я  красавица,  рухнувшая наконец от старости.  Местами великанши легли
поперек троны. Видно, когда-то их стволы, преградившие путь, пропиливали или
прорубали. А иногда руки до этого не доходили. Тогда и  вьючные кони  и скот
вынуждены  были  протаптывать обходные  петли по кручам,  обычно  скользким,
мокрым от сочащихся родников.
     Тонночка, оказывается, неравнодушна к  растениям.  Несмотря на  одышку,
она то и дело громко спрашивает:
     - А это что за цветок? А это что вьется?
     Во  весь  голос восхищается  она  красотой  лиловых цветов  понтийского
рододендрона. И наконец вопрошает совсем неожиданное:
     - А почему на этой пихте ягоды?
     Смущаюсь и  становлюсь в тупик.  Перед нами  совсем маленькая пихточка.
Только  ствол у нее красноватый да хвоинки светлее и мягче, а по форме такие
же,  с желобком. Почему же  на этой  пихте ягоды  вместо шишек?  К  счастью,
быстро  догадываюсь: ведь  это тис,  красное дерево! Как коварно похожа  его
хвоя на пихтовую!
     Ловлю  себя  на том, что не могу определить нашего положения на  Аибге.
Где мы находимся? В каком  месте по отношению  к видимым  из Красной  Поляны
пирамидам?
     Каждое скользкое место оглашалось воплями Тонночки. Идущие по соседству
с нею мужчины подавали ей руки, подбадривали, успокаивали.
     Как  досадно,  что она  так  громогласна,  так  беззастенчиво  нарушает
торжественную лесную тишину.
     Утомительный  надоевший подъем неожиданно подводит к неуютному поселку,
раскинувшемуся  на лесной  прогалине. Поляной  такое место  не  назовешь: на
скальном  грунте не осталось  ни травинки  -  настолько  все выбито  скотом.
Фанерные  и  драночные  хибарки,  как  и  на Ачишхо. На нас для порядка лают
большие собаки.  Первые  балаганы  стоят па  торной сквозной тропе,  поэтому
посторонние гости не очень волнуют псов. У пастухов покупаем  и пьем острое,
хмельное на вкус, кислое молоко.
     Троп   вокруг   столько,   сколько  заблагорассудилось  их   протоптать
коровам... Впрочем, одна из троп, берущая
     правее "вполгоры", косогором,-  более торная. Это вьючный  тракт южного
склона  Аибги, сообщающий  между  собою  его пастушеские поселки. Тропа идет
совсем близко к верхней границе леса.
     Вот как мы высоко,  а ощущение  окрыленности, так радовавшее на Ачишхо,
все  еще не наступает.  Значит, дело не и разреженном воздухе  - не  хватает
радующих панорам.
     Сквозь облака, окутавшие тропу, видно, что временами  лес прерывается -
мы пересекаем  высокотравные субальпийские  поляны,  с  них должны  были  бы
открыться  далекие  виды!  Но  из  тумана лишь призрачно  высятся готические
вершины пихт, и в тумане же бездонно тонут их уходящие под склон стволы.
     Вдали ворчит гром, и вскоре нас смачивает крупным беглым дождем.
     Впереди раздается лай, на нас мчатся из мглы огромные мохнатые, похожие
на медведей, овчарки.  Туристы испуганно останавливаются,  кое-кто  пятится.
Кричу:
     - Стойте на месте!
     Но Тонночка не выдерживает и пускается в бегство. Ее  нагоняет огромный
пес  и  на  ходу вырывает со  спины  большой  кусок  платья. Басистый  вопль
пострадавшей обескураживает  пса, а через  секунду его  уже отгоняет  палкой
выбежавший откуда ни возьмись пастух.
     Из  тумана выплывает  несколько  балаганов, прилепившихся  на  ступенях
крутого  склона. Ищем в  них защиты от  возобновившегося  дождя. Зашпиливаем
булавками прореху на Тонночкиной спине. В центре балагана дымит очаг. Людно,
тесно. Готовности принять нас на ночлег хозяева  не выказывают, говорят, что
дальше на тропе  есть  еще Вторые и  Третьи  балаганы.  Именно в Третьих нам
рекомендуют ночевать.
     Первые балаганы - мы в них пили молоко. Вторые - ждут  нас впереди. А в
которых же по номеру балаганах  мы находимся? Судя по ответам, такой  вопрос
перед  хозяевами не  возникал.  Помечаю  балаганы  на схеме и  ставлю на них
номер: "Полуторные". Иначе запутаются любые туристы.
