Приведем здесь читателю пример вольности в разговоре того времени.
   Однажды вечером, по возвращении  с  охотничьей  прогулки,  одна  из  дам,
будучи беременной, почувствовала первые  боли  родов,  что  означало  скорое
разрешение ее от бремени. Все испугались.  Это  случилось  в  Ла  Мюетте,  и
потому даму невозможно было тотчас отвезти в Париж и даже,  быть  может,  не
имели времени послать за доктором. Король был в большом беспокойстве.
   - Ax, Боже мой! - воскликнул он. - Если, как  говорят,  этой  даме  нужна
скорая помощь, кто же возьмется быть ее акушером?
   - Я, государь, - отвечал ла Пейрони, придворный лейб-хирург, находившийся
при этом случае. - Мне не раз случалось принимать новорожденных.
   - Да, - возразила девица де Шароле, - положим так, но  это  дело  требует
практики... А вы, может быть, от нее отстали?
   - О! Не  беспокойтесь,  сударыня,  -  отвечал  ла  Пейрони,  оскорбившись
замечанием девицы Шароле. - Мы не забываем вынимать!..
   Шароле, которой каждый год вынимали одного, приняла эту колкость на  себя
и крайне разгневалась: она тотчас встала  и  пошла  к  дверям.  Ла  Пейрони,
несколько смутившись, следил за ней глазами: он думал, что  эта  острота  не
пройдет для него даром. Однако он почти  тотчас  же  успокоился,  когда,  по
выходе девицы Шароле из комнаты, раздался всеобщий смех. Уж если сам  король
смеялся, то мог ли гнев девицы Шароле иметь хоть какую-нибудь силу?
   Министр Флери не был причастен ни к одной из этих партий.  Причину  этого
он находил в своей старости или, лучше сказать, ссылался на нее,  и  Людовик
XV весьма радовался тому, что освободился таким образом от надзора Флери как
наставника и  как  министра.  Но  Флери  в  подробности  знал  о  всем,  что
происходило и что делалось на этих собраниях у короля. Чтобы заслужить  себе
хоть  малейшую  благосклонность  этого  старого  ментора,  всякий   старался
сделаться его шпионом, и графиня Тулузская прежде всех. Поэтому Флери  ни  в
чем ей и не отказывал.
   В маленьких собраниях, нередко бывавших в Ла Мюетте или в  Рамбуйе,  было
однажды,  между  прочим,  постановлено:  герцога  Пантьевра,  сына   герцога
Тулузского, еще находившегося в младенческом  возрасте,  сделать  преемником
должностей его отца, генерал-адмирала французского флота и начальника многих
государственных управлений. В этих же  собраниях  упрочена  была  будущность
маркиза и герцога Антенского, сына от первого  брака  графини  Тулузской.  В
этих собраниях подготовлено было и падение  Шовелена,  министра  иностранных
дел и хранителя государственных  печатей.  Наконец,  в  этих  собраниях  был
положен зародыш того стремления  к  удовольствиям,  которое  через  нередкие
отказы королевы в исполнении супружеской обязанности невольно пробудилось  в
сердце короля.
   Если кто и следил более всех за королем в этом новом роде его  жизни,  то
это была девица де Шароле, принцесса. Уже  два  или  три  года  как  она  не
спускала своих глаз с юного монарха, любовницами которого  считали,  хотя  и
без всякого основания, на одних только  предположениях,  графиню  Тулузскую,
маркизу Нель, герцогиню Роган и даже герцогиню Бурбонскую.
   Однако несмотря на все эти  удачи  в  любовных  делах,  о  которых  тогда
носился слух, король продолжал быть робким и застенчивым. Хорошенькая Шароле
решила во что бы то ни стало победить эту врожденную робость.  Она  сочинила
однажды стихи, переписала их, нисколько не стараясь скрыть своего почерка, и
сунула их в карман Людовика XV. Вот эти стихи:

   Vous avez 1'humeur sauvage
   Et Ie regard seduisant;
   Se peut il done qu'a votre age
   Vous soyez indifferent?
   Si 1'Amour veut vous instruire,
   Cedez, ne disputez rien:
   On a fonde votre empire
   Bien longtemps apres Ie sien!

   Вы нравом дики, но за это
   Ваш взгляд - огонь любви;
   Возможно ли, что в ваши лета
   Так хладнокровны вы?
