ы,  не несущие  отпечатков ледникового воздействия, а красным  "врезаю"
молодые  рытвины  горных  ручьев. Карта  становится  красивой, пестрой,  как
цыганский платок, и... невыразительной. Рельеф на ней получил объяснение, но
утратил свои геометрические черты - все  заслонила пестрая мозаика...  А как
быть, если одна  форма наложилась на другую, один - последующий - процесс на
другой - предыдущий?
     Вот  склон долины  Ачипсе.  Долину в целом прорыла река,  но  эту часть
склона давно  уже  обрабатывает  плоскостной смыв -  плащеобразный склоновый
сток дождевых струй. В какой же цвет закрасить такой  скат на карте? И каким
знаком выразить  ванночки пригребневых ачишхинских озерец, прежде всего  ту,
тринадцатую? Сначала мы думали, что ее создал  ледник,  и уже закрасили ее в
желтый цвет. А  теперь приходилось заботиться о том, как совместить на одной
и  той  же  площади и  желтый  цвет ледниковой  шлифовки и  фиолетовый  цвет
суффозионного подкопа... Давать фиолетовые штрихи по желтому фону или желтые
по фиолетовому?
     Карта только тогда может  быть хороша,  когда у ее составителей имеется
четкая  система условных знаков, то, что картографы кратко называют легендой
(в  этом  значении  слово  "легенда"  имеет вполне прозаический смысл  и  не
заключает в себе  ничего сказочного). Но и легенда только тогда удачна, если
в ее основе лежит стройная классификация изображаемого материала.
     Наверно,  университетские преподаватели  нам уже внушали эту мысль,  но
без проверки на практике она проскочила мимо нашего внимания.
     Теперь   такая  легенда   начинала  вырисовываться  в  голове,  и   это
происходило  именно в  результате столкновения  с первыми же трудностями,  в
самом ходе попыток картирования. Так вот в чем  был смысл борзовского тезиса
о "плаче на борозде"!
     За один вечер, лежа в палатке на животе, такого дела  не сделать. Будем
доучиваться на ходу, потратим на составление легенды, если будет нужно, даже
несколько дней внизу.
     И мы отправляемся  в  Поляну. Володя спускается туда  с лошадью, а мы с
Наташей  идем  вкруговую  по  уже знакомой  мне гребневой  тропе.  От  озера
Хмелевского забегаем на осыпь - хотелось удивить спутницу и этим кругозором.
     Вернувшись к озеру, пошли по самому водоразделу, полого спускающемуся к
устью Ачипсе.
     Опять  она  передо мною,  когда-то так разочаровавшая меня однообразием
лесная тропа, заброшенная и едва находимая по давно заплывшим "солнышкам" на
зарубках.  Но  сейчас я  смотрю  и на этот путь новыми  глазами. Озадачивает
непостижимая   выровненность  ступеней,   которые  срезают  гребень  хребта.
По-новому воспринимается и красота - что я, слеп что ли был, когда шел здесь
в первый  раз? Или секрет в том, что сейчас со мною идет  Наташа? Именно она
говорит  мне, как  хорош  этот буковый лес, купающийся  в бездонном  воздухе
круч, встающий из-под обоих склонов и закрывающий дали. Нет, таких далей не
     закроешь, они все  равно чувствуются, ощущение полета  не  исчезает  на
всем протяжении тропы.
     Хребет  спускается  так полого,  что, если бы  чуть выровнять тропу  на
нескольких уступах, можно  было  бы съезжать  по ней на  велосипеде. Недаром
именно здесь  инженер Константинов когда-то  проектировал построить  шоссе к
вершинам Ачишхо *.
     Мы  давно уже ниже  уровня  последних  цирков, ниже границы, до которой
распространялись древние  оледенения. А пологие  гребневые площадки, хоть  и
заросшие лесом, и тут  распластываются перед нами, под ступенью ступень. Что
же,  их выравнивали  не  ледники? И это не  участки "арен"  древних  цирков,
какими  мы  считали  гребневые  площадки у метеостанции?  В  какой  же  цвет
закрасить их на нашей карте? Неужели это остатки  каких-то  древних обширных
плоских  днищ  широких  долин  или  даже  целых  равнин,  лишь  впоследствии
прорезанных лабиринтом ущелий? Первая несмелая догадка, больше сомнение, чем
утверждение. Но все же и это еще один шаг  к раскрытию тайн истории рельефа.
Загадки одна другой увлекательное.