     Дождь приостановился, но  все  равно  быстро вымокаем. Нас кропит своим
душем каждая субальпийская травка в человеческий рост высотой. Идем  лугами,
оставив границу леса где-то внизу справа в тумане.
     Местами  крупные  массивы  облачной  мути  начинают  редеть  и  как  бы
раздвигаться. Между ними темнеют зияющие провалы  - там видна далекая лесная
глубина,  и  впервые  рождается  ощущение  набранной нами  огромной  высоты.
Становится  легче идти,  поднялось настроение.  Тучи смещаются, сменяют друг
друга,  словно кто-то их месит. Вот в разрыве облаков промелькнули крохотные
домики  и  петли реки.  Это  Псоу. Значит, мы идем по  тыльной  относительно
Красной  Поляны  стороне Аибги, то  есть  еще где-то внизу мы обогнули  этот
хребет.
     Облачное месиво уплотняется, оседает, оно уже под нами. Слева открылись
крутые луговые склоны Аибги - какая она отсюда монотонная!  Где ее пирамиды?
Это те  самые  однообразные  скаты, которые  видны с шоссе из  автобуса и  с
вершины Монашки, когда смотришь в торец хребту.
     Облака  прижимаются  все  ниже,   и  вдруг  над  ними  возникает  дивно
вознесенная, царящая  над  миром раздвоенная вершина. Ее склонов, предгорий,
корней  не видно. Она одна в небе над серо-белым морем ворочающихся облаков,
как  ковчег над потопом, как божество! Это Ахаг,  видный и с  Ачишхо. Как он
здесь приблизился, как вырос!
     Картины  меняются  со сказочной быстротой. На самой оборудованной сцене
не сумели бы так быстро сдвигать  декорации. Облака  опускаются,  тело Ахага
растет, это  уже шатер, а вот и  целый хребет Кацирха, над которым он  гордо
вознес голову. А за Ахагом  граненая Арабика, несравненно более близкая, чем
при взгляде с Ачишхо. Грозные, нагроможденные "Гагринские Альпы"...
     Шагаем  бодро,  возбужденные   открывшимся  величием.  Вечернее  солнце
обострило тени, окрасило вершины  в розоватые тона. Даже Тонночка примолкла,
то ли деморализованная нападением пса, то ли под впечатлением развернувшихся
картин.
     Слева остался поселок Вторых балаганов. Тропа берет правее  к следующей
группе  хибарок,  расположенной  на  мысовидном отроге. У этих, по  названию
Третьих балаганов на  нас опять устремляются огромные злые  собаки, каждая с
хорошего теленка. Кричу группе: - Стойте! Ни с места!
     Мы  безоружны - палок и альпенштоков  я никогда не брал и  туристам  не
советовал.
     Пока  четыре  пса  атаковывали  меня  с  фронта, стоять  на месте  было
избавлением.  Но вот  они  начинают  окружать  нас. Не понимая,  что  делаю,
размахиваю руками и  с громкий криком "Пошли вон сейчас же"! бросаюсь вперед
на  псов.  Собаки, словно почувствовав  хозяйский окрик,  поджали  хвосты  и
растерянно ретировались - куда девалось их львиное величие? Минуты через две
они возобновили атаку, но были  вторично отброшены моим окриком, а  тут  уже
появились и спасители - пастухи из балаганов, укротившие своих стражей.
     Пожалуй,  такую "психическую атаку" в подобных ситуациях надо применять
и впредь. Ловлю себя на том,  что  мне было очень приятно вырасти  в  глазах
туристов в этакого избавителя. Знали бы они, что я просто со  страху кинулся
на рыкающих зверюг!
     Приветливые имеретины радушно приглашают нас на ночь. На их очаге греем
себе чай,  завариваем кашу, разогреваем мясные консервы. Быстро  темнеет, на
глубокое   черное   небо  высыпают   острые   звезды.  Становится   холодно.
Укладываемся на нары, плотно-плотно друг к другу, чтобы было теплее.

        "НА ВЕРШИНАХ АИБГИ"
     Утро  обжигает холодом и светом. Спокойны  дальние хребты.  Голубоватым
воздухом  полна  долина Псоу.  На  ее  дне,  словно  прилегшие переночевать,
покоятся два облака -  остатки  вчерашних туч.  Они  растают, как только дно
долины будет прогрето солнцем.
     - Троп к вершине много,- говорят имеретины.
     Да, пожалуй,  даже  слишком  много.  Весь  тыльный луговой  склон Аибги
буквально исчерчен горизонтальными коровьими тропами. И  понятно, почему. Не
хочется пасущимся коровам ни набирать лишнюю, ни терять набранную высоту.
