собственно,  не
было;  ночью капитан Келлар вернулся на  берег,  и  пока  он  взбирался на
высокий холм к  бунгало комиссара,  экипаж шлюпки уже  обыскивал,  правда,
тщетно, всю округу и навесы, под которыми стояли лодки.
     На  деле же  вышло,  что  за  час до  этого,  когда на  "Макамбо" уже
поднимали якорь,  а  капитан Келлар спускался по  сходням на берег,  Майкл
влезал на "Макамбо" через иллюминатор правого борта. Случилось это потому,
что Майкл мало смыслил в жизни,  потому,  что он надеялся встретить Джерри
на борту этого судна, - ведь в последний раз они виделись именно на судне,
- и еще потому, что он обзавелся другом.
     Дэг Доутри был стюардом на "Макамбо";  и,  может быть,  многое в  его
жизни  сложилось  бы  по-другому,  не  будь  он  всецело  заворожен  своей
необычной  и  странной  славой.   Природа  наделила  его  добродушным,  но
неустойчивым характером и  железным здоровьем,  а  славился он тем,  что в
течение двадцати лет ни  разу не пренебрег своими обязанностями и  ни разу
не поступился своей ежедневной порцией в  шесть кварт пива,  даже во время
пребывания на  Немецких островах,  где,  по  его хвастливому заверению,  в
каждой бутылке пива  содержалось не  менее десяти гран хины -  на  предмет
предупреждения малярии.
     Капитан "Макамбо" (а в свое время капитаны "Моресби", "Масены", "Сэра
Эдварда Грэиса" и прочих пароходов компании Бернс Филп,  носивших не менее
причудливые  имена)  с  гордостью  показывал  пассажирам  эту  легендарную
личность, этого единственного в морских летописях человека. В такие минуты
Дэг Доутри,  притворяясь, что занят своим делом на верхней палубе, нет-нет
да и косился на мостик,  с которого его рассматривали капитан и пассажиры;
грудь его при этом высоко вздымалась от  гордости,  -  ведь он точно знал,
что    капитан   сейчас   говорит:    "Смотрите-ка!    Это   Дэг   Доутри,
человек-цистерна.  За  двадцать лет  никто  его  не  видел ни  пьяным,  ни
трезвым,  и не было дня, чтобы он не выпил своих шести кварт пива. По нему
этого не скажешь, но смею вас уверить, что это так. Сам не понимаю, как он
умудряется,  и  просто восхищаюсь им.  Работает за  троих,  не считаясь со
временем.  У  меня и  от  одного стакана пива делается изжога и  пропадает
аппетит.  А он прямо-таки цветет от этого напитка. Вы только посмотрите на
него! Посмотрите!"
     Итак,  зная,  какую  речь  держит  капитан,  Доутри,  напыжившись  от
сознания собственной доблести,  еще ретивее принимался за работу и в такой
день,  случалось,  выпивал  даже  седьмую  кварту  пива  во  славу  своего
удивительного организма.  Конечно, это была своеобразная слава, но ведь на
свете немало своеобразных людей.  Дэг Доутри, например, в этой славе видел
смысл жизни.
     Итак,  все  свои  душевные  силы  и  всю  энергию  он  употреблял  на
поддержание утвердившейся за ним репутации "шестиквартового" человека. Для
этой же  цели в  часы досуга он  мастерил на  продажу черепаховые гребни и
другие украшения и,  кроме того,  набил себе руку на  краже собак.  Кто-то
ведь должен был платить за пресловутые шесть кварт,  а шесть,  помноженные
на тридцать, к концу месяца составляли кругленькую сумму, и поскольку этот
"кто-то" был сам Дэг Доутри,  то он и счел необходимым водворить Майкла на
"Макамбо" через иллюминатор правого борта.
     В тот вечер в Тулаги  Майкл,  недоумевавший,  куда  же  запропастился
вельбот,  повстречался  с  коренастым  и  седоволосым пароходным стюардом.
Дружба между ними завязалась,  можно сказать,  мгновенно,  так как  Майкл,
возмужав, превратился из жизнерадостного щенка в жизнерадостную собаку. Он
был куда общительнее своего брата Джерри,  хотя  знал  очень  мало  белых;
сначала  только  мистера  Хаггина,  Дерби  и Боба на плантации в Мериндже;
позднее - капитана Келлара и его помощника с  "Евгении",  наконец,  Гарлея
Кеннана да еще нескольких офицеров с "Ариеля".  Майкл полагал, что все они
чрезвычайно выгодно отличаются от той массы чернокожих людей,  которых его
обучили презирать и на которых его натравливали.