        "СВИДАНИЕ С АИБГОЙ"
     Трехдневное ненастье задержало  нас  внизу, в Поляне,  но именно это  и
помогло  нам   разработать  систему   условных   знаков   для  картирования.
Отправляемся на Аибгу  проверить  на  практике  нашу систему.  Вот она,  моя
любимая  Аибга  с  ее  замечательными  цирками  и  пирамидальными  пиками  -
карлингами! Как же было не воспользоваться новым поводом для свидания с нею!
     Поднимаемся  окружной вьючной тропой, но от Первых балаганов выходим на
гребень  и  с  него  ухитряемся  даже  свою  навьюченную  Машку спустить  по
головокружительной карнизной тропе в Первый цирк. На  месте старого балагана
у  тропки к ручью среди благоухающих  лилий ставим свою палатку,  и кажется,
что  она, белея, летит, словно  парус, над необъятным  простором,  навстречу
громадам Ассары и Чугуша.

     *  Вначале  царский охотничий  дворец намечалось соорудить  не внизу, у
Красной Поляны, а па площадке теперешней ачишхинской метеостанции.

     А над нами Первый пик, тот самый, на котором мерзли Адамчик  с Эммочкой
и куда нам пришлось подниматься к ним на выручку среди ночи.
     Какое наслаждение жить в этом вознесенном,  парящем мире! И  как хорошо
просыпаться  прямо на  высоте 2000 метров: не нужно тратить  сил на подъем с
пятисотметрового уровня Поляны - все пики, все цирки Аибги рядом. А побывать
во всех цирках - давняя, многолетняя моя мечта!
     Из  одного амфитеатра в другой ведут торные  тропы  через седловинки на
отрогах главного гребня.  Из Первого  цирка во Второй через Эстонский отрог,
из  Второго в Третий через перевал у Черной Пирамиды.  В каждом цирке - свой
мир  величия, загадок,  неожиданных  радостей. То находишь  диковинную  косо
струящуюся  по скале  ажурную диагональ  водопада...  То  обращают  на  себя
внимание камни с зеленым налетом медной ржавчины - признаками оруденения...
     На седловине под Черной Пирамидой отшлифованные до лоска бараньи лбы  с
штрихами-бороздками; их процарапали валуны, вмерзшие в  исподнюю поверхность
былого  ледникового  языка...  Языка?  Причем же  здесь  язык?  Ведь  мы  на
перевале.  Вспоминаю ледниковое "боа"  на  седле у Скального  Замка.  Мы уже
знаем из геоморфологии, что такие ледники называются переметными: значит, мы
видим  следы древнего переметного ледника,  спускавшего  свои  "ноги"  в оба
цирка сразу. А  Черная  Пирамида  тоже  служила как бы передней  лукой этого
ледникового седла!
     Если  острова  обособляются размывом  между  двумя  рукавами  реки,  то
геоморфологи  называют  их останцами  обтекания.  Перед  нами бывший остров,
обнятый в  прошлом  двумя  потоками льда. Разве  не правильно  будет назвать
Черную Пирамиду  останцом  ледникового обтекания? Здесь  это  памятник давно
прекратившегося  процесса,  а  Скальный   Замок  на  Псеашхо,  обнятый  ныне
существующим  ледником,  это  останец  современного  ледникового  обтекания.
Придется и такую форму предусмотреть среди условных знаков к нашим картам.
     Как щедро начинают нарастать впечатления! Давно ли подъем на каждый пик
Аибги  в  отдельности  и даже поиск спуска в ее Первый цирк  были  для  меня
событиями? А сегодня мы за  один  день побывали сразу в  трех цирках, да  по
пути поднялись и на Черную Пирамиду, такую крутую
     со стороны  Красной Поляны. Поднимались, конечно,  с  юга,  откуда  она
выглядит  округлой  луговой  шишкой.   Еще  один   номер  в  моей  коллекции
краснополянских  бельведеров  (естественно,  что  с Пирамиды  отлично  видна
Поляна).
     Через перевальчик на  Рудничном отроге под Третьим пиком  видна тропка.
Выходим  на  перевал  в  расчете,  что  увидим  следующий  цирк.  Но  вместо
Четвертого  цирка  перед  нами открывается... бассейн Псоу! Мы  вышли  не на
отрог между цирками, а на излом главного водораздела самой Аибги!
