едотаявшее пятнышко  снега.  Забыв  про  усталость и про заповедные
требования  сохранять тишину,  туристы  кинулись  к нему с криками,  и через
минуту игра в снежки объединила и взрослых и подростков.
     Осмотревшись, мы  увидели,  что  плато,  на  котором  сохранился  снег,
находится почти на  самом гребне хребта.  Куда  ни  взглянешь, за его краями
чувствуются  огромные  глуби  и  кручи,  а  из-за  кустов  проступают  новые
диковинные вершины.
     Во  впадине между большими  холмами  притаилось,  как зеркальце, уютное
озерцо, тоже неожиданное на такой высоте. Склоны к нему устилал вечнозеленый
кустарник с грубыми кожистыми листьями - кавказский рододендрон,
     Он,  конечно,   уже  отцвел,  но  можно  было  легко  представить,  как
великолепно отражались в этом озерце его белые и бледно-розовые цветы.
     Самым неожиданным было увидеть  на  соседнем увале  дом. Настоящий  дом
каменной кладки,  с  деревянной крышей, окнами,  дверью  и явными признаками
жизни: из трубы шел дымок,  неподалеку  от дома паслась корова, а к нам, уже
лая, бежала встревоженная собачонка. Вот тебе и заповедник!
     Загадка  разъяснялась  просто: рядом с домиком  была видна  площадка  с
метеобудкой, дождемером и высокий шестом с флюгером.

        "НА КРУГОЗОРАХ"
     Туристы устремились было к домику, но Георгий Владимирович предупредил:
время  позднее,  в  любую минуту  нас могут  накрыть  облака, поэтому скорее
дальше наверх!
     Было  непонятно,  откуда  и  какие  нам  грозят  облака.  Небо  чистое,
горизонты  открытые. Лишь на нескольких  вершинах зацепились  незначительные
белые пушки.
     С камня на камень, тропкою между рододендронами поднимаемся на бугорок,
ограничивающий  плато, и  останавливаемся.  Мы на вершине  - кругом обрывы и
кручи.  Под  ногами разверзается  глубокая и необъятная панорама - что перед
нею наши восторги на первом  карнизе в буках? И что там Аибга и Ахаг,  когда
из-за них высунулись еще  третьей  по счету шторой  вычурные  громады  - они
названы Гагринским  хребтом.  За Агепстой видны  какие-то  снежные  глыбы  -
говорят, что именно под  ними покоится мое заветное  озеро Кардывач. А ближе
во весь горизонт встал Главный Кавказский хребет. Какие-то из этих пирамид и
шатров  - пики Псеашхо,  видные  из  Красной Поляны.  Но отсюда  они  совсем
неузнаваемы.
     Правее Аибги горы  ниже.  Вон черная гряда Ахцу,  прогрызенная  ущельем
Мзымты. А дальше... Дальше лишь синяя дымка. Экскурсовод говорит: - А это мы
видим море.
     Как  море? Какое  же это  море?!  А впрочем, пожалуй, он прав. Ведь там
гребни гор ниже, чем находимся мы. А что же лежит над гребнями? Не может  же
небо   спускаться   ниже   воображаемой   нами   линии  горизонта?   Значит,
действительно,  часть  этой  дымки,  распластанной  над  низкими предгорными
кряжами,- не небо, а море.
     Не  хочется  уходить  с  вершинки.  Свежесть,  упоение далями,  чувство
верховного  торжества  над  всем сущим. Мир  внизу виден, точно  в  огромном
аквариуме  - таким  густым  кажется воздух, заполняющий бездны. Но что  это?
Воздух  мерцает,  сгущается,  становится   все  голубее  и  дымчатее,  снизу
врываются порывы странного ветра, и из  ближайших лощин, рождаясь на глазах,
поднимаются струи тумана.
     Чувство такое, будто находимся у вытяжных труб, из которых валит кверху
густой пар. Мы  присутствуем при обещанном  рождении облаков. Так  всегда  к
полудню доносятся сюда из долин  восходящие токи нагретого влажного воздуха.
Соприкасаясь   у   гребня  с  холодным  воздухом  высей,  вся  газообразная,
прозрачная, но  как  бы  отягощающая его влага  обращается в  видимый  пар -
точнее, в туман, в неисчислимое количество мелких взвешенных капелек.