     Вот  и  возникают  вдоль  склона  горизонтальные  тропки,  так  что  он
становится  похожим  на   ступенчатую  модель-горку,  пособие  для  изучения
топографических горизонталей.
     Пересекаем  "коровью  топографию"  поперек,   пользуясь  тропками,  как
ступеньками лестницы, а где их нет - скользим по траве  и пытаемся хвататься
руками за нее - при этом то и дело в ладони впиваются колючки.
     Рядом со  мной тяжело  пыхтит Тонночка. Она  словно  преобразилась - ни
слов,  ни  криков:  ее  совершенно опьянили цветы. Кругом красиво  и  крупно
цветет высокотравье. Синие и лиловые  акониты и дельфиниумы, золотистые, как
подсолнухи, девясилы.  Особенно густы  и чисты от  колючек травы  на кручах,
недосягаемых  для   выпаса.  Тут  красуется  и  главное  чудо  высокотравных
субальпийских лугов -  ядовитая  для скота лилия монадельфум  -  царственное
растение в человеческий  рост высотой.  На  каждом несколько  цветов-рупоров
благородного  и  нежного  кремово-желтого цвета.  В них покоятся  на сильных
ножках  бархатистые черно-лиловые  тычинки. В  глубоких  раструбах  сверкают
бриллианты  росы.  От  лилий исходит  дурманящий, сильный, как  у  магнолии,
запах. Такая красавица могла бы быть гордостью любого парка. Рядом с лилиями
встречаются  исполинские  зонтичные  борщевники  - эти  достигают и полутора
человеческих  ростов. Что,  если притащить с  собою такого  гиганта целым  в
туркабинет  и  весь  его  ствол  засушить, поставить  в  углу?  Будет  живая
иллюстрация мощи субальпики!
     Выше травы  мельче, но ковер  их гуще,  в нем сияют уже знакомые мне по
Ачишхо  астранции  и  рябчики,  белоснежные  или  с  чуть  розовым  отсветом
ветреницы - анемоны; задорно пестреют первоцветы  - примулы; золотыми, как у
наших купальниц, но мохнатореснитчатыми  чашечками сияет  сон-трава. А вот и
синие бокальчики более крупных, чем на Ачишхо, генциан.
     И совсем уже недалеко от вершины - вычурный лиловый цветок с изогнутыми
вывернутыми  лепестками. Это  водосбор,  аквилегия  -  таким  тоже могли  бы
гордиться садовые клумбы. За пазухой каждого лепестка искрятся капли росы.
     Все устали. Временами советую:
     - Меньше пыхтеть,  раскачиваться, хвататься за  склон руками - все  это
утомляет. Мягче, пружиннее шаг  - пусть устают только  мышцы ног,  это легче
для сердца. Скоро, скоро вершина.
     Хочется,  чтобы  подход  к  вершине  выглядел торжественно, чтобы  у ее
подножия все изменилось и сама  она  высилась  бы над  неким цоколем, словно
памятник на  пьедестале. Но на Аибге ничего подобного нет. Вверх  уходил все
тот же крутой, градусов до сорока, однообразный луговой склон - никаких тебе
пьедесталов.  Он заканчивался  совсем невдалеке, и над ним было только небо,
но в  это не верилось: уже не раз на подъеме случалось так, что видишь  край
вершины, думаешь, конец  подъема, гребень,  а взойдешь - всего лишь плечевой
перегиб  склона от  крутого к пологому, и  верхний "край" опять дразнит тебя
вон там наверху, впереди...
     Всему,  однако,  бывает  конец.  Все тот  же  косой  склон  прерывается
страшными пропастями - словно от целого хребта кто-то ножом откромсал добрую
его  половину.  При  всей   долгожданности   выход  на   гребень   -  полная
неожиданность. Да, выше нас теперь только синее небо. Но ниже, но дальше...
     Метров  на двести под отвесом расположилась огромная циркообразная чаша
- кресловина с вертикальными стенами и  привольным луговым дном, на середине
которого лежат обширные,  еще недотаявшие снежники.  Дно цирка  - балкон над
следующим ярусом круч. Создается ощущение полета  всего  этого горного  мира
над лежащими внизу долинами.
     К северу  от  Аибги  в новом  повороте  развернулся Главный  Кавказский
хребет  -  такие  обманчиво  близкие  здесь  пирамидальные  и трапециевидные
вершины Псеашхо. У  них  непривычный вид. Все приобрело новую  глубину, и за
Трапецией и за Сахарной головкой пристроились, образуя ощеренные вверх пилы,
новые,  раньше нам не видные  пики. Отошел на  задний план так поражавший  с
Ачишхо  великан Чугуш, но зато яснее стала видна  пильчатая  цепь  неведомых
крутостенных   пиков   правее,  между  Чугушом   и  Псеашхо  -  она  кажется
фантастическим, неприступным царством.