     Сегодня нам надо побывать  на всех пиках, взять геологические образцы с
каждой   вершины.  Нужно   попытаться,  как  и  на  Ачишхо,  сказать,  какие
особенности  стойкости  горных  пород  помогли именно  этим  участкам хребта
уцелеть  от  разрушения в виде вершин...  Кстати, пики Аибги,  в отличие  от
Ачишхо,  сложены  известняком, которому свойственно давать  в рельефе крутые
стенки. Не потому ли здесь так отвесны, так грозны стены цирков?
     Мы на  Третьем  пике.  Над отвесами прилепились необвалившиеся  снежные
козырьки.  Они окаймляют более  ровные части  гребня почти непрерывным белым
бордюрчиком.  Вблизи видно, что  это нависшие над обрывами  снежные глыбы  в
десяток метров ширины и невесть какой высоты...
     Нашими ли шагами, а  может быть, и голосами потревожена  часть снежного
навеса. Мы слышим легкий  хруст  и видим,  как  в  полусотне метров от  пика
участок козырька отламывается и рушится вниз. Издали ничего страшного. Будто
просыпали муку из пакета. Но почему же  вдруг снизу послышался такой грохот?
Крохотные на вид комки снега (в действительности глыбы по нескольку десятков
кубометров) подскакивали, как мячики, некоторые разбивались  в  белую пыль и
сыпались  после  этого  песочком  - а грохот нарастал, раскатистый,  как  от
артиллерийской стрельбы.
     Мы видели падение лавины! Пусть маленькой, запоздалой летней лавины. Но
даже  она  своим  громом показала нам,  насколько  дикие и устрашающие  силы
освобождаются при этом... Как далеко все еще скачут пылящие белые мячики...
     Какими же грандиозными бывают зимние и весенние обвалы!
     - Ведь они уже на нашей тропке! - восклицает Наташа.
     Да,  час назад мы шли  как  раз по  тому месту, откуда сейчас доносится
канонада и где белая мука, просыпанная сверху, перекрывает видную нам с пика
зеленую лужайку и  бегущую по ней тропку. Хорошо, что  обвал  случился часом
позже!
     Прошли гребнем через все пики - видели пройденные цирки сверху. Планшет
съемки покрыли значками  по своей собственной легенде и  остались довольны -
кажется, она себя оправдывает.
     Лошадь в Поляну отправляем с проводником Челаковым прежним путем  через
хребет. А  сами спускаемся по водопадной тропе. На каждом  уступе откалываем
образцы.  Вот  диабазы, именно  на  них  ручей  "спотыкается",  не  в  силах
пропилить  неподатливый порог, и спрыгивает вниз, образуя вертикальную струю
Аибгинского водопада.

     ПО АИШХАМ*
     Теперь перед нами не было  транзитных порожних прогонов, подобных  пути
через  заповедник.  Где   бы  мы  ни  шли,  любой  отрезок  маршрута  отныне
интересовал нас, как объект геоморфологического исследования.
     Когда-то  мне хотелось сделать кольцевыми все туристские маршруты.  Тем
более грешно было бы ходить взад и вперед по одной и той  же дороге  теперь,
занимаясь  изучением рельефа.  Значит,  кольцевым будет  у  нас  и  наиболее
далекий  маршрут на  Кардывач.  Мы вольны  выбрать  для своих походов  такие
трассы,  какие туристам  и не  снились. Пойдем  к Кардывачу  не низом, вдоль
Мзымты,  а поверху - по Аишхам. Знакомый путь  по  Мзымте  только до Пслуха,
Впрочем, теперь и он удивляет неожиданной новизной.
     Прежде я ходил  здесь,  не замечая, например,  речных террас - остатков
древних днищ, вытянувшихся на некоторой высоте вдоль русел рек. А теперь  мы
без труда различали террасы, построенные Мзымтой  в процессе врезания своего
русла. Более того, оказывалось, что почти любое ровное место в долинах  - не
что иное, как уцелевшая площадка какой-нибудь из террас.

     *Так называется длинная и на  вид пологая  цепь луговых вершин Главного
хребта,  протянувшаяся  от  Псеашхо  к  Кардывачу  километров  на  тридцать.
Множественное  число "Аишхи"  мы своевольно применяли потому, что  отдельные
вершины этой цепи у пастухов пронумерованы: Первый, Второй, Третий Аишха. На
карте этих названий  не  было,  а пик Третий Аишха  назывался совсем забытым
теперь именем Лоюб-Цухе.