     Клочья  тумана повалили мимо нас и  прямо через нас, сначала отдельные,
растрепанные,  потом все кучнее; вот из них уже "свалялось" и целое облачко,
проплывшее над озерцом и метеостанцией... Руководитель командует:
     - Туман наступает! Скорее на второй кругозор! Сбегаем  по тропкам между
рододендронами,  оставляем  правее  озерцо  и  метеостанцию,  углубляемся  в
кустики и через несколько шагов как вкопанные останавливаемся у обрывов.
     Можно ли было  представить себе, что отсюда откроется что-то  еще более
захватывающее,  чем  с  предыдущей  вершины?  Прямо  под ногами  разверзлась
огромной глубины и ширины зеленая, тоже наполненная влажным воздухом долина,
занятая морем диких лесов, а над нею взгромоздился  скалистый  Чугуш, первая
вершина Кавказа, превысившая, если идти с  запада, 3000 метров. Казалось, он
совсем рядом, рукою подать, хотя от нашей вершины его отделял добрый десяток
километров. Чугуш - это уже глубинная часть заповедника,  настоящее  царство
туров и оленей.
     Левее шла  полная путаница хребтов; названия, сообщаемые экскурсоводом,
тут  же забывались.  Лишь на северо-западе  выделялись  и сразу  запомнились
необычайностью облика два горных массива, словно два легких, полупрозрачных,
лиловато-розовых  облака. Это  были Фишт  и Оштен, первые  с запада  вершины
Кавказа, несущие на себе ледники.
     Не прошло пятнадцати минут, как и на этот кругозор из  ближайших  лощин
начало  засасывать облака.  Картина повторилась.  У метеостанции  стоял  уже
плотный туман, ощущавшийся просто как моросящая сырость.
     Теперь  можно было  заглянуть к метеорологам.  Они сами, Аля  Яковлевна
Гейман  и  Василий  Евгеньевич  Чинарин,  вышли из  дверей  домика и  охотно
отвечали на наши вопросы. Живут здесь круглый год. Зимой откапывают свой дом
из-под шестиметровых заносов снега. Получают полярный паек. В Красную Поляну
спускаются  редко, зимой - на  лыжах, только  не тем путем, где  мы шли (тут
мешают лавины), а где-то  в обход, лесом. На лыжах по пологим верхам  своего
хребта катаются до июня.
     Встречают  ли  зверей? Еще  бы!  Совсем недавно песик облаял  медведя у
самой метеостанции. Часто подходят серны. А  на Чугуше туров - целые табуны.
Но их видно только в сильный бинокль...
     С  невольным  уважением  смотрели мы на людей, несущих  свою  вахту так
высоко в  заповедных  горах,  в  полном  уединении.  Естественно,  что  ради
облегчения  их  жизни  небольшой  участок  заповедника  вокруг  метеостанции
отведен в их пользование для порубок, покоса и  выпаса. Жизнь здесь нелегкая
и невеселая. О радио в тот год наблюдатели только еще мечтали.
     Простившись  с  метеорологами,  мы  подошли  к  их  озерцу.   К  ручьям
спускаться не хочется. Попьем  из озерца, хоть  оно и не имеет оттока. Разве
не интересно - пить из водоема, примостившегося на самом гребне хребта?
     Подойдя поближе, мы заметили, что в воде плавают тритоны. Некоторым это
не понравилось, но от питья все же не отказался никто.
     Георгий Владимирович решительно усадил нас вокруг озера, ловко раскроил
буханки ножом на нужное количество  толстых, как кирпичи, ломтей, раскромсал
на кубики  взятое  с собою сливочное  масло и разложил его  на  куски хлеба.
Затем роздал по большому соленому огурцу.  Кривым садовым ножом были вскрыты
рыбные консервы, и все их содержимое ложкой разложено по тем же бутербродам.
И,  наконец,  была  поделена взятая  в счет вчерашнего  мясного  довольствия
грудинка:  каждый почувствовал,  как  она сегодня кстати.  После  подъема на
полтора километра люди  могли бы съесть и вдвое и втрое больше.  Тем вкуснее
было то немногое, что полагалось по ограниченным пайковым нормам 1932 года.
     Экскурсовод  предложил желающим  прогуляться с ним немного  дальше -  к
водопадам речки Ачипсе. Конечно, пошли и туда. Тропка нырнула в рододендроны
и в криволесье. Спуск оказался  коротеньким, потом шел горизонтальный карниз
по косогору.
     Северный склон. Белыми полотенцами лежат по лощинам снежники. Пересекая
их, снова видим  "лето,  весну  и зиму",  хотя  начавшаяся  осень  и тут уже
заставила побуреть листву кривых буков и пожухнуть альпийские травы.
