у копеечный пряник.
   Карл-Эдуард прожил у разбойников три недели. Единственным  желанием  этих
храбрецов было, чтобы он остался у них навсегда, и  нет  никакого  сомнения,
что привязанность их к нему навсегда осталась бы такой, какой пользовался он
в продолжение этих трех недель.
   Но один необыкновенный пример привязанности  открыл  для  бегства  принца
дорогу не так опасную.
   Сын одного эдинбургского мастера золотых дел, по имени Родерик  Маккензи,
служивший офицером в армии Карла-Эдуарда и знавший все опасности, окружавшие
странствующего  принца,  скрывался  в  Гленмористонских  пустошах.  Это  был
молодой человек  одних  лет  и  одного  роста  с  принцем  и,  по  странному
совпадению, так похожий на него, что в них легко  можно  было  ошибиться.  В
один день партия солдат открыла Родерика Маккензи и напала  на  него.  Тогда
молодому человеку пришла высокая  мысль  обречь  себя  на  жертву,  то  есть
смертью своей сделаться полезным той партии, которой он посвятил жизнь свою.
Он защищался до последнего, потом открыл грудь свою солдатам и закричал:
   - Подлецы! Вы убиваете своего государя!
   При таких словах не могло уже быть  более  пощады.  Солдаты  думали,  что
имеют дело  с  принцем  Карлом-Эдуардом,  голова  которого  была  оценена  в
тридцать тысяч фунтов стерлингов. Подложный принц был убит,  и  голова  его,
снятая с плеч, послана в Лондон.
   Прошел целый месяц, прежде чем ошибка была открыта: в продолжение  целого
месяца думали, что принца уже нет на свете, и, следовательно, перестали  его
искать. Карл-Эдуард, воспользовавшись этим временем, распрощался  со  своими
верными разбойниками и отыскал в Баденохе двух верных своих  приверженцев  -
Клюни и Лошиеля.
   Наконец около 18 сентября 1746  года  Карл  узнал,  что  два  французских
фрегата прибыли в Лохланнаг с целью взять его и желавших бежать  во  Францию
приверженцев его партии.
   20 сентября Карл-Эдуард и Лошиель сели на эти два фрегата вместе с сотней
приверженцев, которые пришли искать на них спасения.
   Наконец 29 сентября принц высадился  близ  Морле  в  Бретани.  Тринадцать
месяцев прошло с того времени, как он уехал из Франции, и из этих тринадцати
месяцев пять он провел между жизнью и смертью.
   Один из двух разбойников, последовавших за принцем из  пещеры,  служившей
ему убежищем, до Баденоха, в котором он сошелся опять с  Клюни  и  Лошиелем,
был после повешен в Инвернессе за то, что украл корову.
   И этот человек, укравший корову, стоившую пятнадцать франков,  погнушался
изменой приобрести тридцать тысяч луидоров - цена за голову принца!
   По возвращении во Францию Карл-Эдуард был изгнан из нее в силу  Ахенского
договора. Будучи арестованным в то время, когда отправлялся в оперу, он  был
отвезен в Венсеннскую тюрьму, откуда бежал сперва в Бульон, а потом  в  Рим,
где вступил в любовную связь с графиней Альбани, которая  еще  известнее  по
любви своей к поэту Альфиери,  нежели  по  связи  с  предпоследним  потомком
Стюартов.
   Карл-Эдуард много страдал и, следовательно, имел нужду  многое  забывать.
Вследствие ли этого, или по какой иной причине, в последние годы своей жизни
он предавался постоянному пьянству.
   Он умер во Флоренции 31 января 1788 года.
   Последний из Стюартов, кардинал Йоркский, умер  в  столице  христианского
мира в 1808 году.
   Один  и  тот  же  надгробный  камень  покрывает   прах   обоих   братьев,
соединившихся в этом обширном музеуме знаменитых прахов, то есть в Риме.
   Смерть Филиппа V, о которой мы  упоминали  в  этой  главе,  не  произвела
никакой перемены в Европе. Сын его, принц Астурийский,  наследовал  ему  под
именем Фердинанда VI.
   Что касается смерти графа Бонневаля, то она была дополнением жизни, может
быть  самой  богатой  приключениями  из  всех,  какие   история   когда-либо
заимствовала из области романа.
