положения: перед каждым выходом на арену он не
то  чтобы избивал его,  а  так  -  давал попробовать палки.  И  он  своего
добивался,  хотя  у  другого  обезьяна со  злости,  пожалуй,  и  вовсе  бы
отказалась работать.
     В  этот же  самый день Коллинз преподал весьма ценные сведения одному
дрессировщику львов.  Человек  этот  в  то  время  не  имел  ангажемента и
поместил своих трех зверей в  Сидеруайльде.  Номер его  и  пугал публику и
приводил ее в восторг:  львы с рыканьем бросались на маленькую,  тоненькую
женщину, выступавшую с ними, и казалось, вот-вот разорвут ее; но эта особа
с хлыстиком в руках, видимо, смиряла их своей необыкновенной храбростью.
     - Беда,   что  они  очень  уж  привыкли  к  Айседоре,   -   жаловался
дрессировщик.  -  Ей  теперь  не  удается  как  следует раздразнить их.  И
настоящего спектакля не получается.
     - Я знаю этих львов,  - заметил Коллинз.  - Они очень стары,  и дух у
них сломлен.  Возьмем,  к примеру,  хоть Сарка.  Ему столько палили в  уши
холостыми зарядами, что он теперь глух как пень. А Селим - вместе с зубами
он утратил все свое величие.  Это - дело рук португальца,  дрессировавшего
его для Барнума и Бэйли. Вы, наверное, слыхали об этой истории.
     - Да, я не раз о ней думал. Воображаю, что это было!
     - Страшная штука.  Португалец пустил в  ход железный прут.  Селим был
зол  в  этот день,  он  наподдал его  лапой и  только открыл пасть,  чтобы
зарычать,  как  тот  сунул  ему  в  зубы  этот  самый  прут.  Он  сам  мне
рассказывал.  Зубы  Селима посыпались на  пол,  точно  домино из  коробки.
Португалец не  должен был  этого  делать.  Лев  представлял собой  большую
ценность и  являлся чужой  собственностью.  Португальца после этого случая
выгнали, и поделом.
     - Да,   и  теперь  всем  трем  моим  львам  -  грош  цена,  -  сказал
дрессировщик.  -  Они уже не рычат на Айседору и не бросаются на нее.  А в
этом  была  вся  соль  номера.  Такой  финал  всегда  имел  большой успех.
Посоветуйте,  как мне быть? Отставить этот номер? Или обзавестись молодыми
львами?
     - Айседоре безопаснее работать со старыми, - отвечал Коллинз.
     - Слишком уж безопасно,  -  возразил ее супруг. - Конечно, на молодых
львов  мне  придется  положить  немало  труда,  да  и  ответственность моя
возрастет. Но жить-то нам надо, а этот номер уже сходит на нет.
     Гаррис Коллинз покачал головой.
     - Что вы хотите сказать? Что вам пришло на ум? - живо заинтересовался
дрессировщик.
     - Ваши львы свыклись с неволей и еще долго протянут, - начал Коллинз,
- а  если вы  потратитесь на  молодых львов,  они могут подвести вас -  не
выдержат такой жизни и околеют.  Нет,  старые львы вам еще послужат,  надо
только воспользоваться моим советом...
     Великий дрессировщик запнулся,  его  младший собрат открыл было  рот,
собираясь что-то возразить, ко Коллинз неторопливо закончил:
     - ...который обойдется вам в три сотни долларов.
     - Три сотни долларов только за совет? - быстро переспросил тот.
     - Да,  за безусловно ценный совет. Подумайте, сколько вам пришлось бы
уплатить за трех новых львов?  А тут триста долларов дадут вам возможность
огрести целую кучу денег.  Хотя совет мой простейший.  Он состоит всего из
двух слов, но каждое это слово обойдется вам в полторы сотни долларов.
     - Мне это не по карману,  -  возразил дрессировщик.  -  Я  ведь и так
едва-едва свожу концы с концами.
     - Я  тоже,  -  заверил его Коллинз.  -  Потому-то я и беседую здесь с
вами.  Я  специалист,  и  вы  платите гонорар специалисту.  Вы только диву
дадитесь, до чего прост выход, который я подскажу вам; и, честное слово, я
не понимаю, как это вам самому не пришло в голову.
     - А  если  ваше  средство  не  поможет?  -  подозрительно осведомился
дрессировщик.
     - Тогда ваши деньги останутся при вас.
     - Хорошо! Говорите же!
     - Электризуйте плетку, - сказал Коллинз.
