вает  собою  короля,
пленяет его ум и сердце и,  как  сама  писала  своей  монастырской  подруге,
чувствует себя уже в силах бороться против кардинала и надеется скоро начать
управлять Францией.
   Между тем как  все  это  происходило,  случилось  одно  событие,  которое
некоторым образом показало каждому степень его власти.
   Герцог ла Тремуйль, славившийся своей красотой, умирает  от  оспы.  Он  с
удивительной  твердостью  духа  перенес  свое  несчастье  и,  отданный   под
покровительство  старого  кардинала,  брал  от  короля  себе   отставку   со
следующими словами, глядя прямо в лицо королю:
   - Ваше величество, я более недостоин быть любимцем вашим!
   Одно  только  было  ставлено  за  ла  Тремуйлем,  а   именно:   должность
камер-юнкера двора.
   Ла Тремуйль был женат и очень любил свою жену. Муж и жена дали друг другу
слово разлучиться на время, если кто-нибудь из них заболеет  оспой,  которой
они тем более боялись, что оба были  хороши  собой.  Жена  захворала  первая
оспой, но так  как  она  не  знала,  какая  именно  у  нес  болезнь,  то  не
предостерегла своего мужа, который, несмотря на частые напоминания  доктора,
что болезнь эта  прилипчива,  хотел  непременно  оставаться  при  больной  и
ухаживать за ней.  Герцогиня  скоро  выздоровела,  зато  герцог,  зараженный
оспой, слег в постель и вскоре умер.
   Смерть ла Тремуйля облекла в траур всех парижских дам: его оплакивали как
примерного, добродетельного мужа. Ла Тремуйль оставил после себя дочь и сына
четырех лет.
   Герцоги д'Омон, де Жевр и Мортмар, которые по своему званию камер-юнкеров
двора были  товарищами  ла  Тремуйля,  стали  просить  о  наследовании  сыну
должности его отца.
   Между тем госпожи де Мальи и де Вентимиль ходатайствовали об  определении
в эту должность герцога Люксембургского, а  кардинал  Флери  прочил  ее  для
своего племянника. Дабы иметь в своем домогательстве более  надежный  успех,
Флери употребил одно из тех средств, которые ему были свойственны. Он пришел
к королю и сказал:
   -  Государь,  все  мои  друзья  и  приятели  советуют  мне  просить  ваше
величество  об  определении  моего  племянника  в  должность   камер-юнкера,
оставшуюся после смерти герцога ла Тремуйля вакантной. Но племянник мой  уже
так осыпан вашими милостями, что я,  вместо  того  чтобы  рекомендовать  вам
кого-нибудь из моей родни, как все это мне и  советуют,  хочу  просить  вас,
государь, оставить эту должность за сыном покойного ла Тремуйля.
   - И вы совершенно правы, господин кардинал, - отвечал Людовик XV. - Я сам
было имел сначала в виду вашего племянника, но после рассудил, что  подобная
милость не  столько  будет  ему  полезна,  сколько  вредна,  ибо  он  станет
предметом всеобщей зависти и, следовательно, число врагов его увеличится.
   Кардинал остолбенел, потому что никак не ожидал получить такой ответ.
   Тогда он тотчас представил себе ту борьбу, которая неминуемо должна будет
начаться: он имел против себя  двух  фавориток  короля  -  не  двух  женщин,
которых бы через ревность мог поссорить между собой, но двух родных  сестер,
которые, с тех пор как перестали одна другую ревновать,  имели  только  один
общий интерес: стараться  каждой  сохранить  для  себя  своего  обожателя  -
короля.
   Кардинал, не решаясь более просить за своего племянника, сделал вид,  что
сам держит сторону малолетнего ла Тремуйля, причем  прибавил,  что  дал  уже
слово его матери и что если его величеству будет угодно  заставить  его  это
слово не сдержать, то тогда ему ничего не остается более делать, как  только
проситься в отставку, видя, что он становится для короля бесполезным. Притом
же, добавлял он, его преклонные лета и слабость здоровья требуют  отдыха.  И
он, по принятому им обыкновению, удалился в свой замок Исси, ибо  знал,  что
отсутствие составляло главную его силу.
   По удалении кардинала дела пошли немного свободнее.
   Госпожи де Мальи и  де  Вентимиль  стали  продолжать  ходатайствовать  за
герцога Люксембургского.
   Герцогиня ла Тремуйль, при содействии герцогов д'Омона,  де  Жевра  и  де
Мортмара, сослуживцев ее покойного мужа, громко протестовала в пользу своего
сына.