   Бонневаль родился 14 июля 1675 года, воспитывался в иезуитской  коллегии;
поступив на морскую службу двенадцати лет от роду, Клавдий Александр граф де
Бонневаль чуть было не был исключен из службы маркизом де  Сеньеле,  морским
министром, который, делая однажды смотр гардемаринам, видел в нем не  больше
как мальчишку.
   - Людей моего имени  не  исключают,  господин  министр,  -  гордо  сказал
молодой человек.
   Министр тотчас понял, с кем имеет дело.
   - Да, милостивый  государь,  их  исключают,  когда  они  бывают  простыми
гардемаринами, - отвечал он, - но только для того,  чтобы  произвести  их  в
мичманы.
   Сражения Дьепское, Ла-Гогское  и  Кадисское  доказали,  что  ни  граф  де
Бонневаль, ни министр де Сеньеле не ошиблись.
   Одна дуэль заставила графа Бонневаля выйти из морской службы. В 1698 году
он  купил  должность  в  полку  телохранителей.  В  1701  году  он   получил
Ла-Тур-инфантерийский полк, но  в  1704  году  поссорился  с  господином  де
Шамильяром, выпросил отставку у герцога Вандомского, употребил зиму  1705  -
1706 года на путешествие по Италии и подружился с  маркизом  де  Лангаллери,
который из  французской  службы  перешел  на  службу  в  империю.  Долго  он
колебался последовать его примеру. Наконец, когда принц Евгений,  заметивший
его  во  французских  рядах  во  время  сражения  при  Люццаре,  сделал  ему
предложение, он согласился и в чине генерал-майора  поступил  в  австрийские
войска. С этого времени этот человек, отличавшийся удивительной  храбростью,
находился на иностранной службе. При Турине он отличился в атаке французских
линий, причем имел особенное счастье  спасти  жизнь  своему  брату,  маркизу
Бонневалю, которого вдруг узнал среди венгерцев, совсем даже  не  зная,  что
сражался против него. С этого времени Бонневаля находили повсюду: первым при
взятии города Александрии; одним из первых на приступе к Тортонскому  замку;
в папских владениях, где он потерял руку; в Савойе, в Дофинэ. Во Фландрии  в
1714 году он присутствовал при свидании принца Евгения с маршалом  Вильяром.
В Раштадте в 1715 году он шел против турок, способствовал  одержанию  победы
при Петервардейне, причем получил в нижнюю часть живота удар копьем, который
заставил его всю жизнь носить повязку. В 1720 году он поссорился  с  принцем
Евгением, как прежде поссорился с Шамильяром, перешел в Турцию,  где  принял
магометанскую веру, устроил турецкую артиллерию, сделался пашою и  отличился
в 1739 году в войне против имперцев. Умер он в Константинополе 22 марта 1747
года семидесяти двух лет от роду и погребен на кладбище в Пере, где  и  ныне
еще можно найти его могилу по следующей турецкой надписи:
   "Бог вечен:  преславный  и  великий  Бог  да  упокоит  вместе  с  истинно
правоверными усопшего Ахмета-пашу, начальника бомбардиров. 1160 года эгиры".
   1160 год эгиры соответствует 1747 году христианской веры.
   Остается сказать два слова  о  смерти  рыцаря  де  Бель-Иля  и  о  смерти
парижского архиепископа Вентимиля.
   Рыцарь де Бель-Иль родился в 1739 году и постоянно жертвовал  для  своего
брата,  маршала  де  Бель-Иля  всеми  своими  способностями  и   познаниями,
превосходил его, по словам многих, обширностью взглядов  и  основательностью
планов; он трудился над  историческими  записками  графа,  сочинял  планы  и
наблюдал за домашним хозяйством.
   Он умер со славой при нападении на ретраншементы Екзиля, и умер в хорошей
компании: господа Дарнан, де Гоа, де Грилль, де Бриенн и де Донж пали вокруг
него.
   Что касается Вентимиля, игравшего, как  мы  видели,  политико-религиозную
роль в деле янсенистов и молинистов и частную роль в  любовных  делах  своей
племянницы с Людовиком XV, то он умирал не без религии, но в  сомнении,  что
служило довольно дурным примером для  его  паствы.  Поэтому  аббат  д'Аркур,
увещевавший его перед смертью, хотел доказать ему истины религии.  Вентимиль
слушал его сначала с большим терпением,  но,  видя,  что  речь  его  тянется
слишком долго, прервал его:
   - Господин аббат, я думаю, уже  довольно.  Во  всем  этом  всего  вернее,
видите ли, то, что я умираю вашим покорным слугою и вашим другом...