     Сначала дрессировщик опешил;  затем  смысл  этих  слов,  по-видимому,
начал уясняться ему.
     - Вы хотите сказать...
     - Да!  -  кивнул Коллинз. - И никто ни о чем не догадается. Несколько
сухих батарей под полом клетки -  и ваше дело в шляпе.  Айседоре останется
только нажать ногой  выключатель;  а  когда  электрический ток  пройдет по
лапам львов,  можете быть уверены,  что они начнут прыгать,  бесноваться и
рычать.  Если  этого не  произойдет,  я  не  только верну вам  ваши триста
долларов,  но и приплачу еще столько же.  Я знаю, что говорю. Я видел, как
это делается,  -  тут эффект обеспечен. Звери ведут себя так, словно у них
под ногами раскаленная печь. Они взвиваются в воздух, а стоит им коснуться
пола, ток снова бьет их по лапам.
     Но помните, что ток надо давать постепенно, - предупреждал Коллинз. -
Я научу вас,  как сделать проводку.  Сначала совсем слабый ток,  а к концу
номера все сильней и сильней.  К такой штуке они никогда не привыкнут и до
конца своих дней будут отплясывать так же бодро,  как и в первый раз.  Ну,
что вы на это скажете?
     - Да,  трехсот долларов такой  совет,  пожалуй,  стоит,  -  признался
дрессировщик. - Хотел бы и я с такой же легкостью зарабатывать деньги.


                          ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

     - Придется,  видно,  на  ней  поставить крест,  -  заметил  Коллинз в
разговоре с  Джонни.  -  Я  уверен,  что Дель Мар не ошибался,  считая эту
собаку бесценной. Но ключа у меня нет как нет.
     Это  признание  было  сделано  после  отчаянной  схватки  Коллинза  с
Майклом.  Все  более ожесточавшийся Майкл стал  болезненно раздражителен и
почти  без  всякого  повода  набросился  на   ненавистного  ему  человека.
Вцепиться в  него зубами Майклу,  как всегда,  не удалось;  дело кончилось
тем, что он сам заработал несколько сокрушительных ударов ногой под нижнюю
челюсть.
     - Пусть это не пес, а золотоносная жила, - вслух размышлял Коллинз, -
но, черт возьми, я не знаю, с какой стороны к этой жиле подступиться, а он
с  каждым днем становится все несноснее.  Ну чего он на меня накинулся?  Я
ему ничего не  сделал.  Скоро он  так озлобится,  что на полисменов начнет
бросаться.
     Через  несколько минут  к  Коллинзу подошел один  из  его  клиентов -
пышноволосый  молодой  человек,  занимавшийся  в  Сидеруайльде подготовкой
номера  с   тремя  леопардами,   и   попросил  у  Коллинза  замены  своему
эрдельтерьеру.
     - У  меня осталась только одна собака,  -  пояснил он,  -  а  мне для
безопасности необходимы две.
     - Что же стряслось с вашей второй собакой? - поинтересовался Коллинз.
     - Альфонзо,  самый крупный из моих леопардов, сегодня утром освирепел
и  расправился с  ней.  Мне пришлось добить беднягу.  Альфонзо выпустил ей
внутренности,  так что арена выглядела,  как после боя быков.  Но меня эта
собака спасла.  Если бы не она - не знаю, что бы со мною было. На Альфонзо
все чаще стали находить такие приступы. Он уж вторую собаку убивает.
     Коллинз покачал головой.
     - У меня нет эрделя,  - сказал он, и тут взгляд его упал на Майкла. -
Впрочем,  попробуйте  этого  ирландского терьера,  нрав  у  них  схожий  с
эрделями, да и не удивительно, это ведь родственные породы.
     - Я полагаюсь только на эрделей, никакой другой собаке с хищниками не
совладать, - нерешительно отвечал дрессировщик.
     - Ирландский терьер будет работать не  хуже.  Посмотрите хотя  бы  на
этого и  обратите внимание на  его  вес  и  размеры.  Будьте уверены,  это
храбрый пес,  его не запугаешь. Устройте ему испытание, сейчас я ничего за
него не возьму,  а если он подойдет вам,  - уступлю по дешевке. Ирландский
терьер среди леопардов - это будет сенсация.
     - Если он сцепится с этими кошками,  ему конец,  - проговорил Джонни,
глядя вслед Майклу и уводившему его дрессировщику.
     - Да,  и арена,  может быть, лишится звезды, - пожав плечами, отвечал
Коллинз.  -  Но я  по крайней мере сбыл его с рук.  Когда собака впадает в
меланхолию, с ней уже ничего не поделаешь. Я это знаю по опыту.


