немало. Напомню,  что именно через  Аишха  прошли  и увидали Поляну
первые греческие и эстонские  ходоки; здесь же прошли в  Красную Поляну и ее
первые после ахчипсовцев жители - греки и эстонцы.
     Хребет Аишха мы уже  видели, вершины его от Второго до Четвертого Аишха
знали.  Не  были  лишь  на  самом  перевале Аишха  и на  Первом  Аишха:  тут
оставалось не-

     *  Географом Ивановым-Вихаревым и сочинским краеведом Михайловым в 1930
году. Их записку и трехкопеечную монету  5 сентября 1931 года нашел  географ
профессор Григорий Григорьевич Григор. *


     посещенное  нами  звено  Главного  хребта  между  Псеашхо и  остальными
Аишхами. Ясно, что один из маршрутов  было необходимо проложить сюда. К тому
же за перевалом Аишха  нас  ждала одна из крупнейших рек северного  склона -
Малая  Лаба,  а в  ее  долине  морены,  террасы,- новые  ключи к  возрастным
загадкам рельефа...
     Как мы вжились в  этот быт, в эти будни маршрутной жизни, горно-полевой
работы. Что мы делаем? Планируем новое пересечение заповедника по неведомому
и нелегкому маршруту! Еще год назад я готовился бы к этому, как к важнейшему
путешествию  за весь  туристский  сезон. А сейчас?  По-деловому, по-хозяйски
собираемся  в  очередной, уже  десятый за  лето  маршрут, уверенные, что  он
состоится,  нисколько не взволнованные, а  лишь убежденные,  что он порадует
нас нужным количеством новых фактов...
     Да, мы  многое приобрели на этой работе. Но и не потеряли ли мы на  ней
чего-то дорогого, кровного, сокровенного? Неужели мы  так быстро повзрослели
и увлеченность научная заменила увлечения просто радующихся людей?
     ...Дорога  через Аишха  к Лабе начинается  из долины  Пслуха.  Пихтовый
Пслух, впадающий  в просто  Пслух,  наблюдатели ласково называют Пслушонком.
Перевал Аишха * лежит на пути из долины Пслушонка в долину значительно более
крупной реки, носящей, однако, столь  же уменьшительное  название:  Лабенок.
Так  ласкательно  именуют  на  Западном  Кавказе  Малую  Лабу,  особенно  ее
верховья,  в  отличие от еще более  крупной  Большой Лабы, которую,  видимо,
считают взрослой...
     Перевал  Аишха,   несмотря   на  значительную  высоту  (2400   метров),
невзрачен:  он лежит в  долине,  пересекающей широкий гребень,  и нет точки,
которая  радовала  бы  панорамами  в  обе стороны  сразу.  Но когда  минуешь
перевальную  долину,  северный  склон Кавказа предстает исполненным  нового,
невиданного величия.  Горы  рассечены  здесь  узким  и  глубоким,  угрожающе
крутосклонным ущельем. Мы уже видим, что  и оно  сглажено ледником,  то есть
представляет собою трог. Крутизна явно превосходит углы естественного откоса
- такую мы видели только под Лоюбом на Верхней Мзымте. И вздымающийся

     * Седловина между Первым и Вторым Аишха.

     справа  массив  горы Скалистой  и  взметнувшиеся  слева  кручи  Псеашхо
посылают  дну долины  свои обломки,  и дно  это  буквально  завалено  хаосом
скатившихся  сюда  каменьев.  Тропа на  километры  погребена обломками. Даже
людям  мучительно скакать по острым камням, а каково скользить и спотыкаться
груженой лошади?
     Псеашхо,  теперь со  всех сторон  знакомый  Псеашхо! Ведь это  у зданий
бывает фасад и тыл, и зная внешность Большого театра спереди, не обязательно
стремиться запомнить, как он выглядит со стороны задворок. У горного массива
все стороны фасадные, а отличаются только привычные от малопривычных.
     Восточный фасад Псеашхо впечатляет совсем новой, не похожей на знакомую
нам  красотой. Особенно выделяется острый пик над большим восточным ледником
- мы этот переметный ледник видели под собою с Южного Псеашхо.
     Пик словно пронзает небо.  Такие формы есть и в Альпах - значит, было с
чего зодчим,  авторам  готических  соборов,  перенимать  силуэты и пропорции
своих замечательных сооружений.
     Трудная переправа через бешено вздувшуюся речку Мутную, напоенную талой
водой Восточного ледника.