Глава 14

1747 - 1748

Королевская фамилия. - Шуази и Трианон. - Этикет двора. - Проба кушанья. - Право входа. - Поставщица фруктов и управляющий замком. - Общество королевы. - Королевская игра. - Ужин. - Повар его величества. - Дофин. - Его детство. - Его надменность. - Слова дофина королеве. - Перемена в его характере. - Флери. - Бракосочетание дофина. - Маркиза Помпадур. - Господин Пуассон. - Изгнание Орри. - Богатство маркизы. - Парижане. - Праздники, даваемые маркизой Помпадур.

   В эпоху, до которой мы дошли, то есть почти около  половины  царствования
Людовика XV, у него было  восемь  детей  от  королевы;  от  своих  любовниц,
исключая полу-Людовика, он не имел их, да  и  никогда  не  желал  их  иметь;
незаконнорожденные дети Людовика XIV были важным уроком для его юности.
   Перечислим детей Людовика XV: дофин, родившийся  4  сентября  1729  года;
герцог Анжуйский, родившийся в Версале 30 августа 1730 года и умерший в 1733
году;
   Луиза-Елисавета Французская, родившаяся 14 августа  1727  года,  вышедшая
замуж за дона Филиппа;
   Анна-Генриетта, родившаяся вместе с Луизой-Елисаветой;
   Мария-Аделаида, известная под именем мадам Аделаиды, родившаяся 23  марта
1732 года;
   Виктория-Луиза-Мария-Терезия, родившаяся 11 мая 1733 года;
   София-Филиппина-Елисавета, родившаяся 27 июля 1734 года;
   Луиза-Мария, родившаяся 15 июля 1737 года.
   Итак, предполагая, что мы дошли до начала 1750 года,  королю  было  сорок
лет, королеве - сорок семь, дофину - двадцать один год, принцессам-близнецам
- по двадцать три года, принцессе Аделаиде  -  восемнадцать  лет,  принцессе
Виктории - семнадцать, принцессе Софии  -  шестнадцать,  наконец,  принцессе
Луизе - тринадцать лет.
   Принцессы,  за  исключением  Луизы-Елисаветы,  вышедшей  замуж  за   дона
Филиппа, жили под опекой своей матери.
   Характеры  этих  принцесс  были  весьма  различны,  некоторые  были  даже
довольно странны.
   Старшая из них, Анна-Генриетта, была добра,  бесстрастна,  рассудительна,
робка и умна. Она очень любила беседовать со  столетней  почти  госпожой  де
Вантадур, которую заставляла рассказывать все анекдоты двора Людовика XIV.
   Принцесса Аделаида была,  напротив,  весьма  решительна.  Она  имела  все
наклонности молодого мужчины:  играла  на  скрипке,  ездила  верхом,  любила
охоту. Всегдашним ее желанием  было  сделаться  мужчиной  и  отправиться  на
войну. Будучи еще ребенком, она говорила:
   - Я не  знаю,  почему  все  так  желают,  чтобы  во  Франции  был  герцог
Анжуйский? Стоит только меня сделать герцогом Анжуйским, тогда все увидят, к
чему я способна!
   В тринадцать лет она, играя  однажды  с  королевой  в  каваньоль,  успела
украсть у нее четырнадцать луидоров. На другой день ее встретили, когда  она
отворяла дверь и хотела украдкой уйти из Версальского дворца,  чтобы  купить
себе военные снаряды.
   - Куда вы идете, принцесса? - спросила одна женщина, останавливая ее.
   - Куда я иду? -  переспросила  Аделаида.  -  Я  иду  предводительствовать
армией папы-короля;  я  разобью  неприятеля  и  приведу  английского  короля
пленником в Версаль.
   - Как же вы одна можете исполнить это, ваше высочество?
   - Я не одна. У меня есть союзник - один  человек,  которому  я  доставила
место при дворе и который обещал отправиться вместе со мной.
   Этим человеком, бывшим союзником принцессы Аделаиды, был пятнадцатилетний
мальчик, которого она часто видела в Ланьиском лесу.
   Место, которое она доставила ему при  дворе,  было  место  смотрителя  за
ослами принцесс.
   Будучи силой удержанной в  своей  комнате,  принцесса  Аделаида  изобрела
другое средство истребить англичан.  В  тот  же  вечер  она  предложила  это
средство в кругу придворных.
