их  жизни.  Первый -  врач и  местный
политик, некий Уолтер Меррит Эморн - не раз подсаживался к столику Доутри,
за  которым  неизменно восседал  на  стуле  и  Майкл.  В  благодарность за
оказанную ему  честь  доктор Эмори вручил Доутри свою  визитную карточку и
заявил,   что  будет  счастлив  оказать  медицинскую  помощь,  разумеется,
бесплатно, и хозяину и собаке, в случае если таковая им понадобится.
     Доутри  считал  доктора  Уолтера  Меррита  Эмори  дельным  человеком,
бесспорно,  хорошим врачом,  но в  достижении своей цели беспощадным,  как
голодный тигр.  Однажды  он  с  грубоватой прямотой,  допустимой при  ныне
сложившихся обстоятельствах, объявил ему:
     - Вы, док, какое-то чудо! Это видишь с первого взгляда. Вам ничего не
станет поперек дороги, разве что...
     - Разве что, что?
     - Разве что  то,  чего  вы  добиваетесь,  вколочено кольями в  землю,
заперто на  замок или находится под охраной полиции.  Не хотел бы я  иметь
то, что хочется иметь вам.
     - А вы,  кстати сказать, имеете, - заверил его доктор, указав глазами
на Майкла.
     - Бр-р!  -  У  Доутри мороз пробежал по  коже.  -  Вы  меня  в  дрожь
вгоняете. Не знай я, что вы шутите, я бы дня не остался в Сан-Франциско. -
Минуту-другую он  сидел в  задумчивости,  уставившись в  свое пиво,  затем
вдруг успокоенно засмеялся.  - Никто на свете у меня этого пса не отнимет.
Я убью всякого,  кто на него позарится.  И я заранее скажу ему это, так же
как вот вам говорю сейчас;  и  он  мне поверит,  так же как верите вы.  Вы
знаете, что я не хвастаюсь. Ведь это собака...
     Дэг Доутри запнулся, не умея выразить всей глубины своих чувств, и до
дна осушил кружку.
     Совсем к  иному типу  принадлежал другой человек,  призванный сыграть
роковую роль в  жизни Доутри и Майкла.  Гарри Дель Мар -  называл он себя;
Гарри  Дель  Мар  -   значилось  на   афишах  "Орфсума",   когда  он   там
гастролировал. Этот человек для заработка занимался дрессировкой животных,
но Доутри этого не знал,  так как в данное время Дель Мар отдыхал от своих
трудов и ровно ничего не делал. Он тоже оплачивал пиво Доутри, сидя за его
столиком. Еще молодой, лет тридцати, не более, с очень длинными ресницами,
окаймлявшими большие карие глаза,  которые он  сам  считал магнетическими,
красивый,  с  пухлыми женственными губами,  он,  вразрез со  своим внешним
видом, отличался необыкновенной деловитостью в разговоре.
     - У вас не хватит денег купить его,  - отвечал Доутри, когда Дель Мар
увеличил предлагаемую за Майкла сумму с пятисот долларов до тысячи.
     - Тысяча долларов у меня найдется, - возражал Дель Мар.
     - Нет!  -  Доутри покачал головой.  -  Я  не  продам его ни  за какие
деньги. Да и на что он вам сдался?
     - Он мне нравится,  -  был ответ.  - Зачем, по-вашему, я сюда пришел?
Почему здесь  толчется столько народу?  И  почему вообще люди  тратятся на
вино,  держат лошадей,  похваляются своей связью с  актрисами,  становятся
попами или буквоедами?  Потому что им это нравится.  Вот и все.  Все мы по
мере сил делаем то, что нам нравится, и гоняемся за тем, чего нам хочется,
независимо от  того,  есть у  нас шансы на успех или нет.  Мне,  например,
нравится  ваша  собака.  Я  хочу  ее  иметь.  Пусть  за  тысячу  долларов.
Посмотрите,  какой бриллиант на пальце вон у той женщины.  Несомненно,  он
понравился ей,  она его пожелала и получила, не думая о цене. Цена значила
для нее меньше, чем бриллиант. А ваша собака...
     - Но  вы-то  ей не нравитесь,  -  перебил его Доутри,  -  и  это даже
странно.  Обычно она со  всеми приветлива.  На вас же ощерилась с  первого
взгляда. А на что, спрашивается, человеку собака, которая его не любит?
     - Это  не  существенно,  -  спокойно отвечал Дель Мар.  -  Мне собака
нравится.  А нравлюсь я ей или не нравлюсь - это уж мое дело; думаю, что я
бы сумел ее перевоспитать.
