ния,
омолаживая былой надвиг, наследуя его...
     Какое  новое  ощущение природоведческой зоркости!  Мы  застаем  горы  в
какие-то ничтожные  мгновения  их миллионолетней  истории, они  кажутся  нам
недвижными.   Но   теперь   мы   воочию   видим   бесспорные   свидетельства
продолжающихся движений - кренов... Горы начинают словно шевелиться на наших
глазах!
     Вдоль ряда лощин к Ачипсе спускались крутейшие желоба лавинных прочесов
-  тут  в  русле  царствовал  несусветный  кавардак  из  огромных  камней  и
исковерканных стволов,  сметенных когда-то  лавинами. Одна из  лощин  так  и
называлась Выломанной балкой. Между двумя отвершками речки Рудовой виден был
огромный  обрыв,  с  которого  ежеминутно  срывались  приходящие в  движение
камешки. Живые, неспокойные недра  заставляли всю природу жить  напряженной,
неуравновешенной жизнью.
     С крутых обрывов в русло рушились и более  близкие обвалы, река яростно
набрасывалась  на запруды и прогрызала препятствия. Перед одним из древесных
завалов мы  нашли следы удивительно  высокого стояния  воды. Мелкая галька и
гравий образовали свежую, видимо, только в этом году намытую террасу высотой
до семи метров над руслом. На семь метров поднималась вода перед древоломной
плотиной! Здесь на короткий срок возникало озеро, но и  в  течение считанных
дней  его  существования  вода успела  намыть  эту террасу.  Крупные камни в
успокоенную воду озерца уже не попадали, и в нем отлагалась мелочь- галька и
гравий.   А  ниже  временной   плотины  были  следы   ее   прорыва:   озеро,
переполнившись,   нащупало  брешь  и  ринуло  сквозь  нее  массу  воды   под
семиметровым  напором. Как легко такой паводковый вал от прорыва плотины мог
оказаться катастрофическим для обоих кордонов, выстроенных в низовьях Ачипсе
на самой пойме!
     Чем  выше  по  долине, тем меньше становилось обрывков террас. Никакого
моренного  вала, за которым вверх по течению простирался бы древнеледниковый
трог, мы не обнаружили.  Могло ли быть, что тут и не существовало ни ледника
ни трога? Вряд ли. Морена была,  видимо, размыта, а трог в  мягких глинистых
сланцах   мало   отличался  от   обычного  профиля  речной   долины,   какие
вырабатываются в этих податливых породах.
     А  наверное,  нередко  так разочаровывает природа: исследователь  готов
встретить  все,  как  в учебных схемах,- террасы, морену,  трог,- а  природа
оказывается сложнее * и  являет взгляду комбинации, вовсе не предусмотренные
учебником. Что ж, изучим ее такою, как  она есть,- не подтасовывать же факты
под концепцию! А может, новые факты помогут улучшить и самую теорию?
     Шесть дней трудного пути. Ночлеги под палаточным пологом, где бы нас ни
застала очередная ночь...  Кончились взятые с  собою продукты, и мы кормимся
прошлогодними чинариками - буковыми орешками, еще не успевшими сгнить.
     Отметка  по  высотомеру показывала, что  уже близко водопады  верховьев
Ачипсе.  Наш  взгляд  уловил на стволе бука  на  левом  берегу  реки большую
зарубку.  Прохожу  вправо  - заросшая,  но  не  вызывающая  сомнений  тропа,
методично  меченная  зарубками.  Она ведет  косогором  правее  на  подъем  к
перемычке, соединяющей Ачишхо с Чугушом.
     Переходим Ачипсе вброд на правый берег. Здесь тоже зарубка и явный след
тропы,  поднимающейся  на  Ачишхо.  Используем  неожиданную  возможность   и
выбираемся  к метеостанции  по  вновь  найденной  дороге. Она  выныривает из
маскирующего ее высокотравья на первую из известных мне  тропок Ачишхо перед
Острым перевалом. Не чудо ли, что  еще  даже на этом, столько раз посещенном
хребте мне суждено делать подобные находки?
     Вернувшись в Поляну, спрашиваю у греков, что же это за тропа.
     -  Старая на Чугуш  тропа. Осман строил.  По хребту на Османову  поляну
ведет.