   Когда Амур займется вами,
   Склонитесь перед ним:
   Хотя царите вы над нами,
   Но царством он древней своим!

   Стихи были нехороши, но  они  имели  то  преимущество,  что  в  них  ясно
высказывалось то, что нужно  было  высказать,  и  летописи,  из  которых  мы
почерпаем  их,  говорят,  что  время,  употребленное  принцессой  Шароле  на
сочинение этих стихов, не было потерянным временем.
   Но Шароле, по  ветрености  своей,  недолго,  однако,  могла  пользоваться
благорасположением к себе короля: вскоре  заметили,  что  если  она  и  была
виновницей супружеской его неверности, то весьма короткое время.
   Как бы то ни было, Мария  Лещинская  продолжала  владеть  сердцем  своего
супруга и имела неограниченную власть во всем  том,  что  не  относилось  до
Флери, перед которым всякая власть была  бессильна,  не  исключая  и  власти
самого короля. Этот министр, будучи чрезвычайно скупым,  в  особенности  был
неумолим в тех случаях, когда нужно было выдавать деньги из  государственной
казны.  Королева,  славившаяся  своей  добротой  и  благодеяниями,   нередко
издерживала малые суммы,  которые  получала  на  помощь  бедным.  Однажды  в
Компьене  она  оставила  все,  что  имела,   раздав   пособие   деньгами   и
драгоценностями торговому сословию и артиллерийской школе.  Возвратившись  в
Париж, она вынуждена была прибегнуть к займу денег, дабы  иметь  возможность
продолжать карточную игру, от которой не отставала.
   Герцогиня Люинь, свидетельница  такого  неприятного  положения,  напрасно
старалась уговорить королеву просить о прибавке положенного ей жалованья. Ел
величество решительно отвергла предложение герцогини, сказав, что она вполне
уверена получить от министра Флери отказ, для нее весьма унизительный. Тогда
герцогиня  Люинь  сама  решилась  ходатайствовать  за  королеву,  явилась  к
министру и объявила ему о ее положении. Кардинал отвечал, что он обсудит это
дело с генерал-контролером Орри.
   При первом свидании своем с Орри кардинал-министр действительно говорил с
ним о состоянии финансов королевы и приказал  ему  выдать  ее  величеству  в
единовременное  пособие  сто  луидоров  из  казны.  Орри,   предуведомленный
герцогиней  Люинь,  упрекнул  министра  в  скупости  и  заметил,  что  такую
незначительную сумму он, простой частный  человек,  сам  бы  мог  дать  сыну
своему, если бы последний, так же как королева, издержал все свои деньги  на
добрые дела.
   - Ну, так прибавьте к этой сумме еще пятьдесят луидоров, - сказал Фрежюс.
   Орри на это также не соглашался и отвечал, что  ста  пятидесяти  луидоров
будет мало и что он никогда не решится выдать такую ничтожную сумму  супруге
короля Франции.
   Флери, дабы избавиться от  возражений  своего  сослуживца,  прибавил  еще
двадцать пять луидоров. Орри опять не нашел эту сумму  достаточной.  Министр
отвечал, что он прибавляет еще двадцать  пять  луидоров,  и,  наконец,  Орри
довел Фрежюса до того, чтобы королеве было выдано двенадцать тысяч франков.
   Выйдя от министра, Орри отправился к королеве, вручил ей означенную сумму
и спросил, достаточна ли  она  для  нее.  Мария  отвечала,  что  она  весьма
довольна. Тем дело и кончилось бы, если бы  кардинал  не  пожелал  замедлить
выдачу этих двенадцати тысяч франков более трех месяцев, так что королева не
ранее как только в срок получения своих обыкновенных доходов могла  уплатить
свои долги и участвовать в игре.
   К несчастью, Мария, имевшая еще опору в своем  муже,  лишилась  по  своей
собственной вине и этой опоры.
   По причине ли утомления после частых  родов,  или  вследствие  отказов  в
исполнении  супружеской  обязанности  Мария  Лещинская  сделалась  к  своему
супругу равнодушной и холодной. Это  оскорбляло  Людовика  и  заставило  его
отдаляться от своей жены, которая, без  всякого  сомнения,  если  бы  только
хотела, могла сделать из него то, что королева испанская сделала из  Филиппа
V.