   - Я приглашу, - сказала она, - одного за  другим  всех  знатных  англичан
спать с собой. Они почтут это для себя большой честью. А когда они уснут,  я
убью всех их, одного за другим!
   Средство, предложенное юной принцессой, как легко можно себе представить,
было одобрено с большим смехом, только госпожа де Талльяр заметила принцессе
Аделаиде, что умертвить таким образом  всех  этих  господ  было  бы  слишком
бесчестно.
   - Ну, так что же мне прикажете делать? - отвечала Аделаида. -  Ведь  папа
запрещает дуэли.
   Что касается принцессы Виктории, которая имела наклонности если не  менее
страстные, то по крайней мере более  миролюбивые,  то  это  была  прекрасная
особа  с  прелестной  наружностью,  смуглым   цветом   лица,   с   большими,
выразительными глазами, похожая на короля, на дофина и  на  инфанту  вместе.
Король любил ее более, нежели других ее сестер.
   Принцесса София, следовавшая за Викторией, была весьма  бела  лицом  и  в
верхней части его совершенно похожа на короля.
   Принцесса Луиза, последняя, была очень маленького  роста,  но  она  имела
много приятного в своей наружности. Она была  чрезвычайно  живого,  веселого
характера,  и  никак  нельзя  было   предполагать,   чтобы   она   сделалась
когда-нибудь монахиней.
   Инфанта умерла в 1759 году, принцесса Анна - в 1752-м.
   Принцессы Аделаида, Виктория  и  София  остались  в  девицах.  Этих  трех
принцесс король, отец их, в дружеских разговорах называл одну Локкол, другую
- Шиффом, а третью - Грайлем, именами далеко не поэтическими.
   Весь двор короля, дофина и королевы  был  подчинен  самому  убийственному
этикету. Вот почему король так любил Шуази, а королева - Трианон.
   Одним из самых важных правил этого этикета было - проба кушанья.  В  1750
году было пять камергеров, служивших при каждом парадном обеде. Один из  них
стоял близ стола  и  приказывал  в  своем  присутствии  кухонному  чиновнику
пробовать кушанья. Эта проба простиралась на  все:  на  воду,  на  вина,  на
жаркое, на соусы, хлеб и плоды.
   Эти  парадные  обеды,  как  мы  видим,  совсем  не  были  похожи  на   те
нецеремонные обеды в Шуази, где готовые столы являлись из-под паркета и  где
прислуживали пажи малого конюшенного двора.
   Другим правилом этикета, соблюдаемым так же строго, как и проба  кушанья,
было право входов. Вход через большую дверь предоставлялся  одним  дворянам.
Те, которых называли простыми людьми, хотя бы то  были  Шевер  или  Вольтер,
должны были входить через малую дверь.
   Распределение должностей, бывшее причиной того, что всякий  хотел  делать
только то, что строго предписывалось правилами его должности, бывало  иногда
поводом к большим беспорядкам.
   Таким образом, однажды королева, прохаживаясь по своей парадной  спальне,
заметила пыль на постели и показала ее герцогине Люинь.
   Герцогиня Люинь послала за камердинером-обойщиком  королевы  и  приказала
показать ему эту пыль камердинеру-обойщику короля.
   Камердинер-обойщик короля сказал, что ему нет дела до этой  пыли,  потому
что  хотя  камердинеры-обойщики  короля  действительно  делают  обыкновенную
постель королевы, они не  могут  прикасаться  к  постели  парадной,  которая
считается мебелью, когда королева на ней не почивает, а так как королева  не
ложилась спать на своей парадной постели, то эта пыль на совести  чиновников
мебельной кладовой.
   В продолжение двух месяцев не могли найти, чьей обязанностью было  смести
эту пыль. Наконец, через два месяца, королева сама смела ее  своим  перьевым
веером.
   Скука преследовала бедную королеву даже  в  Трианоне,  где  она  довольно
часто обедала со своими статс-дамами и проводила вечера в дружеском кругу.
   Однажды произошла крупная ссора между поставщицей фруктов  и  управляющим
замком. Эта ссора прервала обеды королевы в  замке  и  в  течение  двух  лет
препятствовала ей в нем ужинать. Поставщица фруктов заспорила с  управляющим
о том, что на ней  лежала  обязанность  снабжать  замок  восковыми  свечами;
управляющий, со своей стороны, хотел  сам  иметь  это  право.  А  между  тем
королева, дабы не обидеть ни того ни другого, перестала ездить в Трианон или
приезжала только днем, никогда не оставаясь в нем обедать или ужинать.
