Кто  выдумал  басню  о  скуке  экскурсионной  работы,  о  вынужденности
повторений?  Две  лекции  Энгеля -  где  в них хоть  одно  повторение?  Даже
артисту,  даже   педагогу   приходится   повторяться  гораздо   больше,  чем
краеведу-экскурсоводу. Здесь перед  тобою всегда новые люди.  Иное состояние
погоды, новое сочетание интересов,  реплик,  вопросов.  Столько возможностей
по-разному чередовать материал, группировать факты...
     Аудитория уже вся  в его  власти, уже  позабыла о ненастье, о  том, что
сорвался пикник. Люди и не  думали, что их везут слушать лекцию, а выходило,
что она будет самым ярким впечатлением за всю их поездку.
     Час спустя читаю в книге отзывов:
     "Спасибо В. А.  Энгелю  за увлекательную беседу.  Были счастливы узнать
столько хорошего  о Красной Поляне, и  вопреки проливному дождю увозим о ней
самые солнечные воспоминания, уже  любим Поляну и непременно будем в ней еще
раз".
     Подобных записей  десятки,  сотни.  Здесь же немало благодарили и обоих
ботаников за экскурсии  и  даже Клеопатру  Васильевну  - за  лекции; видимо,
легковесность содержания возмещалась ее ораторским талантом. Много теплого в
адрес  проводников. Ни  единой жалобы -  а  ведь  трудное  время,  снабжение
скудное, питание несытное - никак не по горным аппетитам...
     А что  написала  уехавшая  сегодня группа?  Две записи. Первая -  пишет
староста - теплые слова от  коллектива. А вторая... Тьфу, низость. Переждав,
когда остальные уйдут,  некие двое  не удержались и напачкали в книге: тоном
тренированных кляузников намекнули на  обмер с мясным довольствием; указали,
что замены обеда  на ужин производятся  якобы против желания  туристов. Тем,
кто  хвалил  Энгеля  в  этой  книге,  "пришивалась" чуть ли не  политическая
близорукость. Две подписи были преднамеренно неразборчивы.
     Стало горько и муторно.

        "ПЕРВЫЕ ШАГИ"
     Четыре дня  как я  сам вожу  экскурсии. И  на Сланцы, и  к  Охотничьему
дворцу,  и  на  Греческий  мостик.   Я  не  только  повторяю  услышанное  от
предшественников,   проштудированное   из   будущего  путеводителя.  Хочется
высказывать и собственные наблюдения,  да  и  в сообщаемых сведениях кое-что
по-своему перегруппировать. С посещением Сланцев превосходно  совмещался  не
только визит к  дольмену, но и осмотр развалин древней каменной  крепости  у
устья Ачипсе.
     Возвращаться  со Сланцев я решил всегда верхней  дорогой,  а  у чахлого
Мельничного ручья "исполнял" уже собственный "номер" - рассказ о могучем его
разливе во время ливня.
     Но поначалу, конечно, не все получалось гладко.
     Выслушав названия  окружающих  вершин,  меня спрашивали:  - Скажите,  а
сколько раз вы на каждой из них побывали?
     Каково  отвечать на  подобный вопрос,  если и был-то всего  один раз на
одном Ачишхо?
     Помню, первый раз не хватило  мужества  сказать правду,  и  я малодушно
отвечал,  что  бываю  главным  образом  на  Ачишхо.  Как  унизительно  жалко
прозвучал  этот  уклончиво-лживый  ответ.  Нет,  так  нельзя.  Зачем  ложный
авторитет, зачем важничать, набивать себе цену?
     Бывали и худшие срывы. Однажды  на Сланцевом руднике  к группе  подошел
кто-то из рабочих и выслушал мои объяснения. Затем он отвел меня в сторону и
сказал:
     - Вижу, вы здесь новенький, вот и  подошел послушать. Я здешний мастер.
Был тут  у вас такой худой, высокий - все группы водил - тот много путал.  Я
ему говорил, да что  толку. А  за ним  и  вы повторяете. Штольню нашу шахтой
называете, а  это в горном деле не положено. И ход из  нее не  вниз, а вверх
идет.  Зачем  же  нам  снизу породу поднимать,  когда  над нами  целая  гора
хорошего сланца?
     Мастер  дал  еще  несколько ценных советов, рассказал, что  в брак  шли
плитки с  содержанием пирита  -  серного  колчедана.  Его  кристаллы  в виде
золотых кубиков очень привлекали  туристов. Только и вопросов, не золото  ли
это. Так на руднике и прозвали пирит туристским золотом.