     Через острую, как ижицу, выемку на отроге  (мысленно нарекаю ее  Острым
перевалом)  спуск  по большому  снежнику  вдоль  страшного  каменного хаоса.
Попадаем в совсем новый мир.  Вокруг скалистые и луговые  склоны,  с обрывов
струятся серебристые вертикальные нити водопадов. А  главная речка долины  -
Ачипсе  - падает  по уступам своего дна  несколькими узкими, но многоводными
каскадами.  Под  ними  -  выдолбленные падающей водой  лазурные  озеровидные
ванночки... Рваный туман  блуждает и здесь, придавая  картине  полусказочный
вид.
     Кто-то  полез было  на  одну, из скользких  скал, с  которых  свергался
нижний водопад.  Но Георгий Владимирович повелительно потребовал  от туриста
вернуться  - он все время  был начеку и присматривал, не наделает ли  кто из
нас глупостей, не полезет ли в опасное место...
     Новое, неведомое  кончалось.  Оставалось возвращение. И обратный подъем
по  снежнику к Острому перевалу и,  после спуска с него,  второй подъем  - к
метеостанции  -  оказались  совсем  нетрудными.  Настроение   поднялось,   а
панибратское   общение  с  облаками  позволило  ощутить  даже  что-то  вроде
гордости.
     Новые  сочетания облачных клочьев, полос,  кулис совершенно преобразили
площадку  метеостанции.  Бывало,  например,  что  туман  закрывал  озерцо  у
подножия домика, а стены  и крыша были видны. Тогда скромная хижина казалась
одиноким замком, становилась большой,  вознесшейся, гордой. А понижалась вся
масса тумана, и над нею всплывал исполинским ковчегом массив Чугуша.
     Пора было спускаться. Крупными шагами, не переходя в  бег, руководитель
повел  группу  вниз. Теперь туристам  предстояло  выполнить  задание  Лесной
опытной станции.
     В  лесу  с  "лебедиными  стволами"  остановка. С  квадратных  участков,
огороженных колышками и шнуром,  туристы быстро собирают в мешочки весь опад
-  листья,  черенки, плоды - все, что  упало на почву и должно было  принять
участие в  дальнейшем  почвообразовании.  Учет  этого "прихода органического
вещества"  нужен  исследователям  для  более полного представления  о  путях
формирования горнолесных почв...
     С сознанием исполненного  долга  спускаемся  по  скучному криволесью  к
поляне  с  камнем.   Каменистая  часть  спуска  оказывается  утомительной  -
приходится  ступать  осторожно,  выпружинивая  мышцами каждый  шаг.  Зато  в
высокоствольном буковом  лесу  так  мягка  мелкоземистая, устланная  опавшей
листвой,  тропа, так  приятно "рушиться" вниз, спрямляя зигзаги. Повинуешься
одной силе тяжести и двигаешь ногами лишь для того, чтобы  предохранить себя
от падения...

        "ИСЧЕЗНОВЕНИЕ КРАСНОЛИЦЕГО"
     Веселые, утомленные, но словно лучащиеся  принесенным  с собою  светом,
приходим  на  базу,  привлекаем  внимание  множества  только что  приехавших
туристов.  Шутим  -  кто  где  споткнулся,  кому  где  померещился  медведь,
оказавшийся камнем. Нас  кормят  вкусным обедом - щами,  жарким  и компотом:
ведь  сухой  паек был нам  выдан в счет ужина, а  обед сохранен на вечер для
подкрепления потраченных сил.
     На  веранде  появляется  спутник  краснолицего  забияки  и  недоверчиво
смотрит на довольные лица вернувшихся. Кто-то бросает ему:
     - Эх, много потеряли, товарищ дорогой, что с нами не пошли.
     -  А чего я там не видал?  Зато я  здесь проверил правильность закладки
продуктов по котлам. Вот видите - налицо и результаты.
     Он был склонен  приписать именно  себе сытность сегодняшнего обеда. Еще
кто-то спросил его:
     - А что же ваш приятель? Тоже с вами ревизиями занимался?
     - Как, а разве он не с вами?
     - Нет, мы его ждали четверть часа и ушли без него.
     - Так он же встал ни свет ни заря, раньше всех. Я думал, он вас обгонит
и повстречает там на вершине...
     Значит,  человек   исчез!  Начинаем   волноваться,  а  друг  пропавшего
оживляется,  предчувствуя   сложность  предстоящих   розысков   и  выявления
виновных. Обеспокоенный Энгель спрашивает:
     - Это не  тот  ли, что вчера  грозился сбегать за снежком к завтраку на
Аибгу?
