двинувшегося  благодаря  высоте,  на  которой  летел
"Альбатрос", простиралась гладкая равнина.
   Этой ночью пронзительные свистки паровозов и низкие гудки пароходов уже
не  нарушали  покоя  звездного  небосклона.  Порою  до   ушей   пассажиров
воздушного корабля, летевшего в то время на  значительно  меньшей  высоте,
доносилось протяжное мычание:  это  ревели  стада  бизонов,  бродившие  по
прерии в поисках водопоя и пастбищ. А когда они замолкали, слышался  хруст
травы под их копытами, напоминавший глухой рокот  волн;  и  на  этом  фоне
отчетливо выделялся непрерывный, вибрирующий звук винтов "Альбатроса".
   Время от времени внизу раздавался вой  волка  или  лисицы,  крик  дикой
кошки да завывание койота, этого canis latrans [буквально:  лающая  собака
(лат.)], чье латинское название вполне оправдывается его звонким лаем.
   Ночной  воздух  был  напоен  острым  запахом  мяты,  шалфея  и  полыни,
перемешанным с сильным ароматом хвойных деревьев.
   Наконец, чтобы  перечислить  все  звуки,  доносившиеся  с  земли,  надо
упомянуть и о зловещем вое, который издавал уже  не  койот:  то  был  крик
краснокожего, и ни  один  житель  прерий  не  спутал  бы  его  с  голосами
хищников.
   На следующее утро, 15 июня, часов в пять, Фил Эванс вышел на палубу  из
своей каюты, надеясь, что ему, наконец, посчастливится встретить Робура.
   Желая узнать, почему инженер не показывался накануне,  он  обратился  к
боцману Тому Тэрнеру.
   То был англичанин  лет  сорока  пяти,  могучего  сложения,  коренастый,
широкоплечий, с непомерно крупной головой: такие некрасивые  головы  любил
рисовать Гогарт, запечатлевший своей кистью  эту  характерную  особенность
представителей англосаксонской расы. Пусть читатель внимательно  вглядится
в четвертую гравюру, помещенную в  "Harlots  Progress",  и  он  не  только
обнаружит там голову Тома Тэрнера на плечах у тюремщика,  но  и  убедится,
что лицо его отнюдь не производит приятного впечатления.
   - Увидим ли мы сегодня инженера Робура? - спросил Фил Эванс.
   - Не знаю, - ответил Том Тэрнер.
   - Я не спрашиваю вас, отлучился, ли он...
   - Возможно.
   - Ни когда он возвратится...
   - Как только закончит свои дела?
   Сказав это, Том Тэрнер вошел в рубку.
   Пришлось удовольствоваться этим  ответом,  в  котором  не  было  ничего
утешительного, ибо,  сверившись  с  буссолью,  Фил  Эванс  установил,  что
"Альбатрос" продолжает двигаться на северо-запад.
   Как непохож был  пейзаж,  возникший  теперь  перед  глазами  пассажиров
воздушного корабля, на оставленную накануне  бесплодную  территорию  Диких
Земель!
   Удалившись  на  тысячу  километров  от  Омахи,  "Альбатрос"  летел  над
местностью, которую Фил Эванс не мог узнать по той  причине,  что  никогда
здесь не бывал.  Немногочисленные  форты,  воздвигнутые  для  того,  чтобы
сдерживать  индейцев,  высились  на   холмах,   расчерченных   правильными
геометрическими  линиями  палисадов,  которыми  были  обнесены   строения.
Деревни редко попадались в этом малонаселенном крае,  столь  непохожем  на
золотоносные земли Колорадо, расположенные несколькими градусами южнее.
   Вдалеке, пока еще очень смутно, начали вырисовываться очертания  горной
цепи; лучи встающего солнца окрашивали ее вершины в розовые тона.
   Это были Скалистые горы.
   В то утро дядюшка Прудент и Фил Эванс  сразу  же  почувствовали  резкий
холод. Однако  понижение  температуры  не  объяснялось  переменой  погоды:
солнце по-прежнему заливало небо ослепительным светом.
   - Как видно, "Альбатрос" поднялся в верхние слои атмосферы,  -  заметил
Фил Эванс.
   И в самом деле, барометр, висевший на наружной стене центральной рубки,
упал до пятисот сорока миллиметров, что соответствовало примерно высоте  в
три  тысячи  метров.  Необходимость  вести  воздушный  корабль  на   такой
значительной высоте была вызвана горным рельефом местности.