     Из подъехавшего крытого автобуса  выскакивает дядя в  плаще с  поднятым
капюшоном - видимо, работник санатория - и бежит под дождем к Энгелю.
     - С хорошей погодой, Владимир Александрович! Разрешите к вашему шалашу?
Смотрите,  как не  повезло. Все  в облаках, даже верхи ущелья  были закрыты.
Только на вас и надежда.
     Через  пять минут,  перепрыгивая через  лужи  и  перебегая от дерева  к
дереву, экскурсанты  добрались  до  веранды  туркабинета. Туда же  пришел  и
Энгель -  с намокшими  волосами  и  потеками  на  сером парусиновом костюме.
Началась лекция.
     Что  он скажет сегодня о Красной Поляне, грохочущей, плачущей, когда не
различить, кажется, ни одной  черточки ее настоящей красы? Но именно с этого
он и начинает:
     - Трудно с вами, друзья, говорить, трудно вас убедить, что  попали вы в
климатический рай, на одну из  лучших горноклиматических станций в Советском
Союзе. Но даже в раю было бы слишком сухо, если бы  там никогда не случались
дожди. Вам нравится пышность наших лесов? Но потому они и пышны, что вот как
щедро их поливает дождем. Конечно, гостям приходится терпеть да следить, как
приползают с моря через ущелье Ахцу все новые и новые тучи, то непрерывно, а
то отдельными  порциями. Приходят и на нас выливаются. Вот  мы и  ждем, пока
они все не выльются... Вон и сейчас - вы  видите?  - со стороны ущелья к нам
ползет новая порция влаги - у облака и форма длинная, вытянутая.
     Действительно,  прямо вдоль Мзымты из Ахцу протягивалась целая вереница
белых  колбасовидных дирижаблей. Эти облака,  казалось, даже сохраняли форму
ущелья,  сквозь  которое их двигало к нам ветром. Ближе  к Поляне  "колбасы"
растворялись в сером  тумане. Аибга была почти  до подножий скрыта сплошной,
временами  грохочущей тучей. И тем более  привлекательными оказывались слова
Энгеля:
     -  А вот здесь перед нами (жест в сторону  тучи)  красуется многоглавая
группа из пирамидальных вершин - наша Аибга.
     И люди верили, каждый по-своему представляя себе невидимую красавицу, а
Энгель тем временем уже  рассказывал о ее лесах, об альпийских  пастбищах, о
сезонных кочевьях пастухов, о многом-многом новом и интересном Я  был  очень
благодарен  мастеру и  ничего  не  стал скрывать от туристов,  видевших нашу
беседу. Напротив, попросил извинения и тут же исправил допущенные ошибки.
     Однажды  Энгель  доверил  мне  даже   провести  беседу   с   санаторной
однодневкой. И тут были люди, не очень склонные к слушанию лекций, а больше,
видимо, мечтавшие о пикничке с коньячком.
     Как мог,  я  старался  подражать наставникам.  Но  читать  с увлечением
помогали прежде всего моя собственная, уже возникшая любовь к Красной Поляне
и желание приобщить людей к этой любви.
     Вечером  меня   требовательно   ласково  остановила   Нина   с   теплой
серьезностью сказала:
     -  Я  слушала  вашу  лекцию.  Хорошо!  Только  Клеопатре  подражать  не
обязательно. У  вас есть  что и самому им сказать. И потом - не надо с таким
нажимом. Вы их немножко утомляете.
     Милая Нина. Как доброжелательно она  следит  за  моими  первыми шагами.
Наверное, она права: нужно рассказывать спокойнее.
     У  обоих   ботаников   кончился  срок  работы.  Мне   предстоит  самому
сопровождать большую группу на Ачишхо.
     - Ну, найдешь дорогу?
     - Ох,  Владимир Александрович, прямо и не знаю. Ведь ходил тогда просто
как турист, ничего не запоминал, не думал, что  придется мне же идти с целой
группой. Что, если собьюсь?
     - Ладно,  дам тебе на  первый раз сопровождающего,  нашего  возчика, он
знает тропу. А что касается пояснений - вспоминай, что слышал тогда.
     Шутка  сказать!  Если бы  я  вел в  тот  раз хоть  какую-нибудь запись!
Георгий Владимирович  говорил  по каждому поводу какие-то золотые слова  - и
становилось  ясно, какие  деревья где растут,  а где  не  растут, какова  их
история  и  польза  для хозяйства,  сроки  цветения  и  созревания, названия
лекарственных трав... Да разве я все это помню?
     - Ничего, ничего,- успокаивал Энгель.-  Пройдешь, поймешь, чего тебе не
хватало, а вернешься - расспросишь работников Лесной станции.
