омах,
не возвратившись прямо домой.
   - Человек всегда неправ, когда ведет себя неразумно" - заключил дядюшка
Прудент.
   В это мгновение тяжкий вздох донесся из темноты.
   - Это что еще такое? - спросил Фил Эванс.
   - Пустяки!.. Это бредит Фриколлин.
   И дядюшка Прудент спокойно продолжал:
   - На то, чтобы схватить  нас  возле  поляны  и  засунуть  в  эту  дыру,
негодяям понадобилось не больше двух  минут.  Стало  быть,  они  не  могли
утащить нас за пределы Фэрмонт-парка...
   - Конечно, иначе мы бы почувствовали, как нас несут.
   - Согласен, - отозвался дядюшка Прудент. - Значит,  мы,  без  сомнения,
находимся в какой-нибудь крытой  повозке,  быть  может,  в  одном  из  тех
длинных фургонов, которые нередко встречаются в прериях или служат  жильем
для бродячих скоморохов...
   - Очевидно! Ведь если бы нас перенесли, скажем, на  судно,  стоящее  на
якоре у берега Скулкилл-ривер, мы бы сразу об этом догадались  по  слабому
покачиванию его корпуса на волнах.
   - Согласен, совершенно  согласен,  -  повторил  дядюшка  Прудент,  -  и
полагаю, что раз мы все еще  на  поляне,  то  именно  теперь  нам  и  надо
бежать!.. Что касается этого Робура, уж мы его позднее разыщем...
   - И заставим дорогой ценой заплатить за посягательство на свободу  двух
граждан Соединенных Штатов Америки!
   - Именно дорогой... весьма дорогой ценой!
   - Однако что он за человек?.. Откуда взялся?.. И кто он  -  англичанин,
немец или француз?..
   - Просто-напросто негодяй, и этого с меня вполне достаточно, -  ответил
дядюшка Прудент. - А теперь за дело!
   И оба, вытянув  руки  вперед  и  растопырив  пальцы,  начали  тщательно
исследовать стены помещения, стараясь обнаружить какую-нибудь трещину  или
щель. Ничего! Затем они ощупали дверь. Она была  герметически  закрыта,  и
нечего было даже надеяться выломать замок.  Оставалось  одно  -  проделать
дыру и таким способом бежать. Однако справятся ли их ножи  со  стеною,  не
затупятся и не сломаются ли лезвия во время этой работы?
   - Но отчего происходит эта непрерывная вибрация? - спросил  Фил  Эванс,
крайне удивленный непрекращающимся звуком "фрррр".
   - Ветер, надо полагать, - отвечал дядюшка Прудент.
   - Ветер?.. Но мне помнится,  что  до  полуночи  стояла  на  диво  тихая
погода...
   - И все же это безусловно ветер. А если нет, то что ж  это,  по-вашему,
такое?
   Вытащив самое острое лезвие своего ножа. Фил Эванс  попытался  воткнуть
его в стену возле двери. Возможно, достаточно будет проделать  всего  одно
отверстие, чтобы просунуть руку и открыть дверь с наружной стороны, - если
она заперта только на задвижку или ключ торчит в замке.
   Несколько минут прошло в упорном труде, после чего все лезвия складного
ножа оказались в зазубринах, с обломанными концами, словом, превратились в
маленькие пилы со множеством зубчиков.
   - Не берет, Фил Эванс?
   - Нет!
   - Неужели здесь стены из железа?
   - Не думаю, дядюшка Прудент.  Когда  по  ним  стучишь,  они  не  издают
металлического звука.
   - Тогда, быть может, это железное дерево?
   - Нет! Ни железо, ни дерево.
   - Из чего же они в таком случае?
   - Невозможно определить, но это такой материал,  что  его  и  сталь  не
берет.
   Дядюшка Прудент выругался и яростно топнул  ногой  о  зазвеневший  пол;
руки его в это время судорожно искали горло воображаемого Робура.
   - Спокойствие, дядюшка  Прудент,  -  обратился  к  нему  Фил  Эванс,  -
спокойствие! Попытайтесь-ка теперь вы!
   Дядюшка Прудент попытался, но ничего не мог  поделать  со  стеною,  ибо
самые острые лезвия его ножа не оставляли даже царапин на ее  поверхности,
словно она была из хрусталя.
   До сих пор узники могли еще надеяться на спасение, если бы  им  удалось
открыть дверь; но теперь надо было оставить всякую мысль о побеге.
   Пока же приходилось безропотно  покоряться  обстоятельствам,  -  а  это
отнюдь не в характере американцев, - и  положиться  на  волю  случая,  что
особенно не по душе этим в высшей степени деятельным людям.