   Что   касается   племянника   кардинала,   то   за   него   некому   было
ходатайствовать, кроме его дяди, находившегося в отсутствии.
   Сначала Людовик XV показал было себя против кардинала.  Он  написал  ему,
что, к сожалению своему, не вправе требовать от него занятий, которые  могут
оказаться вредными для  его  слабого  здоровья,  и  что  если  здоровье  его
действительно находится в таком состоянии, что требует удаления от  дел,  то
он согласен уволить его от службы.
   Написав такое письмо, король положил его в карман, назначив  самому  себе
время его отправления.
   Между тем кардинал Флери, этот  неугомонный  интриган  и  политик,  и  из
уединения своего нашел орудие,  которым  мог  действовать  в  пользу  своего
племянника. Этим  орудием  была  де  Вентимиль,  фаворитка  короля.  Подобно
римскому послу, посол министра Флери вез, как говорит Тюрго, мир или  войну.
Получив от кардинала письмо, в котором он предлагал ей, для  собственной  же
ее пользы (как было сказано в  письме),  ходатайствовать  о  камер-юнкерском
звании для его племянника. Госпожа де Вентимиль сначала было  призадумалась,
но потом, рассчитывая на слабость короля  и  вспомнив,  что  ей  еще  только
двадцать четыре года,  между  тем  как  кардиналу  уже  девяносто  лет,  она
согласилась принять на себя данное ей поручение, ибо рассчитывала на  скорую
смерть кардинала.
   Госпожа де Вентимиль в тот же день, как  получила  от  кардинала  письмо,
пошла к своей сестре де Мальи. Так как  с  некоторого  времени  король  стал
любить перемену, то, зная, что не ее,  а  сестры  ее  очередь  идти  сегодня
вечером к королю, она обратилась к ней со следующей речью:
   - Сестрица, мы не должны терять ни минуты, чтобы снова  присоединиться  к
кардиналу.  Большая  ли  будет  польза,  если  мы  на  этот  раз   над   ним
восторжествуем? Рано или поздно он возвратится к своей должности и  отомстит
нам тем, что отправит нас куда-нибудь в ссылку. Так как,  сестрица,  сегодня
твоя очередь проводить вечер с королем, то заговори,  пожалуйста,  с  ним  о
племяннике кардинала Флери и устрой так,  чтобы  завтра  же  он  был  сделан
камер-юнкером.
   К несчастью, де Мальи не была такой  женщиной,  которая  требовалась  для
подобного рода интриг. Любя короля для него самого, любя  его  так,  как  ла
Вальер любили Людовика XIV, она желала только одного  -  быть  удаленной  от
всех политических дел и интриг. Поэтому хотя  она  и  обещала  своей  сестре
устроить все, согласно ее просьбе, но, отправившись к королю,  не  исполнила
ни одного из своих  обещаний.  Никогда  она  не  была  так  хороша  собой  и
интересна, как в этот вечер. Голова ее была убрана цветами  и  бриллиантами,
но Людовик XV видел в этих цветах и бриллиантах одну только  игру  кокетства
на пользу  любви,  а  не  на  пользу  политики.  Король  казался  скучным  и
задумчивым; на лице  его  выражались  беспокойство  и  забота...  В  полночь
фаворитка решается наконец спросить короля:
   - Что с вами, государь? Людовик вздохнул.
   - Со мной то, моя милая, -  отвечал  он,  -  что  я  нахожусь  в  большом
беспокойстве.
   - Почему так, государь?
   - По всему тому, что около меня происходит.  Де  Мальи  при  этих  словах
вспомнила о том обещании, которое в этот же день утром  дала  своей  сестре.
Притом же слова короля сами  напоминали  ей  то,  о  чем  ей  надлежало  его
просить. И она решилась.
   - Что же такого важного происходит около вас, государь? -  спросила  она,
взглянув на короля с нежной улыбкой.
   - Хитрая! Вы сами это знаете, - отвечал король, - потому что вы  одна  из
тех особ, которые причиняют мне беспокойство.
   - Я, государь?! - воскликнула де Мальи.
   - Да, вы. Во всяком случае, - продолжал король, - мы теперь избавились от
нашего наблюдателя.
   - Какого наблюдателя?
   - От кардинала.
   - Вы избавились от кардинала?.. Вы, государь? О Боже мой!