     - Конечно, тот  самый. Его товарищ и  говорит,  что он встал ни свет ни
заря.
     -  Так.  Будем  считать,  что  он  решил  осуществить  свое  желание  и
полез-таки на Аибгу за снегом. Ни троп,  ни дорог  не  знает, лезет целиной.
Немедленно организуем поиски на Аибге.
     Чей-то голос:
     - А может быть, он все-таки на Ачишхо? Энгель:
     - Сейчас сообразим. Нужно несколько групп. Одну из них на всякий случай
пустим  на  Ачишхо, остальные  по  склонам Аибги. Товарищ  староста,  учтите
добровольцев в спасательные партии из вашей группы. А я пойду обзвоню власти
и заповедник, вызову своих сотрудников. К тому же здесь есть еще три хороших
альпиниста, привлечем их.
     На улице  быстро  темнело, и было страшно  даже думать о том, как висит
где-то в горах над кручами  или ломится через  кусты, теряя  надежду  из них
выбраться, совсем одинокий, уже раскаивающийся в своем необдуманном поступке
человек.
     После подъема  на Ачишхо  и, главное, утомительного спуска тело гудело,
ноги казались тяжелыми, а  отдельные мышцы, особенно  выше колен, откровенно
болели. Но многие мои  спутники, а за ними и  я,- записались в  спасательные
партии.  Вскоре  на веранде  показались  присланные Энгелем три альпиниста -
хорошие рослые  ребята  с  обветренными  и  загорелыми  лицами,  в штормовых
куртках,  брюках-гольф   и   больших   толстокожих   башмаках,   подкованных
металлическими шипами.
     Еще  несколько  минут,  и  сюда же собрались  многие  сотрудники базы -
методистка, длинный, нескладный экскурсовод по фамилии Хуст, с презрительным
выражением  лица.  Явился  высокий  и  красивый молодой  человек  -  ботаник
Александр Владимирович  Кожевников  - хозяин  опытных площадок  на  Ачишхо и
Аибге, прекрасный знаток окружающих гор.  О  нем наш сегодняшний экскурсовод
уже   говорил  как  об   энтузиасте-исследователе  Красной  Поляны.   Пришли
проводники греки,  несколько  человек из  охраны Кавказского заповедника. Из
сельсовета прислали врача и двух охотников.
     Кожевников наметил пункты, где пропавший мог начать подъем. Моста через
Мзымту у Красной  Поляны тогда еще не было. Прямо  против турбазы реку можно
было перейти только вброд. Если краснолицый  избрал  именно этот путь, перед
ним  было два варианта  подъема: значит, здесь должны  двинуться два отряда,
придерживаясь один - водопадной, другой  - так называемой  Османовой  тропы.
Если  же  краснолицему  кто-нибудь рассказал,  что  ниже через  Мзымту  есть
переправа по тросу на люльке, то он мог полезть  от переправы в гору прямо в
лоб. Сюда тоже нужна группа.
     Кладовщик выдает  продукты  - поход неизвестно сколько  продлится.  Все
группы  перевалят Аибгу, местом встреч  назначаются  Первые  балаганы на той
стороне хребта (балаганами здесь называют пастушеские коши). Завхоз приносит
и раздает кому фонари "летучая мышь", кому карманные электрофонарики.
     Энгель  остается на базе для координации  действий. Хуст и  методистка,
сумев  не попасть  ни  в какие  списки,  тихо исчезают.  А  наш  сегодняшний
руководитель, несмотря на усталость, отправляется прочесывать Ачишхо, но уже
не  по  тропе,  где мы  шли,  а  тоже  в лоб,  прямо  от турбазы: расчет  на
неразумность туриста,  который мог  решить  лезть на  первую попавшуюся гору
прямиком...
     Никто не вспоминал  о том,  насколько  мало  симпатичным было вчерашнее
поведение  пропавшего. Помнилось только, что этот неладный человек  попал  в
беду и, значит, надо его разыскать и выручить. К тому же он и голоден - ведь
он отправился "за снегом" до завтрака.
     Партии  укомплектованы,  продукты  и  медикаменты упакованы  в рюкзаки.
Энгель произносит  последние напутствия,  и простота  его взволнованных слов
придает лишь большее значение происходящему.
     Мзымта шумит  -  мы  сейчас превозможем ее стремительные  воды.  Мрачно
громоздится  почти  невидимая  Аибга,  спрятавшая  в  своих складках  живого
человека. Мы  углубимся в ее  мрак,  нарушим ее  тишину  своими  голосами  и
гудками,  осветим тьму  лучами  фонарей и  найдем  изнуренного,  может быть,
искалеченного  туриста. Мало  ли что могло быть - упал с переломом, вывихом,
растяжением...