     Выходим  в  сопровождении грека  Фемистокла. Учитываю  весь  свой опыт,
стремлюсь  держать  группу  в  подчинении. Не  даю себя  обгонять. Незаметно
останавливаюсь  для передышек. Не  удерживаюсь и от похвалы  вырастающей  на
глазах Аибге. При этом пытаюсь и пояснить причины. Снизу горы выглядят ниже,
сутулее. Взгляд скользит вверх по склону, и размер его скрадывается. А когда
отойдешь подальше, да еще поднимешься, скат  становится  виден больше,  всем
своим фасом. При взгляде с противолежащих высот нам понятнее истинная высота
хребта!
     Чем дальше, тем яснее  становилось, что я почти  дословно  помню каждую
фразу  Георгия Владимировича  - настолько ярко врезались впечатления первого
похода.  После того как были уверенно названы все известные мне вечнозеленые
кустарники -  и  лавровишня, и падуб, и понтийский рододендрон,- группа  уже
так уверилась  в моем авторитете, что мне  становилось  страшно:  ведь  один
какой-нибудь добавочный вопрос - и неминуемо проявилось бы мое  ботаническое
невежество...
     В  буковом  лесу  неприятность.  Называю  зигзагообразную тропу  старой
черкесской и  наталкиваюсь  на  возражение одного из  туристов, историка  по
специальности. Он высказывает  сомнение,  что эта тропа уцелела с черкесских
времен, и говорит, что,  наверное,  жерди  с тех  пор должны были  бы больше
истлеть. Его предположение слышит Фемистокл и небрежно подтверждает:
     - Эту тропу в двадцать пятом году делали. Заповедник  делал. Этот жерди
мой брат рубил.
     Вот   тебе   и  старые   черкесы!  Значит,  я  неверно  понял   Георгия
Владимировича. Тропе всего  семь  лет. Может быть,  ее все-таки проложили по
старой  трассе? Этого Фемистокл не помнит. Да, важно проверять своп сведения
и у местных жителей, старожилов.
     С нетерпением жду карниза с широким видом.  Мне удалось так подготовить
туристов  к долгому  лесному подъему, что неожиданный  выход  над  кручами с
далеким обзором вызывает у них возгласы восторга.
     Но...  над  видным  впереди гребнем  Ачишхо  начинают  густеть  облака,
сегодня гораздо  раньше, чем в прошлый раз. Да и  на других хребтах тоже  не
ладно: их на глазах укутывают плотные облачные шапки. У второй субальпийской
поляны попадаем в туман. Фемистокл заявляет:
     -  Дальше  никакой красота нет,  пошли назад. Эк  куда  хватил! Он  так
уверен, что  облака устойчивы и  не развеются? Возражаю и заявляю, что, если
он  хочет, может отправляться. Трону найдем и сами. Говорю такие без робости
- ведь  я в этом еще отнюдь  не уверен. Но  Фемистокл с удовольствием уходит
вниз, и теперь я один отвечаю за экскурсию.
     Сыро, пасмурно в  облаках.  Приуныли туристы. Обнадеживать ли  мне  их?
Лучше не  надо.  Но  какой-то  цели достигнуть  все-таки  хочется.  Ну, хоть
снежного пятнышка, что-ли?
     Оказывается,  помогает в  этих  случаях и то, что увлеченно  говоришь о
второстепенных попутных деталях. Рассказал им про лес "с лебедиными шеями" -
оценили, заинтересовались. Ведь эти "шеи" были видны и в тумане. Напомнил об
отсутствии  леса на  полянке  с  камнем.  Рассказал  о лавинах. Глядишь,  за
неимением  прочего,  и  это   заинтересовало.  Когда  мы  вернулись,  многие
рассказывали:
     - Видели лавинные прочесы. Представьте, прочесы от настоящих лавин!
     Каким  виноватым я  себя  чувствую  за сегодняшнюю погоду!  Нет,  нужно
сделать  все,  чтобы  и  из  такого маршрута люди  возвращались  довольные и
обогащенные.
     Я  нарочно ничего не сказал о метеостанции,  так что  лающая  собачонка
наблюдателей  выкатилась  под   ноги   совсем  неожиданно  для  туристов.  И
знакомство   с  метеорологами,   и   гребневой   пронизывающий   ветерок   с
накрапывающим дождем,  и кромешная облачность  - все  это как  нельзя  лучше
иллюстрировало главный тезис: Ачишхо - мокрейшее место в стране.
     Панорамы  закрыты.  Не  радует  и снег  - совсем  не  то,  что  в ясный
солнечный день.