     И   Доутри  вдруг  показалось,   что  под  безмятежной  и  корректной
внешностью этого человека кроется бесконечная жестокость, еще усугубленная
холодной расчетливостью.  Конечно,  Доутри  подумал об  этом  не  в  таких
словах.  Вернее,  даже не подумал,  а  почувствовал,  чувствам же не нужны
слова.
     - Здесь поблизости есть банк,  открытый всю  ночь,  -  продолжал Дель
Мар. - Мы можем зайти туда, и через полчаса деньги будут у вас в руках.
     Доутри покачал головой.
     - Никуда не годится, даже с коммерческой точки зрения, - заявил он. -
Посудите сами,  этот пес зарабатывает двадцать долларов в вечер. Допустим,
что  он  работает  двадцать пять  дней  в  месяц.  Это  составляет пятьсот
долларов ежемесячно,  или  шесть  тысяч в  год.  Допустим,  что  это  пять
процентов с капитала,  так легче считать,  - значит, капитал равняется ста
двадцати тысячам долларов.  Предположим,  что  мое жалованье и  мои личные
расходы равняются двадцати тысячам,  - выйдет, что собака стоит сто тысяч.
Ладно,   возьмем  даже  половину  этой  суммы  -  пятьдесят  тысяч.  А  вы
предлагаете мне за нее тысячу!
     - Вы,  кажется,  полагаете,  что он будет приносить доход вечно,  как
земельная собственность, - со спокойной улыбкой отвечал Дель Мар.
     Доутри мгновенно почуял, куда он клонит.
     - Пусть он  проработает пять лет  -  вот  уже тридцать тысяч.  Пусть,
наконец,  всего один год -  это шесть тысяч. Значит, вы мне за шесть тысяч
предлагаете одну.  Такая сделка меня  не  устраивает...  и  его  тоже.  И,
наконец, когда он не сможет больше работать и никто за него цента не даст,
для  меня он  все равно будет стоить миллион;  и  если кто-нибудь мне этот
миллион предложит, я обязательно потребую надбавки.


                           ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

     - Мы  еще  встретимся,  -  так закончил Гарри Дель Мар свой четвертый
разговор относительно продажи Майкла.
     Но Гарри Дель Мар ошибся.  Он никогда больше не встретился с  Доутри,
потому что Доутри встретился с доктором Эмори.
     Квэк,  спавший все более и  более беспокойно из-за  своей опухоли под
мышкой,  мешал  спать  Доутри.  После  целого ряда  тревожных ночей стюард
подумал-подумал и решил, что Квэк теперь уже достаточно болен, чтобы можно
было обратиться к врачу.  Потому-то однажды,  часов в одиннадцать утра, он
явился вместе с  Квэком к  Уолтеру Мерриту Эмори и дождался своей очереди,
сидя в переполненной пациентами приемной.
     - Боюсь, что у него рак, доктор, - заметил Доутри, покуда Квэк снимал
рубашку и  фуфайку.  -  Он  ведь ничего не подозревал,  покуда он не начал
вертеться и  стонать во сне.  Вот смотрите!  Что это,  по-вашему?  Рак или
просто опухоль? Во всяком случае - одно из двух.
     Но острый глаз Уолтера Меррита Эмори,  скользнув по Квэку,  тотчас же
приметил скрюченные пальцы на левой руке.  Впрочем, взгляд у доктора Эмори
был не только острый,  но и  особо наметанный на проказу.  В свое время он
одним  из  первых  добровольно отправился  на  Филиппины,  где  специально
занимался изучением проказы,  и  насмотрелся такого множества прокаженных,
что с первого взгляда мог определить эту болезнь,  если только она не была
в самой начальной стадии.  От скрюченных пальцев,  симптома безболезненной
формы проказы,  объясняющейся распадом нервов,  и "львиных" складок на лбу
его  взгляд  скользнул к  опухоли  под  мышкой,  и  диагноз был  поставлен
молниеносно: бугорковая форма проказы.
     И  так же  молниеносно мелькнули в  его мозгу две мысли:  первой была
аксиома:  когда и  где бы  ты  ни встретил прокаженного -  ищи второго;  и
вторая:  вожделенный ирландский терьер, собственность Доутри, долгое время
находившийся на  попечении Квэка.  В  ту  же  секунду доктор Уолтер Меррит
Эмори  отвернулся от  своего  пациента.  Неизвестно,  что  знает  стюард о
проказе и знает ли вообще что-нибудь, а пробуждать в нем подозрения весьма
нежелательно.  Взгляд его как бы случайно упал на часы,  и  он обратился к
Доутри:
     - Я бы сказал,  что у него кровь не в порядке.  Он очень истощен.  Не
привык к беспокойной городской жизни и к нашей пище. Я, конечно, произведу
исследование опухоли  на  рак,  хотя  почти  уверен,  что  результат будет
отрицательный.