     Дэг  Доутри был  такой же,  как  все  белые,  судя по  тому,  как  он
приветствовал Майкла "Эй ты,  пес белого человека,  что ты делаешь в  этой
негритянской стороне?" Майкл отозвался на это приветствие скромно и с явно
притворным равнодушием,  что  изобличали прижатые уши и  веселые огоньки в
глазах.  Дэг Доутри,  умевший с первого взгляда оценивать собаку,  отметил
все  это,  едва  только он  рассмотрел Майкла при  свете фонарей,  которые
держали в руках чернокожие мальчики при разгрузке вельботов.
     Стюард  немедленно признал  за  Майклом  два  достоинства:  первое  -
симпатичная и явно добродушная собака,  второе -  собака дорогая.  Вынесши
такое  суждение,  Дэг  Доутри быстро огляделся вокруг.  Никто  за  ним  не
подглядывал;  кроме негров,  никого поблизости не было, да и те смотрели в
сторону   моря,   откуда   доносился  всплеск  весел,   предупреждавший  о
приближении очередного вельбота.  Дальше направо,  под другим фонарем,  он
разглядел комиссарского клерка и эконома с "Макамбо", яростно споривших по
поводу какой-то ошибки в накладной.
     Стюард бросил еще  один быстрый взгляд на  Майкла и,  незамедлительно
приняв решение,  повернулся и пошел вдоль берега, торопясь выйти из полосы
света. Отойдя ярдов на сто, он уселся на песок и стал ждать.
     - Этому псу цена двадцать фунтов,  ни пенни меньше, - пробормотал Дэг
Доутри себе под нос. - Если мне не удастся выручить за него десять фунтов,
значит,  я  болван,  не  умеющий отличить терьера от борзой.  Нет,  десять
фунтов мне обеспечены в первом попавшемся кабаке сиднейского порта.
     Десять фунтов,  преображенные в  кварты пива,  слились в  его мозгу в
грандиозное и лучезарное видение, нечто вроде пивоваренного завода.
     Быстрый переступ лап по песку и негромкое пофыркивание заставили  его
насторожиться.  Произошло  то,  на что он рассчитывал.  Он сразу полюбился
собаке, и она пристала к нему.
     Дэг  Доутри умел обходиться с  собаками,  и  Майкл это  смекнул,  как
только стюард потрепал его  по  шее  пониже уха.  В  этом прикосновении не
чувствовалось угрозы,  так же как не чувствовалось опаски или боязни.  Оно
было  сердечным,  решительным и  внушило  доверие  Майклу.  Грубоватое без
жестокости,   властное  без  угрозы,   уверенное  без  коварства.   Майклу
показалось вполне естественным,  что  совсем чужой человек ласково треплет
его по  шее,  добродушно приговаривая:  "Молодец,  псина!  Валяй,  валяй -
познакомишься со мной, еще того и гляди бриллиантами тебя осыплю".
     Что и говорить,  никогда в жизни Майкл не встречал человека,  который
бы  так сразу пришелся ему по душе.  Дэг Доутри инстинктивно умел ладить с
собаками.  Натуре его была чужда жестокость.  Он умел соблюдать меру как в
строгости,  так и  в  баловстве.  Он  не  домогался всевозможными уловками
дружбы Майкла.  Вернее,  конечно, домогался, но так, что этого нельзя было
заподозрить.  Потрепав Майкла по  шее для первого знакомства,  он отпустил
его и сделал вид, что вовсе о нем позабыл.
     Он  принялся раскуривать трубку,  чиркая  спичку за  спичкой,  словно
ветер задувал их.  Но пока они догорали, едва не обжигая ему пальцев, а он
старательно пыхтел трубкой, его пронзительные голубые глазки под мохнатыми
седыми бровями упорно изучали Майкла.  Майкл же,  насторожив уши,  в  свою
очередь,  не сводил глаз с незнакомца,  который,  казалось ему, никогда не
был для него незнакомцем.