   Впрочем, часом раньше он, вероятно, летел на высоте не  меньше  четырех
тысяч метров, ибо  оставил  за  собой  горные  вершины,  покрытые  вечными
снегами.
   Ничто не могло помочь дядюшке Пруденту и его спутнику  определить,  что
это был за край. Ночью "Альбатрос",  летевший  с  большой  скоростью,  мог
отклониться к северу или к югу, и этого было достаточно, чтобы сбить их  с
толку.
   И все же, обсудив различные, более или менее  правдоподобные  гипотезы,
они остановились на следующей: лежавшая под ними местность, окруженная  со
всех сторон горами, была, должно быть, той областью,  которую  конгресс  в
марте 1872 года провозгласил Национальным парком Соединенных Штатов.
   "Альбатрос" и в самом деле летел над этим  единственным  в  своем  роде
краем. Он вполне заслуживал имени парка, но парка, где вместо холмов  были
горы, вместо прудов - озера, вместо ручьев -  реки,  вместо  лабиринтов  -
горные цирки, а вместо фонтанов - гейзеры необыкновенной силы.
   За  несколько   минут   воздушный   корабль   пронесся   над   берегами
Йеллоустон-ривер, оставив справа гору Стивенсона, и достиг границ большого
озера, носящего название только что упомянутой реки.  Как  живописны  были
очертания этого природного водоема,  песчаные  берега  которого,  усеянные
обсидианом и осколками хрусталя, сверкали, отражая солнечные лучи тысячами
тончайших граней! Как причудливо  были  разбросаны  островки,  покрывавшие
поверхность озера! Как ясно  отражалось  лазурное  небо  в  этом  огромном
зеркале! К берегам озера  йеллоустон,  одного  из  самых  высокогорных  на
земном шаре, тысячами слетались обитатели пернатого  царства  -  пеликаны,
лебеди, чайки, гуси, казарки, гагары! Его обрывистые берега местами  густо
поросли зеленым руном деревьев - сосен и лиственниц.  У  подножья  откосов
виднелись бесчисленные трещины, над которыми клубился пар: он вырывался из
недр земли, как из громадного котла,  в  котором  подземное  пламя  всегда
поддерживало воду в состоянии кипения.
   Повару представлялся здесь редкий случай надолго  запастись  форелью  -
единственной рыбой, которая мириадами плодится в водах  озера  йеллоустон.
Но "Альбатрос" все время летел на такой высоте, что заняться рыбной ловлей
так и не удалось, хотя добыча, вне всякого сомнения, была бы великолепной.
   К тому же через три четверти часа воздушный корабль уже пересек озеро и
приблизился к области, богатой гейзерами, не уступающими по красоте  самым
замечательным гейзерам Исландии. Перегнувшись через борт, дядюшка  Прудент
и Фил Эванс с восхищением  наблюдали  за  струями  горячей  воды,  которые
взлетали вверх, словно стараясь обдать брызгами "Альбатрос".
   Особенно хороши были несколько гейзеров: "Веер", чьи струи расходятся в
воздухе сверкающими пластинками, "Укрепленный замок",  который  как  будто
обороняется  ударами  водяных  столбов,  "Старый  друг"  с  его  фонтаном,
увенчанным радугой, и "Гигант", из недр которого бьет в небо мощный  поток
воды окружностью в двадцать я высотою в двести футов!
   Это ни с чем не сравнимое, можно сказать, единственное в  мире  зрелище
было, очевидно, хорошо знакомо Робуру, ибо он даже не показался на палубе.
Неужели он повел "Альбатрос" над  национальным  заповедником  только  ради
того, чтобы доставить удовольствие своим гостям? Во всяком случае, инженер
не искал их благодарности. Не покинул он  своей  каюты  и  позднее,  когда
часов в семь утра  воздушный  корабль  начал  свой  смелый  перелет  через
Скалистые горы.
   Известно, что этот горный  массив  тянется,  точно  гигантский  спинной
хребет,  от  крестца  до  затылка  Северной   Америки,   продолжая   собою
Мексиканские Анды.  Эту  могучую  горную  гряду  протяженностью  в  три  с
половиной тысячи километров венчает пик Джемс, высота  которого  достигает
почти двенадцати тысяч футов.