   Нетрудно поэтому себе  представить,  какие  ругательства,  обвинения  и
угрозы посыпались по адресу Робура; впрочем, он был,  по-видимому,  не  из
тех людей, которых это могло бы взволновать, судя по тому  немногому,  что
нам известно о его характере, и по тому, как  он  вел  себя  в  Уэлдонском
ученом обществе.
   Между тем Фриколлин все сильнее проявлял признаки беспокойства.  То  ли
его мучили спазмы в желудке, то ли судороги в конечностях, но он извивался
самым отчаянным образом. Дядюшка Прудент счел нужным положить  конец  этим
гимнастическим упражнениям, перерезав веревки, стягивавшие тело негра.
   Но ему довольно скоро пришлось в этом раскаяться, ибо с уст  Фриколлина
тотчас же полились  нескончаемые  жалобы,  вызванные  ужасными  приступами
страха, к которым примешивались и муки голода. У негра были в равной  мере
"поражены" и мозг и желудок, и весьма затруднительно определить, какому из
этих двух внутренних органов был он  больше  обязан  страданиями,  которые
испытывал.
   - Фриколлин! - воскликнул дядюшка Прудент.
   - Мистер дядюшка!.. Мистер дядюшка!.. - пробормотал  негр,  прервав  на
минуту свои жалобные вопли.
   - Вполне возможно, что нам угрожает голодная смерть в этой темнице.  Но
мы решили сопротивляться до тех пор, пока не исчерпаем все  доступные  нам
средства  для   получения   пищи,   которая   могла   бы   продлить   наше
существование...
   - Вы собираетесь меня съесть?! - завопил Фриколлин.
   - Так всегда поступают с неграми в  подобных  обстоятельствах!..  Молчи
же, Фриколлин, чтобы о тебе забыли.
   - Не то мы сделаем из тебя фри-кас-се! - прибавил Фил Эванс.
   Испуганный Фриколлин и вправду поверил, что его намерены употребить для
продления жизни двух особ, очевидно, более ценных, нежели он сам. И он был
вынужден сдерживать себя и стенать in petto [втайне, молча (итал.)].
   Однако  время  шло,  а  попытки  открыть  дверь  или  прорезать   стену
по-прежнему ни к чему  не  приводили.  Из  чего  эта  стена,  понять  было
невозможно. То не был ни металл, ни  дерево,  ни  камень.  Кстати,  и  пол
помещения был, очевидно, из того же материала. Когда по нему топали ногой,
он издавал своеобразный звук, который дядюшка Прудент затруднялся  отнести
к разряду знакомых ему звуков. Еще одна особенность: казалось, что  снизу,
под полом, была пустота,  словно  он  покоился  не  прямо  на  земле.  Да!
Необъяснимый звук "фрррр" как будто скользил по его  внешней  поверхности.
Во всем этом было мало утешительного.
   - Дядюшка Прудент! - воскликнул Фил Эванс.
   - Фил Эванс? - отозвался дядюшка Прудент.
   - Допускаете ли вы, что наша темница переместилась?
   - Никоим образом!
   - Между тем, когда нас заперли сюда, я ясно ощущал свежий аромат  травы
и смолистый запах деревьев парка. Теперь же я тщетно пытаюсь  уловить  эти
запахи, мне кажется, они бесследно исчезли...
   - Да, в самом деле.
   - Но чем вы это объясняете?
   - Объясним это чем угодно, Фил  Эванс,  но  только  не  тем,  что  наша
темница переместилась. Я повторяю вам: если бы мы находились в  движущейся
повозке или на плывущем судне, мы бы это сразу же почувствовали.
   В эту минуту Фриколлин испустил долгий  стон,  который  можно  было  бы
счесть его предсмертным вздохом, если  бы  вслед  за  ним  не  послышались
Другие.
   - Мне почему-то кажется, что этот Робур скоро прикажет привести  нас  к
нему, - продолжал Фил Эванс.
   - Я весьма на это рассчитываю, - вскричал дядюшка Прудент, - и я  скажу
ему...
   - Что?
   - Что, начав действовать, как наглец, он кончил, как негодяй!
   Тут  Фил  Эванс  увидел,  что  наступает  утро.  Сквозь  узкое  оконце,
прорезанное в верхней  части  стены,  расположенной  против  двери,  начал
просачиваться неясный свет. Следовательно,  должно  было  уже  быть  около
четырех часов утра, ибо в июне, на широте  Филадельфии,  первые  солнечные
лучи озаряют горизонт именно в это время.