   Равнодушие и холодность Марии не могли, конечно, привести к благоприятным
результатам. И вот однажды вечером, 24 января 1732 года, когда ничего еще не
было положительно известно о тайных интригах Людовика XV, последний, сидя за
ужином и выпив чрезмерно вина, поднял руку с бокалом и, провозгласив тост за
здоровье неизвестной фаворитки,  разбил  бокал  об  пол  и  предложил  своим
собеседникам последовать его примеру и угадать имя этой неизвестной особы.
   Тогда каждый из присутствовавших на ужине называл  по  имени,  какое  ему
пришло в голову, женщину, в  честь  которой  король  провозгласил  тост.  За
ужином сидело двадцать четыре человека, включая  и  короля:  семеро  из  них
указали на герцогиню Бурбонскую, другие семь - на девицу Божоле, а девять  -
на госпожу Лараге, внучку  графа  Лассе  и  герцога  Вильяр-Бранкаса,  всего
только месяц определенную ко двору.
   С этого дня все догадки и сомнения исчезли: всякий  знал,  что  у  короля
есть фаворитка; не знали только, кто именно была эта фаворитка.
   Эта тайна беспокоила всех придворных,  и  в  особенности  кардинала:  все
боялись, что новая фаворитка будет иметь влияние на нрав короля.
   Герцог Ришелье, принятый по возвращении своем  из  посольства  в  Вену  с
гораздо большим  почетом  и  снова  занявший  высшую  должность  при  дворе,
предложил королю в метрессы жену  президента  Портайля:  это  была  красивая
женщина двадцати трех или двадцати четырех лет, чрезвычайно бойкая, ловкая и
нецеремонная в обращении.
   Комнатным лакеям поручено было передать все подробности первого  свидания
короля с этой его  любовницей.  Король,  оставшись  чрезвычайно  недовольным
излишней бойкостью и непринужденностью в обращении своей фаворитки, отпустил
ее от себя на другой день утром и сказал своему камердинеру, что  не  желает
ее более видеть.
   На следующий день мадам Портайль получила королевский приказ на выдачу ей
двух тысяч экю пенсии. Приказ этот был подписан министром Флери.
   Получив этот приказ, президентша поняла, что ей ничего уже  нельзя  более
ожидать от короля, и так как она была женщина  чрезвычайно  ветреная,  то  и
решила продолжать то ремесло, которое уже начала. Вследствие сего она начала
заводить любовные интриги со всеми знатными лицами. Наняла великолепный  дом
на Королевской площади, так  как  в  этой  части  Парижа  жил  высший  класс
общества: в каждом почти доме  жил  аристократ,  человек  молодой,  красивый
собою, имевший приезд ко двору.  Госпожа  Портайль  познакомилась  со  всеми
соседями по правую и левую  стороны  от  своего  дома,  и  не  было  в  этом
аристократическом квартале ни одного отеля, который бы она забыла посетить.
   Так как президентша Портайль была,  так  сказать,  произведением  герцога
Ришелье, то всякий боялся последствий того влияния, которое было соединено в
лице фаворитки и фаворита. Поэтому,  чтобы  закрыть  миловидной  президентше
вход во дворец, каждый спешил публиковать о своем похождении с нею. Все  эти
похождения, собранные вместе,  произвели  столько  толков  и  суждений,  что
маркиз Морпа, заклятый враг герцога Ришелье, питавший ненависть ко всем  тем
женщинам, которых  считал  преданными  герцогу,  исходатайствовал  у  короля
приказание лишить президентшу  свободы  и  заключить  ее  в  тюрьму.  Король
подписал приказ, определив президентшу только не в тюрьму, а в монастырь.
   Морпа сам лично привел это приказание в надлежащее исполнение.
   Но этим самым министру только  вторично  напоминалось  о  том,  чтобы  он
принял меры предосторожности. Составлен был совет из следующих  лиц:  Флери,
экс-наставника, герцогини Бурбонской и трех камердинеров - Бонтана, Лебеля и
Башелье. На этом совете большинством голосов выбор пал на госпожу Мальи.
   Скажем несколько слов о Нельском доме,  который  находился  в  родстве  с
домом де Мальи.
   Старинный дворянский  род  Нелей,  существовавший  уже  в  XI  веке,  был
известен в лице Ансельма де Мальи, опекуна графа Фландрского, правителя  его
земель, убитого в Лилльском сражении в последний день  осады  этого  города.