   Нет сомнения, что, учащая  взмахи  своих  крыльев-винтов,  "Альбатрос",
подобно птице, взмывающей  в  поднебесье,  мог  бы  пролететь  над  самыми
высокими точками этой горной системы и  одним  прыжком  достигнуть  штатов
Орегон и Юта. Однако в таком маневре не было необходимости, ибо существуют
перевалы, которые позволяют преодолевать горный барьер,  не  взбираясь  на
его гребень. В Скалистых горах известно несколько "каньонов" -  более  или
менее узких ущелий, пригодных для этой цели. Таков, например,  Бриджерский
перевал, по которому вьется Тихоокеанская железная дорога, выходящая затем
на территорию мормонов; другие проходы лежат севернее или южнее.
   Именно в один из таких каньонов и устремился  "Альбатрос",  умерив  при
этом свою  скорость,  чтобы  не  наткнуться  на  стенки  ущелья.  Искусный
кормчий, твердая  рука  которого  уверенно  сжимала  послушный  руль,  вел
воздушный  корабль,  как  ведут   первоклассное   судно   на   состязаниях
Королевского яхт-клуба.  Это  было  поистине  необыкновенное  зрелище.  И,
несмотря на всю свою досаду, оба противника  "аппаратов  тяжелее  воздуха"
невольно восхищались совершенством воздушного корабля.
   Меньше чем за два с  половиной  часа  колоссальный  горный  хребет  был
преодолен,  и  "Альбатрос"  вновь  помчался  с  прежней  скоростью  -  сто
километров в час. Спустившись ниже, он летел теперь к юго-западу, готовясь
пересечь наискось территорию штата Юта. Воздушный корабль уже снизился  на
несколько сот метров,  когда  внимание  дядюшки  Прудента  и  Фила  Эванса
привлекли какие-то свистки.
   Их издавал поезд Тихоокеанской железной дороги, направлявшийся к городу
Большого Соленого озера.
   В это мгновение, послушный тайному приказу,  "Альбатрос"  снизился  еще
больше и полетел над мчавшимся на  всех  парах  составом.  Его  тотчас  же
заметили.  Несколько  человек  показались   в   дверцах   вагонов.   Затем
многочисленные  пассажиры  высыпали  на  площадки,  соединяющие  вагоны  в
американских поездах. Некоторые даже не побоялись вскарабкаться на  крыши,
чтобы  лучше  разглядеть  летательную  машину.  Воздух  огласился  криками
"гип-гип, ура!"; но даже эти приветствия не заставили Робура показаться на
палубе.
   "Альбатрос" еще больше приблизился к земле,  умерив  скорость  вращения
подъемных винтов и замедлив свой полет, чтобы не опередить поезда, который
ему ничего не стоило обогнать. Он летел  над  составом,  точно  гигантский
жук, но мог в любую минуту превратиться в огромную хищную птицу. Воздушный
корабль отклонялся то вправо, то влево,  устремлялся  вперед,  возвращался
назад, а над ним гордо реяло черное полотнище с золотым  солнечным  диском
посредине. Начальник поезда развернул в ответ украшенный  тридцатью  семью
звездами флаг Американской Федерации.
   Напрасно узники пытались воспользоваться удобным случаем и  сообщить  о
том, что с  ними  произошло.  Напрасно  председатель  Уэлдонского  ученого
общества кричал во все горло:
   - Я - дядюшка Прудент из Филадельфии!
   А секретарь общества вторил ему:
   - Я - Фил Эванс, его коллега!
   Их голоса тонули в громких  криках  "ура",  которыми  пассажиры  поезда
приветствовали полет "Альбатроса".
   Но вот три или четыре члена экипажа воздушного  корабля  показались  на
палубе. Один из них, по примеру моряков, обгоняющих другое судно,  показал
поезду конец каната, в насмешку предлагая взять его на буксир.
   И "Альбатрос" понесся вперед со своей обычной скоростью; в каких-нибудь
полчаса он оставил  экспресс  далеко  позади,  и  вскоре  последний  дымок
паровоза растаял на горизонте.
   В час пополудни  вдали  показался  огромный  диск,  который  отбрасывал
солнечные лучи, точно гигантский рефлектор.
   - Это, должно  быть,  столица  мормонов  Солт-Лейк-Сити!  -  воскликнул
дядюшка Прудент.
   И в самом деле,  под  ними  лежал  город  Большого  Соленого  озера,  а
сверкающий  диск  был  круглым  куполом  храма,  в  котором  с   удобством
располагались около десяти тысяч "святых" -  мормонов.  Подобно  выпуклому
зеркалу, купол отбрасывал солнечные лучи во всех направлениях.