     Решаю идти  к  водопадам  -  ведь  они должны  быть  видны и в  тумане.
Осторожно, ощупью распознаю дорогу.  Косогор со снежниками. Острый  перевал.
Вот и нижний каскад.
     У водопада меня покидает благоразумие. Почему не пробраться к рушащейся
струе и не встать за нею, между нависающей скалой и летящей с нее водой? Для
этого нужно  подняться по  крутой,  почти  без уступов, стене. Она  мшистая,
скользкая,  ее увлажняют и туман  и добирающиеся сюда  водопадные брызги.  В
каком ослеплении меня понесло на эту стенку?
     Со стороны  это вовсе не страшно. Вверх лезть тоже  не страшно. Вверх и
левее,  вверх  и  левее,  все ближе  к каскаду.  Впрочем,  тут уже страшнее:
взглянешь вниз, и начинают дрожать ноги.
     Еще шаг  - и я за  водопадом. Даже среди  тумана красиво  - видеть  мир
сквозь низвергающуюся воду, сквозь ажур струй,  пены и брызг. Приятно было и
поторжествовать  в этакой позе  перед своими подшефными... Счастье еще,  что
никто  из них за мною не полез. А вот как теперь самому  спуститься? Фу,  да
ведь я же еле держусь. А упасть и с этих  трех-четырех метров можно так, что
потом  тебя  будут  нести.  Только  этого   мне  не  хватало  для  "карьеры"
экскурсовода!
     Ноги  дрожат,  пальцы тщетно  пытаются  впиться в  ничтожные закраинки,
прихваты.  Подолгу уминаю мокрый мох, чтобы  нога не  скользила,  напрягаюсь
так, что руки начинают нервно трястись. Вот еще метр преодолен. Ну, кажется,
можно прыгать. Метров с полутора уже не страшно. Бухаюсь по колено в воду. И
без того  было  не тепло,  а  тут еще такая ледяная ванна!  Выливаю  воду из
ботинок,  отжимаю  концы  штанин.  Да-с,  оконфузился, товарищ  экскурсовод.
Именно так  делать и нельзя. Прежде чем влезть на скалу, подумай, можно ли с
нее слезть - ведь эту истину я хорошо знал, и вот на тебе!

        "ПОЕДИНОК С МОЛНИЕЙ"
     На обратном  пути, пока идем по большому снегу  к  Острому перевалу,  в
облаках происходит  перестройка. Совсем рядом прокатывается грозный громовой
раскат,  налетает  шквалистый ветер,  и  начинает горохом  сыпать  проливной
крупнокапельный, а потом и крупноструйчатый дождь. Можно было и  не выливать
воду  из  башмаков.  В каких-нибудь  двадцати  метрах  от  Острого  перевала
останавливаемся,  как пораженные громом, так сказать,  в  буквальном  смысле
слова: мы  находимся в грозовой туче. Ослепляющий, охватывающий нас  со всех
сторон  вспых  сопровождается  не  последующим,  а  одновременным  грохотом.
Расстояние от  места разряда до нашего слуха ничтожно, и звук достигает нас,
почти не отставая от света.
     Раньше верующие жители равнин считали нужным в промежутке между молнией
и  громом  перекреститься  -  очевидно, после  этого гром казался  не  таким
страшным. Мы же и перекреститься не успели бы...
     Из школьной физики вспомнилось: молнии предпочитают бить по выступающим
вверх предметам. Зубцы гребня по обе стороны от Острого перевала были именно
такими  выступами. Каждый из  нас  чувствовал себя чуть  ли не громоотводом.
Наверное,  поэтому, не сговариваясь,  все мы сначала скорчились,  съежились,
потом даже  сели на землю, а  еще три-четыре  удара  молний, одновременных с
громом,  и вовсе  прижали нас плашмя к земле. Так на  войне  распластываются
люди,  чтобы избежать осколков  от разрывающегося снаряда. Хотелось врасти в
эту гору, укрыться хоть под какую-нибудь травинку.
     В довершение к прочим "удовольствиям" начался крупный град.
     И длилось-то это всего, быть может, минут десять-пятнадцать, показалось
же такое кроличье состояние целой вечностью.
     И вдруг - именно вдруг - все прекратилось. Одним дуновением ветра с нас
сдуло  и  тучу, и кончился град, и брызнуло откуда-то  солнце,  и  гром стал
слышаться с далеких вершин, со значительным опозданием после вспышек молний.
     Остатки туч  блуждали  у  нас под  ногами.  В просветы  между  облаками
прорывалось солнце и освещало то пихтовый лес на  соседнем хребте, то полосы
снежников среди побуревшего криволесья на ближнем склоне. По лощинам гремели
новорожденные дождевые ручьи.