   И можно ли было в то время представить себе что-либо скучнее жизни бедной
королевы?! Обыкновенное ее общество составляли кардинал и  герцогиня  Люинь,
президент Гено  и  отец  Грифе.  Тут  не  было  этикета:  все  садились  без
позволения, и часто, так как разговор вообще бывал довольно скучен, половина
общества спала, а другая глядела, как она спала.
   Герцог Люинь был величайший соня и  самый  неразговорчивый  из  всего  ее
общества, поэтому в насмешку  королева  называла  его  Тентамором,  то  есть
крикуном.
   Король вел совсем другую жизнь. По мере того  как  он  вступал  в  жизнь,
развивались его  чувственные  склонности.  Сперва  мало  проходило  дней,  в
которые бы не играли в большую игру, так что либо  король,  либо  противники
проигрывали обыкновенно три-четыре тысячи луидоров за один вечер.
   Когда король выигрывал, то он клал выигрыш в свою особую кассу,  если  же
проигрывал, то проигрыш выдавался из государственной казны.  Эта  страсть  к
игре перешла впоследствии с зеленого стола на коммерческие спекуляции.
   По окончании  игры  подавался  ужин.  Король  пил  много,  в  особенности
шампанского вина. Опьянев, он оставался в руках  маркизы  Помпадур,  которая
делала из него до следующего утра все что хотела.
   У короля был  превосходный  повар,  который  изучил  все  правила  своего
искусства не только в лучших гастрономических сочинениях и  у  самых  лучших
профессоров гастрономии, но еще у самых  опытнейших  врачей  заимствовал  не
менее важное искусство приготовлять кушанья, восстанавливающие  здоровье,  с
помощью которых король мог беспрестанно проводить  те  ночи,  образцом  коих
служили ночи герцога Орлеанского.
   Сверх того, часто во время масленицы король, принцы и их  любимцы  ходили
не только по маскарадам, но и по улицам парижским и версальским.
   Что касается дофина, которому, как мы сказали, было уже двадцать с лишком
лет, то его воспитывали среди самой  странной,  а  иногда  и  самой  смешной
лести. Как святая Мария Алакок, имея от роду только четырнадцать месяцев, по
словам историка, обнаруживала уже  величайшее  отвращение  к  греху,  так  и
дофин, имея от роду шесть только лет, подавал уже величайшие надежды.
   - Ваше высочество, - сказал ему в 1735 году  архиепископ  Крийьонский,  -
духовенство  уважает  в   вас   благороднейшую   кровь,   какая   когда-либо
существовала, и от  этой  крови  вы  заимствовали  те  высокие  добродетели,
которые вы некогда явите свету.
   Поэтому когда юному принцу говорили, что  герцог  Шатильонский,  гувернер
его, обязан при бальных церемониях служить ему на коленях, принц спрашивал:
   - А почему же не всегда?
   Самые наказания ему назначались с той целью,  чтобы  усилить  его  гордый
характер. Поэтому этот царственный отрок,  которого  этикет  должен  был  бы
утомлять, наказывался за свои проступки отменой этикета.  Если  он,  бывало,
совершит какой-нибудь проступок, его посылали к обедне с одним пешим слугой;
если  проступок  оказывался  более  серьезным,  телохранителям   запрещалось
отдавать ему военную честь при его прохождении.
   Таким образом, до двенадцати лет дофин был самым неприятнейшим существом,
какое только можно было найти на свете.
   - Злой ребенок! - говорила  ему  мать.  -  Может  быть,  со  временем  ты
причинишь мне много горя... Дофин, обратясь к ней, отвечал:
   - Согласитесь, однако же, что вам было бы очень  досадно  не  иметь  меня
вашим сыном, особенно со времени смерти герцога Анжуйского.
   Ответ этот не показывал хорошего ума, но по крайней мере он показывал  ум
проницательный.
   В двенадцать лет дофин начал делаться рассудительнее, и в молодом  принце
можно уже было заметить некоторую силу, в  которой  твердая  воля  принимала
большое участие. Он страдал от опухоли в нижней части правой  щеки.  Доктора
нашли нужным сделать операцию.  Ла  Пейрони  сделал  прорез  вдоль  щеки  до
подбородка. Королю при этом стало дурно, так что принуждены