   Этот большой город, раскинувшийся у  подножья  Уосатчских  гор,  склоны
которых до половины одеты кедрами и елями, стоит на берегу нового Иордана,
несущего воды Юты в Большое Соленое озеро. С воздушного корабля он казался
шашечной доской, на  которую  действительно  походят  многие  американские
города; но об этой шашечной доске можно было, пожалуй, сказать, что на ней
"больше дамок, чем клеток",  ибо,  как  известно,  у  мормонов  процветает
многоженство. Вокруг простирался хорошо обработанный, зеленеющий,  богатый
шерстью край, в котором стада овец насчитываются тысячами.
   Но и самый город  и  окружающая  местность  промелькнули  как  тень,  и
"Альбатрос" стремительно понесся к юго-западу. Теперь быстрота его  полета
была весьма ощутима, ибо превышала скорость ветра.
   Вскоре воздушный  корабль  уже  летел  над  Невадой.  Богатая  серебром
территория этого штата отделена от золотоносных земель  Калифорнии  только
горами Сьерры.
   - Бьюсь об заклад, - заявил Фил Эванс, - что мы еще до наступления ночи
увидим огни Сан-Франциско!
   - А что дальше?.. - спросил дядюшка Прудент.
   В шесть часов вечера воздушный  корабль  пересек  хребет  Сьерры-Невады
через  ущелье  Траки,  по  которому  проходит  полотно  железной   дороги.
Оставалось преодолеть всего лишь триста километров, чтобы достичь если  не
Сан-Франциско,  то  уж  во  всяком  случае  столицы  штата  Калифорния   -
Сакраменто.
   И такова была в то время скорость "Альбатроса", что не  пробило  еще  и
восьми часов, как на западе  показался  купол  Капитолия,  который  вскоре
исчез на противоположной стороне, небосклона.
   В эту минуту на палубе показался Робур. Коллеги направились к нему.
   - Инженер Робур, - начал дядюшка Прудент, - мы  уже  достигли  западных
пределов Америки! Не пора ли положить предел и вашей шутке?..
   - Я никогда не шучу, - возразил Робур.
   Он подал знак. "Альбатрос"  устремился  вниз  с  такой  скоростью,  что
пассажирам пришлось спешно укрыться в рубках.
   Не успела дверь каюты, захлопнуться, как дядюшка Прудент воскликнул:
   - Еще секунда, и я бы его придушил!
   - Нам надо бежать! - отозвался Фил Эванс.
   - Да!.. Во что бы то ни стало!
   Внезапно до них докатился протяжный гул.
   Это был рокот морских валов,  дробившихся  о  прибрежные  скалы.  Внизу
лежал Тихий океан.



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
   в которой "Альбатрос" преодолевает расстояние в десять тысяч
   километров и заканчивает перелет великолепным прыжком

   Дядюшка Прудент и Фил Эванс окончательно решили бежать. Но  почему  они
не отважились на открытую борьбу? Ведь смелое нападение могло  бы  сделать
их господами положения на борту  "Альбатроса"  и  позволило  бы  им  вновь
опуститься на землю в  каком-нибудь  пункте  Соединенных  Штатов.  Нельзя,
однако,  забывать,  что  экипаж  воздушного  корабля  состоял  из   восьми
здоровенных  мужчин,  и  надеяться  одолеть  их  вдвоем  -  на  Фриколлина
рассчитывать не приходилось - было бы чистейшим безумием! Итак,  поскольку
силу применить было  невозможно,  оставалось  действовать  хитростью,  как
только "Альбатрос" возвратится на землю. Именно это Фил Эванс  и  старался
втолковать своему вспыльчивому спутнику, ибо все время  опасался,  как  бы
тот необдуманным поступком не осложнил их и без того трудного положения.
   Но, так или иначе, время действовать еще не пришло. Воздушный корабль с
огромной скоростью несся над северной частью Тихого океана.  На  следующее
утро, 16 июня, земля совсем скрылась  из  виду.  И  так  как  американское
побережье, начиная  с  острова  Ванкувер  и  вплоть  до  группы  Алеутских
островов (части Северной  Америки,  которую  Россия  уступила  Соединенным
Штатам в 1867 году), образует вытянутую  на  северо-запад  дугу,  то  было
вполне вероятно, что "Альбатрос" вновь  пересечет  западный  выступ  этого
побережья, если только направление его полета до тех пор не изменится.
   Какими долгими казались теперь ночи обоим коллегам! Вот почему по утрам
они торопились покинуть свою каюту. Однако, когда они в то утро  вышли  на
палубу,  оказалось,  что  заря  давно  уже  позолотила   восточную   часть
небосклона. Приближалось июньское солнцестояние -  самый  длинный  день  в
году для всего Северного полушария, и на шестидесятой параллели в эту пору
ночь почти не спускается на землю.