     Какая награда за испытанное  напряжение! Словно у гор торжество, словно
в  нашу честь выстроилось на параде  все это  воинство  снеговых  и скальных
пиков.
     Аибга  ближе  к более высоким  заснеженным частям Главного  хребта, чем
Ачишхо,  и поэтому с нее  особенно  удобно,  словно с бельэтажа,  любоваться
этими громадами.
     А  вот  и  Ачишхо.  Теперь  он  похож на  пологий  каравай.  Зубцы  его
краснополянского  отрога, такие отчетливые и внушительные, если  смотреть на
них из  поселка,  отсюда  кажутся незначительными  деталями  на фоне больших
расплывчатых хребтин.
     Пересчитываю вершины Ачишхо. Узнаю наши кругозоры,  Эстонские  поляны и
хребтик с тропою Хмелевского.
     Вон серое пятнышко  под гребнем - осыпь. А это что  за точка? Да это же
домик. Метеостанция! Она видна нам через добрую дюжину километров.
     Нельзя  считать, что знаешь хребет, пока не  осмотришь его  со стороны.
Только  теперь  Ачишхо  стал нам  виден  весь, со всеми  отрогами и  пазами,
знакомый  и  добрый. Немало  уточнений  придется внести в  казавшиеся такими
точными кроки!
     Непонятно было одно: почему мы не видим Красной  Поляны? Значит, мы  на
какой-то вершине, невидной из поселка.
     Рядом высится  еще пик,  кажется,  даже  большей  высоты, чем  тот,  на
который мы взобрались.  Чтобы  перебраться  на него, спускаемся по  пологому
гребешку к седловине и  лезем круто вверх по каменистому гребню. Думали, вот
и  вершина...  Ан  нет, второстепенный  ложный  зубец,  то,  что  альпинисты
выразительно называют жандармом (он караулит главную вершину).
     Но вот и  вершина.  Под нами второй,  столь  же  огромный и заснеженный
цирк.  Пожалуй, что-то подобное я видел в верховьях Ачипсе, только здесь все
суровее и грандиознее.
     Два смежных цирка,  оба над северным склоном Аибги. Их разделяет отрог,
увенчанный  обособленной крутосклонной  вершиной  с полого  округлым верхом.
Гора как толстая светло-зеленая шишка. Между шишкой и нашим пиком привольная
седловина  -  даже удивительно, почему  тут  так выглажен,  словно  вылизан,
рельеф. Через седловину из одного цирка в другой бежит тропка.
     Итак, мы на втором, высшем пике.  Но и  отсюда не видим Красной Поляны.
Значит, и эта вершина не из тех, что видны прямо из поселка.
     На продолжении главного гребня  видим  еще один, более низкий  пик. Для
полноты коллекции перебираемся и  на него, минуя соседнюю седловину.  К нему
подводит совеем пологий гребень - почти взбегаем по нему и... и вот награда:
долгожданная  Красная  Поляна  видна в глубине Мзымтинской долины,  еще  под
одним огромным  цирком. Она лежит в обрамлении зеленых  гор и диких отвесов,
сияет ясная, близкая, можно  пересчитать все домики, опознать все улицы. Вон
турбаза и белый столбик - Собиновка...
     Предстоит  возвращение. Спуска  прямо в Поляну,  какой она ни  выглядит
близкой, мы не  знаем. Поэтому идем южным, обращенным  совсем  не к  Мзымте,
склоном на торную вьючную тропу. Спускаемся, скользя  по траве. Такой способ
уже знаком  мне  по круговому маршруту  на Ачишхо  с профессором  Пузановым.
Тонночку, взяв у нее на время букеты, спускают под руки двое мужчин.
     Напившись молока  в Полуторных балаганах, возвращаемся уже знакомой нам
грязной лесной тропой.
     Вот я и побывал на Аибге. Первым своим подъемом на эту  давно  манившую
гору я, пожалуй, в равной мере и очарован и разочарован.  Восхищен цветами и
далями,  театральным  раскрытием  облачных  занавесов  над  Псоу,  страшными
цирками  северных   склонов.  Разочарован   однообразием  и  утомительностью
подъема, нечеткостью ориентиров. Шагая внизу по улицам  Поселка, оглядываюсь
на  Аибгу. Со стыдом  признаюсь  себе, что и теперь не  представляю, в какой
части хребта мы побывали. Хорошо еще, что никто не спросил...