        "В ДЕРЖАВЕ ТУРОВ"
     Чугуш высился на  границе района, порученного нам для исследований. Его
нужно  было посетить,  и естественно, что мы воспользовались вновь найденной
тропой.  Перейдя  Ачипсе,   она   действительно   вывела  на  водораздельную
перемычку,  ту самую,  по  которой  между  Ачишхо  и  Чугушом бежал  поперек
продольного  желоба главный водораздел  Большого Кавказа.  Справа  покоилась
знакомая  теперь  до мелочей  лесистая  долина  Ачипсе,  а  слева  такая  же
густолесистая, поросшая пихтами, долина реки Березовой *, впадавшей в Белую.
     Тропа не один километр вела нас по самому водоразделу Большого Кавказа,
по  коньку   между   покатостями  Кубани   и   Черноморья.   Такой   важный,
общекавказского значения водораздел -  и  никакого  величия. Ноги давно  уже
ощутили, что  на  гребневой  тропе  то  и дело попадаются щебнистые  высыпки
черных  глинистых сланцев.  Это  подтверждало,  что  хребет,  словно  дамба,
пересекает здесь поперек тот же огромный сланцевый желоб, по  которому текут
и нижняя Ачипсе, и Мзымта выше Красной Поляны, и Аватхара, а северо-западное
продолжение  того  же  дола дренируется  рекой  Березовой.  Получалось,  что
продольный передовой  желоб  переходил здесь  с южной  покатости Кавказа  на
северную, а  главный  водораздел  соскальзывал с  вершин Главного  хребта  и
пересекал  дол так же  поперек, как  и Ахукдарская перемычка от Кардывача  к
Ацетуке. Там  по поперечному "мосту"  проходил  водораздел Мзымты и Бзыби, а
здесь на  перемычку угодил даже главный раздел вод Кавказа! А ведь  она куда
ниже Ахукдарской. Та - луговая, кругозорная, гордая. А эта, ачишхо-чугушская
связка,  псовеем не поднимается  выше  границы  леса.  Сланцы тут  были  так
податливы,  а  новейшие поднятия так слабы, что пологий гребень имеет высоту
всего  1600-1700 метров. Тропа идет в  густом пихтарнике, и дали-глуби долин
Ачипсе и Березовой лишь угадываются за чащами стволов.

     * В названии этой реки слышалось "Бирюзовая", в действительности же это
было местным произношением слова  "Березовая",  звучавшего как  "Березовая".
Причиной  столь странного  ударения  была,  как нам объяснили в заповеднике,
фамилия заблудившегося на этой  реке инженера Березовского. Так или иначе, а
на картах пишут просто Березовая.

     В низшей точке пихтового гребня обнаружили развалины старого Чугушского
лагеря  -  он  стоял  на  перевальном  перегибе  тропы  из  долины Ачипсе  в
Березовую.  Двое  суток  просидели  в  этом  лагере,   пережидая  проливной,
казалось,  нескончаемый  дождь  (выручил  палаточный  тент,  образовавший  в
сочетании с развалинами подобие шатра).
     Благодарные ненастью  за особенно  острую чистоту  и ясность следующего
дня, круто  поднялись лесом и  криволесьем на  водораздельный отрог  Чугуша,
Подъем вынес нас на привольное  и пологое луговое плечо, выдвинутое в долину
мысом. Десятки раз с  тихой завистью смотрел я на него с Ачишхо. Море цветов
окружало  груды камней - развалины старых Османовых балаганов. Неплохой вкус
был у вездесущего Османа!
     Краснополянские старики немало рассказывали мне  об этом предприимчивом
человеке. Именно Осман построил первую колесную дорогу  мимо Эстонки к устью
Ачипсе. По ней возили тес и бревна для строительства Охотничьего дворца.
     - Где же он теперь, этот Осман?
     - О,  это  человек был злой и храбрый.  Тропы хорошо строил, лес хорошо
рубил,  хорошо  продавал,  хорошо наживался.  Никто  его  не  любил,  но все
уважали.
     - За что же уважали?
     - Богатый был, хороший охотник был, на все горы ходил, на всех вершинах
был,  даже на Агепсте был. (Осман, никакой  не альпинист, покорил Агепсту? А
мы-то  рекламировали ее  как неприступную,  никем  до сочинского  альпиниста
Пьянкова не побежденную!)
     - На всех вершинах был Осман, не разбился. А залез на дерево стряхивать
черешню,  упал  и разбился.  Такая судьба потому, что  он  злой был,  хотя и
храбрый...