   Между тем, когда  дядюшка  Прудент  заставил  прозвонить  свои  часы  с
репетицией,  -  великолепный  механизм,  выпущенный  часовым  заводом  его
коллеги, - звон маленького колокольчика показал, что было всего  лишь  три
четверти третьего, хотя часы ни разу не останавливались.
   - Странно! - проговорил Фил Эванс. - Без четверти три бывает еще темно.
   - Не иначе, как мои часы отстали... - заметил дядюшка Прудент.
   - Как, часы, изготовленные  "Уолтон  Уотч  компани"?!  -  вскричал  Фил
Эванс.
   Но так или иначе, а это был  рассвет.  Мало-помалу  из  глубокой  тьмы,
царившей в помещении, белым пятном проступило  маленькое  оконце.  Тем  не
менее, если заря взошла раньше, чем положено на  сороковой  параллели,  на
которой стоит Филадельфия, то она  разгоралась  не  так  быстро,  как  это
бывает в низких широтах.
   Это новое  необъяснимое  явление  вызвало  новое  удивленное  замечание
дядюшки Прудента.
   - Хорошо бы добраться до окошка, - заметил Фил Эванс, -  и  попробовать
определить, где мы находимся.
   - Что ж, попытаемся!
   И, обратившись к Фриколлину, дядюшка Прудент воскликнул:
   - А ну-ка, Фри, вставай!
   Негр поднялся.
   - Обопрись-ка спиной об эту стену, а вы, Фил Эванс, взберитесь на плечи
этого молодца, я же буду следить за тем, чтобы он вас не уронил.
   - Отлично! - ответил Фил Эванс.
   Мгновение спустя, став коленями на плечи Фриколлина. Фил Эванс мог  уже
заглянуть в окно.
   В него было вставлено не выпуклое стекло, какие бывают в  иллюминаторах
корабля, а простое оконное стекло. Хотя и не особенно толстое, оно все  же
мешало Филу Эвансу рассмотреть местность, ибо поле зрения его  и  так  уже
было сильно ограничено размерами оконца.
   - Что вы мешкаете? Разбейте стекло! - закричал дядюшка Прудент.  -  Вам
будет виднее.
   Фил Эванс изо всех сил ударил рукояткой своего ножа по стеклу,  которое
издало серебряный звон, но не разбилось.
   Второй, еще более сильный удар, - и тот же результат!
   - Ах, вот оно что! - вскричал Фил Эванс. - Небьющееся стекло!
   И  действительно,  стекло  это  было,  видимо,  закалено   по   способу
изобретателя Сименса, так как, несмотря на  энергичные  удары,  оставалось
целым и невредимым.
   Однако снаружи теперь уже было достаточно светло, и  взору  открывалось
окружающее  пространство,  по  крайней  мере  в  пределах   поля   зрения,
очерченного рамой окна.
   - Что вам видно? - спросил дядюшка Прудент.
   - Ничего!
   - Как? Вы не видите леса?
   - Нет!
   - Даже вершин деревьев?
   - Их тоже не видать!
   - Значит, мы больше не находимся посреди поляны?
   - Не вижу ни поляны, ни парка!
   - Различаете ли вы по крайней мере крыши домов или верхушки монументов?
-  воскликнул  дядюшка  Прудент,  разочарование  и  ярость  которого   все
усиливались.
   - Ни крыш, ни монументов.
   - Как! Ни мачты с флагом, ни церковной колокольни, ни фабричной трубы?
   - Ничего, кроме воздушного пространства.
   В это мгновение дверь отворилась. На пороге показался какой-то человек.
   То был Робур.
   - Достопочтенные сторонники воздушных шаров, - громко  произнес  он,  -
отныне вы свободны и можете передвигаться в любом направлении.
   - Свободны?! - вскричал дядюшка Прудент.
   - О да... В пределах "Альбатроса"!


   Дядюшка Прудент и Фил Эванс опрометью выбежали из помещения.
   Что же открылось их взорам?
   Внизу - в тысяча  двухстах  или  тысяча  трехстах  метрах  под  ними  -
расстилалась местность, которую они безуспешно пытались узнать.



ГЛАВА ШЕСТАЯ,
   которую инженерам, механикам и другим ученым
   людям стоило бы, пожалуй, пропустить

   "Когда, наконец, человек перестанет  ползать  по  поверхности  земли  и
поселится в лазурной тишине небес?"
   На этот вопрос Камиля Фламмариона нетрудно ответить: это  произойдет  в
эпоху, когда развитие механики даст возможность решить проблему авиации. И
как уже предсказывали несколько лет  назад  некоторые  ученые,  все  более
широкое применение электричества должно постепенно привести  к  разрешению
этой проблемы.