     Говоря это,  он впился глазами в  лицо Доутри,  вернее,  в  маленький
клочок кожи  между его  бровями повыше переносицы.  Этого было достаточно.
Опытный глаз мгновенно различил "львиную" печать проказы.
     - Да вы и сами порядком утомлены,  -  спокойно продолжал он.  - Держу
пари, что и вы чувствуете себя не в своей тарелке.
     - Пожалуй,  так оно и есть,  - согласился Доутри. - Надо мне поскорее
отправиться в море, в тропики, и там хорошенько прогреть свой ревматизм.
     - Где  у  вас  ревматизм?  -  как бы  рассеянно спросил доктор Эмори,
притворяясь, что хочет вновь заняться исследованием опухоли Квэка.
     Доутри  протянул ему  левую  руку  со  слегка  скрючившимся мизинцем,
беспокоившим его.
     Уолтер Меррит Эмори из-под опущенных ресниц с притворной небрежностью
взглянул  на  мизинец  Доутри,  чуть  припухший,  слегка  искривленный,  с
блестящим,  атласистым кожным покровом, и опять почти мгновенно повернулся
к Квэку, но взгляд его еще раз испытующе остановился на "львиных" складках
между бровей Доутри.
     - Ревматизм -  все еще загадка для нас,  врачей,  - произнес Эмори и,
как бы увлеченный этой мыслью,  обернулся к Доутри. - Очень индивидуальное
заболевание,  проявляющееся в самых различных формах. У каждого по-своему.
Вы, наверно, чувствуете онемение?
     Доутри усиленно сгибал и разгибал свой мизинец.
     - Да, сэр, - отвечал он. - Палец потерял гибкость.
     - Ага, - сочувственно пробормотал доктор Эмори. - Сядьте, пожалуйста,
вон в  то кресло.  Если мне даже не удастся вас вылечить,  то я  во всяком
случае направлю вас  в  наилучшее место для  такого рода  больных...  Мисс
Джадсон!
     Покуда  молодая  особа  в  костюме сестры  милосердия соответствующим
образом  устанавливала выкрашенное эмалевой  краской  врачебное  кресло  и
усаживала в  него  Доутри,  а  доктор  Эмори  погружал кончики  пальцев  в
сильнейший из  имевшихся у  него  антисептических растворов,  в  мозгу его
вновь    всплыл   вожделенный   образ   мохнатого   ирландского   терьера,
показывавшего разные  штуки  в  матросских  кабачках  и  откликавшегося на
кличку Киллени-бой.
     - У вас ревматизм не только в левом мизинце,  - заметил доктор Эмори.
- Лоб у вас тоже поражен.  Одну минуточку,  прошу прощения.  Скажите, если
будет больно.  Я  только хочу проверить свой диагноз...  Ну  да,  конечно!
Повторяю:  скажите,  когда что-нибудь почувствуете.  Ревматизм - капризная
болезнь...  Обратите внимание,  мисс Джадсон,  держу пари,  что вы  еще не
видели этакой формы ревматизма.  Видите,  больной не реагирует,  полагает,
что я еще не приступил...
     Не переставая болтать и что-то рассказывать, он проделал нечто такое,
что не могло бы и во сне присниться Дэгу Доутри,  а Квэку, наблюдавшему за
его манипуляциями, показалось дьявольским наваждением.
     Доктор Эмори с  помощью большой иглы исследовал темное пятнышко между
"львиными" складками.  Он не зондировал больное место, а попросту всадил в
него иглу с одной стороны и,  ведя ее параллельно кожному покрову, вытащил
с  другой.  Квэк смотрел на  все это,  вытаращив глаза,  но  хозяин его не
вздрогнул, не дернулся, не шелохнулся во время этой операции.
     - Что же вы не начинаете? - нетерпеливо спросил Дэг Доутри. - А кроме
того, дело вовсе не в моем ревматизме, а в опухоли негра.
     - Вам надо пройти курс лечения,  - внушительно заявил доктор Эмори. -
Ревматизм  -   упорная  штука.   Нельзя  допускать,   чтобы  он   сделался
хроническим.  Я назначу вам лечение.  Теперь вставайте,  сейчас я посмотрю
вашего негра.
     Но,  прежде  чем  уложить  Квэка,  доктор  Эмори  набросил на  кресло
простыню,  насквозь пропитанную каким-то  едко пахнущим раствором.  Еще не
приступив к исследованию Квэка, он, словно вдруг вспомнив что-то, взглянул
на часы и  тотчас же с укоризненной миной повернулся к ассистировавшей ему
сестре.