     В  это  самое время из темноты  от регистратуры раздается звонкий голос
Нины:
     - Ой, Владимир Александрович! Пришел, живой пришел!
     Фу,  гора с  плеч!  И радость и вместе  с тем, как  это ни смешно, даже
какое-то  разочарование. Так  складно организовывалось  спасение,  так много
людей было готово помочь - и все это зря? Нет, глупости. Прежде всего важно,
что жив и  пришел. Да и что скрывать, стало легче  от сознания,  что не надо
сейчас лезть  вброд  в сумасшедшую  ледяную  Мзымту и  карабкаться  во  тьму
дремучей зловещей горы.
     В  полосу света вошла странная фигура краснолицего.  Костюм  его был до
нитки мокр и изодран, как рубище. Во взгляде совмещались вызов и смущение за
свое жалкое состояние.
     Энгель с грустной улыбкой пошел, протянув к нему руки:
     - Ну вот, непослушный вы человек! Не ранены? Не хромаете? Перепугали вы
нас, мы вон уже спасать вас целую роту мобилизовали.
     Краснолицый  поднялся  на  веранду.  При  свете стали  видны царапины и
ссадины  на  руках, синяки  и небольшая рваная  рана  на скуле.  Увидев это,
Энгель сказал:
     -  Эге,   рассказывать  после   будете.   А  сейчас   на   перевязку  и
переодеваться.
     Врач пытался тут  же увести "героя"  на лечение, но альпинисты, быстрее
других сориентировавшись, уже загородили  его собою  от  остальных,  сняли с
него мокрую одежду,  достали из своих рюкзаков штормовку и штаны и заставили
немедленно облачиться в сухое. Налили ему из  фляги  полстакана  коньяку,  а
официантка  поставила перед потерпевшим горячий кофе.  Осушив  то и  другое,
краснолицый удалился на перевязку.
     Когда  он явился  из  фельдшерского пункта  с перевязанной  головой,  с
пластырем на  скуле и пятнами изумрудной зелени на остальных частях розового
лица и на руках, признаки смущения уже успели исчезнуть. Он ощутил
     себя в центре внимания и шествовал победной поступью опорного героя.
     Кто-то, не дав ему начать арию, ехидно спросил:
     - Ну и как же снежок к завтраку?
     Это вовремя сбило форс. "Герою" пришлось оправдываться.
     - А вы не верите? Я ж его, дьявола, достал и нес полную шапку до самого
вечера, через  все кусты и камни. А  река,  проклятая, как сшибла меня,  как
пошла молотить по камням, так я и шапку из  рук выпустил - плывет теперь где
ни то вместе со снегом.
     Потерпевшему  подали щи, и остальное он  рассказывал,  жадно  уничтожая
обед.
     - И где же вы побывали?
     - А чего? Как сказал, так и был, вот на этой горе.
     Значит, все-таки именно на Аибге (Энгель был  прав, решая сосредоточить
главные поиски не на Ачишхо).
     Короче  говоря, было так. Встал с  рассветом, махнул вброд через Мзымту
("ни одного моста  через нее, подлую,  не  нашел"), брод был тяжелый, одежду
нес на себе, но все равно  всю намочил. Пошел вверх кустами, лесом, вышел на
тропу, потом она потерялась, так шел.
     - Иду, пыхчу, ну, вижу, к завтраку мне не поспеть. Пожалел, что с собой
хлеба не запас. Думаю, все же долезу. А  лес густой-густой, и опять  же куст
пошел,  да такой  колючий!  А потом  валежник, целые буреломы. Тьфу,  прости
господи, и паскудная же  у вас тут природа, всего исцарапало.  В одном месте
кабана спугнул.
     - Кабана?
     Рейд краснолицего озарялся новыми красками.  Мы были в заповеднике и не
видели  ни  одного  зверя, а он  дураком  полез  на  незаповедную гору  - и,
пожалуйте, сразу кабан. Но юный проводник, грек Серафим, бойко спросил:
     - Это где, выше того бурелома метров сто?
     - Ага.
     -  Так то не кабан был.  Там с  эстонского колхоза свиньи  на чинариках
пасутся!
     Такой конфуз  не входил в планы рассказчика, и он  упрямо повторил, что
видел все-таки настоящего кабана.
     - Потом шел и шел. Скалы пошли. Крутые, ну их  к богу. Метров по сто на
четвереньках лез. Падал, и