     Уже на подъеме к Османовой поляне нам стало попадаться множество турьих
следов: россыпи "козьих орешков" -  турьего  помета. А  вот  и сами туры. По
верховьям  речки  Туровой  раздался  дробный  стук камнепада  -  это  скакал
спугнутый нами табун. Как приятно было  насчитать в нем сразу  сорок  голов!
Вскоре заговорили камни и слева от гребня. Ого, да здесь население еще гуще!
Двадцать, пятьдесят, сто, сто пятьдесят шесть  голов туров пришло в движение
при  нашем появлении  в правом истоке Березовой! Никогда еще  вокруг нас  не
дышал такой девственностью, таким обилием зверя заповедник.
     Узел.  Здесь  перемычка, пришедшая  с  Ачишхо, впритык  причленяется  к
Чугуш-Ассарскому  хребту.  Вершина Чугуша высится  не на главном водоразделе
Кавказа,  а на его северо-западном  отроге, хотя и более высоком, чем  самый
водораздел.
     Как, оказывается,  условны  наши  представления  о "главном хребте". Мы
привычно связываем с этим понятием и его осевое положение в  горной системе,
и наибольшую высоту, и  водораздельное значение. Но  вот перед нами участок,
где у Большого  Кавказа в сущности нет единого  главного хребта. Он прорезан
здесь  верховьями  Березовой, а еще  восточнее - верховьями  Лауры,  Бзерпи,
Пслуха, распался на отдельные звенья, так что  главный водораздел Кавказа не
один раз, а многократно соскальзывает с хребта на хребет.
     Выходим  на  гребень  Чугуша.  Под ним  дикие  обрывы,  коченеющие тела
ледников,  в том числе один,  отсутствующий  на карте; далеко внизу глубокая
луговая, а еще  ниже и  дальше  лесистая  долина верховьев  реки Киши. И тут
продолжаются наши  "малые открытия"... На зубчатом гребне напористый,  ни на
секунду не стихающий ветер  - прячемся от него  за отдельные выступы скал  и
каменюки гребневых россыпей.
     Справа к Ассаре зубцы становятся круче, занозистее, свирепее.  С картой
в этой стороне творится  что-то совсем неладное: отсутствует встающий  слева
огромный пик, едва не достигающий  трех  километров  высоты... Кажется,  еще
один останец ледникового обтекания. Займемся этим районом при восхождении на
Ассару.
     Мы на гребне  Чугуша!  Под нами та громада, которая так поразила взгляд
еще  при  первом моем подъеме на  Ачишхо.  Как  нечто  грозное, недоступное,
загадочное вставал тогда  Чугуш. Думалось,  что и  невозможно покорить  его.
Заповедное царство, куда ни маршрутов, ни троп...
     Все  оказалось  реальнее и проще. Тропы  нашлись, а  некоторые  внешние
приметы  заповедности  имели  вполне  прозаический облик. Даже  гребень  был
усыпан орешками  турьего помета. Большой новизны мы тоже  не испытали -  это
после того, как побывали и на Лоюбах, и на пике Кардывач, и на Ацетуке, и на
стольких Аишхах.
     Только  даль  отсюда  была  особенно широка.  День  выдался ясный,  без
облачка,  море синело трехкилометровой стеной, как на ладони был виден берег
-  в мерцающей дымке угадывалось скопление зданий Сочи. Ну,  конечно, Сочи -
ведь с вершины горы Батарейки, что поднимается среди курорта, в такую погоду
превосходно виден Чугуш.
     Работали  на гребне  до  вечера, так  что добраться  до высшей  вершины
времени не хватило - были от нее метрах в трехстах по горизонтали.
     Смешно  сказать,  но  одним  из главных по  своей  новизне впечатлений,
полученных на Чугуше, был для меня...  вид  на  Ачишхо!  Да,  на десятки раз
посещенный, обойденный, вдоль и поперек излазанный Ачишхо. Он предстал перед
нами  настолько  в  новом  повороте, что казался попросту неузнаваемым.  Его
гребни - и  Краснополянский и Водораздельный -  мы видели теперь в торец, их
зубцы совсем не  различались, а  силуэт хребта  создавался  перпендикулярным
гребнем,  состоящим  из плавных, мало  отчлененных одна  от  другой  вершин.
Округлый расплывшийся каравай... Не выкроены ли  размывом все эти гребни  из
единого плоскогорья, как бы взбухшего при последнем вздохе горных поднятий?
     Геоморфолог! На любой хребет ты обязан  посмотреть со  всех его сторон:
всякий поворот может раскрыть новую тайну, подсказать новые мысли.