     А  следующий левый приток Лабенка называется  по  контрасту с Мутной  -
речка Чистая. Кто-то еще задолго до  нас  увидел разницу между соседками. Не
только сама  речка  была  кристальной по сравнению с только  что перейденной
Мутной. Вся долина с ее привольными  полянами  и  четкими парковыми группами
пихт,  разбросанными  в  разных планах  и  на разных высотах,  и  все горное
окружение  - восточный  фасад  Псеашхо  и торцовая  сторона горы  Мраморной,
тыльная  по  отношению  к  видной из Холодного  лагеря,- все  это  создавало
ощущение прозрачности, совершенства. Не  с мраморами ли, не  с карстовыми ли
водами связана и сама чистота воды речки Чистой?
     И снова таким ограниченным, даже убогим показался нам обычный репертуар
туристских маршрутов из Красной Поляны. Как маятники, ходят туристы к одному
и  тому же  Холодному лагерю. Насколько многообразнее, щедрее, разноплановее
этот аишхинский  маршрут.  А ведь отсюда нетрудно и перевалить к  Холодному!
Значит, можно рекомендовать путешествие вокруг Псеашхо!
     Новизна   и   прелесть  росистых  полян,   исчерченных  тропками.   Да,
необитаемое  людьми  царство, и  в нем много  тропок, притом торных,  словно
заботливо  поддерживаемых.  Почерком  копытец  и  катышками  помета  на  них
написано,  кто  об этом  заботится.  Чистая  речка  -  мир оленей.  За  день
пребывания здесь  мы повидали немало этих грациозных животных.  На мою  долю
досталась  ланка  с двумя  крупными - уже  подростками  -  оленятами.  Мирно
паслись,  потом спокойно,  не  обратив на  меня внимания, ушли  за  пихтовый
перелесок. Какое ощущение  тепла,  уюта, обжитости сообщили бассейну  Чистой
речки эти добрые звери...
     Нет, напрасно я беспокоился, что мы уже повзрослели и увлекаемся только
наукой.  Мир  Чистой речки - как прекрасен этот огромный амфитеатр,  буйство
лугов, кулисы пихтовых перелесков, щедрость цветов и ручьев.
     Приходится прощаться с  раем. Идем вниз по левому  берегу  Малой  Лабы.
Лабенок  мужает.  Приняв  воды  Мутной  и  Чистой,  это  уже  не ребенок,  а
внушительная, трудная для переправы река.
     Крутосклонная лесистая  долина.  Дикость,  глушь. Ниже устья  еще одной
реки Безымянной  справа  высится  торцовый  облом  хребта  Герцена,  хребта,
поразившего нас своим недоступным величием  еще при взгляде с Аишха... А вот
и  устье Цахвоа, в верховьях которой мы видели из-под пика  Кардывач крупное
озеро...
     Плотные ребристые  камни посверкивают  серебристыми блестками. Что это?
Руды? Нет,  это блестят  мельчайшие  вкрапления слюды.  Мы пересекаем выходы
древнейшего  фундамента Кавказа - так называемых слюдистых  гнейсов. Здесь и
мелкозем,  возникший  при  разрушении этих  гнейсов,  переполнен  частичками
слюды,  он весь  искрится холодными  елочными блестками.  Туристы  наверняка
будут  приносить  отсюда  эти игристые  камни, думая,  что обнаружили залежи
серебра...
     А вот  и луговой оазис  в  море  лесов - Умпырская поляна. Впоследствии
здесь оборудуют  базу  для  восстанавливаемого  в заповеднике стада  зубров.
Прямо с поляны видна брешь в зубчатой горной гряде - это Лабенок прорывается
сквозным Шахгиреевским ущельем через продольную гряду стойких пород, которая
замыкает поляну.
     Слева в Малую Лабу вторгается бурная струя мутно-коричневых вод. Вот он
каков стал, Уруштен, тот  самый Уруштен, обезглавленные истоки которого  так
жалки в  Перевальной долине Псеашхо. Здесь он темен и мощен. Жители низовьев
Лабы  давно  уже  называют этот  ее  приток по-русски: Черная речка. И  даже
караулка, приютившаяся в устье Уруштена, называется Черноречье...
     Измеряя речные террасы Малой Лабы, встретились с геологами, проводящими
в  галечной пойме этой  реки  разведки на золото.  Удивили их  сведениями  о
существовании  высоких террас в верхнем течении Лабенка (геологи  эти до сих
пор  перемывали  только  современные   наносы  реки).  Невольно  вспомнились
казуистические  тезисы  Смирнова-Чаткальского  о  практической  бесплодности
геоморфологических исследований, обслуживающих якобы лишь нужды самой науки.