   И, как бы испугавшись сама своих слов, де Мальи соскочила  с  дивана,  на
котором полулежала.
   - Ах, Боже мой! - воскликнул король после  продолжительного  молчания.  -
Ведь я написал письмо.
   - Какое письмо, государь?
   - Письмо, в котором я даю кардиналу отставку.
   - Но это письмо не послано, нет?.. Не правда ли? - с живостью спросила де
Мальи.
   - Кардинал не мог его прочитать, потому что...
   - Потому что...
   - Потому что оно  лежит  здесь,  на  камине.  Сказав  эти  слова,  король
взглянул па свою фаворитку с видом печали и беспокойства.
   - Государь, - снова начала де Мальи, - известно всем и каждому, что вы  -
главный всего начальник. Все знают,  что  вы  можете  делать  все,  чего  ни
пожелаете, что ваша воля священна, поэтому вашему величеству некому давать о
себе отчета.
   - Это правда, - отвечал с задумчивостью король, - но Флери...
   - Флери, - подхватила де Мальи, - добрый человек и прекрасный  министр  -
да продлит Бог его дни, ибо жизнь его нужна для блага короля и Франции.
   - Это ваше мнение, не правда ли? - спросил король.
   - Да, это мое мнение, - отвечала де Мальи, - и я, чтобы...
   - Ах, Боже мой! - воскликнул король. - Что вы делаете?.. Вы сжигаете  мое
письмо.
   - Да, государь... Но вам перо, чернила и бумага...  Потрудитесь  вторично
написать письмо кардиналу.
   - Как? Писать вторично?.. Что же я буду ему писать?
   - Напишите, что вы назначаете его племянника на должность камер-юнкера.
   Лицо короля просветлело.
   - Но что скажет на это герцогиня ла Тремуйль? Что скажут  на  это  другие
камер-юнкеры моего двора?
   - Я не знаю, что они скажут, но на их слова вы можете ответить, что  я  и
моя сестра, мы обе, держали сторону герцога  Люксембургского  и  что  вы,  в
доказательство вашей неограниченной воли, в доказательство вашей королевской
власти, отказали нам в ходатайстве наравне с прочими. Мы же,  чтобы  придать
больший вес вашим словам, мы будем...
   - Что вы будете?..
   - Мы будем делать вид, что на вас дуемся...
   - На меня дуетесь?! Вот забавно!
   - О! Скоро ли настанет этот желанный день?! Но вот вам  перо,  чернила  и
бумага - пишите, ваше величество.
   - Мальи... Мальи! - воскликнул король. - Вы превосходная,  очаровательная
женщина!
   И с этими словами король сел к столу и начал писать, но  он  писал  не  к
кардиналу, а к  племяннику  его,  которому  объявлял  о  пожаловании  его  в
камер-юнкерское звание и о предоставлении ему права требовать из  казны  400
000 ливров в том случае, если бы на место его определен был кто-либо другой.
   Получив на другой день утром это письмо, Флери, который вовсе и  не  ждал
такого счастья, помчался в Исси к своему дяде, показал ему письмо  короля  и
убедительно просил его поехать благодарить его величество за такую  милость.
Но кардинал, который всегда - в тех случаях, когда какая-нибудь  королевская
милость падала на его родню, - выказывал особенную строптивость,  дал  такой
ответ своему племяннику:
   - Я не приказываю вам ничего говорить до тех пор, пока  я  сам  лично  не
увижусь с королем и не отменю приказа о вашем назначении.
   - Но я уже лично поблагодарил короля, - отвечал Флери.
   - Как?.. Стало быть, как мне, так и принцам неудача? - возразил кардинал,
подняв глаза и руки к небу.
   И, потребовав себе карету, он тотчас же отправился в Париж.  Людовик  XV,
увидевшись снова со своим министром, рассказал ему все и прибавил:
   - Если ваш племянник, господин  кардинал,  имеет  теперь  камер-юнкерское
звание, то вы в этом обязаны настойчивым просьбам де Мальи и ее сестры.
   Кардинал сделал вид, что готов душевно благодарить  обеих  сестер  за  их
ходатайство, но тем не менее считал себя оскорбленным  при  мысли,  что  его
личная репутация до того унизилась, что он должен был прибегать к содействию
двух любовниц, дабы выхлопотать для племянника своего должность при дворе.
   Обратимся теперь к рассказу фактов, без комментариев.
   Флери был пожалован в камер-юнкерское звание в первой половине июня  1741
года.