     Пслухская караулка заповедника. Развилка путей на Псеашхо (через Коготь
на хребте Бзерпи) и к перевалу Первый Аишха. Идем отсюда  вверх по бурливому
Пихтовому  Пслуху, мимо  шипучего водопада,  зигзагами по большому лавинному
прочесу   в  лесу...  Выходим   на  луга  Второго  Аишха  и  поднимаемся  на
второстепенный перевальчик через Грушевый отрог этого хребта.
     Перед  нами вся долина верхнего течения Мзымты, гигантский  желоб между
горными  валами Аишха и  Агепста-Аибгинского хребта. Серо-сиреневые тучи над
зеркально гладкими скалами  пирамид Турьих  гор  - там, как  грохот обвалов,
перекатываются раскаты  грома. А  на  дне  долины среди иссиня-черной зелени
пихт словно светло-зеленое озеро: это луга Энгельмановой поляны. К ним ведет
круто спускающаяся горная тропа.
     Невольно  сопоставляю  впечатление  от  этой  картины  с  тем  гнетущим
чувством, которое вызвал у меня утомительный поход к Энгельмановой поляне по
нижней  тропе  через Грушевый  же  хребет. Правда,  тогда был дождь  и вечно
ненастные  спутники - Гоша с Сюзей. Наверное, в хорошую погоду да с веселыми
людьми  и тот путь неплох.  Но все  равно  эти  два  маршрута несравнимы. На
нижнем нет такого кругозора, когда можно видеть весь фронт горных колоссов -
от Аибги до Агепсты.
     И хотя  верхний маршрут связан с лишним подъемом  и спуском, и поход по
нему удлиняется на день, ясно, что водить туристов к  Кардывачу надо  только
этим путем.
     Аишха очень похож на Аибгу. Такой же, если смотреть с юга, однообразный
луговой хребтина с пологими  вырезами седловин  и  почти  не кульминирующими
пиками. Монотонный крутой склон изборожден как  бы  стремительно струящимися
лощинами.  Лишь  нижние пятьсот-шестьсот метров над  Мзымтой  одеты пихтовым
лесом. Весь южный склон исчерчен  коровьими тропками и выглядит поэтому, как
и у Аибги, горкой-моделью для  изучения топографических  горизонталей.  Да и
стержневая вьючная тропа так же бежит вдоль всего Аишха по высотам 2200-2300
метров, и так же нанизаны на нее Группочки пастушеских балаганов.
     Один  из  таких  балаганов делаем  своей  базой.  Утром  поднимаемся на
Главный хребет. Перед нами "порученный"  нам  горный мир. Любую его  деталь,
поэтичную или прозаическую, мы одинаково обязаны заметить и истолковать.
     Когда-то я  ощутил  переход  от единичных  впечатлений туриста  к более
широким  восприятиям  краеведа,  к  профессиональным  интересам  туристского
работника... Теперь передо мною следующий скачок: я не только коллекционирую
красоты,  я объясняю,  смотрю  на них холодным аналитическим  взглядом.  Вот
перед  глазами  скальная  громада - вершина северного  склона, так  напрямик
когда-то  и  названная  неизобретательным   топографом:  Скалистая.  Раньше,
кажется, ахнул бы, онемел бы от  восторга, впервые увидав ее кручи. А теперь
- не кощунствуем ли  мы  с Володей  и Наташей, если уже через минуту  спорим
друг с другом о количестве и высоте цирков на ее страшных склонах?
     Впрочем,  нет, все  равно мы не холодные аналитики.  Мы только  быстрее
схватываем картину в целом, а значит, полнее постигаем и ее величие.
     У наших ног обрываются кручи заповедных северных склонов. Они тоже, как
у Аибги, изрезаны крутостенными цирками,  и к  днищу  каждого из них гребень
обрывается отвесами. В цирках несколько скромных горных озерец. Нам неоткуда
было взглянуть на кручи Аишха с севера, но,  видя цирки, легко воображалось,
каким нагромождением пирамид выглядел оттуда этот кажущийся с юга монотонным
хребет.
     За  Мзымтой  еще могущественнее  возносится  оскаленная  Агепста,  а на
севере,  за   вовсе  неведомой  мне  долиной  Безымянки,  высится  не  менее
внушительный   лесисто-луговой   хребет,   значащийся   в  заповеднике   под
ненанесенным на карты названием "хребет Герцена" *.
     Поперечные  долины, изрезавшие  склоны обоих хребтов, поражали чеканной
ясностью своих древнеледниковых очертаний. Корыта-т р о г и - как с чертежей
в учебниках.