     Лабенок увел нас далеко  на север,  в предгорья,  к подножию  Скалистой
куэсты,  где раскинулась большая  казачья станица Псебайская. Обо  всем этом
походе, об  исследовательских  буднях, о встречах с  людьми  можно  было  бы
написать  отдельную книгу. Но  я и не  брался изложить все  походы с  равной
подробностью, тем более такие далекие от Красной Поляны.
     А какой поэмы был достоин обратный путь! Верные себе, мы от  Черноречья
свернули в сторону, чтобы вернуться в Поляну кольцевым маршрутом.
     Очередной  подъем  вынес  нас  на  горные   луга  массива   Ятыргварты.
Воздержусь от описания еще десятков чарующих горно-лесных и луговых пейзажей
- им не было числа, как и следам медведей, волков, кабанов и серн.
     Мы уже  торопились, и этот путь для нас, в сущности, был туристским. Мы
лишь  с  удивлением  рассматривали  незнакомые  нам сочетания карстовых форм
(воронок, ребристых карров) с древнеледниковыми цирками и бараньими лбами...
     Середина сентября. Листва в зоне  криволесья побурела. Горы, как всегда
осенью, приобретали вид разноцветного живого плаката о высотной зональности.
Киноварью  пылали   отдельные  кусты  кленов.   Луга  украсились  оранжевыми
бокальчиками крокусов.
     Один из вечеров  застал нас  у  верхней границы  леса,  на лугах хребта
Алоус.  В небольшом  сарайчике - лагере  заповедника - дымил очаг,  над  ним
кипело варево из лапши и мясных  консервов. Вокруг  царила священная  тишина
ночи, лишь издали сопровождаемая легким и ровным гулом невесть где пенящихся
горных потоков.
     И вдруг среди  этой тишины совсем близко  от лагеря раздался странный и
мощный  звук,  ближе  всего  напоминающий  мычание,  но  мычание  надрывное,
исступленное,  с трубными раскатами в  конце. Это  был  осенний  рев  оленя,
ежегодная брачная песнь самца.
     Скорее на воздух, под  звезды, в холод высокогорной ночи!  Ну почему же
наступила эта тишина, почему но  повторяется вновь и  вновь страстный боевой
клич?
     Минут через  пять этот же голос  прозвучал снова, А  еще через четверть
часа один  за  другим  заговорили  и  соседние хребты. Оказалось, что  можно
опознавать  исполнителей по голосам. Первый  кричал словно  по-бычьи.  Среди
пяти остальных выделялись  два,  в их воплях было  меньше  мычания и  больше
трубных оттенков бархатного мужского баса. И в первой  долгой ноте клича и в
заключительных раскатах-рыданиях так  удивительно сочеталась любовь с болью,
сила с неисцеленным страданием.

        "НА ПИКЕ БЗЕРПИ"
     С Алоуса  спустились в уже  знакомую  долину Уруштена - то  есть прошли
диагональной   тропой,  связующей  псеашхинский  и  аишхинский   пути  через
заповедник. Когда-то  именно так двигался  с  Лабы на Псеашхо Мало-Лабинский
отряд генерала Граббе, первым из русских занявший поляну Кбаадэ.
     Миновали Холодный лагерь, перевалы Псеашхо и Бзерпи.
     Немного не  доходя до Пихтовой поляны,  расстались с  лошадью. Володя с
Шурой  и Георгиади ушли прямо в Красную Поляну, а мы  с Наташей  свернули  с
гребня Псекохо влево по тропке, которой я в своем туристском прошлом даже не
замечал (теперь  от  наших глаз  уже  не скрывались никакие тропы). Мы пошли
косогором на давно уже манившую нас поляну под Когтем и пиком, возглавляющим
Бзерпинский  цирк.  Было бы  правильно именовать  эту вершину пиком  Бзерпи.
Видна  из  Красной Поляны, выше Аибги (2482  метра), а до  сих пор  не имеет
твердого имени. Иногда ее  называют  "Псекохо",  но это  неверно. Псекохо  -
только лесистый отрог массива Бзерпи.
     Краснополянский фас  массива  Бзерпи, видный  из Поляны  правее  и выше
лесного Псекохо, оставался последним белым пятнышком на нашем планшете (если
не считать непокоренных  верховьев Лауры).  Было  даже что-то трогательное в
том,  что напоследок  у  нас  оказался  недоизученным  не  какой-то  дальний
неведомый угол, а участок гор, просматриваемый прямо с улиц поселка!