Герб дома Нелей считался во времена крестовых  походов  одним  из  первейших
дворянских гербов Франции, и многочисленные ветви этого дома с  гордостью  и
величием представляли вниманию государств свой девиз: "Hogne qui voudra", то
есть: "Сердись кто хочет".
   Маркиз Людовик III Нельский (или де Нель), старший в роде, вступил в 1709
году в брак с девицей  Лапорт-Мазарин,  чрезмерное  кокетство  и  ветреность
которой обратились в то  время  в  пословицу.  Мария  Лещинская,  при  дворе
которой она состояла в должности статс-дамы, хотя и знала  о  непорядочности
поведения маркизы, но не делала ей в том упреков. Только когда она узнавала,
что мадам де Нель отправлялась куда-нибудь на свидание, то удерживала ее при
себе и  заставляла  читать  книги,  пропитанные  строгой  нравственностью  и
благочестием.
   Это была та самая маркиза Нель, о которой говорили за три или  за  четыре
года до описываемой нами эпохи, что она была временно фавориткой короля.
   Маркиза Нель умерла в 1729  году,  оставив  после  себя  пять  детей,  из
которых все обратили на себя внимание короля.
   Первая, Луиза-Юлия, вышла замуж за  Людовика  Мальи,  своего  двоюродного
брата.
   Это та самая, о которой мы намерены здесь говорить.
   Вторая, Полина-Фелиция, вышла замуж за Феликса де Вентимиля.
   Третья,  Диана-Аделаида,  сделалась  женой  Людовика  Бранкаса,   герцога
Лараге.
   Четвертая, Гортензия-Фелиция, вступила в брак с маркизом Флавакуром.
   Наконец, пятая, Мария-Анна, была замужем на маркизом де ла Турнелем.
   Эта последняя была известна впоследствии под  именем  знаменитой  госпожи
Шатору.
   Итак, из всех дочерей маркизы Нель Флери выбрал только старшую  достойной
любви короля,  но  мы  уже  выше  говорили,  что  Людовик  XV,  еще  робкий,
застенчивый  и  религиозно-нравственный,  не  был  готов   помогать   своему
наставнику в этом важном для себя предприятии. Хотя короля и часто заставали
с госпожой Мальи наедине, но так как король говорил  только  глазами,  а  не
языком и, следовательно, продолжал оставаться робким, то Башелье  и  Лебелю,
двум его камердинерам, поручено было повести эту интригу вперед.
   Этот Башелье, игравший довольно замечательную  роль  в  описываемую  нами
эпоху, в которую история есть не что иное, как только один перечень любовных
интриг, был сыном кузнеца, который оставил свою  родину  и  свое  ремесло  и
последовал  за  герцогом  Рошфуко.   Герцог   сделал   его   сначала   своим
камердинером,   а   потом   исходатайствовал   ему   должность   камердинера
королевского гардероба. Король через  некоторое  время  дал  ему  дворянское
звание. Вскоре он умер и оставил после себя сына, который, купив должность у
Блуина, сделался таким образом одним из четырех камердинеров Людовика  XV  и
умер, в свою очередь, в звании смотрителя Луврского дворца,  выдав  еще  при
жизни дочь свою замуж за маркиза Кольбера.
   Что касается Лебеля, сын которого служил одним  из  четырех  камердинеров
короля, то он служил при дворе в должности гоффурьера.
   Госпоже  Тансен,  той  самой,  которая  во  времена  регентства   герцога
Орлеанского играла столь важную роль при дворе, ибо была наложницей герцога,
поручено было вести с надлежащим успехом интригу между  королем  и  госпожой
Мальи. Эта госпожа Тансен, славившаяся своими любовными похождениями,  имела
в описываемую нами эпоху прямое отношение к Фрежюсу, у которого она была тем
же, чем была и при кардинале  Дюбуа  , то есть шпионом.
   В то время как Тансен подготавливала госпожу Мальи для короля,  Лебель  и
Башелье старались все более  и  более  выведывать  его  тайные  намерения  и
чувства.
   Король находил госпожу Мальи очаровательной, но тем не менее сердце  его,
однако, продолжало принадлежать королеве.  Поэтому  результат  свидания  был
тот, что он послал Башелье предуведомить королеву, что эту ночь он  проведет
с нею.
   Королева отвечала, что как ей ни прискорбно, но она не  может  принять  к
себе на ночь его величество.