     Итак,  Майкл познакомился с эрделем Джеком,  пока уцелевшим от когтей
леопарда,  и приступил к выполнению своих новых обязанностей. В гигантской
пятнистой  кошке  он  немедленно учуял  исконного  врага  всего  собачьего
племени и,  прежде даже  чем  его  втолкнули в  клетку,  весь  ощетинился.
Появление новой собаки в клетке дикого зверя - напряженный момент для всех
участников будущего номера.  Пышноволосый укротитель,  именуемый на афишах
Раулем  Кастлемоном,  а  среди  друзей  известный просто  как  Ральф,  уже
находился в  клетке.  Эрдель Джек был подле него,  а  снаружи возле клетки
стояло  несколько  человек,  вооруженных  железными  прутьями  и  длинными
стальными вилами. Эти орудия, просунутые сквозь прутья клетки, ежесекундно
угрожали леопардам, которым предстояло репетировать ненавистный номер.
     Возмущенные вторжением Майкла,  они зафыркали,  забарабанили по  полу
своими длинными хвостами и изготовились к прыжку.  В то же самое мгновение
укротитель властным голосом заговорил с  ними и поднял хлыст,  а служители
еще глубже продвинули свои орудия в клетку.  Леопарды, за время неволи уже
не  раз изведавшие вкус железа,  замерли,  и  только хвосты их  продолжали
яростно колотить об пол.
     Майкл не  был трусом.  Он не спрятался за человека,  не стал искать у
него защиты.  Но,  с  другой стороны,  он был слишком благоразумен,  чтобы
первому напасть на этих гигантских кошек.  Ощетинившись,  он медленно,  на
негнущихся ногах прошелся по клетке,  глядя прямо в лицо опасности,  затем
повернул обратно  и  остановился возле  Джека,  который  приветствовал его
добродушным ворчанием.
     - Да,   этот  пес  молодчина,   -  пробормотал  дрессировщик  странно
сдавленным голосом, - он им так просто не дастся.
     Положение  создалось  напряженное,   и   Ральф   повел  себя   крайне
осмотрительно.   Стараясь  не  делать  ни  одного  резкого  движения,   он
умудрялся,  не  спуская глаз с  обеих собак и  леопардов,  в  то  же время
настороженно следить и  за  служителями по ту сторону клетки.  Ему удалось
заставить леопардов переменить положение и  дальше отойти друг  от  друга.
Затем  послышалась отрывистая команда,  и  Джек  прошелся между хищниками.
Майкл добровольно последовал за ним.  Он,  как и  Джек,  ступал с  большой
осторожностью, точно деревянный.
     Один  из  леопардов,  Альфонзо,  вдруг  фыркнул  на  него.  Майкл  не
остановился, только шерсть его поднялась еще выше и клыки обнажились. В ту
же  самую  секунду вилы  угрожающе пододвинулись к  Альфонзо,  взгляд  его
желтых  глаз  переметнулся на  грозное  оружие,  потом  вновь  обратился к
Майклу, но враждебных действий он уже более не предпринимал.
     Самым трудным был первый день. Позднее леопарды привыкли к Майклу так
же,  как привыкли к Джеку.  Разумеется,  привязанности или дружелюбия ни с
той, ни с другой стороны не проявлялось. Майкл скоро смекнул, что леопарды
враги как  человека,  так и  собак и  что поэтому человек и  собаки должны
стоять друг за  друга.  Каждый день,  пока шла репетиция,  он  час или два
проводил в клетке;  делать ему,  как и Джеку,  там было нечего, роль собак
сводилась  к  бдительному наблюдению:  как  бы  хищники  не  бросились  на
человека.  Когда леопарды были настроены менее злобно, Ральф даже разрешал
обоим псам ложиться на  пол клетки.  В  иные дни он  зорко следил за  тем,
чтобы  они  были  начеку,  готовые в  любую  секунду прыгнуть между ним  и
леопардом.
     Все  остальное время  Майкл проводил с  Джеком в  обширном помещении,
предоставленном им.  Они пользовались хорошим уходом, как и все животные в
Сидеруайльде:  их мыли, скребли, избавляя от блох. Для своих трех лет Джек
был весьма положительным псом.  Возможно,  впрочем, что он никогда не умел
играть,  а возможно, что и разучился. С другой стороны, у него был ровный,
покладистый нрав,  и он не обижался на раздражительные выходки Майкла.  Но
Майкл  вскоре  поборол  свою  раздражительность  и  наслаждался  спокойной
дружбой с  Джеком.  Они не  играли,  не возились,  но часами лежали рядом,
радуясь близости друг друга.