   Задолго до 1783 года,  когда  братья  Монгольфье  сконструировали  свой
воздушный шар, названный  по  их  имени  "монгольфьером",  а  физик  Шарль
построил свой  первый  аэростат,  некоторые  дерзкие  умы  уже  грезили  о
завоевании воздушных просторов с помощью механизмов. Следовательно, первые
изобретатели  и  не  помышляли  об  "аппаратах  легче  воздуха",  ибо  при
тогдашнем уровне развития физики подобная мысль не могла даже  возникнуть.
Они рассчитывали осуществить  воздушное  сообщение  с  помощью  "аппаратов
тяжелее воздуха" - летательных машин, построенных наподобие птиц.
   Именно по этому пути и пошел безумец Икар,  сын  Дедала,  но,  едва  он
приблизился к  солнцу,  его  крылья,  скрепленные  воском,  рассыпались  в
воздухе.
   Однако, оставляя в стороне древнюю мифологию  и  не  останавливаясь  на
Архитасе Тарентском, можно утверждать, что  в  трудах  Данте  из  Перуджи,
Леонардо да Винчи и Гвидотти уже отстаивается  идея  создания  механизмов,
способных  перемещаться  в  воздушном  пространстве.  Прошло  еще  два   с
половиной столетия, и число изобретений  в  этой  области  начало  заметно
возрастать. В 1742 году маркиз де Баквилль  изготовляет  систему  крыльев,
испытывает ее над Сеной и при падении ломает себе руку. В 1768 году Поктон
предлагает свой проект летательного аппарата, снабженного двумя винтами  -
подъемным и гребным. В 1781 году  архитектор  принца  Баденского  Меервейн
создает  летательную  машину,  построенную  по  принципу  орнитоптера;  он
оспаривает возможность управления недавно изобретенными воздушными шарами.
В 1784 году Лонуа и Бьенвеню  строят  геликоптер,  приводимый  в  движение
пружинами. В 1808 году австриец Якоб  Деген  делает  попытку  подняться  в
воздух. В 1810 году выходит в свет брошюра  Деньо,  из  Нанта,  в  которой
разработаны принципы "аппаратов тяжелее воздуха". Затем, с  1811  по  1840
год появляются исследования  и  изобретения  Берблингера,  Вигаля,  Сарти,
Дюбоше, Каньяра де Латура. В 1842  году  англичанин  Генсон  разрабатывает
систему наклонных плоскостей  и  винтов,  которые  приводятся  в  движение
паровым двигателем; в 1845 году  Косею  сооружает  летательный  аппарат  с
подъемными,  винтами;  в  1847  году  Камиль  Вер  предлагает  свой   план
геликоптера с крыльями из перьев; в 1852 году Летюр изобретает управляемый
парашют, во время испытания которого разбивается насмерть; в том  же  году
Мишель  Лу  разрабатывает  конструкцию  скользящей  плоскости,  снабженной
четырьмя  вращающимися  винтами;  в  1853  году  Белегик  выдвигает   идею
аэроплана,  приводимого  в  движение   тяговыми   винтами.   Воссен-Шардан
предлагает проект управляемого воздушного змея, а Жорж  Коле  -  различные
конструкции летательных машин с газовыми двигателями. С 1854 по  1863  год
появляются  новые  имена:  Джозеф  Плайн,  взявший  патент  на   несколько
воздушных  аппаратов,  Бреан,  Карлингфорд,  Ле  Бри,  дю  Тампль,  Брайт,
применивший подъемные винты,  вращавшиеся  навстречу  друг  другу,  Смайти
Панафье, Кронье и другие. Наконец, в 1863 году благодаря усилиям Надара  в
Париже создается  "Общество  аппаратов  тяжелее  воздуха".  Оно  оказывает
содействие изобретателям, испытывающим различные  летательные  машины;  на
некоторые из них  уже  получены  патенты.  Таковы:  геликоптер  с  паровым
двигателем  де  Понтон  д'Амекура;  летательный  аппарат   де   Лаланделя,
сочетающий в себе винты,  наклонные  плоскости  и  парашюты;  аэроскаф  де
Луврие; механическая птица  д'Этерно;  летательная  машина  Груфа,  крылья
которой приводятся в движение рычагами. Словом, лед тронулся! С  той  поры
изобретатели изобретают, а  ученые  производят  расчеты,  цель  которых  -
сделать воздушное сообщение  практически  осуществимым.  Буркар,  Ле  Бри,
Кауфман, Смит, Стрингфеллоу, Прижан, Данжар, Помес и де ла Поз, Муа, Пено,
Жобер, Гро де Вильнев, Ашенбах, Гарапон, Дюшен, Дандюран, Паризель, Дьеэд,
Мелкисф, Форланини, Бриэрей,  Татен,  Дандрие,  Эдисон  -  одни,  применяя
систему крыльев или винтов,  другие  -  систему  наклонных  плоскостей,  -
изобретают, создают, изготовляют и совершенствуют свои летательные машины.