   8 августа того же года госпожа де  Вентимиль  слегла  в  постель:  у  нее
сделалась лихорадка. Госпожа де Вентимиль уже восемь месяцев была беременна.
   Имея надобность возвратиться в Париж, король оставил де Вентимиль в Шуази
с ее сестрой  де  Мальи  и  несколькими  дамами,  составлявшими  обыкновенно
общество этих двух сестер.
   В описываемую нами эпоху существовал обычай или, лучше сказать, закон, по
которому мужьям запрещалось сопровождать своих жен, когда король отправлялся
с ними в Шуази. Странный обычай! Но он был.  Правда,  в  отсутствие  герцога
Граммона, господина де Вентимиля и других,  господа  д'Ажан,  Коаньи  и  два
брата Мез, составлявшие приятельское общество  короля,  находились  тут  для
оказания услуг этим дамам.
   Госпоже де Вентимиль два раза пускали кровь: все опасались за  счастливый
исход болезни.
   Эта болезнь сделала короля, казалось, еще более, чем прежде, влюбленным в
госпожу де Вентимиль: накануне родов он не выходил из ее комнаты и оставался
сидеть при больной до двух часов ночи. Утром, в девять часов,  де  Вентимиль
разрешилась от бремени сыном, которому король дал имя Людовик - имя, которое
впоследствии  некоторые  особы  двора   переменили   на   имя   полу-Людовик
(demi-Louis).
   Король в этот день был в  весьма  веселом  расположении  духа  и  остался
обедать у родильницы. К обеду были приглашены герцог д'Ажан, герцог  Вильруа
и один из братьев Мез,  который  находился  в  более  близких  отношениях  с
королем.
   На сей раз де Вентимилю дозволено было повидаться с его женой.
   Госпожа де Вентимиль разрешилась так благополучно, что час  спустя  после
родов она казалась совершенно выздоровевшей. Однако через месяц, а именно  9
сентября, она почувствовала - чего никогда никто не мог предвидеть  -  такую
сильную боль в кишках, что стала кричать во все горло и  требовать  себе  не
доктора, а священника. Король, со своей стороны, тотчас послал  в  Париж  за
своими докторами Сенаком и Сильвой. Но ни тот ни другой не приехали вовремя:
госпожа де Вентимиль умерла на руках исповедника, не приняв даже  св.  Тайн;
священник едва только мог окончить ее исповедовать.
   Во время беседы своей со священником, продолжавшейся около  получаса,  де
Вентимиль просила его передать сестре ее де Мальи ее последние, предсмертные
желания.  Священник  счел,  конечно,  непременным  долгом  тотчас  исполнить
желание умирающей и отправился к госпоже де Мальи, но, войдя в  ее  комнату,
он упал и в ту же минуту умер, не успев произнести ни одного слова.
   Кончина де Вентимиль сильно подействовала на Людовика XV:  он  заперся  в
своем кабинете и никого не велел к себе пускать в  продолжение  двух  суток.
Король в эти два дня отдал только одно  приказание  -  снять  с  мертвой  де
Вентимиль портрет.
   Вечером король принимал у  госпожи  де  Вентимиль  не  только  Парижского
архиепископа, но еще господина де Вентимиля и его отца.
   В городе тотчас же разнесся слух, что де Вентимиль  была  отравлена.  Эти
слухи так разрослись,  что  король  принужден  был  приказать  вскрыть  тело
умершей. Тело вскрыли, но никаких признаков отравы в нем не оказалось.
   Госпожа де Мальи, которая имела весьма доброе и чувствительное  сердце  и
очень любила свою сестру, по несколько раз в день молилась Богу об упокоении
души усопшей. Король был в большом горе;  де  Мальи  вдвое  более  его  была
опечалена. Чтобы утешить ее и разогнать ее тоску,  к  ней  приехала  гостить
одна из ее сестер, самая младшая из всех, вышедшая  замуж  за  господина  де
Лараге.
   Госпожа де Мальи, которая думала, что она только  через  свою  сестру  де
Вентимиль находится в милости у короля, боялась, чтобы с ее  смертью  ей  не
пришлось с ним  разлучиться.  Но  она  напрасно  за  себя  боялась.  Король,
напротив того, обратил все свое внимание и заботливость на одну только  нее,
дал ей в Мезе квартиру под своей квартирой с тем условием, чтобы любимец его
де Мез распоряжался лишь двумя комнатами в своем доме, передней и  столовой,
а всеми остальными распоряжалась, по своему произволу, госпожа де Мальи.