     Временами до  Майкла  доносился возглас  Сары,  впавшей  в  очередную
истерику,  или ее крики -  он это твердо знал,  - призывавшие его. Однажды
она исхитрилась удрать от служителя и настигла Майкла, когда он выходил из
клетки леопарда.  Пронзительно взвизгнув от радости, она вскочила на него,
прильнула к  нему  головкой и,  истерически всхлипывая,  завела  рассказ о
горестях, постигших ее за время их разлуки. Укротитель леопардов отнесся к
ней снисходительно и не отгонял ее, но служитель в конце концов потащил ее
за собой; обезьянка, цепляясь за Майкла, непрестанно и злобно визжала, как
маленькая ведьма.  Когда  ее  силой  от  него  оторвали,  она,  разъярясь,
бросилась на  служителя,  не успевшего схватить ее за ошейник,  и  впилась
зубами ему в  руку.  Вся эта сцена немало рассмешила зрителей,  но стоны и
крики Сары так  встревожили леопардов,  что  они стали фыркать и  биться о
прутья клетки.  Когда  ее  уносили,  она  плакала жалобно,  как  обиженный
ребенок.


     Хотя Майкл отлично справлялся со  своими обязанностями при укротителе
леопардов,  Рауль Кастлемон так и не купил его у Коллинза.  Однажды утром,
через нисколько дней  после описанной выше сцены,  рев  и  шум  в  клетках
хищников  подняли  на   ноги   весь   Сидеруайльд.   Волнение,   вызванное
раздавшимися  где-то  револьверными выстрелами,  распространилось повсюду.
Львы грозно рычали, собаки лаяли, словно одержимые. Работа на арене тотчас
же   прекратилась,   так   как   животных  уже   нельзя   было   заставить
сосредоточиться.  Несколько человек,  в  том числе и  Коллинз,  ринулись к
клеткам  хищников.  Служитель,  приставленный к  Саре,  бросил  цепочку  и
побежал за ними.
     - Бьюсь об заклад,  что это Альфонзо,  -  крикнул Коллинз догонявшему
его ассистенту. - Ральфу теперь плохо придется.
     Когда подоспел Коллинз,  дело уже  близилось к  развязке.  Кастлемона
вытащили из клетки,  и Коллинз, подбегая, увидел, что его кладут на пол, в
сторонке от уже захлопнутой дверцы.  Внутри клетки, свившись в клубок, так
что с первого взгляда даже нельзя было понять, из каких зверей этот клубок
состоит,  яростно бились Альфонзо,  Джек и  Майкл.  Служители метались как
угорелые,  стараясь поглубже просунуть в  клетку железные прутья и разнять
зверей.  В  дальнем  углу  клетки  два  леопарда поменьше зализывали раны,
рычали и  время от времени неистово бросались на железные палки,  мешавшие
им снова ввязаться в драку.
     Появление Сары и все,  что за этим последовало, было делом нескольких
секунд.  Волоча за собой цепочку,  маленькая зеленая обезьянка,  хвостатая
истеричная самочка,  познавшая  любовь  и  сердцем  своим  ставшая  сродни
женщине,  стремглав бросилась к  клетке  и  протиснулась сквозь ее  частые
прутья.  В  это самое мгновение клубок вдруг распался.  Майкла со страшной
силой отбросило в  угол,  он стукнулся об пол,  попытался было вскочить на
ноги,  но  весь  как-то  обмяк и  снова упал,  кровь ручьем лилась из  его
правого плеча, разодранного и сломанного. Сара подскочила к Майклу, обвила
его передними лапками и  с  материнской нежностью прижала к  своей плоской
мохнатой груди.  Она непрерывно издавала тревожные крики,  а когда Майкл с
огромным  усилием  попытался  подняться,  опираясь  на  свою  растерзанную
переднюю лапу,  начала ласково распекать его,  стараясь увести подальше от
места свалки. Изредка отрывая взор от Майкла, Сара с ненавистью устремляла
его  на  Альфонзо  и  пронзительным голосом  выкрикивала проклятья по  его
адресу.
     От этой пары внимание леопарда отвлекла железная палка, упершаяся ему
в бок.  Он ударил по ней лапой, а когда палка снова коснулась его, прыгнул
и  яростно вонзился зубами в  железо.  За  первым прыжком почти  мгновенно
последовал второй,  и леопард в клочья разодрал руку человека,  державшего
палку.  Человек отпрянул и выронил оружие. Альфонзо попятился и ринулся на
Джека,   врага  к   этому  времени  уже  поверженного  и   корчившегося  в
предсмертных судорогах.