     Тропа подвела нас к  дикому и глубокому прямолинейному не то оврагу, не
то  ущелью. Так  выглядела  рыжая  рытвина, которая хорошо  видна из Красной
Поляны и кажется такой невзрачной полоской. Для спуска в нее и подъема на ту
сторону по ее скатам прорублена тропка, местами головокружительная.
     Близ  этой  рытвины  еще  на  рубеже  двух веков инженер Сергеев изучал
выходы  железных руд.  За  это  и речку, верховья которой  лежат в  рытвине,
называли Рудной *.
     Даже самый этот овраг был  бы достойной целью экскурсий краснополянских
туристов.  А какая поляна открывается за  перелеском! Овальное пятно светлой
зелени среди пихт - как давно  хотелось мне побывать здесь! Жаль только, что
у этого  луга такое прозаическое  название - поляна  Свинофермы... Вот и еще
один "рай", и еще одна поляна нам кажется лучшей из всех других...
     Через Коготь (вблизи это внушительный утес) поднимаемся на вершину.
     Мы на пике Бзерпи. Прощальный подарок Поляны: вершина с одним из лучших
кругозоров. Отсюда видны  и самый  поселок,  и  Чугуш,  и  Аишхи  вплоть  до
Кардывача, и далекое море, и  главное  -  оба Псеашхо.  Псеашхо!  И Южный  -
пирамида усеченная, и Сахарный  -  пирамида  остроконечная  - оба они только
отсюда  видны во  весь  свой  двухкилометровый рост,  от  врезавшегося  в их
подошву  глубокого  ущелья  Пслуха  до  припудренных новым  снежком  вершин!
Троговые  долины  обоих  левых  притоков  -  трассы  наших  путей -  смотрят
устьевыми раструбами прямо  на нас. Как  на  модели, хорошо  видно, что  это
висячие троги, подрезанные в устьях более глубоким рвом самого Пслуха.

     * Впрочем, ее  же  зовут Сумасшедшей  (тут не стесняются о многократным
повторением  одних и  тех же названий; сколько в заповеднике речек Холодных,
Безымянных,  Туровых!). Придется  называть  ее Рудной-Сумасшедшей, чтобы  не
путать с другими Рудными и другими Сумасшедшими.

     Только  отсюда  раскрылась  нам   окончательно  и   история  перехватов
Прауруштенских  верховьев.  Перед  нами был не  двойной перехват, как  писал
Рейнгард,  а  даже  тройной: на наших глазах самое изголовье  Прауруштенской
долины   перекусывает   своими    верховьями   еще    одна    захватчица   -
Рудная-Сумасшедшая!
     Столько побеждено, столько познано! Теперь мы можем смотреть на  горы и
о каждой вершине сказать: были, были, были -  на той и  на этой,  вспоминать
друзей, детали восхождений, погоду, видимость, самочувствие. Нам стало легче
перечислить пики, на которых мы еще не побывали, чем называть покоренные. Но
это и хорошо,  что остались непобежденные вершины - все еще нет чувства, что
краснополянские горы исчерпаны! Радостным открытиям и впредь не будет конца.
Вот  непосещенные нами  дальние Аибги  и Турьи горы с Агепстой. А  вот и пик
Сахарный Псеашхо -  даже из самой Красной Поляны видна всегда зовущая в высь
вершина, на которой мы не были.
     Перед возвращением ночуем на Пихтовой поляне, словно в глубоком круглом
колодце со  стенками из  высокоствольных пихт.  Горы прощаются с нами  шумом
далеких рек, голосами сов.  Граница заповедника,  вечный лес, который должен
быть  сохранен  навсегда,-  полномочный  представитель  древней  девственной
природы перед лицом последующих поколений.

     „МНОГОЭТАЖНОСТЬ" ПРИРОДЫ
     У самого  хорошего студента  перед экзаменом не хватает еще одного дня.
Мы не  отказались бы  и от месяца. Факультетская жизнь захлестнула зачетами,
практическими  работами.  Лекции о  природе зарубежных стран расширяли  наши
представления,  знакомили нас  с  характеристиками больших территорий. Любой
предмет  увлекал. Опомнились  уже к  весне. Пора  было  представлять кафедре
дипломные работы, а заповеднику - отчет о проведенных исследованиях.