   Этого только и желали два искусителя - Флери и наперсница его Тансен.
   Людовик XV не принял этого отказа. Он во второй раз послал камердинера, в
третий, но камердинер возвращался все с тем же ответом.
   Тогда Людовик XV, выйдя из себя от гнева, поклялся, что отныне  не  будет
иметь ничего общего с королевой и что никогда не потребует от нее исполнения
ее долга.
   В это самое время вошел герцог Ришелье. Он был послан к  королю  друзьями
госпожи Мальи и, без сомнения, был уже извещен через секретное письмо одного
из двух камердинеров о домашней неприятности короля.
   Герцог завел разговор о королеве. Людовик,  не  перестав  еще  гневаться,
рассказал ему о  случившейся  с  ним  неприятности.  Ришелье  спросил  тогда
короля, может ли он жить с такой пустотой в сердце и что действительно ли он
употребил все возможные усилия, чтобы остаться верным своей супруге. Король,
вместо того чтобы дать ответ, глубоко вздохнул: тогда  герцог  произнес  имя
госпожи Мальи.
   Это имя пробудило приятное воспоминание  в  уме  и  сердце  Людовика:  он
признался, что Мальи ему нравится, что она очаровательна и что она  была  бы
прекрасной фавориткой. Эти слова короля привели к тому, что герцог тотчас же
назначил день свидания.
   Но это свидание, по причине врожденной робости и застенчивости короля, не
имело никакого успеха: несколько сделанных вопросов и  ответов,  не  имевших
даже, если можно так выразиться, и тени любви, были единственным результатом
этого свидания.
   Госпожа Мальи с гневом вышла от короля. Она  считала  себя  игрушкой  или
жертвой какой-нибудь западни. Ей казалось невозможным, чтобы человек молодой
и  красивой  наружности,  которому  она  была   представлена   и   которому,
следовательно, стоило только  протянуть  руку,  чтобы  получить  за  это  от
женщины все, чего он от нее домогается, был до такой степени робок: подобная
робость, по ее мнению, походила уже на презрение.
   Со своей стороны, король также был весьма  недоволен  и  стыдился  самого
себя. Он считал свой стыд притворным и дал себе слово, если подобный  случай
еще представится, не впадать более в такую ошибку.
   Это обещание, которое  король  дал  самому  себе,  было  тотчас  сообщено
госпоже Мальи и понудило ее  вновь  попытать  счастья  на  втором  свидании.
Только на этот раз уже сам Фрежюс, знавший лучше  всякого  другого  характер
своего питомца, приготовил  ее  к  борьбе,  ободрив  ее  своими  советами  и
наставлениями.
   Госпожа Мальи, решившись на все,  вышла  от  Фрежюса,  чтобы  отправиться
прямо к королю.
   При виде прелестной искусительницы Людовик XV почувствовал ту же робость,
какая овладела им и при первом свидании. Но госпожа  Мальи,  так  же  как  и
король, дала себе клятву не выйти от короля, пока не достигнет  своей  цели,
если бы даже ей пришлось взять роль короля, так как король играл ее роль.
   Мальи сдержала свое слово. Людовик XV, будучи атакованным, оказал  весьма
слабое сопротивление и вскоре от обороны  перешел  в  наступление.  Одержать
победу было очень легко: госпожа Мальи только и желала  быть  побежденною!..
Через  час  или  даже,  быть  может,  менее  того  она  вышла  от  короля  и
возвратилась к Флери, у которого встретила герцога Ришелье и госпожу Тансен.
С этого дня Мальи сделалась фавориткой короля. Наконец исполнилось то,  чего
так желали.
   Госпожа  Мальи  была  действительно  той  женщиной,  которая  могла  быть
достойной любви Людовика XV и вместе с тем полезной для планов  и  намерений
министра Флери.
   Она родилась в 1710 году и, следовательно, была в одних летах с  королем.
Наружность ее заключала в себе что-то величественное и грациозное. Голос  ее
был несколько груб, но этот голос смягчался, делался сладким и нежным, когда
разговор  касался  любви.  Ее  большие,  прелестные,   выразительные   глаза
исполнены были огня и блеска. Мальи была брюнеткой с правильными  и  тонкими
чертами лица, несколько продолговатого.
   Имея тихий и кроткий нрав, без гордости и честолюбия, не сведущая в делах
госу