     Майкл,  умудрившийся подняться на  трех  лапах,  вырывался из  цепких
объятий Сары,  чтобы снова кинуться в бой.  Взбесившийся леопард уже готов
был прыгнуть на них,  но его остановил железный прут,  просунутый в клетку
другим служителем.  На  этот раз он  прямо бросился на человека,  с  такой
свирепой  силой  сотрясая  прутья  клетки,   что  казалось,   они  вот-вот
поддадутся его натиску.
     Подбежали еще  люди с  железными палками и  вилами,  но  Альфонзо был
неукротим.  Сара  первой  заметила его  приближение и  дико,  пронзительно
завизжала. Коллинз выхватил револьвер у одного из служителей.
     - Не убивайте его! - крикнул Кастлемон, хватая за руки Коллинза.
     Укротитель леопардов и сам был в тяжелом состоянии.  Одна рука у него
беспомощно висела вдоль туловища,  а глаза его заливала кровь,  хлеставшая
из раны на голове;  он вытер глаза о плечо Коллинза, чтобы хоть что-нибудь
увидеть.
     - Альфонзо моя собственность, - пробормотал он, - и стоит больше, чем
сотня  таких  дохлых  обезьян или  паршивых терьеров.  А  кроме  того,  мы
извлечем их из клетки.  Сейчас я попробую... Кто-нибудь вытрите мне глаза.
Я ничего не вижу.  И я уже истратил все свои холостые патроны. Не найдется
ли у кого-нибудь запасных?
     Сара то пыталась заслонить собою Майкла от леопарда, которого все еще
удерживали на  месте  направленные на  него  острия  железных прутьев,  то
визжала перед  самой оскаленной пастью гигантской кошки так  пронзительно,
словно  крикливое  проявление ее  ненависти  могло  удержать  чудовище  от
нападения.
     Майкл,  весь  ощетинившийся,  рыча от  ярости и  таща Сару за  собой,
проковылял несколько шагов на трех лапах,  но раненое плечо подвело его, и
он рухнул наземь.  И тогда Сара совершила свой подвиг.  С истошным криком,
задыхаясь от  ярости,  она  ринулась  прямо  на  огромную кошку,  царапая,
раздирая ей морду передними и  задними лапками,  а  зубами вцепившись ей в
ухо.  Оторопевший было леопард взвился на дыбы,  стараясь передними лапами
сбросить, сорвать с себя этого чертенка.
     Борьба и  жизнь зеленой обезьянки не продлилась и  десяти секунд.  Но
Коллинзу этого времени достало на то,  чтобы приоткрыть дверцу клетки и за
ногу выволочь оттуда Майкла.


                             ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

     Если  бы  в  Сидеруайльде  Майклу  оказали  хирургическую помощь  так
поспешно и грубо, как это в свое время сделал Дель Мар, он бы не выжил. Но
на этот раз за него взялся опытный,  искусный и  к  тому же смелый хирург.
Правда,  операция,  которую он сделал Майклу, являлась скорее вивисекцией,
ибо тот же  хирург никогда бы  не осмелился произвести ее на человеке,  но
Майклу она спасла жизнь.
     - Он  навсегда останется хромым,  -  объявил хирург,  вытирая руки  и
глядя на недвижно распростертого Майкла,  у которого только голова и хвост
торчали из гипсовых повязок. - Все зависит от того, как пойдет заживление.
Если у него поднимется температура,  беднягу придется пристрелить. Сколько
он стоит?
     - Он  ничему не  обучен,  -  отвечал Коллинз,  -  возможно,  долларов
пятьдесят, а теперь и того меньше. Обучать хромых собак смысла не имеет.
     Время доказало, что оба они были неправы. Во-первых, Майкл не остался
хромым на всю жизнь,  хотя его плечо надолго сохранило чувствительность  и
при  сырой  погоде он слегка прихрамывал - так ему было легче.  Во-вторых,
его стоимость очень  возросла,  и  среди  собак  он  стал  звездой  первой
величины, как то и предсказывал Гарри Дель Мар.
     А  пока  что  он  долгие,  томительные дни  проводил,  лежа в  полной
неподвижности,  и температура у него почти не повышалась.  Уход за ним был
превосходный.  Но  не любовь или привязанность заставляли людей так за ним
ухаживать.  Заботливое отношение  к  больному  животному вошло  в  систему
сидеруайльдского заведени