   По своему обыкновению, а быть может,  и  намеренно,  инженер  Робур  не
спешил в тот день выйти из  рубки.  Появившись,  наконец,  на  палубе,  он
ограничился тем, что молча поклонился своим гостям, повстречав их на корме
воздушного корабля.
   Тем временем отважился покинуть  каюту  и  Фриколлин.  Он  нерешительно
подвигался вперед, как человек,  ступающий  по  зыбкой  почве.  Глаза  его
покраснели от бессонницы, взор блуждал, ноги подкашивались.  Прежде  всего
он торопливо посмотрел вверх и вздохнул  с  облегчением:  подъемные  винты
вращались равномерно и безостановочно.
   Вслед за тем негр неверной походкой  подошел  к  перилам  и,  чтобы  не
потерять равновесия, вцепился в них обеими руками. По всей видимости,  ему
тоже хотелось взглянуть на страну, над которой "Альбатрос" парил на высоте
не более двухсот метров.
   Фриколлин, должно быть, сильно осмелел, коль скоро решился  подвергнуть
такому риску свою особу. И, надо полагать, он весьма гордился  собственной
отвагой.
   Сначала негр откинулся всем  телом  подальше  от  перил;  затем  потряс
поручни,  чтобы  убедиться  в  их  прочности;  затем   выпрямился;   затем
наклонился вперед и слегка перегнулся за борт. Нечего и говорить, что  все
эти гимнастические  упражнения  он  проделывал  зажмурившись.  Наконец  он
открыл глаза.
   Какой вопль вырвался из его груди!  Как  стремительно  отпрянул  он  от
перил! И как глубоко втянул при этом голову в плечи!
   Далеко внизу Фриколлин увидел безбрежный океан. Не  будь  волосы  негра
такими курчавыми, они, наверно, встали бы дыбом.
   - Море!.. Море!.. - завопил он  и  грохнулся  бы  на  палубу,  если  бы
подоспевший повар не подхватил его.
   Повар "Альбатроса" Франсуа Тапаж был француз, быть может гасконец. Если
же он и не был  гасконцем,  то,  должно  быть,  в  детстве  вдыхал  воздух
Гаронны. Каким образом Франсуа Тапаж оказался на службе у инженера?  Какой
случайности был он обязан тем, что стал членом экипажа воздушного корабля?
Об  этом  ничего  неизвестно.  Так  или  иначе,  этот   весельчак   болтал
по-английски, как прирожденный янки.
   - Эй, держись, держись! - воскликнул он, угощая негра сильным пинком  в
поясницу.
   - Мистер Тапаж!.. - только и мог пролепетать бедняга, бросая  отчаянные
взгляды на винты.
   - Что тебе, Фриколлин?
   - Эта штука еще никогда не разбивалась?
   - Нет! Но рано или поздно разобьется.
   - Почему?.. Почему?..
   - Потому что  все  приедается,  все  разбивается,  все  кончается,  как
говорят в наших краях.
   - Но ведь под нами море!..
   - Ну, коли падать, так уж лучше в море.
   - Но тогда мы потонем!..
   - Лучше уж потонуть,  чем  разлететься  вдребезги!  -  отвечал  Франсуа
Тапаж, скандируя каждый слог.
   Минуту спустя Фриколлин, извиваясь, как ящерица,  проскользнул  в  свою
каюту.
   Весь этот день, 16 июня, воздушный корабль летел со средней  скоростью.
Держась лишь в сотне футов от воды, он плавно скользил над залитой солнцем
поверхностью словно дремавшего океана.
   Дядюшка Прудент и его спутник оставались в каюте, не желая  встречаться
с  Робуром,  который,  покуривая  трубку,  прогуливался  по  палубе  то  в
одиночестве, то в обществе своего боцмана Тома  Тэрнера.  Подъемные  винты
вращались почти в два раза медленнее обычного, но и этого было достаточно,
чтобы удерживать летательный аппарат в нижних слоях атмосферы.
   Поэтому, если бы в той части Тихого океана водилось много рыбы,  экипаж
"Альбатроса" охотно занялся бы рыбной ловлей, которая не  только  нарушила
бы однообразие путешествия, но и внесла разнообразие в ежедневный  рацион.
Однако на поверхности океана время от времени  показывались  лишь  киты  с
желтым брюхом, достигающие двадцати пяти  метров  в  длину.  Это  наиболее
г