     - Мисс Джадсон,  -  холодно и резко проговорил он. - Вы меня подвели.
Сейчас без двадцати двенадцать,  а вы отлично знали,  что ровно в половине
двенадцатого у меня консилиум с доктором Хэдли. Могу себе представить, как
он меня клянет. Вы же знаете его сварливый характер.
     Мисс  Джадсон  кивнула  головой  с   видом  смиренным  и  раскаянным;
казалось,  она сознает свою вину и понимает, как важен был этот консилиум,
на  самом же деле она только отлично знала своего патрона,  о  встрече же,
назначенной на половину двенадцатого, сейчас услыхала впервые.
     - Доктор  Хэдли  принимает в этом же самом здании,  - объяснил Доутри
доктор Эмори. - На разговор нам потребуется минут пять, не более. Мы с ним
разошлись  во  мнениях.  Он  поставил  диагноз  - хронический аппендицит и
настаивает на операции,  я же считаю,  что это  пиорея*,  из  полости  рта
перекинувшаяся   на   желудок,   и  что  смазывание  рта  эметином  окажет
целительное действие и на желудок.  Вы,  конечно,  во всех этих  вещах  не
разбираетесь,  но  дело в том,  что я уговорил доктора Хэдли вызвать еще и
доктора Гренвилля,  зубного врача,  специалиста по пиорее.  Теперь они оба
вот уже десять минут дожидаются меня! Мне надо бежать!
     _______________
          * Пїиїоїрїеїя - гнойное воспаление десен.

     - Я  вернусь  через  пять  минут!  - крикнул он уже в дверях.  - Мисс
Джадсон,  скажите,  пожалуйста, пациентам, ожидающим в приемной, чтобы они
не беспокоились.
     Он вошел в  кабинет доктора Хэдли,  где и  в помине не было больного,
страдающего то  ли аппендицитом,  то ли пиореей,  снял телефонную трубку и
позвонил  сначала  председателю городского  санитарного управления,  потом
начальнику полиции.  Ему повезло:  он застал обоих на месте и,  называя их
запросто, по имени, сделал тому и другому какое-то секретное сообщение.
     Вернулся он к себе в превосходном расположении духа.
     - Я ему так прямо и  сказал,  -  доверительно  обратился  он  к  мисс
Джадсон,  а  заодно  и  к  Доутри.  -  Доктор  Гренвилль  поддержал  меня.
Разумеется, типичная пиорея. Операция отменяется. Сейчас они уже смазывают
ему  эметином  гнойники  на деснах.  А приятно,  когда подтверждается твоя
правота. Теперь я заслужил сигару. Верно ведь, мистер Доутри?
     Доутри утвердительно кивнул,  и  доктор Эмори закурил толстую гавану,
продолжая  похваляться  своим  вымышленным  торжеством  над   собратом  по
профессии.  За этой болтовней он,  видимо,  позабыл про сигару и, небрежно
облокотившись о кресло, не заметил, что горящий кончик ее уперся в один из
скрюченных  пальцев  Квэка.   Быстрый  кивок  в   сторону  мисс   Джадсон,
единственной,  от кого это не укрылось,  послужил ей предупреждением -  не
удивляться, что бы ни произошло.
     - Вы понимаете,  мистер Доутри, - оживленно повествовал Уолтер Меррит
Эмори, гипнотизируя стюарда взглядом и не отнимая кончика сигары от пальца
Квэка,  - чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что к операциям у
нас часто прибегают непродуманно и чересчур поспешно.
     Огонь  продолжал жечь  живое человеческое тело,  и  тоненькая струйка
дыма,  поднимавшаяся от  пальца Квэка,  по  цвету резко отличалась от дыма
сигары.
     - Возьмем хотя бы этого пациента доктора Хэдли.  Я спас его не только
от  риска,  связанного с  операцией аппендицита,  но  также от расходов на
врачей и лечебницу.  Я,  конечно,  ничего с него за это не возьму.  Доктор
Хэдли ограничится весьма скромным гонораром. Доктор Гренвилль будет лечить
его пиорею эметином за какие-нибудь несчастные пятьдесят долларов. Итак, я
не  только спас его от опасности и  волнений,  связанных с  операцией,  но
сохранил этому человеку по меньшей мере тысячу долларов,  которые пошли бы
на оплату хирурга, лечебницы и сиделок.