     Проводили величаво  спокойный закат. Спешим вниз. Снова спугиваем турьи
табуны, те  же,  что и на подъеме; в одном из них  насчитываем двести голов.
Уже в темноте добираемся до Османовой поляны...  А наутро, покинув Чугушский
лагерь, спускаемся  тропой вдоль левого склона долины Ачипсе, высоко над  ее
руслом, которое  нам уже так знакомо, пересекаем речку Туровую... На  осыпях
ее  берегов выходят соленосные свиты.  Чугушские  туры постоянно  спускаются
сюда  лизать  "солонцы". Вот и  при  пас здесь  "лечится" табунок  в полтора
десятка голов.  Но что нам теперь полтора десятка, если наверху мы видели их
сразу до двух сотен!
     Под  самой  осыпью, под огромным вздыбленным скально-щебнистым  откосом
переходим речку Рудовую, чуть  ниже слияния  обоих ее отвершков.  Совсем без
труда минуем Выломанную балку. Вот и кордоны наблюдателей  - верхний, нижний
- в них мы  уже как дома,  в милой крестьянской  обстановке, у гостеприимных
хозяюшек. Во дворе копошащаяся детвора, поросята, котята...
     С верхнего кордона  заходим  еще  к одному "нарзану". Я  читал об  этом
источнике еще у инженера Сергеева, который  исследовал его  в 1890-х  годах.
Инженер  пришел сюда, в старочеркесское  аулище Рых-Айя, с  партией рабочих.
Они очистили местность от травы, разредили лес, отделили минеральные воды от
пресных. Источник давал сто двадцать ведер в сутки. На месте старого, еще не
сгнившего  колодца  построили   колодец-бассейн,  увеличили  приток  до  ста
восьмидесяти восьми ведер...
     5  октября 1899  года  в  глухое  урочище  пожаловали высокие  персоны:
министр   земледелия   и   государственных   имуществ   Ермолов,  гофмейстер
императорского двора и главный  "устроитель" Черноморского  побережья Абаза,
черноморский губернатор генерал-майор Тиханов и множество других. Священники
отслужили  молебен  и освятили источник. После  этого его целебные качества,
равные достоинствам известной французской воды Виши, получали законную силу.
     В завершение церемонии "открытия" Ермолов обещал "испросить высочайшего
соизволения   именовать   источник   Николаевским".  Устроители   Романовска
надеялись,  что источник с царским именем  окажется  бальнеологической базой
курорта. Но  и  курорт и источник  зачахли. Можно  ли  было,  тем не  менее,
краснополянским краеведам не посетить этого места?
     Несколько  сотен   метров,  путь  мимо   огромного  камня,  на  котором
укоренилось крупное дерево, и вот  среди дремучего  леса у самой тропы видны
остатки сооружений: кирпичный бассейн  с застойной, едва сочащейся водой. На
вкус -  приятная,  кисловатая,  слегка газированная. Часть вод  уходит  мимо
бассейна и сочится по склонам; кругом  сыро и грязно, много  ржавых натеков.
Грязь, замешанная на минеральной воде.
     Сейчас  вода сочится так  слабо, что никак не  обнадеживает в  качестве
"главной бальнеологической базы курорта".

        "СТУПЕНИ НАУКИ"
     В  Красной  Поляне по-прежнему  люблю беседовать  с  туристами - теперь
такие беседы стали проводить по вечерам под открытым небом у большого костра
(для  пущей  романтичности!). Забавно,  что  мне  все труднее вести их.  Как
просто было, когда сам  знал  только про Ачишхо с Аибгой  да один маршрут на
Псеашхо - доза, вполне понятная и  посильная туристам:  они слушали об этом,
как о реально осуществимом; многие приезжали следующим летом и действительно
выполняли такую программу экскурсий. Маршрут Кардывач - Рица венчал все...
     А  теперь -  как было  не  рассказать  о  Кардывачском  узле с Лоюбом и
Синеоким, об Ацетукских  озерах  и главном маршруте через заповедник? Но для
туристов это было уже перегрузкой. Они начинали сомневаться в осуществимости
таких  восхождений,  и  я  чувствовал, что верили  мне меньше,  чем раньше,-
трудно  было  представить нашу  тройку  в  роли этаких  летучих  голландцев,
носящихся по десяткам вершин, словно на крыльях.
     "Летающие   по  вершинам..."  Такой  комплимент   отпустила  нам   одна
восторженная туристка. Как легко произносится  эта красиво звучащая фраза...