     *  Это  неожиданное   название   не  случайно.  Оно  было  дано  хребту
студентами-практикантами  Ленинградского   педагогического  института  имени
Герцена.

     В кресловидных цирках хребта Герцена сняли таинственные, не значившиеся
на карте озера.
     Но сейчас наша цель не эти недосягаемые громады, а уже достигнутые нами
зубцы Аишха.  Топографическая карта была здесь вполне точна,  исправлений не
требовала.
     Теперь  мы уже не превращаем карту в цыганский  платок, не  закрашиваем
выявляемые контуры сплошь одним цветом, а наносим цветную штриховку.
     Изображение  рельефа  штрихами  -  хребтов  в  виде  елочек,  а  холмов
лучистыми звездочками - было делом давно известным. Наше  новшество состояло
в том,  что мы делали штрихи разноцветными.  Склоны,  обработанные ледником,
изображали розовыми штрихами, а прорезанные речным размывом - синими.
     Получившийся рисунок нас невольно обрадовал. Склон  не только не исчез,
как  исчезал  раньше, при сплошной закраске фона, но,  напротив, выявился во
всей  своей сложности: крутые части  выразились  более  жирными штрихами,  а
обрывы зубчиками.  "Научная"  раскраска  не  стирала  рельеф, он сам начинал
сиять разными красками, соответственно разным путям своего происхождения.
     На Ачишхо  нас затрудняли формы  со сложной историей: закраска  фона не
допускала наложения одной  краски на другую. Штрихи  позволили решить  и эту
задачу: в "елочках" можно было, чередуя, сочетать "хвоинки" разного цвета.
     Радостное  чувство верно найденного приема, метода. Теперь мы вооружены
и  уверены, что  справимся с работой. С увлечением  обходим цирк за цирком -
они ложатся  на топокарту ажурным  цветным  рисунком.  Весь  северный  склон
начинает "зиять" красными зубчатыми  подковами - так выглядят на нашей карте
окружающие каждый  цирк  отвесы, созданные  морозным  выветриванием  у  края
исчезнувших ледников.
     Подножия этих стенок, прикрытые  плащами осыпей,  возникли в результате
перемещения  и отложения щебня, упавшего сверху. Здесь и наши цветные штрихи
становятся прерывистыми, на подвижных частях осыпи распадаются  на черточки,
а на нижних,  успокоившихся частях осыпных шлейфов,- превращаются в точечный
пунктир. Веера  из  точек  изображают скопление обломков, а  каждая точка  в
отдельности свидетельствует об окончании пути обломка. На такой карте рельеф
сам рассказывает свою историю.
     Первый, Второй,  Третий Аишха - все они высились пирамидами на  Главном
Кавказском  хребте. Чем  ближе к  Кардывачу, тем  круче становились их скаты
Склон  Третьего  Аишха был настолько крут, что на нем исчезала магистральная
тропа, негде было ютиться балаганам. Именно здесь начинался переход к кручам
Кардывачского горного узла.
     Но   счет  Аишхам   еще   не  был  закончен.  Пастухи,   не  стесненные
геоморфологической логикой,  нарекли Четвертым Аишха  не следующую к востоку
вершину  главного водораздела (не Западный Лоюб), а  параллельный ему отрог,
отделенный от главного  продольными же верховьями Сумасшедшей речки.  Только
здесь нам и можно было пройти к Кардывачу с лошадью.
     Крутизна склонов особенно подчеркивалась ручьем, который  мчался вниз с
удивительной прямолинейностью, почти не меняя чуть ли  не тридцатиградусного
уклона  струи по  всей длине  падения.  Это  был  как  бы  единый водопад  с
всклокоченной  водой,  неудержимо  рушащейся  и  почему-то  не  вырывшей тут
никакой  долины. Вечная вспененность всего потока послужила основанием и для
названия: пастухи называют ручей  Содовым  за сходство с сильно газированной
шипучей водой.
     Даже странно, что этот ручей лишь впадает в Сумасшедшую речку, а не сам
носит такое название.
     Пересекли Сумасшедшую речку. В  своем продольном  течении, то есть там,
где она струится параллельно Мзымте, это вовсе не сумасшедший поток.  Теперь
пас отделяет  от Мзымты лишь округло оглаженный  вал Четвертого Аишха. Легко
находятся  какие-то тропы,  быстро поднимающие нас на луговые просторы этого
вала. Мы и не подозревали, что встретим  здесь так много  стад и пастушеских
балаганов.
     Казалось,  мы уже налюбовались Агепстой с