     Покуда он  говорил,  по-прежнему  не  сводя с Доутри гипнотизирующего
взгляда,  в воздухе запахло горелым мясом.  Доктор Эмори с удовлетворением
вдыхал этот запах. Мисс Джадсон тоже почуяла его, но, памятуя о полученном
предупреждении,  не подала виду.  Она не оглядывалась на Квэка,  хотя этот
запах явственно говорил о том, что сигара по-прежнему жжет его палец.
     - Пахнет  чем-то  паленым!   -  вдруг  спохватился  Доутри,  втягивая
ноздрями воздух и озираясь вокруг.
     - Дрянь сигара, - отвечал доктор Эмори. Он отнял ее от пальца Квэка и
принялся неодобрительно разглядывать,  потом поднес к  носу,  и физиономия
его приняла брезгливое выражение.  -  Только что не  капустные листья,  но
вообще какая-то пакость,  которой я не знаю да и знать не хочу. Черт знает
что! Выпускают новый сорт сигар из действительно прекрасного табака, а как
только  он  получает  распространение,  начинают  подмешивать низкопробный
табак. Благодарю покорно! С сегодняшнего дня я меняю марку!
     С   этими  словами  он  швырнул  сигару  в  плевательницу.   А  Квэк,
полулежавший в самом удивительном кресле,  которое ему когда-либо пришлось
видеть,  понятия не имел,  что палец его прожжен на полдюйма в глубину,  и
только ждал,  когда же  этот  доктор кончит наконец болтать и  приступит к
осмотру опухоли, от которой у него ломит всю руку.
     И тут впервые в жизни,  но уже навек,  Дэг Доутри потерпел поражение,
поражение  окончательное и  непоправимое.  Вольная  жизнь  с  плаванием по
бурным морям,  где дуют пассаты,  колеблющаяся палуба под ногами, недолгие
стоянки в портах -  все это кончилось здесь, во врачебном кабинете Уолтера
Меррита Эмори,  покуда невозмутимая мисс Джадсон удивлялась, как это может
человек даже не поморщиться, когда его руку жарят на медленном огне.
     Доктор  Эмори,  продолжая  свои  разглагольствования,  закурил  новую
сигару и,  несмотря на  то,  что  приемная его была переполнена ожидающими
своей очереди пациентами,  даже  произнес пространный и  в  высшей степени
поучительный монолог о табачных плантациях и о способах обработки табака в
странах, где он лучше всего произрастает.
     - Что касается опухоли,  -  начал он,  наконец-то приступая к осмотру
Квэка,  - то на первый взгляд это, по-моему, не доброкачественная опухоль,
не рак и даже не фурункул. Я считаю...
     Стук в  запертую боковую дверь заставил его выпрямиться с откровенной
поспешностью. Мисс Джадсон, которую он кивком головы послал открыть дверь,
впустила в  кабинет двух полисменов,  сержанта полиции и какого-то усатого
субъекта в сюртуке и с гвоздикой в петлице.
     - Добрый день,  доктор Мастерс,  - приветствовал доктор Эмори усатого
субъекта.  -  Мое почтение, сержант! Здравствуй, Тим! Здравствуй, Джонсон,
давно ли тебя перевели к нам из Китайского квартала?
     Затем  Уолтер  Меррит  Эмори,  погруженный  в  рассматривание опухоли
Квэка, продолжил прерванную сентенцию:
     - Как уже было сказано,  я считаю,  что это самая типичная, созревшая
язва,  вызванная bacillus  leprae,  которую  какой-либо  врач  имел  честь
продемонстрировать органам санитарного надзора в Сан-Франциско.
     - Проказа! - крикнул доктор Мастерс.
     При этом слове все вздрогнули.
     Сержант и  оба полисмена отпрянули от Квэка,  мисс Джадсон,  подавляя
крик, обеими руками схватилась за сердце; ошеломленный, но все еще не веря
своим ушам, Дэг Доутри спросил:
     - Что это вы там плетете, док?
     - Стоп! Ни с места! - повелительно крикнул ему Уолтер Меррит Эмори. -
Заметьте себе,  прошу вас, - обратился он к остальным, прикасаясь кончиком
зажженной сигары к темному пятнышку между бровями стюарда.
     - Сидеть смирно! - скомандовал он ему. - Подождите! Я еще не кончил.
     И покуда Доутри, потрясенный, растерянный, дожидался, когда же доктор
приступит к  каким-нибудь манипуляциям,  огонь жег его лоб так,  что запах
горелого мяса  уже  начал  щекотать ноздри  присутствующих.  Доктор  Эмори
торжествующе рассмеялся и отступил на несколько шагов.
     - Ну,  делайте же скорей,  что вам надо,  -  буркнул Доутри;  события
развертывались с такой быстротой и так странно,  что он