     Высота около 2000 метров. Рядом снега. Ледяной ветер. Мы мокры до нитки
- каждого можно  выжимать, выкручивать. Ощущаем обжигающий холод. И все-таки
застываем на Остром перевале, ошеломленные  послегрозовым хаосом света, туч,
воды, ветра - что это, первый день творения?
     Солнце уже клонится к вечеру,  бьет косо сзади. Тени ложатся длинные. К
ногам услужливо подползает клок облака, так что наши тени падают на него и -
что  за  чудо?  Перед  нами  на  этом  облаке  вырастают  фигуры  великанов,
окруженные сияющими кругами.
     Будь  мы мало-мальски  суеверны-  пожалуй, приняли  бы  это  за  самого
господа  бога. Но было легко  понять, что перед нами наши собственные  тени,
они  повторяли все наши движения. А  вот  кольцевое сияние - дивное, голубое
внутри  и  розовое  снаружи  -  это  было  уже  явным  преувеличением  наших
достоинств.
     Давно ли мы жались к  земле, жалкие и беспомощные? А сейчас мы стоим не
только уцелевшие, но словно бы даже победившие грозную тучу. Больше того, мы
видим  на  облаке  самих  себя  в  невиданном  ореоле  победителей.  Мокрые,
продрогшие, гордые!
     Что это  за  зрелище?  Кто-то,  напрягая память, заявил,  что  читал  о
подобном сиянии как  об  оптическом явлении под  названием глория.  Уместный
термин  - ведь  в  переводе "глория"  означает  славу,  великолепие. А  тени
великанов? Мне что-то  похожее помнилось  под именем  брокенских  призраков.
Брокен  - это на Гарце в Германии,  место  шабаша ведьм в вальпургиеву ночь.
Что  ж,  и  здесь "этот  хаос создает обстановку,  для  нечистой силы вполне
подходящую.
     Чудесное видение исчезло так же внезапно, как и возникло. Хохочущие над
собственной  божественностью, бежим  с  перевала, идем к метеостанции. Новая
награда!
     Грозою расчистило  тучи  не  только  у  нас,  но и  на смежных хребтах.
Нежданно распахнулись и бездны  и дали. Люди и не подозревали, что находятся
так высоко и могут так много увидеть.
     Потрясенные    продолжающимися   чудесами,   туристы    едва   успевали
поворачиваться и говорить друг другу:
     - А там-то! Нет, смотри-ка левее, левее-то что...
     Горы были  в  остатках  облачных  клочьев,  под  косыми лучами  солнца,
клонящегося  к  закату.  Зрелище, совсем не  похожее на  то, что я видел при
первом походе  на Ачишхо. Как  хорошо, если каждое восхождение  будет давать
столько новых впечатлений!
     С увлечением  показываю и  дальние Фишт с  Оштеном  и  ближний Чугуш  и
Аибгу, и... только было я  хотел  начать убеждать, что  отсюда видно и море,
взглянул -  и увидел отчетливую  линию синего горизонта и неба.  Вот же оно,
несомненное  море!  Еще  одна  радость, прежде  всего  моя,  нужная мне  как
основание для  "хозяйской"  уверенности, что море отсюда видно. Красота этой
дали радует нас не меньше, чем причуды гор.
     Уже поздно. Не попадает зуб на зуб. Пользуюсь случаем резюмировать:
     - Ну, товарищи. Дальше "никакой красота нет". Пошли назад.
     Смеемся   при   воспоминании  о   нашем   глубокомысленном  прорицателе
Фемистокле.
     На  базе  нас встречает обеспокоенный  Энгель.  Он  наблюдал  грозу над
Ачишхо  и пытался представить  себе наше состояние.  А мы  вернулись бодрые,
довольные. Для нас истоплена горячая баня и приготовлен взамен ужина вкусный
и обильный обед.

        "ГОРЫ В СНЕГАХ"
     Перед  последним  в  этом  году подъемом  на Ачишхо  три  дня  бушевала
непогода. Местные люди уверенно говорили,  что в горах в это время шел снег.
Настало  первое  ясное  утро. Выйдя на улицу, я был ослеплен.  Не только  на
дальних горах, но даже и на Аибге, ставшей было почти бесснежной, на всех ее
пирамидах  сверкал  свежий  снег.  Острая,  пронзительная  белизна  на  фоне
лазурного,  омытого ненастьем  неба.  Кто мог  думать, что  эти,  уже и  так
покорившие меня горы способны еще настолько