     Майкл   почувствовал  некоторое   разочарование  оттого,   что   этот
восхитительный двуногий бог перестал заниматься им. Он даже сделал попытку
навязаться на  более близкое знакомство и  вовлечь его  в  игру,  для чего
стремительно вскинул вверх передние лапы,  затем вытянул их и,  бросившись
на  землю,  распластался так,  что грудь его легла на  песок;  при этом он
энергично завилял  обрубком  хвоста  и  несколько раз  громко  и  призывно
тявкнул. А человек, сидя в полной темноте, после того, как догорела третья
спичка, оставался равнодушным и продолжал флегматично покуривать трубку.
     Свет еще  не  видывал более умелого ухаживания,  более продуманного и
коварного обольщения,  чем  то,  к  которому прибег пожилой шестиквартовый
стюард,  желая  завладеть  Майклом.  Когда  Майкл,  раздосадованный  столь
неуважительным обхождением,  беспокойно заерзал,  словно грозясь уйти, тот
сердитым голосом подозвал его:
     - Поди сюда, пес! Поди сюда, говорят тебе!
     Дэг Доутри удовлетворенно ухмыльнулся про себя,  когда Майкл подбежал
и  принялся  усердно  и  вдумчиво  обнюхивать его  брюки  и  уж,  конечно,
воспользовался  случаем,   чтобы   при   слабых  вспышках  трубки  получше
рассмотреть его великолепные стати.
     - Ничего себе собачка,  подходящая,  -  одобрительно проговорил он. -
Скажу тебе, псина, что ты можешь получить приз на любой собачьей выставке.
Вот только одно ухо у тебя подгуляло,  но я,  пожалуй, тебе его выглажу, а
не я, так ветеринар.
     Он  небрежно положил руку на  ухо  Майкла и  с  какой-то  чувственной
нежностью принялся кончиками пальцев мять его в  том месте,  где оно берет
начало из туго натянутой кожи.  И Майклу это понравилось. Никогда еще рука
человека не обходилась с  его ухом так фамильярно и в то же время ласково.
Прикосновения  этих  пальцев  вызывали  в   нем   чувство  такого  острого
физического наслаждения,  что он  в  знак признательности весь извивался и
корчился.
     Затем ухо Майкла стали вытягивать снизу вверх, неторопливо, уверенно,
и  оно,  скользя между пальцами,  испытывало какой-то сладостный зуд.  Это
ощущение возникало то в одном,  то в другом ухе,  и при этом  человек  все
время  бормотал  какие-то  слова;  Майкл не понимал их,  но знал,  что они
обращены к нему.
     - Голова превосходная,  плоская, - решил Дэг Доутри, погладив Майкла,
и зажег спичку.  - И челюсти отличные, что угодно перегрызут; щеки тоже не
впалые, но и не раздутые.
     Он запустил руку в пасть Майкла - проверить, насколько у него крепкие
и  ровные зубы,  смерил ширину его  плеч,  объем груди,  потом опять зажег
спичку и внимательно обследовал все четыре лапы.
     - Черные-пречерные до  самых когтей,  -  сказал Доутри,  -  на  таких
чистопородных лапах не бегала еще ни одна собака,  и пальцы у тебя длинные
и выпуклые,  не слишком,  а в самый раз - словом, все точно, как положено.
Бьюсь об заклад,  псина,  что твои папаша с мамашей в свое время отхватили
золотые медали.
     Майкл уже начал было тяготиться таким подробным обследованием, но тут
Доутри как раз и перестал ощупывать строение его бедер и крепость коленных
суставов,  а схватил хвост Майкла,  чтобы своими чудодейственными пальцами
проверить   мускулы   у  его  основания;  сначала  он  провел  ладонью  по
позвоночнику,  продолжением которого является хвост, а потом начал ласково
его крутить.  Майкл,  вне себя от восторга, бросался из стороны в сторону,
по направлению ласкающей его руки.  А человек внезапно, схватив собаку под
брюхо,  поднял ее на воздух.  Но не успел Майкл испугаться,  как уже опять
стоял на земле.
     - Двадцать шесть или  двадцать семь фунтов,  -  уж  во  всяком случае
побольше двадцати пяти,  и  я  ставлю шиллинг против пенни,  что в тебе со
временем будет и все тридцать фунтов весу,  - сообщил Майклу Дэг Доутри. -
Ну  и  что дальше?  А  то,  что многие знатоки очень даже ценят такой ве