И эти машины взлетят в воздух в тот день, когда будет изобретен достаточно
мощный и чрезвычайно легкий двигатель.
   Пусть нам простят этот несколько затянувшийся  перечень.  Но  разве  не
следовало показать все стадии развития идеи авиации, вплоть до  той  поры,
когда появился Робур-Завоеватель?  Разве  мог  бы  инженер  создать  столь
совершенный летательный аппарат, если бы он  не  опирался  на  открытия  и
опыты своих предшественников? Разумеется, нет! И если  он  испытывал  лишь
презрение к тем, кто все еще упорствовал в  попытках  создать  управляемые
аэростаты, то питал глубокое  уважение  ко  всем  приверженцам  "аппаратов
тяжелее  воздуха"  -  англичанам,  американцам,  итальянцам,   австрийцам,
французам.  Их  труды,  особенно  технические  идеи  французов,   развитые
Робуром, помогли ему спроектировать, а затем  и  построить  его  воздушный
корабль "Альбатрос", который смело рассекал небесные просторы.
   - Ведь голубь летает! - сказал один  из  наиболее  упорных  сторонников
авиации.
   - Когда-нибудь человек будет попирать  воздух,  как  ныне  он  попирает
землю! - подхватил другой пылкий приверженец летательных аппаратов.
   - На смену локомотивам придут  воздушные  поезда!  -  воскликнул  самый
шумный из них, который трубил во всех газетах о достижениях авиации, желая
пробудить от спячки Старый и Новый Свет.
   И  действительно,  опытом  и  расчетами  было  с  полной   очевидностью
доказано, что воздушная среда - весьма прочная опора. Парашют диаметром  в
один метр может не только замедлить  падение  человека  в  воздухе,  но  и
превратить его в плавный спуск. Вот что было установлено.
   Было установлено также, что при значительной  скорости  передвижения  в
пространстве    сила    тяжести    изменяется    приблизительно    обратно
пропорционально квадрату этой скорости, и движущееся тело  становится  как
бы невесомым.
   И наконец было установлено, что несущая поверхность  крыльев  летающего
животного, необходимая,  чтобы  поддерживать  его  в  воздухе,  возрастает
значительно медленнее, чем вес, несмотря на то, что движение  крыльев  при
этом замедляется.
   Значит, и летательный аппарат должен быть создан сообразно этим законам
природы, другими словами, "этот совершенный механизм  для  передвижения  в
воздухе", как выразился доктор Марэ из Французской Академии  наук,  должен
походить на птицу.
   В  конечном  счете  все  аппараты,  при  помощи  которых   рассчитывают
разрешить проблему авиации, могут быть сведены к трем типам:
   1. Геликоптеры, или спиралеферы, представляющие собой  систему  винтов,
установленных на вертикальных осях.
   2. Орнитоптеры - машины, чей  полет  воспроизводит  естественный  полет
птиц.
   3.  Аэропланы,  которые  по  сути  дела,   подобно   воздушному   змею,
представляют собой систему наклонных плоскостей; их  тянут  за  собою  или
толкают вперед горизонтально расположенные винты.
   Каждая из этих систем имела и все еще имеет пылких приверженцев, твердо
решивших не сдавать своих позиций.
   Однако Робур по многим соображениям отбросил две последних системы.
   В том, что орнитоптер, то есть  механическая  птица,  имеет  целый  ряд
достоинств, нет никаких сомнений. Труды и опыты г-на Рено,  относящиеся  к
1884 году, подтвердили это. Но, как ему уже было в свое время указано,  не
следует рабски подражать природе. Паровозы не были скопированы с зайцев, а
пароходы - с рыб. Первым придали колеса, а ведь колеса не ноги,  вторым  -
винты, но и винты - не плавники! Между тем это отнюдь не нанесло ущерба их
скорости. Напротив. Впрочем, нам почти  ничего  не  известно  о  том,  что
происходит с точки зрения механики во время полета птиц, которые совершают
весьма сложные  движения.  Полагает  же  доктор  Марэ,  что,  когд