     Идем  к  своему  руководителю  -  профессору Добрынину.  Рассказываем о
виденном  -  слушает  нас  с  интересом, но еще  больше оживляется, когда мы
высказываем  ему свои  предположения  о формировании  подальпийских хребтов.
Словно мельком, он говорит:
     - Надо еще подумать, нет ли тут следов древних циклов выравнивания.
     Значит,  и  перед ним встает  этот  вопрос  о первопричине удивительной
выровненности гребней многих хребтов?
     Отчет, отчет! Мы писали его,  захлебываясь, споря, вечерами, ночами. Из
вороха полевых записей,  из  этикеток к геологическим образцам, из измерений
карты  и из покоряюще ярких воспоминаний складывались сотни страниц текста и
графических материалов. А бессонные ночи в темной комнате с красным фонарем!
Теперь мы владели сотнями фотографий с изображением любимых мест.
     На студенческой научной конференции выступаю с докладом об итогах нашей
экспедиционной   работы.   Так    волнуют    умные,   проницательные   глаза
председательствующего  -  Отто  Юльевича  Шмидта  -  он  следит  оценивающим
взглядом: "А ну-ка, каковы вы будете, следующее поколение исследователей?"
     Профессор Добрынин дает высокую оценку  нашим работам,  особо  отмечает
самостоятельность в выработке  методики. Александр Александрович Борзов даже
упомянул  об  открытии  новых  озер  на  Западном  Кавказе  университетскими
студентами  в очередном номере  "Землеведения".  Журнал,  в котором  Евгения
Морозова впервые писала о Рице, сообщал и о наших находках!
     Дипломные работы написаны. Сводный отчет  отправляем в  заповедник.  Не
слишком  ли он ученический? Нет, именно теперь, когда  на проделанную работу
можно оглянуться как на  пройденный  этап,  становится  ясным: нам есть, что
сказать... Чем больше трудностей  возникало перед нами, тем более пристально
изучали  мы факты,  тем  полнее,  в  частности,  приходили к  выводу, что  в
выравнивании  подальпийских хребтов  повинны не  только  ледники, но и целые
эпохи  первоначального  выравнивания  древних  складок   и   глыб   будущего
Кавказа...
     В  процессе  работы  над отчетом  я  не раз  задумывался  над  тем, что
привлекло меня к краснополянским  горам? Только  ли то, что они попались мне
первыми в жизни - вот и  стали первой любовью,  несравненной,  неповторимой?
Да, этого не вычеркнешь. И я не переставал этому радоваться.
     Природа Западного Кавказа - и живая и  мертвая - редкая по насыщенности
красотами  и по  сложности причин и связей.  Какое  счастье,  что именно она
досталась нам в наставницы: сколько трудностей заставила преодолеть, сколько
загадок разгадать...
     Позже,  став профессионалом-географом,  я  получил новое основание  для
своей любви  к горному  Черноморью. Не только по ревности краелюба, а вполне
беспристрастно сличая Красную Поляну  со  множеством  горных  ландшафтов,  я
понял,  что  нам  действительно  посчастливилось:  мы  оказались  на земле с
природой самой богатой, самой сложной и насыщенной во всей нашей стране.
     Горы -  они  вообще бесконечно  красочнее равнин. Они  объемнее,  у них
огромное  третье измерение - не только ширь и даль,  но и высота, глубина. И
даже   среди  горных   ландшафтов  краснополянские  уверенно  претендуют  на
первенство. Конечно, они  не спорят с Памиром, с Тянь-Шанем и с  Центральным
Кавказом  за   обладание  рекордными   высотами;   немало   гор   превзойдут
причерноморские  и  по  частным  "показателям  величия"  - по  грандиозности
размеров, по длине ледников, по высоте водопадов...
     Но нет в Советском Союзе и не так много на всем земном шаре гор, где бы
на таком коротком расстоянии умещалось столько различных этажей ландшафта от
влажных субтропиков до ледяных высокогорий. Где  ни подступают у нас  к морю
горы - будь то Сихотэ-Алинь или Камчатка, Крым или Восточный Кавказ, то либо
самые горы ниже, либо природа их подножий скуднее и суровее причерноморской.
     Краснополянские горы подступают к теплому морю - они напоены его влагой
и поэтому трижды  обильны. Южная покатость Кавказа ограждена здесь от  лютых
ветров  Севера.  Так  было и в  давние времена великих оледенений: здесь под
защитой  уже   тогда  существовавших  хребтов  выживала,  почти  не  скудея,
роскошная древняя  флора. Ушли  с гор  ледн