А передашь ли людям, что все наши Чугуши и Кардывачи, что каждая побежденная
вершина - результат большого труда и напряжения, итог сотен медленных  - шаг
за шагом - подъемов, долгих часов одышки и  сердцебиений (иногда за  плечами
полуторапудовый рюкзак - никакой темп, никакие частые передышки не спасут от
перенапряжения сердца).  Передашь  ли, что это многие десятки  люто холодных
ночей  под  искристыми звездами,  что это сбор  топлива, раздувание костров,
варка крутых каш и густых супов,  забивание кольев и  натягивание  палаток в
часы, о которых в пути думалось, как о часах отдыха?  В сумме - это месяцы в
облачном тумане, в мокрых травах, под дождем, с промокшими ногами,  зачастую
в  разбитой  обуви.  Но  это  неизбежная  и  совсем  не  страшная  плата  за
наслаждение  главным.  Повторяющиеся  неприятности  мысленно   выносишь  "за
скобку",  как общий  множитель  в алгебре, и  забываешь,  перестаешь  о  них
рассказывать. Зато  именно этим куплено право говорить о десятках покоренных
вершин, сознавать, что кристаллизуются все более полные знания о природе,  о
рельефе исследуемого района-
     Кристаллизуются... То  ли это слово? У процесса исследования и познания
местности  оказалось  немало   своих  логических   этапов,  последовательных
ступеней.  Похоже   было  на  долгое  восхождение  с   ошибками,  зигзагами,
возвращениями, поисками пути. Первой  ступенью изучения было в сущности лишь
отыскание различных деталей известных из учебников, опознавание этих явлений
в природе.
     Вот  речная  терраса, вот  конус выноса, вот переметный ледник.  Это  -
регистрация   фактов   и  лишь  первые  догадки  о  причинах   происхождения
наблюдаемых террас, обрывов, пиков. Это уже наука,  но как еще мала тут доля
подлинного  исследования!  Наши первые  маршруты  и были  в сущности  такими
регистраторскими.  Мы ходили, накапливали  наблюдения... Но чем внимательнее
мы  это  делали,  тем  чаще поднимались  и на вторую ступень  исследования -
сопоставляли уже известные факты, группировали сходные явления в типы.
     Мы научились различать несколько видов  зубчатых гребней - симметричные
и  несимметричные, с  дальнейшим  подразделением  в зависимости  от  наклона
слагающих их напластований.
     Полого округлое  плечо Османовой поляны на  Чугуше навело еще  на  одну
мысль: альпийским такой  гребень  не назовешь. Он  оглажен, лишен  зубцов. А
разве не такие же гребни видели мы еще в десятках мест: на Грушевом хребте у
Аишха, на Кутехеку и Ахук-Даре? А верхние гребневые  поляны Ачишхо? Впрочем,
нет.  Там среди  полого округлых луговин  еще торчат десяти-двадцатиметровые
гребешки, уцелевшие от разрушения. Значит, можно  не только  объединить  все
подобные округлые формы в единый тип подальпийских гребней (они и на высоких
уровнях были всегда ниже  альпийских), но и разделить его на подтипы: гребни
совсем округлые и гребни с недоразрушенными остатками пирамидальных зубцов -
к  а р  л и  н г  о в. Расшифровка  возникновения  форм рельефа  знаменовала
переход на третью ступень научного исследования.
     Живые наблюдения  и  тут  подтвердили то,  что мы  знали из  учебников:
оледенение   превратило   верховья   долин  в   ледниковые  цирки,  изрезало
кресловидными  чашами  разделяющие их  гребни  и  преобразило  эти гребни  в
зубчатые  альпийские цепи карлингов.  На более высоких уровнях,  там, где  и
сейчас в силе оледенение,  такие гребни продолжают существовать.  Но десятки
тысячелетий  тому назад оледенение  было более  мощным, так  что  ледниковые
цирки  зародились  и  на   более  низких  хребтах.  Они  вгрызались  с  двух
противоположных сторон в  гребни. Разделявшие их стенки разрушались, смежные
цирки  сливались, и гребень оказывался полого  округлым: здесь торчали  лишь
остатки  недоразрушенных карлингов, как у метеостанции Ачишхо. А  если  дело
заходило  дальше - съедались и последние остатки карлингов,- возникал второй
подтип - округлые подальпийские гребни в чистом виде.
     Формы рельефа  стали  для нас жить во времени. Ведь любого встреченного
человека  мы застаем  в о