     Приносим в Поляну роскошные букеты лилий, анемон, генциан. Пышный  сноп
цветов  несет ликующая Тонночка.  Я приволок исполинский  борщевник - нес на
плече, как  зонт,  целое  травяное дерево.  Раза три на  спуске  встретились
поднимавшиеся к балаганам греки. Они кричали мне:
     - Худая трава! Брось, будет плохо!
     Действительно,  пахла она  противно,  одуряюще. Но донес до  Поляны,  и
ничего  не случилось. Ни головной боли, ни тошноты. Только к вечеру на руках
и плечах выступили большие коричнево-красные пятна - отравленные кожи? Пятна
держались около месяца,  хотя  руки  и  не болели. Предостерегавшие все-таки
были правы.
     При ближайшем же подъеме  на Ачишхо с пристрастием  рассматриваю Аибгу.
Только  теперь  понимаю,  как  построен  ее  гребень.  Почти  все  величавые
пирамиды,  видные снизу,  оказываются совсем не  вершинами, а лишь плечевыми
уступами на мощных отрогах.
     Два пика,  на которых мы побывали  сначала,  действительно не видны  из
Поляны. Всего  главных вершин у Аибги три.  Из Красной Поляны  видна  только
ближняя  из  них,  а  на нашем пути  она была третьей,  именно с нее-то мы и
увидали Поляну. Вернее впредь числить ее Первым пиком Аибги.
     От каждого  пика Аибга посылает к Мзымте по отрогу, а Первый пик - даже
два кряжа, Эстонский и Краснополянский. Между  отрогами, в верховьях каждого
из ручьев, стремящихся к Мзымте, вознесены лугово-скальные цирки. Под Первым
пиком - между только что названными ветвями - распахнул свои просторы Первый
цирк Аибги.  Между Первым  и  Вторым  пиками,  а значит,  между  Эстонским и
Рудничным отрогами,- Второй  цирк.  Еще  восточнее Третий  - его мы видели с
Третьего пика, а дальше - Четвертый, Пятый - вплоть до Агепсты...
     Такая нумерация совершенно необходима, чтобы консультировать туристов и
знать, где их искать, если они вдруг заблудятся.
     Постигаю еще один секрет.  Из Красной  Поляны и от Сланцев хорошо видна
мрачная вершина - Черная Пирамида. Оказалось, она поднимается лишь на отроге
Второго пика Аибги.
     Так это  ее я видел сверху  -  похожую на толстую светло-зеленую шишку!
Надо же так удивительно меняться очертаниям...
     А видимо, это закономерно: у  всей Аибги южные склоны луговые, покатые,
а северные  скалистые. Вот  и у этой отдельной вершины на  север  оскалились
утесы, а на юг улыбаются луговые скаты.

        "В ОДИНОЧКУ"
     Еще два года назад  в  день  исчезновения краснолицего я слышал, что на
Аибгу, кроме круговой греческой тропы, ведут две другие: одна через водопад,
вторая -  лобовая, кратчайшая, построенная известным в старой Красной Поляне
турком Османом (он спускал по этой  тропе дранку и тес для строительства дач
неосуществленного Романовска).
     Османова тропа нашлась не  сразу, а когда нашли ее  - разочаровала: как
ни  краток был по ней путь прямо  от  Первых балаганов через Краснополянский
отрог Аибги со  спуском  к Мзымте против самой  Поляны, но повторять  его не
хотелось - не было кругозоров. Единственное, что порадовало  перед спуском -
еще один, при этом чуть ли не лучший, вид на Красную Поляну. Он открывался с
главного плеча этого отрога, с того самого плеча, которое снизу, из поселка,
выглядит как самостоятельная вершина, как ближайшая пирамида Аибги.
     Тем более хотелось отыскать путь через водопад.  Моста у Красной Поляны
через  Мзымту в те  дни  еще  не было.  Искали тропу к  водопаду  от  Второй
Эстонки. То  заходили в тупик к заброшенным  драночным разработкам, то тропа
исчезала в переплетенном колючими лианами  древоломе (лес рухнул под ударами
лавины,  которая низверглась сюда  с обрывов Краснополянского  отрога Аибги.
Огромный -  кубометров  на  двадцать  -  каменище  лежал поверх  поверженных
стволов пихт - значит, он грохнулся совсем недавно)...
     Сурово хмурились пихты. Празднично блестели  глянцем листы вечнозеленых
лавровишен и падубов. Перед
     нами