   Через неделю де Мальи вместе со своей  сестрой  де  Лараге  переехала  на
новую квартиру в Мез, как ей было приказано королем.
   Здесь король немного развлекся, ибо  и  здесь  воспоминания  о  прошедшем
нередко тревожили его ум и сердце.

Глава 8

1742 - 1743

Кончина герцогини Мазарин. - Госпожи де ла Турнель и де Флавакур. - Изгнание их из дома Мазаринов. - Решительное намерение госпожи де Флавакур. - Портшез (носилки). - Герцог Жeep. - Король дает госпоже де Флавакур квартиру. - Отыскивают госпожу де ла Турнель. - Госпожа де Флавакур невнимательна к королю. - Любовь д'Аженуа к госпоже де ла Турнель. - Госпожа де ла Турнель сменяет госпожу де Мальи. - Немилость к госпоже де Мальи. - Последние минуты кардинала Флери.

   12 сентября 1742 года скончалась  герцогиня  Мазарин,  бабушка  девиц  де
Нель.
   Из пяти сестер де Нель одна только де Мальи была фавориткой короля с 1732
года.
   Другая, госпожа де Вентимиль, как мы знаем, умерла.
   Третья, госпожа де Лараге, заступила, как носился слух, место госпожи  де
Вентимиль.
   Оставались две сестры, обе замужние, госпожа де ла Турнель и  госпожа  де
Флавакур, которых при дворе еще не знали.
   Обе они жили у своей бабушки, герцогини Мазарин.
   Но после смерти герцогини Морпа (тот самый, о котором мы  уже  прежде  не
раз говорили), побуждаемый  своей  женой,  как  наследник  имений  герцогини
Мазарин, объявил обеим  сестрам,  чтобы  они  тотчас  же  выезжали  из  дома
герцогини.
   Госпожа де ла Турнель была вдовой. Что касается госпожи де  Флавакур,  то
муж ее находился в походе.  Обе  сестры  не  имели,  следовательно,  никакой
защиты.
   Госпожа де ла Турнель, получив  такое  предложение  господина  де  Морпа,
стала громко роптать на судьбу.
   Госпожа де Флавакур, в противоположность ей, говорила:
   -  Я  молода,  не  имею  ни  отца,  ни  матери.  Муж  мой  в  отсутствии,
родственники не хотят меня знать... Надеюсь,  небо  не  оставит  меня  своим
покровительством.
   Ободренная такой надеждой, госпожа де  Флавакур  посылает  за  портшезом,
садится в него, приказывает нести себя в Версаль и, прибыв  на  министерский
двор, останавливает носильщиков, приказывает им отнять  оглобли  и  отсылает
их.
   По двору много проходило людей, но никто не обращал  особенного  внимания
на портшез, в  котором  сидела  госпожа  де  Флавакур.  Некоторые,  впрочем,
останавливались, не смея, однако, спросить сидевшую в портшезе, что она  тут
делает. Наконец через какое-то время по двору  прошел  герцог  Жевр.  Увидев
посреди двора чей-то портшез, он подошел к нему, отворил  дверцу  и,  крайне
удивившись неожиданной встрече, воскликнул:
   - Ах, Боже мой! Это  вы,  мадам  де  Флавакур?..  Каким  это  образом  вы
очутились здесь, посреди двора? А знаете ли, что  герцогиня,  ваша  бабушка,
скончалась?
   - А вы, господин герцог, - отвечала госпожа де Флавакур, - знаете ли, что
Морпа и жена его выгнали нас, меня и мою сестру, как каких-нибудь  девчонок,
из дома нашей бабушки? Они, без сомнения, боялись, чтобы мы  не  были  им  в
тягость. Сестра моя ла Турнель не знаю куда отправилась. Что касается  меня,
то, как видите, я положилась на волю Провидения!..
   Изумленный герцог не нашел что сказать в ответ госпоже  де  Флавакур.  Он
поклонился ей, просил ее немного подождать, побежал к королю и, подведя  его
к окну, указал на стоящий посреди министерского двора портшез.
   - На что вы мне показываете? - спросил король.
   - Ваше величество, изволите видеть этот портшез?
   - - Да, вижу.
   - В нем сидит де Флавакур.
   - Де Флавакур в этом портшезе?!  -  воскликнул  король.  -  Одна  посреди
двора?
   - Одна, государь.
   - Кто же ее туда поместил?
   - Она сама так рассудила.